Индульгенция

На Се Ляне красное пальто. Тротуар сырой, днём рыдало небо. С молодых листьев стекает вода. Саньлан моментами отводит его от луж, не давая белоснежным ботинкам промокнуть. Ночь была тихой, ветер лишь иногда выбивал пряди, заправленные за ухо. Хуа Чэн останавливается у маленького ларечка, с женщиной в окошке, которая выглядела слишком бордо для такого позднего часа. — Хочешь кофе? — мужчина улыбается, уже потянувшись за картой. — Предпочитаю чай. Разве ты сможешь заснуть после кофе? — Гэгэ заботлив. Тогда выбирай нам чай. Се Лянь проходит ближе, чтобы рассмотреть меню. — Саньлану нравится облепиха? — Лжебог с улыбкой поворачивается к мужчине. —Очень. Два чая с облепихой. Горло приятно обжигает тепло. После холодного коктейля в кафе было как раз кстати. Се Ляню нравится этот своеобразный вечер, такой спокойный, Саньлан рядом часто улыбался ему. «Прекрасное начало к чему-то новому, другому», думалось лжебогу. — Куда провести гэгэ? — Я могу отправиться в храм с любой точки. Лучше я проведу тебя до дома. — Гэгэ джентльмен. Я польщён. — Саньлан дразнится! Хуа Чэн останавливается у привычного подъезда, давая себе ещё пару секунд, чтобы запечатлеть Се Ляня в его пальто в памяти. Демон поднимает погрустневший взгляд на многоэтажку, инстинктивно кутаясь в одолженную одежду. — Ещё раз хочу проверить как связываться с гэгэ. Одну тысячу раз прочти наизусть Дао дэ цзин? Всё? Се Лянь блаженно прикрывает глаза, вслушиваясь в голос. — Да. Хуа Чэн выглядит удивленным. Приоткрывает губы для ответа, но после хмыкает, вспоминая. — Как удобно. Мы можем назначить следующую встречу? Се Лянь задумывается на пару секунд. Справедливость. — У Хэ Сюаня ведь всё ещё плохо идут дела? Я могу помочь с этим? Хуа Чэн моментом кривит губы, отводя взгляд. — Его главный ресторан изрядно помотался коллекторами. Я поеду туда на выходных, но не думаю, что это стоит встречи с гэгэ. — Ничего! Я всё равно хочу помочь. Я приду к тебе на выходных. — Раз гэгэ этого желает. Двое мужчин замолкают. Хоть губы находились без движения уже пару минут, осознание, что они просто стоят и смотрят друг на друга дошло только сейчас. Се Лянь нехотя стягивает пальто, не показывает этого, но хочет побыть облаченным в красный Хуа Чэна ещё немного. Второй принимает, складывает аккуратно, оставляя пальто повиснуть на руке. Понимание, что машина осталась у работы, ещё никогда так не волновало. Обоих друг к другу тянет. Своеобразная красная нить давно висит на безымянных пальцах.

***

— Я точно нормально выгляжу? Му Цин цепляет серёжки в форме красных капель в уши Его Высочества. — Я максимально старался изучить человеческую моду… Ты выглядишь прекрасно, иначе это оскорбление моей работы! Му Цин присаживается, чтобы подкатить белые джинсы, открывая вид на кроссовки того же цвета. Липучка одного из них лежит неправильно, и её Му Цин поправляет тоже. Се Лянь чешет щеку указательным пальцем, оглядывает себя в зеркале ещё раз, поправляя большую бежевую жилетку на белом лонгсливе. — Нельзя ли закатать рукава? Как я буду делать что-то руками? — Не ты ли носишь ханьфу с длинными рукавами? — Рукава ханьфу падают, когда я их поднимаю. А тут нет. — Ты сам сказал, что хочешь выглядеть «по-человечески»! Давай, иди к своему Саньлану, голова от тебя болит… Се Лянь берёт руки друга в свои, счастливо улыбаясь: — Спасибо, Му Цин!

