Целься в голову

— Напомни, почему мы это делаем? — поинтересовался Соуп, с отвращением стягивая с укокошенного его выстрелом зомби изорванную футболку. — Чтобы не привлекать внимания, — сухо отозвался возившийся рядом Гоуст. — И для этого нужно выглядеть как эти твари. Вести себя как эти твари. Вонять, блин, как эти твари. — В общих чертах. Соуп мученически застонал. Было не так-то просто отыскать в сумеречном Хиллингдоне нескольких одиночек — как и дотащить их до укрытия, оставшись незамеченными для, возможно, обитавших поблизости членов полноценной стаи. Если они что и поняли об этом новом мироустройстве, в рамках которого функционировали зомби, так это то, что соглядатаи с крыш обыкновенно являлись либо разведчиками, либо — и Соуп тяготел именно к этой версии — аутсайдерами. Надо же, даже в обществе слюнявых и гниющих находились неугодные власти. В любом случае, когда они грохнули этих троих, никаких огромных зомби-конклавов на горизонте не нарисовалось. Значит, это были не глаза и уши стаи. Интересно, за что их выгнали-то? Или и не принимали изначально? Прикольно было бы, наверное, побазарить с зомбарём. Обменяться, блядь, житейским опытом. Соуп напомнил себе о том, что от зубов этих мразей погибли Роуч и Ройс, помрачнел и напялил на себя чужую футболку, больше не ощущая желания шутить на эту тему даже мысленно. Зато рвотный позыв был. Особенно когда он размазал по своей руке густую и мерзкую кровь, крошащуюся под пальцами. — Бля, — пришлось подышать ртом, чтобы попустило, — ну и гадость. — Зато не учуют. — Такую-то вонь? Гоуст тяжело вздохнул. Сам он натянул толстовку своего зомбака — Прайс считал, что достаточно будет одной-двух вещей. Соуп, у которого к горлу то и дело подкатывала тошнота, справедливо полагал, что даже одной вещи, снятой с недобитого покойника, было как-то чересчур много. — Готовы? — капитан, высунувший голову из-за угла, выглядел и благоухал не лучше, чем они. — Тогда в путь. Утренний инцидент был благополучно замят и забыт. Гоуст, вставший на его сторону в этой своей классической манере отмороженного молчаливого мудака, за минувшие с тех пор часы не прокомментировал ситуацию ни единым словом. Соуп тоже держал язык за зубами, а теперь, гляди ж ты, не удержался, и, когда Прайс исчез, а Гоуст поднялся на ноги и шагнул к зияющему провалу тоннеля, ляпнул вдруг: — Почему ты так поступил? Гоуст остановился. — О чём ты? — спросил он, не оборачиваясь; в безразличном спокойствии его интонаций звякнуло предупреждение. — Я… — целую секунду Соуп думал, что ему хватит мужества настоять на своём, а потом сдулся и покачал головой, позабыв о том, что Гоуст его не видит. — Да так. Ни о чём. Гоуст помолчал. Затем всё же развернулся, их глаза встретились, Соуп почему-то вздрогнул. Гоуст приблизился к нему. Усмехнулся одними внимательными глазами в прорезях балаклавы. Соупу вдруг захотелось, чтобы и на нём была маска, чтобы не было видно его напряжённого лица, его искусанных губ, пореза на его подбородке. Чтобы у Гоуста не было возможности и права читать его, как раскрытую книгу. Хотя, подумалось Соупу с чем-то вроде мрачного веселья, это вряд ли бы ему помешало. — Сейчас нам нужно связаться с внешним миром, — медленно и неожиданно мягко прошелестел Гоуст. — Это наша приоритетная задача, сержант. — Я знаю, но… — его вялые протесты утонули в сдержанном: — Всё остальное может подождать. Должно подождать, пока мы не окажемся в безопасности. — Что, если я не хочу этого? — с вызовом спросил Соуп; его сердце глухо и тревожно врезалось в рёбра. Гоуст смерил его тяжёлым взглядом. — Не говори ерунды, — теперь в его голосе была сталь. — Это наша последняя надежда на спасение. — Может, мне не хочется быть спасённым, — что-то глубоко внутри него сжалось и заскулило на этих словах. — Джонни… — Гоуст вдруг замолк, как если бы что-то в нём оборвалось. Зато зачем-то протянул руку, почти дотронулся до его щеки — в прикосновении, которое, Соуп знал наверняка, стало бы чем-то вроде утешительного приза проигравшему. Соуп отшатнулся, откашлялся, выдавил слабую улыбку. И первым покинул закуток, чтобы удержать лицо. Ему совсем не хотелось проговаривать вслух, что то, что было спасением для Гоуста, Прайса и Газа, то, за что положили жизни Ройс и Роуч, для него самого означало потерю. Что Соуп с лёгкостью смог бы свыкнуться с условиями жизни на обломках догорающего мира, с ежедневной опасностью, с неумолимо растущими шансами быть укушенным. С Гоустом. Что он предпочёл бы это сытой и безопасной жизни без него. Это было ещё одним актом малодушия, о котором никому не позволялось знать и на который Соуп, в общем-то, не имел никакого права. Просто он… наверное, он не задумывался об этом до сих пор вот так. Перспектива спастись была реальна как никогда; её легко было игнорировать, когда она оставалась не более чем набором слов, за ней легко было идти, если она не означала никаких ультиматумов — а что теперь? Нахрена ему был нужен мир, однажды уже бросивший его в самое пекло, если там, за пределами охваченного безумием Лондона, Гоуст бы в нём больше не нуждался? С-сука, он был сраным эгоистом. Ему даже почти не было за это стыдно. Возьми себя в руки, рявкнул он самому себе мысленно, и прекрати наматывать сопли на кулак. Гоуст никогда не был твоим на самом деле. А ты ведёшь себя как истеричная жёнушка, которой предстоит развод. Ментальная оплеуха неожиданно сработала. Когда Соуп нашёл остальных, он успел справиться с собой и даже смог выдавить слабую улыбку и отбить кулак Газа, стоило тому прореветь: — Мы почти у цели, братан! Да, подумал Соуп с недостойной и жалкой горечью во рту, вы почти у цели. И отвёл взгляд, когда присоединившийся к команде Гоуст покосился на него с нечитаемым выражением глаз.

