Целься в голову

— Вот чёрт. Кто из них это произнёс? Может, и все вместе. Соуп опустил палец на спусковой крючок, Гоуст, вооружённый собственной пушкой, прижался к дверному косяку: на случай, если зомби прорвались бы через дверь. Соуп, впрочем, куда больше опасался окон. Прайса, возившегося с настройками на панели, по всей видимости, посетила та же мысль, потому что он отрывисто приказал: — На три часа, Джон. Это короткое официозное «Джон» звучало не в пример строже и суше сраного «Джонни», ебучей уменьшительно-ласкательной формы, которую он ненавидел, потому что матушка имела обыкновение обращаться к нему так при друзьях, и потом Соупу приходилось выслушивать бесчисленное количество шуток и подъёбов про маменькиного сынка. Теперь он поймал себя на том, что вовсе не возражал бы, если бы ему пришлось слышать к себе подобное обращение ежедневно; если бы так его называл Гоуст. Удивительно, какие бредовые мысли могли посещать человека, находящегося на волоске от смерти. Соуп встряхнулся. Загнал все свои дурацкие желания и невозможные порывы подальше. За пределами крошечного центра управления слонялись, рычали и выли зомби; скребли омерзительно раздувшимися пальцами по окнам, пытались вышибить дверь, раз за разом врезаясь в неё с глухим и пугающим звуком. Обходили помещение по кругу, ещё и ещё, выискивая слабые места. Он уже не был уверен в том, что зомби слепы: одна из тварей распласталась по стеклу прямо напротив него, пустила слюни, жадно заскулила. Соуп малодушно подумал, что выстрелит, что разнесёт тут всё к херам, что пришьёт эту вонючую мразь и всех её дружков — за Газа, за то, что Соуп не спас его, за то, что они его убили. — Дерьмо, — произнёс кто-то его губами, когда, после очередной попытки снести дверь с петель, раздался жалобный скрип, — так мы долго не протянем. — Их только трое, — Прайс всё двигал туда-сюда ползунки и вдавливал в левое ухо наушник, но, судя по всему, не получал ответа. — Это пока, — пробормотал Соуп: у него было дерьмовое предчувствие. — Кто знает, может, они уже позвали друзей. Прайс не ответил. Гоуст, вжимающийся плечом в стену за дверью, тоже хранил молчание. Соуп сглотнул. Дверь снова беспомощно лязгнула, тварь, пытающаяся её вынести, врезалась в неё ещё и ещё… А потом вдруг перестала. На мгновение воцарилась оглушительная тишина. — Они что… — начал было Соуп, но закончить свою мысль, это безумное предположение «…передумали», не успел: за окнами перед ним замаячили фигуры, остановились, сгрудились, заворчали. Зомби, оказавшийся в центре, держал в деформированных ладонях что-то длинное и чёрное, увесистое даже на вид. И Соуп с ужасом осознал, что это его автомат. Стрелять, ясное дело, ни один зомбарь не умел. Проблема была даже не в интеллекте — теперь, в Хиллингдоне, приходилось допускать и принимать на веру возможность того, что какие-то зачатки разума у зомби были. Это просто… чёрт, у них бы физически нихрена не вышло. Едва ли раздувшиеся пальцы могли похвастаться сносной мелкой моторикой. Но четырёхкилограммовую пушку можно было использовать и… — Ложись! — заорал вдруг Гоуст, на какую-то миллисекунду опередив движение одной из тварей. …по-другому. Соуп рухнул на землю, закрыв голову руками, рядом тяжело опустился Прайс, откуда-то извне донёсся глухой звук удара, и ещё, и ещё, утробный вой, звон бьющегося стекла, хлопок от выстрела — Гоуст, упавший на одно колено, снял одну из тварей через образовавшуюся дыру. Нужно было помочь ему, прикрыть, Соуп поднял голову и едва успел опустить её обратно, стекло брызнуло во все стороны, один из осколков чиркнул ему по щеке, прочертил длинную кровоточащую борозду, боль была ослепительной вспышкой, разрядом тока, он перекатился на полу, под бронежилетом опасно хрустнуло, Соуп неуклюже оперся на локоть, навёл прицел. Успел вовремя: прострелил башку второй твари, успевшей перемахнуть через дыру в окне; ещё немного, и она бы вцепилась Гоусту в глотку, а так только рухнула на осколки. — Порядок? — спросил у него Соуп, но увидеть или услышать подтверждение не успел. Третий