***

День тёплый, дождь пронёсся только ночью, с утра светило солнце. Суббота такой приятный день, даётся возможность раздвинуть шторы только когда выспишься. Хуа Чэн выспался! Пару раз просыпался от того, что Эмин лапами толкал его в спину, но когда собаке ответили тем же, всё же вернулся на лежанку. Хэ Сюань в лёгкой чёрной футболке, логично, ящики таскает он. Ши Цинсюань, милый парнишка! Отчаянно хотел помочь, но был отправлен своим парнем дегустировать лимонады. Хуа Чэн хотел так же, но всё же предпочёл тяжёлые ведра краски. Черт ведь побрал назначать коллекторов, какого хрена они испоганили вывеску? Хэ Сюань злым не выглядел, скорее, уставшим и потным от количества работы. Но вывеску красить заставил. Ши Цинсюань всё же не мог сидеть на месте. В помещении с кондиционером и холодным напитком в руках. В конце концов, он тоже мужчина! Хэ Сюань, правда, проигнорировал такое заявление, снова отправляясь на душный склад. — Хэ-сюн! Тебе ведь нужна рабочая сила, почему не даёшь помочь? «Хэ-сюн» выпрямился, смотря на парня в дверях склада. Цепкий взгляд скользит по рукам и ведь понимает, что они не тонкие и хлипкие, в них есть мышцы, и Ши Цинсюань выглядит тем, если отпустить этот настрой и глупую очаровательную улыбку, кто может поднять тяжёлый ящик. Но всё же Хэ Сюаню не хотелось смотреть на то, как. Как на коже Ши Цинсюаня стекают капли пота, а он машет футболкой, чтобы охладить тело. И улыбается устало, но довольно. — Иди. иди придумай рецепт летнего меню в баре, — опуская взгляд. Ингредиенты не так жалко, как свою честь, если у него встанет член прямо здесь. — Правда? Мне можно приготовить коктейли? — глаза загораются, — Хорошо! Когда я сделаю что-то вкусное, то принесу тебе попробовать, — с счастливой улыбкой. — Да, — кивок. — Хорошо, — уже себе под нос. На замену Ши Цинсюаню в дверях появляется Хуа Чэн. — Как я покрашу вывеску без лестницы? — складывает руки на груди. Хэ Сюань вытирает пот со лба, двигая холодильник к углу. В помещении на заднем дворе, на которое безжалостно сфокусировалось солнце, как в парилке. Кажется, он сейчас залезет в этот холодильник. — Хун-эр, я не знаю. Разберись, придумай что-нибудь. — Се Лянь! Ваше Высочество, приветствую! Хуа Чэна в проходе и след простыл. Ладно, главное задача Хэ Сюаня сейчас — разобрать склад. Хуа Чэн поправляет неизменную красную рубашку, перед тем, как выйти к главному входу здания. Се Лянь сжимает в руках лямку шопера, взгляд к которому тут же прицепил Ши Цинсюань. Взгляд Хуа Чэна был прикован ко всему образу. И честно, если бы он имел над собой меньше контроля, то точно приоткрыл рот. Нежные цвета так хорошо сочетающиеся между собой, ткани подобраны с умом. Каштановые волосы с пучком на солнце выглядят как что-то божественно красивое, с лёгким ветром выбившиеся пряди слегка подрагивают. Подрагивают и ресницы, когда взгляд Се Ляня находит Хуа Чэна. — Привет, Саньлан, — губы трогает улыбка. Се Лянь отдаёт Ши Цинсюаню шопер, тот что-то сказав, уходит в помещение, буквально светясь. Сейчас Се Ляня волнует нечто другое. — Гэгэ, — Хуа Чэн склоняет голову, подходя ближе, — Рад тебя видеть. Сердце выпрыгивает из груди. Медовые глаза немного щурятся, цепляются за блеск серебра на солнце. Хуа Чэн интуитивно заправляет прядь волос за ухо, открывая больший вид на серьги, но причина в смущении. Се Лянь утопает в этом движении. Приятное оцепенение, искренний восторг от вида друг друга проходит вместе с громким матом Хэ Сюаня и звука разбивающегося стекла. Се Лянь удивлённо промаргивается первым. — Так, у нас есть задание? Хуа Чэн неуверенно улыбается, заводя руки за спину. — Этот верующий всё сделает сам. Гэгэ может присоединиться к Ши Цинсюаню в приготовлении кокте- — Нет! — Се Лянь говорит с улыбкой, но приказная нотка слышится. — Сегодня я готов работать, просто скажи, что нужно делать, и я помогу, — нотка превращается в цельное предложение. Хуа Чэн не может не повиноваться. — Перекрасить вывеску, — Се Лянь с-под его слова поднимает взгляд вверх. На надпись «Чёрные воды» и рыбий скелет под ней. Обе детали обшарпаны и политы явно другой краской, — Нужно содрать ту и покрасить заново. Её рисовал я, так что помню как она должна выглядеть, но у нас нет ни лестницы, чтобы дотянуться, ни чего-то похожего на шпатель, чтобы отодрать ту краску Се Лянь опускает взгляд, прикладывая пальцы к подбородку. Хуа Чэн понимает, что он тоже должен думать над решением ситуации, а не о красивом лице Се Ляня, только через пару секунд. — У тебя крепкие плечи? — Лжебог склоняет голову вбок. В его мыслях было принять истинный облик, но делать это на частопроходимой улице не стоило, а скрываться не хотелось. Хуа Чэн удивленно моргает пару раз. — Да. — Тогда присядь, пожалуйста. Стоило бы сначала спросить о плане Се Ляня? Хуа Чэн становится на одно колено перед ним, не заботясь о том, что идеально выглаженные брюки запачкаются. Лжебог заходит за его спину опускает руки на плечи, сжимая их пару раз, чтобы убедиться в чем-то. — Удержи равновесие, Саньлан. Я знаю, ты сможешь. — Я- И в следующий момент Хуа Чэн чувствует крепкие бедра на своих плечах. И мысль, что если бы эти бедра сжались, они с лёгкостью бы раскололи его череп, звучит крайне возбуждающе. Мужчина потихоньку выпрямляется, ведёт руками на белые джинсы, чтобы удержать, но кажется, Се Лянь держит равновесие за них двоих. Когда спина полностью выпрямлена, Хуа делает шажок к вывеске. — Отлично! Пожалуйста, скажи если сильно тяжело. — Потрясающе. — Что? Не слышу. Так мне нужно просто содрать краску? Вдох. Держи себя в руках Хуа Чэн. Точнее, эти прекрасные ноги. — Да, но она слишком плотно приелась. Хэ Сюань пытался всячески оторвать её, но никак не выходило. Может, было ли лучше сначала приобрести растворитель. Се Лянь осматривает вывеску, комфортно чувствуя себя на чужой шее. Сбоку маленькая отслойка и дёрнув её с учётом человеческой силы, ничего не вышло. Лжебог, удерживается одной рукой за часть вывески, второй же плотно цепляется за кусочек краски. Резкий рывок. Краска отходит вся. Чудом остаётся только деревянное основание. Хуа Чэн задерживает дыхание. Охуеть. — Гэгэ- Сожми бедра, молю. — Саньлан! Я оторвал, — Бросает кусок краски вниз, на асфальт, — Теперь снова опустись. Саньлан? Хуа Чэн отходит от вывески, но не опускается. Улыбается искренне, когда Се Лянь хватается за его голову. Солнце выходит из-за облаков, снова дав почувствовать тепло. Тепло разливается в груди и у мужчин. Се Лянь шутливо злится, говорит, боится оторвать голову, но сам процесс контролирует. — Ты высокий, — снова смеётся, не отводя взгляда от чёрных локонов, перебирает ими аккуратно. — Открывается красивый вид? — Да, — Се чувствует как краснеют щеки, — Очень. — Значит, ты и покрасишь вывеску? Я подам всё необходимое и буду помогать. — Нет-нет! У меня есть другая идея, только. — следующие слова говорить не хочется, — Опусти меня, пожалуйста Хуа Чэн