***
Сентябрь. Листья, что окрашиваются в золотые оттенки, несут запах дождей. Земля жадно впитывает в себя воду, после жаркого лета нежится в прохладе. Ветер заботливо поддувает людям в спину напоминания, чтобы в следующий раз они накинули пальто или что потеплее. Школьная пора, когда плечо ломится от тяжести сумки, но это всё компенсируется предвкушением в сердце нового этапа в жизни, неизвестного, но такого желанного. Хун-эр кидает нервный взгляд на столб с различными объявлениями. От съёмки квартир и ремонта туалетов до пропажи детей. Энтузиазма не прибавляет, зато сестра заботливо держит за руку. Понимание, что у неё перцовый баллончик в кармане, конечно, успокаивает больше, чем само нахождение рядом. Ещё радуют новые ботинки с подошвой толще, чем прошлые. Может, Цзецзе даже разрешит сбегать к горе листьев возле дома, не боясь, что младший брат наступит на шприц. Щуплое телосложение, отличие во внешности, старшая сестра, девчонка, что водит до далёкой школы. Легко стать объектом издевательств. Потертая одежда, остатки канцелярии, что донашивают за старшими, как и все остальные вещи. Не то чтобы у остальных детей, живущих в сером районе с разбитыми фонарями было по-другому. Каждых ждало дома что-то своё, кого-то алкоголик отец, кого-то старая консервативная бабушка, и не смотря на стереотипы оба норовились поднять руку, потому что сами же ничего другого не видели. Зелёный ранец сестры, которая ещё в малом возрасте позаботилась о будущем, возможно, мальчике. Хун-эр был ей благодарен! До того момента, как мальчик с розовым ранцем выкинул его зелёный в мусорку в столовой. Старшие дети, считающие гетерохромию всё ещё признаком.. да и не знали они в общем-то как было раньше. Просто видели непохожего и в голове щёлкало. А потом щелкали их об домашнюю стену и так по кругу. Сестра вскоре начала оставаться дома под грубости брата и перцовый баллончик уже лежал в его кармане, а листья больше не казались чем-то волшебным, дешевая подошва стерлась, а шприцом из-под героина в пятку не хотелось. Первый случай, правда, произошёл ещё до школы. Тот самый, с сломанным носом, но обретением верного друга. Как Хэ Сюаня занесло в это пресловутое место он не знал. Видимо, всё же с деньгами были проблемы и прописан он был в их районе. Друг быстро влился в коллектив, умел подстраиваться, быть в большинстве, а чего-то странного во внешности не замечалось. Хэ Сюань стал отрадой, иметь друга «старшака» было полезно. И хоть он не боялся лезть в драку за маленького друга, самому доставалось. И на следующий день, когда Хэ Сюань шёл в поликлинику, чтобы проверить зуб, в который вдарили кулаком, Хуна не щадили. В третьем классе в дырке туалета оказались уже не вещи, а голова. С волос капала субстанция с отвратительным запахом, а кулаки всё сжимались от смеха рядом. Это Хун пережил. За издевательства над собой он позволял выходить им сухими из воды. Но когда Хэ Сюань не смог прийти в школу не на второй день, не на третий, не через неделю, Хун начал закипать.***
После занятий зелёный ранец привычно ломал плечо, а неподстриженные волосы падали на глаза. К лучшему, так быстрее закроется второй. Под ноги практически не смотрят, считают монеты в ладони. — Два, четыре, восемь.. — тяжёлый вздох и снова шёпот под нос, — Ладно, в следующий раз. Хун уже дошёл до привычного угла арки, как со стороны гаражей донёсся щенячий визг, с привычными голосами. Первая мысль: «Цзецзе будет ругаться», вторая, после следующего звука удара и уже отсутствия визга: «К черту». Хун кидает мелочь в ранец, самый глубокий отсек и оставляет его кустах. Вынимает лишь один предмет, который бы сверкнул в лучах света, если бы он был в этом богом забытом месте. Что бы мог сделать восьмилетний мальчик против толпы хулиганов на года четыре старше? Ничего. С искренней яростью, что рождает собственную демоническую энергию, которая течёт по венам к руке, держащей складной нож? Всё. Объявить о своём присутствии уже не было страшно. — Эй! Оставьте щенка в покое, — руки в карманах, шаг уверенный. Парень в чёрном спортивном костюме выпрямляется. Даже без лёгкой куртки, с такими нужно быть особо осторожным. Слишком озлобленные на жизнь. — Думаешь, ему что-то уже поможет? Взгляд переводят на труп. Серый щенок, по виду недели три отроду. Весь грязный, с порванным маленьким ухом. Шея выглядит слишком противоестественно выгибающейся. И Хун на миг чувствует себя этим самым