зомби, судя по росту и комплекции, когда-то бывший обычным подростком, бросился к ним. Прайс атаковал его голыми руками, едва избежал укуса, когда тот схватил его за руку, воткнул твари в глазницу складной походный нож. С отвращением оттолкнул от себя окаменевшее тело. Соуп медленно поднялся на ноги, изранив ладони мелким стеклянным крошевом. Гоуст встал тоже; и в его одежде — в районе плеч и груди — застряло несколько осколков. Прайс вроде как был цел и невредим. Соуп протянул ему автомат, и Прайс принял его, негромко проговорив: — Нужно будет забрать твою пушку. — Я схожу, — Соуп пожал плечами. Он даже толком не знал, что именно испытывает — облегчение или отчаяние. — Хорошо, — в глазах у капитана было то же неразборчивое чувство. — Я… попробую ещё одну частоту. — Ты уверен… — Прайс глянул на него волком, и Соуп понятливо заткнулся. Гоуст отпер перед ним дверь, но, когда Соуп собрался выйти, положил ладонь на его плечо. Удерживая на месте. — Нужно будет обработать твои руки, — произнёс он очень тихо, так тихо, что Прайс, снова нацепивший наушники, вполне мог не услышать. Может, подумалось вдруг Соупу, Гоуст и не хотел, чтобы кэп слышал. — И лицо. — Херня, — улыбка вышла дрожащей. — Мне даже не больно. Это было правдой: пока в его крови зашкаливал адреналин, Соуп не ощущал ни дискомфорта, ни усталости — один только больной и злой азарт сражения, похожий на ненависть и на страх. — От заражения крови подыхают за пару дней, — сухо заметил Гоуст. Соуп дёрнул плечом, сбрасывая его руку: — Все там будем. Когда он выбрался на площадку, он не мог объяснить своего поведения даже самому себе. Его автомат, одним чудом не упавший с этой охренительной высоты, лежал на самом краю жестяного настила, у лестницы. Соуп подлез к нему, держась за невысокие перила. Сдавленно выругался: весь приклад был в мерзких разводах слизи, крови и чего-то, о чём ему не хотелось даже думать. Лежал он так, что в любой момент мог полететь вниз. Соуп как раз встал на одно колено и потянулся к нему, когда услышал это. Глухое утробное ворчание, похожее на недовольный рык собаки. Медленно-медленно он перевёл взгляд с заграждения, у которого сидел, на лестницу. И вот тогда-то их глаза встретились: живые и мёртвые, зрячие и слепые. В подёрнутых белой плёнкой зрачках Газа не читалось ни намёка на узнавание. Выглядел он омерзительно: смерть — или вирус — заострила черты его лица, придала тёмной коже грязный чёрно-серый оттенок. Правое ухо у него отсутствовало, на его месте зияла кровавая дыра; из щеки, из подбородка, из горла были выдраны целые куски плоти, в обнажившихся провалах виднелись разорванные волокна мышц, сухожилия, смутно белеющая кость. Газ держался за верхнюю перекладину. Их отделяло друг от друга не больше трёх футов. Соуп не успел бы даже навести прицел. Значит, вот так всё должно было кончиться? Что ж, было вроде как справедливо. Смерть Газа была на его, Соупа, совести — его вина, его ошибка, его неспособность спасти. И теперь… — Чёрт, приятель, — прохрипел он сдавленно, испытывая какую-то смутную потребность оправдаться, — мне так жаль. Газ зарычал и оскалился, клацнул зубами. Соуп воспринимал происходящее как в замедленной съёмке — удивительная причуда мозга. Видел, как тварь, которая когда-то была его другом и привела его в этот отряд, взлетела по лестнице, как высунулась по пояс, как протянула к нему окровавленную руку — Соуп с ужасом и отвращением понял, что на ней не хватает пары пальцев, — как рыкнула, собираясь настичь, захватить, разорвать… А потом напряжённую тишину, в которой были только хрипящая пародия на дыхание и его, Соупа, бешеное сердцебиение, разорвал оглушительный звук выстрела. Больше-не-Газ покачнулся, пуля проделала дыру возле его виска, он слепо зашарил вокруг, пытаясь снова ухватиться за перекладину, но второй выстрел, ударивший его в грудь, лишил его равновесия. Когда он упал, Соуп рефлекторно рванулся к лестнице, за ним, как если бы это всё ещё был его товарищ по оружию, как если бы Газ был жив, как если бы его можно было спасти. Гоуст сграбастал