на этот раз послушно присаживается на одно колено, помогая Се Ляню аккуратно слезть. Только не успевает он должным счётом встать и выпрямиться, как его подкидывают вверх, придерживая и опуская на свои плечи. В первую пару секунд не доходит. Во вторую Хуа Чэн буквально вспыхивает! — Гэгэ! Боже, тебе не стоит! — Тшш, — Се Лянь оглаживает голень, — Просто выполняй свою работу. — Тебе- — Совсем не тяжело. Саньлан хорошо питается? Хотя, знаешь, я чувствую твои мышцы. — Гэгэ. — Так что с краской? — Се Лянь легко балансирует на удержании корпуса. Присаживается, беря одной рукой ведёрко с краской и кистью. Руки крепкие, когда мужчина вновь поднимается, то приподнимает одну из рук, держа в ней ведро. Хуа касается её, стараясь показать жестом, что не нужно и он может опустить. Но рука держится каменно, кажется, на неё даже можно облокотиться. — Точно не тяжело. Держать Саньлана так. — «приятно», — гордо. Ответ получается даже чувственнее того, что хотели скрыть. Хуа Чэн не отвечает, мыслей слишком много, рука, что моментами поглаживает голень тоже играет существенную роль. Кисть опускается в краску и заполняет фоновый цвет. Се Ляню очень хочется взглянуть как умелая, строго поставленная рука вырисовывает каждый узор, каждую маленькую деталь, но пока не может выше задрать головы. Лжебог помнил первый рисунок, что ему приподнёс Хун-эр. В силу детского неумения странно, но так чувственно и даже Се Лянь не побоится слова красиво. На плечах Се Ляня удобно, они крепкие и сильные, сидя на них нет боязни упасть. Поэтому движения руки такие точные. Может, моментами кисточка вздрагивает от смущения, дыхания в бедро, но точно не из-за страха. Лжебог вскоре всё же приподнимает голову. Хуа чувствует движения пучка Се Ляня в свой живот и смотрит вниз. — Саньлан так красиво рисует! — искренне удивление. По сравнению с детским рисунком, это выглядит ещё волшебнее! Саньлан так набрался мастерства за эти годы. Се Лянь не заметил его работ в квартире, почему? — Тебе. правда нравится? — Очень! — Иногда езжу в арт-студию, поэтому так. Почему лжебог никогда не замечал? — У тебя есть студия? — Не то что бы студия, просто мастерская в другом здании. Складываю работы там, чтобы не захламлять квартиру, — скорее, чтобы не мозолило глаза. — Ты сводишь меня туда? — Се Лянь так и не опускает голову, пытаясь поймать взгляд Хуа. Но вскоре осекается, понимая, что дело мастерской сугубо личное. Хуа Чэн молчит. — Я думал о кое-чем, ещё с первой нашей встречи, — неуверенно, с долгой паузой перед продолжением. — Я могу нарисовать тебя? Се Лянь задерживает отсутствующее дыхание. — Да. — Вы что это делаете? — Хэ Сюань останавливается рядом с входом, — Серьёзно, прямо перед моим кафе? Хун-эр, от тебя я вообще не ожидал? Хуа Чэн вздыхает, но расслабляется. — А что? Хочешь узнать ещё подробностей? — Избавь… Идёте на перерыв? Выпьете всё, что приготовил Цинсюань и вам понравится. — с этими словами Хэ заходит в заведение. Хуа Чэн передаёт Се Ляню кисти, говорит поставить краски в тень и подать накидку для вывески, чтобы не запачкалась до покрытия лаком. На этот раз рассматривает кафе подробнее, тёмные тона кажутся не уютными, но тут их так умело сочетали, что комфорт мог посоперничать с любым другим светлым заведением. — Господин Хэ умело выбрал дизайнера, — Се Лянь садится за столик, смотря на напиток, что к нему придвигает Ши Цинсюань. Хэ Сюаня перебивает Хуа Чэн: — Зови его просто по имени, гэгэ, — а затем кидает на друга убийственный взгляд. Хэ Сюань ворчит недовольно, но отодвигая трубочку от губ, начинает говорить. — Да, он очень… Хуа Чэн улыбается, не спуская с него взгляда. — … Талантлив —??? — «ещё». — Иии… Хуа Чэн толкает его ногой под столом. — Дизайнер этот хороший, эээ, блять, очень хороший? Хуа Чэн начинает хмуриться. — Короче, Хуа Чэн прекрасный дизайнер. Он может работать за еду, это просто потря- Ау! Он смог подобрать цвета и учесть все мои пожелания, на самом деле, мне кажется, это достаточно трудная задача, но он её выполнил. Се Лянь улыбается, смотря на их перепалку. — Саньлан, правда? Хуа Чэн улыбается, задумчиво размешивая лимонад. — Да. — Сначала он работал дизайнером, но после смог подняться по карьерной лестнице и владеть всей корпорацией, — Инь Юй подходит к столику с мягкой улыбкой. Уже привычно смотрит на Ши Цинсюаня, но на Се Ляне останавливается, неловко отводя взгляд, — Это, — Юй кладёт папку на стол, обращаясь к Хуа Чэну, — тебе. Хэ Сюань встревает в диалог: — У него выходной. — Знаю, — пожимает плечами, — Я и не говорил разобрать это в выходные. Начнёшь в понедельник. Хуа пролистывает бумаги. Се Лянь пододвигается ближе, рассматривая различные эскизы. — Почему логотип не могу разработать лично я? — Хуа Чэн хмурится. Ши Цинсюань старается рассмотреть наброски через стол. — Потому что это не входит в твои обязанности. Зачем мы тогда платим дизайнерам? Се Лянь придвигает к себе бумаги, начиная просматривать эскизы внимательнее. Хуа Чэн ничего на это не говорит, не обращает внимания, лишь позволяет. Инь Юй на момент поднимает брови, но продолжает диалог. Се Лянь внимательно рассматривает разные логотипы, одни детализированные, другие наоборот, минималистичны. — Над этим задумывались очень хорошо. Иероглифы отсылают на старинную каллиграфию и выполнены тушью, а цветы в технике Гун Би. Как я понял, это логотипы к арт-студии, а не к самой корпорации Призрачный город? — Сеть тех арт-студий принадлежит Призрачному городу, — Хуа Чэн пододвигается ближе к Се Ляню, касается его плечом, всматриваясь в готовый, в отличие от всех зарисовок. — Призрачный город владеет различными заведениями разных направлений. такими, как казино-, — Инь Юю не дают закончить. — Да-да, мы очень разрослись… Так что, гэгэ? — Картины стиля Гун Би, кстати, пишутся на «готовой» бумаге, её пропитывают специальным раствором и называют «рисовой» бумагой Сюань, — Се Лянь смотрит на Хэ Сюаня и Ши Цинсюаня, — Или же шёлке. Это сделано для того, чтобы тушь и вода не растекалась и получались точные изображения. Контуры в нём очень тонки, в отличие от фона, в котором контура нет. — Скорей всего это Мо Гу Фа. Но он не ладится с каллиграфией и Гун Би, так как приходит больше из европейской акварельной техники. Собственно, смысл старинного Китая теряется, — Хуа Чэн облокачивается на спинку диванчика. — Логичнее было бы сделать Гун Би вместе с Се И. Но они часто противопоставляются друг другу и как их сочетать я не имею представления. Се И не детализирован и не утончен, как Гун Би. — Се Лянь размешивает коктейль. — Се И тянет на абстракционизм по-китайски. Как можно было бы их сочетать я представляю, но думаю, — Хуа Чэн улыбается, — Цветочное сострадание бы подошло сюда больше. Се Лянь пытается вспомнить такой стиль, но довольно быстро понимает, что дело не в этом. И чувствует как щеки краснеют, а пальцы так и хотят запустить пряди волос за уши. Хэ Сюань измученно вздыхает.