щенком. Маленьким и бесполезно ничтожным перед всем этим злым миром. Не смогшим защитить ни себя от издевательств, ни Хэ Сюаня от этих задир, ни Цзецзе от изнасилования, ни мать от отца. — Будешь дальше глазками бегать? — улыбка во все тридцать, два передних выбито. Удивительно любивший напомнить и Хун-эру, и всем остальным о проклятой гетерохромии. Хуа Чэн не смотрит на обидчиков. Он смотрит на умершего щенка, и в детском израненном разуме мелькают совсем другие образы. Хэ Сюань, которому заламывают пальцы, с каким же громких хрустом они ломаются. Как Хун кричит, зовёт учителей, но они лишь странно смотрят на него, прогоняя, хотя прекрасно слышат второй крик ребёнка из туалета. Цзецзе, его Хуа-Ли которая практически доползает до дома в изрезанной одежде и засохшей корочкой кровью между ног. Как её бьёт отец, потому что совратила, доигралась, сама виновата. Как истошно лишь выла мать по вечерам на балконе от синяков на спине. Привычка хватать детей и поворачиваться спиной, дать разрешение ударить себя, не мельтешиться, замахнуться сильнее, но не дать вырвать ребёнка. И как становится в конечном итоге жаль себя. С потерянной канцелярией в липких мусорках, с смердящими фекалиями на голове и отсутствием обедов из-за нехватки денег. Проклятая гетерохромия. Внутри бурлит, скребёт, кричит, побуждает к действию. — Хочешь также? — уже не детское. В глазу мелькает не привычный кармин, а что-то ярко-алое. Как свежая кровь. Ответить ему не успевают. В руках мелькает нож, Хун набрасывается, валит с ног, с помощью силы, что ведёт. Ручку ножа обхватывают двумя худыми руками, и он бьёт раз за разом, под вопли и чваканье кожи с кровью. Под металлическое рассечение воздуха. Дружки, что так возносят девиз «Один за всех и все за одного», немо попятились. А нож всё рассекал и рассекал, заливая привычную голубую радужку алым. И его даже не хватают чужие руки. Хуа Чэн будто отрастил ещё пару, и вот она держит и их. Прижатыми к грязной земле, вонзая в кожу стекла из-под разбитых бутылок пива. Парень под ним орёт, пытается вырваться, но сознание в нём постепенно угасает. — Хун-эр! Твою мать, что же ты, — Хэ Сюань подбегает, но подходит не сразу, видя чужую кровь на лучшем друге. Взгляд полный гневом, сущей яростью кидают и на него. Но бровь резко поднимается, давая демоническому началу отступить. — Я.. я не.. — Идём! — резкое, — Они наверняка уже побежали жаловаться, быстрее! — руку Хуа Чэна хватают, тащат в сторону арки. Дети поспешно скрываются. Хуа Чэн ещё долго смотрит на дёргающегося, кричащего мальчика, хватающегося за глаз. Стало ли легче? Нет. Давило ли понимание, что теперь он стал обидчиком? Понимание, что будучи дома, люди даже не выглянули в окна, потому что привыкли? Давило. А ещё Хэ Сюань давил руку, пытаясь обойти единственные работающие камеры во всём районе.***
— Бань Юэ уже поступила в колледж. Мужчина в изящных одеждах, с мягкой улыбкой в уголках губ и тёплым прищуром в глазах, опускается на длинную кушетку. Облокачивается на небольшую спинку, поправляя рукава дорогого ханьфу. Исшитое золотыми нитями одеяние струится на пол. На часть падает луч солнца, пробившийся в храм, и нити, кажется, светятся, переливающееся от лёгкого движения Наследного принца. — Прямо как дочурка твоя. — Фэн Синь закидывает ногу, лодыжку оставляет на колене. Непринуждённо сгибает спину, ставя чашку на столик рядом. — Что ты! Я не считаю её своей дочерью, как и Лан Ина. — Ну ты и детский сад устроил. Если в подземной столице детским садом заведует Лазурный демон, то в поднебесной Его Высочество. Как там Лан Ин? Се Лянь молчит на дружескую колкость, улыбаясь. — Он уже совсем большой. Думаю, работает, может есть кто-то.. Кхм. Речь к концу становится всё тише. Рукава ханьфу струятся к локтю, два пальца касаются виска и небожитель входит в сеть духовного общения. — Совершенный Владыка? — Ваше Высочество, здравствуйте. Владыка Шэньу просил передать задачу именно вам. На западе, в стыке пределах Юнъани замечена демоническая вспышка, которой дан ранг свирепый. Происшествие в ваших землях. — Понял. Задачу принимаю. — руку опускают, заканчивая диалог, взгляд встречается с заинтересованным Фэн Синем, — Вспышка ранга свирепый. Непонятно кто субъект, отправляюсь туда. — Один? — Один, отдыхай.***