его за шиворот, встряхнул с такой силой, что Соуп проехался плечом и лопатками по заграждению, рявкнул: — Ты в своём уме?! Соуп не был. Соуп обнаружил себя неспособным произнести это вслух. Гоуст поставил его на ноги. Поднял его автомат, всучил Соупу, тот прижал пушку к груди на чистых рефлексах, не отдавая себе в этом отчёта. Незряче уставился вперёд, на открывшийся перед ними вымерший Хиллингдон, отчаянно мечтая сдохнуть и не думать о Газе и о том, во что его должно было превратить падение с такой высоты. И вдруг прозрел. Откуда-то издалека, с расстояния в милю или около того, к ним мчалась орава зомби. Десять, двадцать, тридцать тварей — Соуп не сказал бы наверняка, ясно было одно: их много. И расстояние, на которое человеку понадобится порядка двадцати минут, они преодолеют за десять. — Б-блядь, — голос ещё дрожал, когда Соуп повернулся к Гоусту. — Нам нужно уходить. Срочно. — Знаю, — отрывисто сказал тот; его взгляд был сосредоточен не на стремительно приближающейся ораве живых мертвецов, а на лице Соупа. Гоуст ни о чём у него не спрашивал и никак не комментировал дебилистическую ситуацию, в которой Соуп даже не пытался защититься от нападения зомби, но он всё равно испытал странное неуютное чувство и неуверенно пробормотал: — Я в норме. Гоуст кивнул, хотя то, что Соуп нихерашеньки не в норме, ясно было даже дураку. Когда они вернулись в центр управления, Прайс всё ещё возился с ползунками. Из наушников доносился едва уловимый с такого расстояния шум помех. Кэп казался настолько сосредоточенным, что Соупу вдруг подумалось, что он мог даже не заметить всего этого пиздеца с Газом. Не увидеть, не услышать, не… — Пойдём, — Гоуст потряс Прайса за плечо, — пора убираться отсюда. — Ещё одна частота, — рассеянно откликнулся тот. — Нет времени, — в голосе Гоуста прорезались раздражённые нотки. — Подожди, Саймон, мне кажется, я что-то… — Кэп, — хрипло выдавил Соуп, — там целая нахер стая. Если задержимся, то даже не успеем спуститься. Прайс оглянулся на него. Выражение лица у него было жуткое, Соуп не отшатнулся лишь титаническим усилием воли: в тёмных болотах глаз блестело исступление. Соуп никогда в жизни не видел его таким. Соуп даже подумать не мог о том, что настанет день, в который ему доведётся взглянуть на всегда спокойного, собранного и знающего что делать Джона Прайса… и понять, что тот не знает больше нихрена. Что у него не осталось вариантов. Что у них нет ни шанса. Вот что было по-настоящему страшно. — Ладно, — выдохнул Прайс, сдаваясь; что-то в его зрачках потускнело и погасло, и Соуп малодушно подумал, что, может быть, стоило остаться. Дать ему ещё пару минут поцепляться за возможность, ради которой они пришли сюда. За надежду, за которую пришлось заплатить жизнями их друзей. Гоуст кивнул в сторону двери. Соуп двинулся прочь первым, еле переставляя ноги, и за всё время спуска по ржавой лестнице ему ни разу не хватило смелости посмотреть вниз. Между собой не разговаривали. Они успели как раз вовремя — к тому моменту, как они покинули вышку и перебрались в одно из близстоящих зданий, заняв четвёртый этаж, зомби добрались до склада. Напора десятков оголодавших тварей оказалось достаточно для того, чтобы хлипкие жестяные стены не выдержали: они прорвались в барак, снося всё на своём пути. — Пиздец, — пробормотал Соуп, следя за этим из окна. — Как они… откуда они вообще в точности знали, куда… Никто не ответил ему. Так было даже лучше — Соуп не слишком-то хотел выяснять новую пугающую подробность о способностях тварей, с которыми они застряли в городе, обнесённом стеной. Без связи с внешним миром и надежды на то, что когда-нибудь сюда придут люди — пусть даже чтобы зачистить остаточные очаги инфекции. Соуп покосился на Прайса. Кэп сидел на полу, запрокинув голову, глаза у него были закрыты, но Соуп готов был поклясться, что он не спит — слишком уж ровное дыхание. Как у кого-то, кто контролирует каждый вдох. Он поймал взгляд Гоуста, и тот коротко покачал головой: универсальное невербальное «не лезь». На самом деле Соуп понимал. Каждый