***

Вечер отдаёт приятной прохладой в отличие от дня. Ветер становится холоднее и резче, часто мажет по щекам. Второе прощание и снова у подъезда. — Мы можем попробовать доработать логотип в мастерской на следующих выходных, как ты на это смотришь? Се Лянь улыбается, смотря на капли краски на рукавах Хуа Чэна. Вывеску получилось доделать в тот же день, покрыть лаком тоже, поэтому они так поздно возвращались домой. Демон точно видел улыбку Хэ Сюаня, обращенную на вывеску, хоть и проскользила она на пару секунд. Он был рад! Помочь близкому человеку Хун-эра, хоть и после всего этого. Особенно после всего этого. — Мне нравится эта идея.

***

Даже лжебогам порой нужен сон. Не чтобы наполнится «жизненной» энергией, которая отсутствует, а на миг в их длинном существовании очистить мысли. Ни о чем не думать. Се Лянь ложился в своей комнате, на верхнем этаже храма, на мягкие белые перины, чтобы ни о чем не думать, просто подождать следующего дня, а после заняться делами до конца недели. Но сны снятся даже лжебогам. Такой прискорбный факт. В «сонных» руках чувствуется власть. Власть над жизнью, власть над его жизнью. Саньлан сидит на кровати, смотрит на Се Ляня таким доверчивым взглядом. Счастливым. В руках блокнот и карандаш, полюбившиеся руки работают уверенно. Лянь даже успевает выдохнуть и насладиться сном. Тело не слушается, так что он остаётся немым зрителем, смотрящим на всё из собственных глаз. — Гэгэ, — Саньлан становится ближе. Значит Се Лянь подходит, — Гэгэ? Лицо сменяется беспокойством, но в глазах по прежнему доверие. Саньлана гладят по голове, по щекам, всячески лелеют и целуют в лоб, нос, глаза. Зрачок цвета крови с молоком смотрит на него так же. Так же доверчиво. — Гэгэ, — тёплое. Трепетное. Тело Се Лянь заводит его чёлку назад, открывая взгляду всё красивое лицо. — Саньлан хочет быть со мной всегда? Мужчина на кровати кивает, тянется своими руками к его, желая накрыть. Поделиться своим теплом, ведь они такие холодные. — Саньлан желает этого больше всего на свете, — ластится к рукам, словно кот. — Я сделаю. Сделаю, чтобы ты всегда был со мной. Нет. Нет нет нет. Се Лянь хочет дёрнуть рукой, одернуть свои руки от желанного лица. Сны жестоки. В них нет контроля, только заранее выстроенный сюжет. Саньлан! — Пожалуйста, гэгэ, — обнимает, утыкаясь носом тому в живот. — Я не смогу больше жить без тебя, — плечи подрагивают. — Хорошо, мой милый, — Се Лянь видит как одна из рук опускается и уходит из поля зрения. Нет! Не смей! Я передумал! Я больше не хочу! Не хочу этого видеть! Если бы он мог кричать, голос бы сорвался. В боковом зрении мелькает лезвие. Ручка обмотана Жое, наполняя его духовной энергией. — Гэгэ, — так тепло. Так тепло, — Я так люблю тебя, — поднимает глаза наверх. Се Лянь бы в жизни не придумал такого очарования, такой всепоглощающей любви и веры в счастье. В такую доверчивую надежду на лучшее будущее. Мягкие чёрные волосы сжимают в кулак. Саньлан растерянно моргает, смотря на Се Ляня, держится руками за его одежды. — Гэгэ? Гэ- Холодное лезвие одним чётким движением перерезает горло. Нет. Нет-нет-нет. Нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ Десять секунд. Кровь начинает течь на красные одежды. Не течь, литься, но руки Саньлана остаются сжимать одежды Се Ляня. В этих больших красивых глазах, полных доверия осознание придёт меньше чем за десять секунд. Порез вздымается, человек отчаянно хочет попытаться вдохнуть, но кровь течёт в горло, в дыхательные пути. Руки убирают, пытаются инстинктивно закрыть рану, но уже нет смысла. Саньлан захлёбывается в собственной крови. И в глазах не ненависть, не злоба. Страх и доверие. Будто Се Лянь в панике и пытается что-то сделать, а не стоит с холодным, безэмоциональным выражением лица. В сердце Се Лянь захлебывался вместе с Саньланом. Захлебывался в отчаянии и грехе. В небе, наверное, красный закат.