Первое, что почувствовал Се Лянь будучи на земле это запах разлагающегося тела. Оглядывать, когда-то привычные зелёные просторы, улочки, рынки, где не стихала людская речь, было поистине сложно. Кругом вместо привычных домиков возвышались бетонные многоэтажки, поверх заборов колючая проволока. Казалось, город заплесневел, начал разлагаться. Было сыро и ни одного людского слова, лишь завывающие голодные собаки, зовущие свою смерть. В фонарях не было лампочки, темнота постепенно опускалась на «богом забытое место». Полы белого ханьфу сразу бы окрасились грязью, давно смешанной с кровью, мочой, рвотой и ещё какими-то неизвестными жидкостями, если не духовная сила, обволакивающая его. Стало противно. От себя, что не спускался за пределы столицы столь давно. Сконцентрироваться и найти источник. Это его задача на сегодня, а позже он будет думать как поднять это место и вразумить, что люди натворили с когда-то процветающей почвой. — Быстрее! Думаешь, они не нажалуются? — грубый шепот Хэ Сюаня. — Дети, здравствуйте, — Се Лянь пытается догнать, подойти ближе. Сменяет одежду на привычную новым людям, — От чего вы бежи- Субъект. Этот маленький мальчик за спиной более старшего. И руки у того в крови. Се Лянь делает взмах рукой, проводит пальцами в воздухе, чертя символ. Хэ Сюань останавливается. — Сюань? Сюань! Почему ты? — Хун выглядывает из-за друга, боязливо хватаясь за чёрные одежды. Заклинание на него не действует? Почему? — Малыш? Позволишь гэгэ осмотреть тебя? — на губы ложится привычная улыбка, хоть брови изгибаются от щемящего чувства в груди. — Нет! — мигом отшатываясь, стараясь потащить взрослого друга за собой, — Сюань, идём! Ты же сам сказал! Слёзы катятся по щекам, такие горькие, отчаянные. — Пожалуйста, — навзрыд, — я хочу домой, — искреннее, жалобное, — Гэгэ, я хочу домой. Слезы стирают белыми рукавами, улыбаются мягко, не боясь, что испачкают. — Гэгэ отвезёт тебя с другом домой, — стараясь успокоить Се Лянь, вводит руку в чёрные волосы, убирая чёлку. Два гетерохромных глазами широко открываются, забывая обо всём, что было до. О щенке, о нападении. Маленький Хуа лишь смотрит на божественный светлый образ, не смея отвернуться. Он, кажется, и не видел никогда такого яркого, чистого белого. Руки в крови тянутся к лицу с улыбкой, не верит, хочет убедиться, что этот образ реален. И Се Лянь позволяет, с той же мягкой и успокаивающей улыбкой, размазать кровь на своих фарфоровых щеках. Гладит по спине, втягивая в меридианы демоническое начало. Оно обжигает, больно обжигает божественную сущность, но забрать боль этого маленького ребёнка намного важнее. — Саньлан хочет прогуляться с гэгэ? Ответ не заставляют ждать долго. — Да!***
В тёплых руках было комфортно, а белые рукава укрывали, тем самым защищая от всего на свете. Пальцы небожителя гладили по волосам, а губы шептали успокаивающие речи. И только сердце у бога билось часто-часто от впитывания в себя демонической энергии. Чужой голос послышался, когда руки прижали ещё крепче к себе. За Се Лянем закрылись двери большого храма и наступил штиль. Тишина, которую нарушал лишь звук ходьбы и уже после голоса. — Ты принёс на небеса чёртового демона? — интонация злая, Хуа цепляется в белую одежду из последних сил. Се Лянь смотрит на ребёнка, проводя кончиками пальцем по его щеке, прежде чем ответить. — Он не демон, — голос, который звучал при обращении к нему только с добротой и щемящей нежностью, сейчас раздражённо шикает, — Присмотрись, это его аура. Просто неудачная.. — грустный вздох, — Он человек. — И? — Я забрал его на пару часов, его разум совсем истощен. — Ты не можешь помогать каждому встречному ребёнку. Бань Юэ с Лан Ином мне хватало. Хвала небесам выросли и забыли. Се Лянь пожимает плечами, отворачиваясь от обладателя второго голоса и проходит в сторону другого зала храма. Слабые руки продолжают держать его за белоснежные одежды. Истощен звучит страшно. Открывая большие глаза, и храм выглядит страшно. Новая, неизвестная атмосфера, место, приводит не знающего как реагировать ребёнка в ужас. Наследный принц принимает сидячее положение, усаживая на колени Хун-эра. Глаза плотно зажмуривают, обнимая за шею в поисках эмоциональной защиты. — Знаешь, существует легенда, что если сильно стараться, можно вознестись на небеса. Этого ведь хочет каждый ребёнок, а как ты вознесешься, если будешь мало есть? — Се Лянь берёт рис палочками и ждёт момент, чтобы отправить его ребёнку в рот. Отвлечь. Легенду? Это уже становится интереснее «истощен», да и слова звучат понятнее и знакомо. Хуа Чэн открывает большие