***

Продвигались медленно, хотя до вышек от того люка, из которого они выбрались, было не больше получаса пути. Газ тихонько материл по дороге «этого склизкого ублюдка», у которого позаимствовал куртку: похоже, та успела пропитаться чем-то, о чём Соуп не имел ни малейшего желания знать. Остальные шли молча — разве что то и дело хватались за пушки, как только им чудилось какое-то движение на крышах. Прайс сказал не стрелять и вообще по возможности обойтись одной только этой маскировкой. Соуп всё ещё сомневался, что она сработает. Соуп сомневался и в том, что на линии им ответят. Нет, не так: он надеялся, что нихрена не выйдет. Что радиооборудование будет неисправно. Что все линии передачи окажутся выведенными из строя. Что им придётся искать другие способы выбраться. Что у него будет ещё немного времени. Хотя бы чуть-чуть. Узнать Гоуста чуть лучше. Выучить его реакции, его эмоции, его мимику так, чтобы всё это вставало у Соупа перед глазами, как только он зажмурится. Может, даже сказать ему… О том, как Соуп его — давно, сильно и глупо. За всё, чем Гоуст был и чем себя сделал. За его молчаливость, за его скрытность, за его расчётливую жесткость к врагу и внимательность к товарищу. За то, как Гоуст умел поддерживать, приводить в чувство и вытаскивать из трясины паники, даже не открывая рта. За то, сколько в нём было этой тихой упрямой силы, способной испепелить мир и построить новый на его руинах. За то, что когда-то Соуп отпустил первую идиотскую шуточку, а Гоуст не сказал ему, что он жалок и смешон. За то, что Гоуст вообще никогда ему этого не говорил — даже, вероятно, понимая, сколько всего неправильного Соуп к нему испытывает. За то, что Гоуст раз за разом давал ему то, в чём Соуп нуждался, и никогда ничего не требовал взамен. Этот чёртов непостижимый Гоуст, которого Соуп так хотел постичь. Совсем немножечко времени на это, ну, Боже правый, разве этого много? Ну ты и говнарь, сообщил он себе, обозлившись на собственное малодушие. Готов пожертвовать чужими жизнями только потому, что у тебя хер зудит, да? Е г о жизнь — со всеми планами и мечтами — тоже пойдёт в расход? Раскаянием и ужасом продрало до самого нутра, так, что Соупа передёрнуло, а Прайс беспокойно оглянулся на него. Он небрежно махнул рукой, показывая, что всё в порядке, и остаток пути пялился в асфальт перед собой, толком не разбирая дороги. За всё время их продвижения к цели на отряд так и не напали, но Соуп не обманывался на этот счёт: то, что казалось плодом гениальной идеи Газа, с равным успехом могло оказаться ещё одной ловушкой. Они уже успели убедиться в том, что зомби были на это способны. Не хотелось подтверждать теорию лишний раз. Гоуст, шагавший справа от него, изредка налетал на плечо Соупа своим. В молчании между ними читалось что-то от сожаления, и Соуп не знал, кому из них оно принадлежало. Зато нервировало дай Боже, так что он выдохнул с облегчением, когда Прайс остановился и шепнул: — Мы почти на месте. Остальные, впрочем, и так уже успели понять, что они близко, — в нескольких десятках шагов от них выросло громоздкое строение. Нижний его уровень, похожий на небольшой склад, предназначался, должно быть, для промышленных нужд; с его крыши брала своё начало, собственно, сама вышка, слева от узкого металлического корпуса ржаво рыжела ненадёжная даже на вид лестница. — Нам нужно наверх, — озвучил очевидное Прайс. Указал туда, где, почти у самой верхушки вышки, ютилась крошечная пристройка: пункт управления радиооборудованием, не иначе. Команда кивнула, продвинулась чуть дальше… И вот тут-то их и ждала первая подлянка судьбы: на небольшом участке пыльной дороги перед радиовышкой вяло топтались зомби. Соуп, как ни стыдно было признавать нечто подобное спустя четыре месяца после апокалипсиса, так и не понял, какой именно эффект оказывал на живых мертвецов солнечный свет — те его крохи, что можно было поймать в туманном Лондоне. Он определённо не уничтожал и не сжигал их