***

Тело сгибается, руки тянут вперёд, чтобы закрыть рану, остановить кровь. Но перед Се Лянем уже не Саньлан, а комната на верхнем этаже храма. Сон. Хочется рвануть к нему, почувствовать теплоту кожи, осмотреть шею и заставить сделать пару тихих вдохов. Приложить ухо к его груди и услышать стук сердца. Хочется, хочется, хочется. Но сильнее хочется защитить. От самого себя в первую очередь. Нужно остаться в храме, попробовать заснуть снова или заняться работой. Грудная клетка тяжело вздымается. Он не хочет. Не хочет поддаваться демоническому заражению. Не хочет делать Саньлану больно. Ему стыдно за те семь шагов, стыдно за каждую мысль о его смерти, стыдно за каждое приятное чувство, при мысли об этом. Решение прийти к друзьям после кошмара было, ну, нормальным. Се Лянь надеялся, что они не спят. Обычно они собирались в его храме, по некоторым причинам. Звать бы их сейчас к себе было некультурно, а заявиться и просто посидеть на их кухне было бы неплохо. Его встречает небольшое здание, больше похожее на обычный дом, нежели на храм. Логично почему. Се Лянь рассматривает цветы на клумбах, сам помогал Му Цину их садить. Уютный семейный домик. Только с этого входа, но всё же. Семейный. Се Лянь тяжело дышит, прикладывая руку к глазам, но всё же стучит. Чуткий слух через пару секунд улавливает копошение. Да и что дело услышать, когда в столице гробовая тишина. Му Цин открывает дверь. Полы свободного черного ханьфу тянутся по земле, волосы заколоты в пучок, выпуская только чёлку. В руках свёрток, который легонько покачивают. Се Лянь улыбается, заглядывая в него. — Цоцо сегодня спокоен? — смущают только тени, которые ложатся под глазами друга. — Да. Мы старались утомить его игрой днём, — Му Цин вздыхает, проходя внутрь, таким действием зовя Се Ляня за собой, — Чаю? Не успели убрать бардак, поэтому так. Лжебог в белом смотрит на игрушки под ногами. Когда семья в сборе и Цоцо спокоен, у них так спокойно. Фэн Синь трёт глаза, спускаясь к лестнице. — А-Цин, кто там? — Его Высочество, — Му Цин проходит на кухню, одной рукой тянется к чайнику, но тут же замирает, обдумывая разбудит ли это ребёнка. — Не нужно, не нужно, — Се Лянь присаживается за стол, — Я пришёл просто навестить. Фэн Синь усаживает Му Цина за стол, начиная тихо рыться по шкафчикам. — Если уж так, то могу предложить, что покрепче. Есть хуанцзю. Се Лянь подпирает щеку рукой, задумчиво шепча: — Мм, Шаосин лаоцзю. — Придётся греть, — Му Цин смотрит, как Фэн Синь ставит бутыль на место. — Му Цин, ты пробовал готовить мясо на хуанцзю? — Да, но А-Синю не понравилось, поэтому оно так и лежит. — А как насчёт хунцзю? — Фэн Синь достаёт бутыль из недр шкафчика, — Из сливы. — Хорошо, — Се Лянь трёт глаза, — Давай его. — Если Его Высочество согласен на вино, значит что-то случилось, — Наньян выпрямляется, — Рассказывай.

***

Рука проходит по спине лжебога в который раз, пытаясь напоить его зелёным чаем. На звук мужчины забыли, отнеся Цоцо в дальнюю комнату. Фэн Синь никак не мог подобрать слов, всё же нужно было оставить Му Цина успокаивать расстроенного и захмелевшего Его Высочество. — Да хочешь я надеру зад этому Саньлану? — Нет! — Се Лянь убирает руки от лица, — Он очень хороший. Он мне нравится. Ты же помнишь! — Помню, — честно, — И что ты его сталкеришь, кхм, сталкерил тоже помню, но не очень понимаю в чем проблема. — рука останавливается, — Се Лянь, ты теряешь контроль? — Я теряю его ещё больше рядом с ним! Был приступ! Цзюнь У был прав, я… я думаю, ты тоже был прав! — плечи дрожат, — В нём есть что-то. я не понимаю, он человек, я пытался сделать всё, чтобы он был человеком! — Се Лянь, пожалуйста. — Откуда в нём продолжение демонического начала, Фэн Синь? Неужели во время свержения ему передалась моя духовная энергия? Она ведь… Чёрт, куда должна была деться духовная энергия при свержении? — Се Лянь выпрямился, смотря в пустоту, — Фэн Синь, я… я мог расширить, подпалить его демоническое начало, вместо того, чтобы уничтожить? Му Цин в дверях, устало вертит головой. — Я думаю, тебе должно быть об этом больше известно, чем мне, — пауза, — Есть ли способы проверить его на духовную силу? Глубоко проверить его на духовную силу. У Се Лянь крутятся шестерёнки в голове. — Я не стану целовать его только для этого! — Да демоны! Необязательно это! — складывает руки на груди, закатывая глаза. — Разве ты не хочешь его поцеловать? Тебе же он нравится. — Я хочу целовать его при обоюдном согласии, в правильный момент, когда у него тоже будут ко мне чувства. Я не хочу использовать такое чувственное действие, — воспоминание. Он противоречит сам себе, — В целях проверки. — Но ты ведь хочешь проверить, потому что волнуешься за него и ваши отношения? Нет? — Фэн Синь запутался. — В любом случае, — Се Лянь прикладывает руки к горящим щекам, — Эм… это будет не скоро. — Ладно. Попробуй узнать это через запястье, я не знаю, — Му Цин резко оборачивается, слыша детский плачь. Его лицо меняется настолько быстро и на такое беспокойное, что Се Лянь моргает пару раз, — Цоцо. Фэн Синь выпрямляется, но не встаёт, оставляя заботу о ребёнке супругу. — Как там Лань Чан? — Цзянь Лань? Иногда привожу ей Цоцо, но отношения у нас напряжные, он всё больше привыкает к Му Цину, — чешет щеку, — Боюсь, что будет, когда Цоцо начнёт говорить. Разум Се Ляня потихоньку приходит в норму после алкоголя. — Уверен вы найдёте общий язык. Главное, что вы все его любите, — лжебог в белых одеждах снова неловко чешет щеку, вставая из-за стола, — Спасибо, что открыли двери и ваши радушные сердца, — поклон. Фэн Синь устало кивает, улыбаясь уголками губ и закрывая сливовое вино.