гетерохромные глаза, вслушивается в спокойный голос, потихоньку поворачиваясь к столу. Его привлекает, завораживает именно этот ласковый полушепот, но Се Лянь улыбается и решает, что мальчику интересен рассказ. — Давным-давно люди могли возноситься на небеса. На небесах существовало множество небожителей и возносились они часто. Были боги ветра, земли, воды, дождя и много других. Их силу укрепляла вера их последователей, — суёт рис удивленному ребёнку в рот, — И были они сильные-сильные и исполняли в день много-много молитв. Но потом люди начали увлекаться другими вещами, появились технологии и им стало не до богов. Люди стали сами вершить свою жизнь. Со временем небожители ниже рангом забылись и ушли в небытие, остались только сильнейшие, чья сила могла существовать и подкрепляться не только от верующих, — снова суёт рис в рот мальчишке, — но! Говорят, если очень много работать, трудиться и е-е-есть, — Се Лянь открывает рот, чтобы за ним повторили и улыбнувшись от того, что это сработало, кладёт ребёнку в рот кусочек мяса, — Можно вознестись и иметь храм на небесах! Здорово, да? Тогда ты сможешь помогать людям даже без их просьб именно к конкретному небожителю. Сможешь вылечить кого-то от болезни, если врачам это не под силу! — Я не.. не хочу всем помогать.. — Хун-хун-эр, ну как же так? — Се Лянь поникает, опуская палочки на стол, — Ну, чего ты тогда хочешь? Хуа на пару секунд задумывается, после чего вскидывает голову и уверенно произносит. — Увидеть вас снова! Реакция Се Ляня удивленная. Он приподнимает брови, попутно кладя палочки на стол. — Ну хорошо, — лицо озаряет улыбка, — Обязательно увидишь.***
— Так у вас летние каникулы? Я уже и не помню систему человеческого образования. Должно быть, она сильно изменилась, — Се Лянь считает купюры в кошельке. Созданные им же, но что уж не сделаешь для любимого маленького друга. Хуа Чэн с улыбкой тыкает пальцем на лимонад с персиковым сиропом, — Два с персиком, пожалуйста. — Что-то ещё? — милая девушка улыбается, принимая заказ. Полы ханьфу дёргают и Се Лянь немного наклоняется, чтобы Хуа Чэн мог говорить в ушко. — И конфеты для цзецзе, — снова тыкает пальцем в меню. — И конфеты, — Се Лянь читает название, на которое указывает мальчик, — с дыней. Отходят они от ларька уже с двумя стаканчиками и небольшим пакетиком конфет, которые Хуа Чэн кладёт в свой рюкзак. Выбирались они на такие ярмарки нечасто, с созданными Се Лянем деньгами тем более! Просто Саньлан так хорошо закончил учебный год, что грех было его не похвалить. Обычно они гуляли в парках, пытались найти наиболее зелёные, в каждом находя какую-то индивидуальность, даже если это просто цветы. Один раз они даже дошли до столицы Сяньлэ, Се Лянь был так удивлён как всё изменилось, что начал рассказывать, как тут было раньше. Хуа слушал с огромным интересом! Как же хорошо иметь в друзьях божество. Истории Се Ляня всегда были интересными, он знал о всём и сразу много, но несмотря на это умел и слушать. Хуа Чэну же это было большим стимулом. Когда он рассказывал Се Ляню о технологиях, он слушал внимательно и всё старательно запоминал. Небожитель правда реагировал так на каждый рассказ Саньлана, но последний не видел этого. В общем, было мотивацией! Хуа Чэн был очень хорош в истории, искусстве, пытаясь узнать что-то новое и обязательно рассказать об этом Се Ляню на выходных. Но вот все итоговые контрольные прошли и можно отдохнуть, заняться чем-то своим, более угодным душе. Размешивая сироп в напитке трубочкой, Хуа Чэн садится на лавочку, смотря за полами длинного ханьфу Се Ляня, что красиво переходят из яркого света солнца в прохладную тень. Губы его Высочества обхватывают трубочку, попутно придерживая её пальцами. — Гэгэ нравится? — взгляд мягко скользит на дёрнувший кадык. — Очень сладко, — облизывая губы, — Разве персики такие на вкус? — Тут большое количество занимает сахар, а потом уже в сиропе что-то от персика. Но мне нравится. — Мне тоже нравится, — Се не удерживается, вводит руку в чёрные волосы, лохматя их. Хуа сидит ровно, лишь смущённо улыбаясь на это действие. — В столице устраивают праздневства в честь фестиваля голодных духов. Саньлан не хочет сходить? — Что это за праздник? — Приходится на пятнадцатую ночь седьмого месяца лунного календаря, — улыбка, — Люди издревне верят, что именно в этот день завеса, отделяющая царство живых от загробного мира, исчезает и души мертвых приходят в наш мир. Чтобы не наслать на себя гнев призраков, они устраивают в их честь празднования с множеством ярких ритуалов. На них и интересно посмотреть. — Буду очень рад пойти вместе с гэгэ! — Конечно, договорились.***