справлялся с разочарованием по-своему, и Прайс, должно быть, нуждался в том, чтобы пережить его в одиночестве. Разочарование, невесело подумал он, это мягко сказано. Кэп ведь в самом деле… с-сука, он по-настоящему верил в то, что мы близки к спасению. Что хотя бы на одной линии нам ответят. Что за пределами Лондона есть жизнь, не ограничивающаяся гниющими вечно голодными тварями. А теперь… Потеря смысла — вот что это такое. И её пережить нельзя. На вышку им хода больше не было. Соуп снова высунул голову в окно, углядел нескольких зомби, карабкающихся по ржавой лестнице, в сердцах пожелал им, чтобы механизм наконец не выдержал. То ли Господь услышал его молитвы, то ли просто так совпало — всё же зомби полезли всем скопом, не по одному, — но не прошло и пары минут, как со стороны вышки донёсся оглушительный скрежет. Лестница, не сумевшая справиться с нагрузкой, сорвалась с удерживающих её у верхней части металлического каркаса вышки петель, повисла под странным углом, нижние петли ещё держались, но теперь забраться в центр управления было нельзя. Он с мрачным удовольствием проследил за траекторией падения незадачливых зомби — и покинул пост у окна. Спину холодила ледяная стена. Жутко хотелось пить, но воду нужно было экономить: кто знает, когда теперь они раздобудут ещё. Соуп плюхнулся на задницу в дальнем углу комнаты и почти успел впасть в странное подобие транса или сна, когда рядом с ним присел на корточки Гоуст. — Руки, — тихо произнёс он. Соуп рефлекторно спрятал ладони под мышками и пробормотал: — С ними всё в порядке. — МакТавиш. Пришлось подчиниться. Гоуст осмотрел масштаб бедствий — не так уж и страшно, по мнению Соупа, всего лишь несколько уже переставших кровоточить порезов, — выудил из подсумка небольшую бутылочку. Резко запахло спиртом. — Фу, бля, — Соуп ещё выдержал пытку обработкой ладоней, а вот когда Гоуст потянулся к его лицу, отвернулся. — Не надо. Само заживёт. — Не веди себя как ребёнок, — в безжалостных интонациях лейтенанта Райли таилось нечто угрожающее. — Ну, раз я такой плохой, то и нехер ко мне приёбываться, — огрызнулся Соуп. И замер, поняв, что и кому сказал. Глаза Гоуста — две этих карих бездны — опасно сузились. Соуп был практически уверен в том, что там, под балаклавой, Гоуст сжал зубы. Ему даже хотелось, чтобы Гоуст ему вломил; Соуп этого заслуживал, Соуп, чёрт побери, заслуживал куда худшего, страдания, одиночества, смерти — вот чего он был достоин. Этого, а не аккуратных прикосновений и обработки ран. Чудовищно хотелось сдохнуть. Он зажмурился, дожидаясь удара, но удара не последовало. Было одно только ледяное: — Ты думаешь, ты единственный, кто оплакивает его смерть? Я, ответил Соуп мысленно, её причина. И распахнул глаза. Гоуст смотрел в упор, без улыбки и без снисхождения, будто стрелял ему в сердце, снова и снова, шпигуя его пулями. — Нет, — слабо проблеял он, — не думаю, но… — Тогда прекрати разводить драму, — перебил его Гоуст. — Он погиб при исполнении, защищая товарищей от опасности. За то, за что отдал бы жизнь каждый из нас. И его смерть — это наша общая потеря. Наша общая трагедия. Наша общая боль. Раньше, чем Соуп успел вставить хоть слово, Гоуст припечатал чётким и отрывистым: — Это. Не. Твоя. Вина. Соуп потерянно открыл рот. Собирался что-то сказать, возразить ему, быть может, ответить, что это было, по-настоящему было его виной, что если бы он был чуть расторопнее, чуть быстрее, чуть умнее, Газ сейчас сидел бы вместе с ними, травя неуместные, дурацкие, тупые шутки, от которых всегда становилось немножечко легче. Что Газ нашёл бы нужные слова, чтобы поддержать кэпа, а у него, Соупа, этих слов здесь и сейчас не было. Что Соуп вообще не был способен кого-либо поддержать, что Соуп постоянно всё портил, что Соуп не смог бы выстрелить в Газа и поставил бы под удар остальных и что Гоуст не мог этого не понять… А потом лейтенант Райли с глухим ругательством привлёк его к себе, в короткое лихорадочное объятие, и, ткнувшись мокрым лицом в его бронежилет, Соуп с изумлением и ужасом осознал, что плачет.