***

Захмелевший разум отгонял серьёзные мысли, которые так и стремились добиться к мозгу, но всё никак не получалось. У Се Ляня хватило сил лишь сесть за свой письменный стол и быстро написать завтрашнему себе записку, о мысли, которую нужно проверить. Перо для каллиграфии красиво размазывает чернила, но конец затупился от частого письма. Нужно сменить. Только привычный цепкий взгляд не заметил демона, сидящего на кровати. Серые глаза мелькнули в темноте, жадно впитывая в фигуру Се Ляня. Взгляд на себе он почувствовал. И несколько спокойный настрой от встречи с друзьями сменился раздражением. — Уюн. — не поворачиваясь. — Сяньлэ больше не закрывает глаза. Неужели ему не стыдно? — Пришёл дальше говорить, что я веду себя неправильно? — поворачивается, облокачиваясь на стол, — Уходи. — Мэй Наньцин узнает и прославленное имя лжебога, больше не будет прославлено силой, при публичном наказании, — улыбается, видя как Се хмурится, — Но я могу помочь. Никто не посмеет трогать моего супруга. — Пошёл к чёрту, — резко, ядовито, — Ты меня слушаешь? Ты мне ни зачем не сдался. Ты. Мне. Не. Нравишься. Я не собираюсь вступать с тобой в брак, если от этого будет зависеть моё существова- — Как дела у Саньлана? Жое скользит к запястью, образуя меч. Се Лянь поднимает руку, целясь прямо Цзюнь У между глаз. — Повтори. — Как дела у твоего Саньлана? Се Лянь делает рывок мечом, не заботясь о том, чтобы развеять оболочку Цзюнь У. Но Жое обращается лентой и падает на пол. Метка на лбу Цзюнь У светится. — Решил променять меня на человека? — лжебог встаёт с кровати, возвышаясь над Се Лянем. Второй ударяет кулаком по плечу. Ощутимо больно, но из-за отсутствия духовных сил не ломает кости. — Ублюдок! — Се Лянь делает два шага назад, в последний момент рванув к двери. Цзюнь У ударяет по ногам, заставляя упасть. Падает на колени, пытаясь зажать тело Се Ляня между ног, но тот быстро перекатывается, пытаясь подняться за счёт рук и опоры на стол. Рука зарывается в волосы, почти нежно, властно, но единственное, что разливается в груди это отвращение. Се Лянь снова делает попытку вырваться, но хватка на волосах оказывается сильнее. В голове крутятся множество развитий событий, и поспешно выдохнув, он уже хочет начать разговор, но вторую руку заводят под полы ханьфу, скользя к бедру. Мерзость. Лжебог в белом вцепляется в руку, не давая ей скользить дальше. — Убери руки. Это подло. — Демонам ли говорить о подлости? — Губы Цзюнь У приближаются к уху, переходя на тёмный шёпот, — Хорошо, я уступлю, чтобы тебе было приятнее. Да, гэгэ? Се Лянь хватает со стола затупленное перо для каллиграфии, вонзая со всей силы его в висок демона. Цзюнь У приподнимает брови, выпуская руку из волос. Се Лянь вытаскивает перо, наблюдая как кровь стекает по щеке к подбородку. — Почему не в глаз? — полуулыбка. Руки чешутся. Се Лянь смотрит пусто, пытается утихомирить чувства внутри. Не нужно. Держи себя в руках. Это того не стоит. Но демоническое заражение не связано напрямую с духовными силами. Это мерзкая болезнь, которая действует безжалостно и заставляет действовать так же своего носителя. Какой же ты глупый. Се Лянь меняет их местами, не давая перехватить своих рук. Прижат к стене теперь не он. — Се Лянь! — дёргает рукой к мечу, которого нет в ножнах. Только вот руки находятся свободными не долго. Жое, трепещущая от переизбытка демонического начала, дёргается напоминая конвульсии, но связывает так же крепко. — Глаз, да? Думаешь, можешь над ним издеваться? Рука резким движением хватается за глаз лжебога. Демоническое обволакивает кожу, действует как колючая проволока под электричеством. Черно-красная энергия раздирает кожу. Лица на лице Цзюнь У яростно, в панике кричат. — Думаешь, можешь снова осквернить моё тело? — рывок рукой назад, вытаскивая не только глазное яблоко, но и все зрительные нервы, которые рвутся под таким напряжением. Животный, демонический крик. — Если я увижу на тебе повязку, — сбрасывает содержимое на пол, — Вырву второй. Цзюнь У оседает на пол, прикрывая правую половину лица. Лжебог в белом уходит, грозно хмурясь, смотря на запачканное белое одеяние. Жое змеёй скользит за ним, после обвязываясь по икре. Цзюнь У больше играть в хорошего не намерен.