И только когда Хуа Чэн оставался за закрытыми дверьми своей маленькой комнаты он мог.. поддаться бушующим гормонам. Если в самом начале он видел в Се Ляне скорее родительскую фигуру, то взрослея отмёл это и искренне считал его своим другом. Только другом. Они и сейчас друзья, просто.. Просто Се Лянь был таким добрым. Добрым и.. и очень красивым. Привлекательным. Светлым, боже, до безумия прекрасным. И марать образ очень не хотелось. Раннее взросление приносит свои плоды, не самые хорошие порой. Каждый ребёнок достоин хорошего детства. Но уже более менее разбираясь во всей теме, в помощь интернет на дешёвом, но всё же смартфоне. Пёстрые рекламы с женщинами не привлекали. Он мог быстро двигать рукой под ролик с милой девушкой, но каждый раз, чёртов каждый раз, вместо женской груди, хотелось увидеть грудь Се Ляня. Рассмотреть чётко выраженный пресс, ощупать мышцы и тонкую талию.. Каждый раз волосы чудесной дамы в мыслях превращались из блондинистых в каштановые и были они не растрепанные, а всегда аккуратно уложенные, с пучком. И когда перед глазами появлялся такой желанный образ, в белых одеждах и с доброй улыбкой.. — Саньлан, — шёпот на ухо, — Саньлан, — после проводя языком по ушной раковине. Лишь бы детальней представить. — В-ваше.. — замирая руками, но в тоже время желанно толкаясь бёдрами в свою ладонь, — Ваше Высочество.. До каждого узора на ханьфу. Движение губ, когда те обхватывали трубочку коктейля. — Мнх! — Грубые движения рукой. Быстрее, быстрее.. Согнать грешное наваждение. — Ваше Высочество, — протяжно, выгибая спину на сбитых простынях. Картинки сбитые, смазанные, лишь шёпот отчётлив. Как бы ему хотелось? Чтобы Се Лянь был под ним, вводя руки в волосы и блаженно, через стоны, улыбаясь, просил ещё? Или самому утыкаться в подушки, стараясь выгнуть спину, чтобы гэгэ открывался только самый лучший вид? Чтобы сильные руки обхватывали его талию, не давая даже передохнуть, заботясь только о своём удовольствии. Им двоим оно было бы важнее всего. Или… или чтобы как сейчас, сознание толкало нежного и доброго гэгэ, который целовал, целовал щеки, губы, подбородок, сцеловывал слёзы удовольствия, гладя своими умелыми руками его тело. Демоническое начало только подталкивало к греху, похоти, разврату. Хуа Чэн задыхался, отчётливо видя образ над ним. — Гэ..гэ.. я.. — Тшш, — проводя носом по скуле, — Вот так, вот так.. — небожитель смотрит вниз, обхватывая руку Хуа Чэна на члене, заставляя быть нежнее, плавнее, — С моим Саньланом нужно аккуратно, — кончики пальцев оглаживают уретру, попутно второй рукой задирая футболку на пару размеров больше, — Он хоть и сильный мальчик, но.. — поднимая глаза, — Хочу, чтобы ему было хорошо. Как хорошо, что никого не было дома. Хуа Чэн кончает до вскрика, когда образ опускается ниже, оказываясь между его ног. Телу, обволакивающее демоническое начало, кажется, что член обхватывают губы. Именно это ощущение мокрого рта и одна мысль о его сперме во рту гэгэ довела до экстаза. Се Лянь же за закрытыми дверьми храма думал о совсем другом. — Шесть лет. Почти семь, — Фэн Синь притопывает ногой, осматривая многочисленные записи на свитках. — Я помню, что Саньлану четырнадцать, — крутит головой, устало опираясь локтями о стол, — Мне кажется, я знаю.. — Что? — удивлённо. — Знаю, как изгнать из него демоническое начало, — вновь заставляет себя выпрямиться, водя по листам карандашом, — Речь о части его ядра. Если перенасытить его духовной энергией небожителя и контролировать, чтобы она текла только по меридианам, идущим к части демонического начала, то оно не выдержит и попытается выйти. Единственная часть его тела, которую можно.. — голос дрогает, — которую можно удалить без вреда, точнее, если демоническое начало перетечет в его глаз и его удалить, то оно останется в нём, без возможности попасть обратно в тело. Мне сложно говорить это, но он не видит им, так что, если я.. если я смогу, то.. Фэн Синь мотает головой. — Для успешного результата, нужно чтобы сошлось слишком много факторов, которые от тебя не зависят. Как ты будешь контролировать по каким именно меридианам идёт энергия? Ладно, ты сильный небожитель, я помогу с духовной энергией, но как ты направишь демоническую