изнутри, но всё же в нём было что-то, чего зомби — большинство из них — сторонились. Не так, как они опасались влажности и сырости, способствующих процессу разложения и без того гниющей в ускоренных темпах плоти; но как чего-то… Тормозящего их биоритмы, что ли? В общем, с ними всегда было проще справиться днём — с теми немногочисленными тварями, что выбирались в это время из укрытий. До заката они делались медлительными и неповоротливыми, а вот ночь придавала им сил и, кроме того, уравнивала шансы, ограничивая человеческое зрение. Соуп предпочёл бы всего этого не знать. Соуп предпочёл бы не думать об этом здесь и сейчас, пока они торчали за одним из огромных жестяных баков, не решаясь сдвинуться с места. Между ними и радиовышкой было порядка полудюжины трупаков. — Что будем делать, кэп? — очень тихо спросил Газ. Прайс поскрёб бороду, на мгновение зажмурился и ровно ответил: — Попробуем пройти без боя. — Ты в своём уме?! — на Соупа шикнули, но он только сбавил децибелы и прошипел не хуже разъярённой кобры: — Мы не знаем, сработает ли уловка. Это слишком высокий риск. — Который стоит того, — мрачно возразил Прайс. Но потом о чём-то задумался и отрывисто кивнул. — Впрочем, ты прав. Не стоит идти всем вместе. Это точно привлечёт их внимание. Соуп радовался этой крошечной победе целую секунду. Пока Прайс не приказал: — Давай, Саймон. Сдавленное «нет, какого хера» застряло у Соупа в глотке. Будто в замедленной съёмке, он смотрел, как Гоуст сжал покрепче автомат, как выпрямился во весь рост, как покинул укрытие. Как зашагал — медленно, не быстрее самих зомби — к причудливой махине вышки. Соупу хотелось рвануться за ним, нагнать, прикрыть спину, сказать, что это было самоубийством, что Гоуст не должен был идти один, что Соуп вполне мог занять его место… — Ты чё творишь? — Газ тряхнул его за плечо, и Соуп вдруг осознал, что действительно едва не бросился к Гоусту. Он поморщился, скинул чужую руку, сжал зубы. И прижался щекой к прикладу, в любой момент готовясь сделать выстрел. Гоуст тем временем подобрался к зомби вплотную. Его автомат был пристроен возле груди, но ему — даже ему — ни за что не хватило бы скорости для выстрела, если бы та тварь, до которой Гоусту оставалось не больше шага, признала в нём человека. И эта тварь зарычала. Соуп дёрнулся, лишь чудом не нажав на спусковой крючок. Прайс шикнул на него откуда-то из-за спины, прошелестел: — Смотри. Соуп смотрел. Смотрел, как недоверчиво принюхавшийся зомби вдруг раздосадованно чихнул — а может, не чихнул, но звук был похож. Смотрел, как Гоуст прошёл мимо, минуя его, а тот так и не напал сзади, не налетел со спины, не вгрызся Гоусту в горло, в руку, в щиколотку. Смотрел, как Гоуст добрался до двери в импровизированный склад, обернулся и коротко кивнул. Смотрел, и всё в нём зудело, ломалось и плавилось от смеси ярости, облегчения и нежности: чертовски взрывоопасного коктейля. — Вот теперь вперёд, — Прайс выбрался из укрытия первым. — По одному. Осторожно. Осторожными, мысленно возразил ему Соуп, следовало быть раньше. А теперь-то уже что. Гоуст ждал их у двери. С такого расстояния выражения его глаз и направления взгляда было не разобрать, но по тому, как пекло лицо, Соуп понял, что смотрит Гоуст именно на него. Знал ли Саймон я-справлюсь-в-одиночку Райли о том, как замирало и переставало биться сумасшедшее сердце сержанта МакТавиша, когда ему угрожала опасность? Догадывался ли, что в ситуации выбора Соуп с лёгкостью поставил бы на карту чью угодно жизнь, свою или чужую, если это означало спасение жизни Гоуста? Мог ли вообразить себе, что в тот момент, когда Прайс выбрал для этой самоубийственной проверки его, Соуп почти нажал на спусковой крючок? Наверное, да. — Джон, — тихо окликнул его обернувшийся капитан, и не подозревавший о том, как близок был к смерти минуту назад. Соуп побрёл за ним, переставляя ноги, и в животе у него ворочалось что-то неповоротливое и безжалостное: что-то на порядок страшнее зомби.