***

Погода становилась всё хуже и хуже. Темные тучи прогоняли солнце, заполняя улицы дождём. Ветер холодный, пахнет мокрой травой. Се Лянь поправляет тёмно-коричневые брюки, пытается вытащить рукава объёмного бежевого свитера из-под пальто. Красиво, только Му Цин не учёл, что неудобно. Чувствовать себя капустой было не очень. Но Се Ляню нравился белый шарф! Он напоминал ему Жое, а Жое он любил. Ещё Му Цин решил добавить символизма, и вскоре на ушах Се Ляня красовались серьги в виде маленьких белых крыльев. А ещё ему нравились его ботинки. На них он был выше. Продолжая кутаться в шарф, лжебог не спеша проходит к зданию арт-студии, осматривая место, которое готовили для вывески. Несколько экранов в округе тоже были без изображений, судя по всему, реклама уже была куплена. Здание было похоже на офисное, большие панорамные окна, кулеры с водой, но проходя на второй этаж по узенькой лестнице, Се Лянь почувствовал запах древесины, красок, глины и камня. Хуа Чэн должен был ждать внутри, да и машина его стояла на парковке, судя по листьям на ней, с утра. А ведь они договаривались о встрече ближе к полудню. Учтиво повесив своё пальто рядом с чёрным, с красными вставками, и дизайнерским выполненным ремнем, Се затолкал в рукав верхней одежды и шарф. Дверь приоткрывается и на демона выглядывает чёрная макушка. — Гэгэ, — Хуа Чэн улыбается, шире открывая дверь. Ярко красные брюки клеш в сочетании с чёрной рубашкой сразу бросаются в глаза. Рукава закатаны до локтя, сами волосы собраны в пучок, и кажется, из них торчал карандаш. Саньлан так мил! — Саньлан. Здравствуй, — поправляет рукава свитера, проходя внутрь. Комната кажется небольшой, хотя видно, что если бы не множество шкафов со всякой художественной атрибутикой, то места было бы намного больше. Се Лянь проводит взгляд по одной из статуй, накрытой тканью. Можно было рассмотреть только полы длинного платья, что были украшены замысловатыми узорами. Демона садят на небольшой диванчик перед мольбертом, дают в руки стаканчик с чем-то вкусно пахнущим. Саньлан пододвигает к диванчику табурет, на который складывает несколько книг. Се Лянь растерянно хлопает глазами, снова принюхиваясь к напитку. Кофе? — Прости, в кофейне рядом не было достойных сортов чая, а я не успевал из-за Эмина, — стыдливо отводя взгляд, — Хотя, стоило отправить кого-то за чаем, да, боже, как я. — Хуа Чэн начинает искать телефон по карманам, после оглядывая столик рядом с мольбертом и свой табурет, — Где же. — Не нужно, не нужно! Саньлан, правда, всё хорошо, меня больше волнует набор предметов, мне нужно их как-то по особенному держать? Хуа Чэн смотрит удивлённо. — Нет! Конечно нет, это, чтобы тебе не было скучно, — телефон находится на стопке книг, — Мне кажется, ты уже сделал многое, что оказал мне такую услугу. С твоего позволения я сделаю ряд скетчей. Кстати! Гэгэ может посмотреть, — берёт в руки блокнот, теряясь лишь на секунду. В следующую, пару страниц оказывается вырвано, — Я пытался сделать что-то с нашим цветочным состраданием, — скованная улыбка, — Но в каллиграфии я плох, так что там только фон и элементы, которые будут перед текстом, я указал, вот тут. Хуа Чэн присаживается рядом, передавая Се Ляню листы. Случайно касается кисти второго, что с интересом тянется за ними же. Двое мужчин мигом останавливаются, но после лёгкой улыбки, что расцветает на губах Ляня, Хун успокаивается, продолжая объяснять, как должна выглядеть композиция с текстом. Демон с упоением всматривается в каждый штрих, каждый лепесток. Саньлан правда прекрасный мастер, умеющий заворожить людей своей работой. Но взгляд так и норовит подняться. Красотой как внешней, так и внутренней он завораживал не меньше. Се поддается желанию провести взглядом по чёрной рубашке, у которой расстегнуты первые две пуговицы. Очертить медовыми глазами серебро на молочной коже. В колье, как назло, присутсвуют так любимые Саньлану красные камни. Они, как капли крови, выступают на нежной нетронутой коже. Хуа Чэн делает резкий вдох, когда его шеи касаются холодными кончиками пальцев. Если бы за мольбертом сидел художник, запечатляя эту сцену, он бы точно сделал акцент на встречающиеся яркие глаза двух людей. Он обязан был бы показать искру, с переливанием светлого мёда, что уходит в томную бронзу и дальше в непроглядную смоль, с едва заметным, красным переливом только на своём солнце. Се Лянь огорченно проваливается в свои мысли, продолжая вести пальцами по колье, ближе к красному камню, что был больше остальных. Как рана на ключицах, с ровными краями, но мог ли лжебог допустить, чтобы в реальности, рана была рваная? В Хуа Чэне всё идеально, мог ли он позволить себе нарушить идиллию? Мог ли он разбавить молоко кровью? Тепло тела приятное. Очень. Руки лжебога согреваются. Саньлан молчит, лишь с трепетом ожидает, расстроенно не видя ясности с опустившихся глазах напротив. Рука уже заходит под рубашку, а тот послушен, не смеет прервать раздумья. Се Лянь вновь поднимает глаза, почти сталкивается носами и приходит в себя. Чувствует дыхание на своих губах, неожиданно ведя руку вбок и сжимая плечо Хуа Чэна. Одно движение и столкновение носами, скольжение ими к щеке, наконец соединение губ. Но и первого движения не происходит. Се Лянь убирает руку, забывая, что второй всё это время держал лист. Графит под пальцами легко мажется по шероховатой бумаге, а сама она помялась в одном месте. Демон виновато, тихо ойкает. Мужчина рядом лишь дрогнувшей рукой вытаскивает второй карандаш из-за уха. Делает пару штрихов и после передаёт Се Ляню. — Гэгэ хорош в каллиграфии? Будто искры и не было. — Откуда Саньлан знает? Но она была. И мысли обоих сейчас были о ней. — Гэгэ выглядит так, будто хорош во всём, — улыбка. Искренне. Се Лянь жалеет, что оставил белый шарф в пальто и не может скрыть в нём смущенную улыбку. Пальцы обхватывают остро заточенный карандаш, в размышлении проводят большим пальцем по корпусу, перекладывают предмет зажатым между указательным и средним, поднимая глаза. — Старинную каллиграфию? — Думаю, она здесь подойдёт. Се Лянь прищурился, даже сгибая всегда ровную спину, чтобы быть более сосредоточенным. Движения не размашистые как Хуа Чэна, более сосредоточенные и мягкие, осторожные. И иероглифы получаются красивые, аккуратные с идеально подобранным размером. Хуа берёт листы, чтобы рассмотреть. — Гэгэ действительно прекрасен в каллиграфии, — перенимает лист, — Не против добавить её и в итоговый цифровой вариант? Я организую нам место в отделе дизайна. Ещё одна встреча. — Хорошо, — благосклонно кивает, — Но сначала ты ведь хотел нарисовать меня? Взгляд Хуа Чэна изменяется. Он встаёт с просторного кресла и садится за мольберт. В руках Се Ляня оказывается стаканчик с кофе, приятно греет. Се Лянь вообще старался отпивать редко и сидеть смирно, но вскоре, под слова мужчины о том, что всё в порядке, расслабился. — Ты сам выбирал литературу? Ответ раздаётся после маленькой паузы. Задумался? — Да. Прошу прощения, что не спросил какая тебе по душе. — Керамика в период Сун, — взгляд Се Ляня останавливается на одной из книг, — Как интересно, ты увлекаешься керамикой? — Период Сун известен плавностью цветовых переходов имитирующих нефрит на керамике, — задумчиво, ведя карандашом длинную линию, — Мне нужно было это для одного проекта. — Украшения народа Мяо, традиционный костюм, — открывает оглавление, — серьги, шапки, вышивка. Увлечения Саньлана действительно многогранны. — Мама в детстве… А, в прочем, не важно. — дёргает плечом, делая более резкие штрихи. «Пела колыбельную», мысленно заканчивает Се Лянь за него. Потеплевший, тающий мёд скользит на серебряные серьги в форме бабочек.