дрянь в глаз? Это невозможно, если оно уйдёт в здоровый глаз, он ослепнет на два? Или, если в руку? Он останется калекой? Звучит слишком рискованно. Ты потом закаришь себя за это. — Но я не могу оставить как есть! — Се Лянь подрывается, — Ему нужна счастливая жизнь, у него добрая душа, я не допущу, чтобы жизнь так жестоко распорядилась им.. Что, если он не сможет контролировать её и впадёт в безумие? Если его энергия настолько сильно ощущается в детском возрасте, то что будет когда он вырастет? — Ты изучил характер его демонической ци? — Да! Она.. она бушующая и неравномерная, она может в шторме разрушать корабли, а может быть абсолютный штиль и непонятно когда она поведёт себя как. — Его эмоции? — Не зависят. Он может быть зол, а она может вести себя как хочет. Он не будет её контролировать. — Ты не хочешь, чтобы он пошёл на путь самосовершенствования и сам разобрался с этим? Или стал демоном. — Я хочу, чтобы он прожил счастливую, человеческую жизнь! — А он чего хочет? Се Лянь осекается. — Он не знает, — снова садясь на стул и закрывая лицо руками,— Ему четырнадцать. Он не поймёт, я не знаю, как после этого будет себя вести демоническое начало. Что, если ощущая его, оно начнёт брать над ним контроль? Это уже случилось один раз. — Типа, пока он не знает об этом, она подавляется? — Она ворвалась в его сознание только с сильным триггером и накопительным эффектом перед ним. Не допуская их и проведя всё по плану, я смогу! Смогу обеспечить ему счастливую жизнь.***
Пятнадцатый день седьмого месяца. И хоть небожители не празднуют дни рождения, Се Лянь мог назвать время проведённое вместе самым большим подарком. Фэн Синь преподнёс с утра статуэтку, в точности повторяющую старую столицу Сяньлэ. И хоть подарок можно было посчитать вгоняющим в печальную ностальгию, Се Лянь был рад иметь у себя на алтаре маленькую копию чего-то столь родного и далёкого. Не дающего забыть. И хоть компания Фэн Синя была несомненно радостной и приятной этот день он обещал своему маленькому, но очень дорогому другу. Хуа выбегает из подъезда, сразу влетая в объятия небожителя. Се Лянь ловит смеявшегося мальчика, сам не сдерживая искренний смех. Дождаться вечера было так трудно. — Гэгэ! Гэгэ, гэгэ, гэгэ! — Саньлан очень рад? — Никогда не был на фестивалях, — подарок в бархатной коробочке, что преподнесла Цзецзе, говорил совсем о другом. — Для меня честь составить Саньлану компанию, — треплет по волосам, — Идём, я составил целый список, того что мы должны сделать. Главная улица встречала яркими цветами, множествами светящихся вывесок, фонариков, гирлянд, в которых доминировал красный, переливащийся под зажигающую музыку в жёлтый. Украшенные первые этажи домов, каждый даже самый маленький ларёк не пожалел бюджета на тематические украшения. Людей становилось всё больше, они отпраздновали днём праздник с семьёй и в вечер, самое волшебное время, выбрались на улицы. Появились сцены, на которых играли актёры, вновь заиграла красками и самая большая сцена, которая до этого пустовала. Видимо, одно представление уже заканчивалось и люди ждали фееричной концовки, так что смысла пока что идти туда не было. Се Лянь специально обратил внимание на этот момент, постоянно поглядывая в ту сторону, пока Хуа Чэн всё тянул в сторону каких-то ларёчков с вкусностями. — Гэгэ, Танг Хулу! — А ты ужинал для сладкого? — Гэгэ? — мальчик смотрит с искренним непониманием. Как это, Се Лянь ему откажет? — Я же вижу, что нет. Давай сначала поедим сяолунбао. Хуа Чэн дуется! Какая прелесть. — С молочным чаем, — добавляет улыбающийся Се Лянь. — Я согласен! Прогулка продолжается уже за двухместным столиком рядом с большой лавкой. Отсюда как раз было видно сцену, поэтому Се Лянь продолжал на неё изредка поглядывать. Прошлое представление закончилось, и сейчас люди носились с декорациями на сцене для следующего. — Эти сяолунбао вкусные, — бульон приятно разливается по рту, играя с вкусовыми рецепторами. И выигрывает! Палочки смотрятся забавно в небольшой ладони, — у мамы они совсем другие, — заталкивая ещё одну в рот. — Скорее всего они положили больше специй, — Се Лянь отпивает зелёного чая, пока ребёнок напротив хватает трубочку из длинного стакана. Небожитель удивляется как можно смешать пряный бульон и сладкий напиток, но всё же сходится на мягкой улыбке. Всё равно, что Хуа Чэн бы не делал, лишь бы улыбался. Се Лянь проходит сквозь толпу к первым рядам, крепко держа руку Хуа Чэна в своей. Хуа Чэн же держит шпажку. Представление ещё не началось, но все декорации были выставлены, народ пока не набежал, поэтому, превратив для дорогого друга шпажку с карамелизованной клубникой, они остановились перед ограждением сцены. — Гэгэ, ягодку, — протягивая шпажку. — Саньлан очень щедр, — беря немного, пододвигая руку Хуа к себе, чтобы сцепить клубнику, — спасибо! — Это ведь купил гэгэ, — радостно улыбаясь. Торжественно заигравшая музыка, об объявлении представления сменилась на другую, тоже танцевальную, но в некоторых моментах специально западающую. В центре виднелась вывеска «Призрачный город», а сцена усеяна лавочками с странными кричалками от продавцов. — Человеческие конечности оптом! — Скидки, скидки! Одна рука по цене двух! — Слёзы небожителей! Попробуйте-попробуйте! Люди были наряжены в демонов, один походил на петуха обилием перьев, второй на змею, третий на ещё какое-то животное. И таким был Призрачный город, со своей неповторимой атмосферой. Музыка снова сменяется и продавцы, что минутами ранее оживленно звали к себе народ, прячутся за стенами своим киосков. На сцену, в самый центр выходит высокий и стройный человек в красном. И пока внимания зрителя приковано на длинные чёрные волосы красиво льющиеся по плечам, на украшения из серебра, наручи, явно ручной работы и в пору образу, каждый элемент, казалось, играл роль в демонически красивом силуэте. Декорации снова сменяются и на вывеске уже красуется надпись «Дом Блаженства». К фигуре в красном присоединяется фигура в чёрном. Человек с распущенными чёрными волосами и ханьфу такого же цвета, лишь вышитыми золотыми узорами, сидит за столом, на котором, к удивлению, расположен достаточно современный ноутбук. Что никак не шло с фоном древнего Китая. До этого всё намекало именно на это время! И одежды людей и здания призрачного города, да и комната Дома Блаженства. Между мужчинами начинается диалог. — Пиши. — Что писать? — Чтобы он заинтересовался. — Откуда я знаю, что нравится твоему дорогому человеку? На стол рядом с ноутбуком, с громким ударом, кладут бумагу с письменами. Проклятиями. Рукописью. Символами. Или что это..? — Пощади мои глаза, ты опять пытался писать? — Перенеси это в.. в объявление. — голос продолжал быть строгим. — Он в жизни этого не сделает, — мужчина в чёрном берет в руки кисть, что-то дописывая к тексту и рисуя на другой стороне круги, в которых находятся символы. Вели же они к общему кругу и только в одном снизу оставалось место, — Ну и что он сюда впишет? У него ни гроша. — Это у тебя ни гроша. А у него.. я думаю, он может отдать душу.. — голос сменяется задумчивым. — Да кто тебе душу отдаст.. — Мужчина в чёрном вздыхает, начиная клацать в ноутбуке. Занавес закрывается на пару секунд. Когда же массивные бордовые шторы вновь открывают вид на Призрачный город, в его центре строят уже две фигуры. Рядом с мужчиной в красном находился уже мужчина в белом, ниже примерно на сантиметров десять. Одежды его выбивались из картины, как и ноутбук, были современными. Белые джинсы с молочным свитером и обувью на платформе. — Мой дорогой, Призрачный город прекрасен! — заправляя длинные каштановые волосы за ухо, — Неужели ты владеешь всем им? — Разумеется. Тут мой супруг самый важный гость. Демоны знают о тебе и принимают с распростёрными объятьями. Если покажется, что это не так, просто скажи мне, я сотру их в порошок вместе с прахом. — Мой дорогой, ты такой проказник! — обхватывая лицо мужчины в красном ладонями, мужчина в белом приближается к нему ближе, чтобы коснуться с ним кончиками носа, — Твоему супругу очень нравится, но демон Чёрных Вод вместе с Ветерком наверняка заждались нас. — Думаю, ещё один поцелуй они подождут. Бордовые шторы закрываются, публика взрывается аплодисментами. Се Лянь тоже хлопает, ему очень понравились образы, декорации, даже немного странная игра актёров. — Если честно, я ничего не понял, — нагибаясь, чтобы узнать мнение Хуа Чэна. — Скорее всего, это совсем новая «история-легенда» про студента, который был очень беден и с печали решил вызвать демона. Сделал много ошибок в ритуале, но демон всё равно пришёл. В конце узнается, что пост о призыве демона, что студент нашёл на сайте был лишь для него и демон давно любил героя. Наверное, показывается создание поста и моменты после свадьбы, где демон показывает студенту свои владения, — Хуа Чэн заканчивает свой рассказ, передавая Се