***

— Всё же мне хочется проводить гэгэ. — До подземной столицы? — Улыбается, шутя. — Это возможно? — Нет, — Се пожимает плечами, — Спасибо за этот день, Саньлан. Ты потрясающий мастер, с тобой очень приятно вести диалог. — Я свяжусь с тобой по духовной сети, когда выделю нам место для встречи в компании. — Я буду очень рад, — Лянь опускает взгляд на руки, поправляющие его шарф. Но даже после этого интимного действия Хуа Чэн не спешит идти к машине. На нём пальто и он закрыл студию, но всё же ждёт, когда Се Лянь уйдёт первым. И со смущённой улыбкой он поспешно уходит, растворяясь на ветру. Фигура в красном сменяет тёплый взгляд на задумчивый. Поворот ключа, лестница, мастерская. Снова. Пальто остаётся на кресле, нет времени мучиться с крючками. Прости. Прости, Се Лянь, гэгэ, прости. Он не знает, просто хочет попробовать, не хочет осквернись светлый образ, но это так тянет. Блокнот берут в руки вместе с карандашом и ключами, под банкой, где моют кисточки. Дверь открывается с едва слышным скрипом и закрывается так же быстро. И снова на ключ. Его мастерская. Его забвенная, тайная, секретная. На Хуа Чэна направлены сотня картин, в самых разных позах, нарядах, местах. И всё проработано идеальной, рукой настоящего художника, что имеет большой опыт и знает своё дело. Каждая складка, каждый выгоревший волосок на солнце, каждый едва уловимый блик. Узоры на ханьфу, которые не взяты из головы, в которые изучали и вкладывали смысл. Рисование их из головы было бы осквернением. Картины идеальны, детально проработанные, как и десяток статуй в человеческий рост и пару десятков статуй меньше, больше похожих на фигурки. И если в камне нельзя было показать сущность, он бы показал, вывоял каждый элемент, каждую серьгу, душу. Но не лицо. Ни у одной картины, статуи, фигуры. Всё, но не лицо. Хуа Чэн срывает одну из картин, садится на пол, кидая рядом блокнот с зарисовками лица Се Ляня. Карандаш с трудом скользит по бумаге, задевает лак, которым покрыты волосы, шея. Но опытным рукам и не нужен большой размах. Медовые глаза, мягкая улыбка, ровный нос, щеки, что так часто краснеют и этот меняющийся от своих самых сокровенных мыслей взгляд. Хуа Чэн смотрит с распахнутыми глазами, снимает следующую картину по стены и повторяет. Карандаш на готовой картине смотрится странно, но… Но правильно. Прищур на солнце, фарфоровая кожа без веснушек. Хуа Чэн помнит, тогда она была в меру загорелой, не такой бледной. Это он. Се Лянь. Се Лянь его небожитель в белом.