Ляню шпажку с парой ягод, что он оставил для него. — Как мило! — небожитель принимает шпажку, потихоньку уходя с Хуном от сцены, — Очень необычная история. — Гэгэ, а что это? Се Лянь, хрустя карамелью, сладость которой смешивается с вкусом слегка кисловатой клубники, обращает внимание на место, куда показывает Хуа Чэн. — Ох, это костёр для цзиньчжи! Люди сжигают деньги или их имитацию для покойных, веря, что в загробном мире это повлияет на самочувствие покойного, улучшит комфорт его пребывания там. Хочешь попробовать? — Для кого мы их будешь жечь? — Нуждающимся. Так судьба точно распределит его деньги тому, кому они нужнее. — Гэгэ так умён и добр! Хочу попробовать. Выкладывая веером в маленькое подобие печи деньги, Хуа Чэн поспешно убирает руки от огня. Переводит взгляд на Се Ляня, что повторяет его действие через пару минут. И только по губам можно прочитать «нуждающимся». Хун научится заострять на них взгляд. И хоть развлечений они прошли не так много: совместный ужин, просмотр постановки, сжигание ритуальных денег, прогулка по площади и разговоры о всём-всём, ночь перетекала уже в более глубокую. Хуа Чэн почему-то начинал нервничать, чем больше шло времени и чем ближе был конец улицы, выходящий к большому озеру. От взгляда Се Ляня это не скрылось, особенно когда они резко замолчали. Но, подняв взгляд в небо, небожитель придумал как можно хорошо и гармонично закончить этот прекрасный вечер. — Небесные фонарики, Саньлан. Хочешь запустить? На нем можно написать желание и оно обязательно сбудется. Спустя пару секунд Хуа Чэн кивает, не то Се Ляню, не то каким-то свои мыслям. Доходя до конца улицы, где музыка слышалась только далеко-далеко и пение цикад перебивало её вместе с шумом ветра и колыханием листвы, небожитель покупает один фонарик и передаёт маркер своему дорогому другу. Хуа Чэн выглядит уверенно, он явно формулировал предложение всю оставшуюся дорогу. Се Лянь, не понимает почерк, но он и не собирался читать. Вместо этого пишет на своей стороне своё желание. Но мы прочесть их можем. Желаю, чтобы гэгэ принял подарок. Желаю, провести следующий день рождения также вместе с Саньланом. Отпускают они на счёт три одновременно. Се Лянь ещё долго смотрит в тёмное ночное небо, где фонариков не так много и их уследить легче. Казалось, небожитель будет с грустной улыбкой смотреть до тех пор пока он не пропадет из поля зрения, но его прерывает копошение. Хуа Чэн что-то активно ищет в своём небольшом рюкзаке и когда наконец достаёт, встречается с взглядом Се Ляня, с интересом направленным прямо на него. Коробочку вкладывают в руки небожителя с таким трепетом и волнением, что он даже пугается на пару секунд до фразы, сказанной Хуа Чэном. — С днём рождения, гэгэ. Длинные пальцы божества открывают коробочку и с губ срывается искреннее и удивлённо «Ах». Се Лянь вынимает и кладёт на свою ладонь, чтобы лучше рассмотреть серебряное кольцо с замысловатыми узорами на нём. Завитки перерастают в цветы, цветы в бабочек, что становятся всё меньше проходя к завиткам, красиво складывая все элементы в одну картину. Пальцы божества касаются цепочки, простой, не такой замысловатой как кольцо. — Саньлан, это.. — Я сделал сам, — гордо. Се Лянь улыбается, так тепло и с видным восторгом, расцепляя цепочку, передавая её в руки Хуа Чэна. Тот моргает пару раз, успев уже испугаться, что бог её не примет. Но Се Лянь лишь убирает копну своих волос вперёд, открывая вид на изящную шею. Разница в росте была большой, поэтому небожитель осторожно убирает полы своего ханьфу садясь на колени перед Хуа Чэном. — Застегни, — тихо. Трясущиеся от волнения руки берут цепочку, следя за тем, чтобы кольцо не спало, а затем совсем медленно перекидывают украшение через голову, долго впиваясь взглядом в гладкую, мягкую кожу. Казалось, Хуа Чэн вздрагивал, когда случайно касался её костяшками. Щелчок застежки и украшение красуется над одеждами, красиво переливаясь в свете фонарей. Се Лянь поднимается, снова осматривая украшение. — Саньлан, это прекрасно, — мягко, нежно, — Ты всё это время помнил про мой день рождения? — Фэн Синь однажды упомянул. — Это было несколько лет назад и ты запомнил.. — улыбка не сходит с лица даже с задумчивой интонации. Хуа Чэн не отвечает, лишь смотрит восхищенно. Украшения не украшали этого бога, это он их украшал, позволяя находиться на своей идеальной коже. Если бы Се Ляню сказали, что это последний их счастливый вечер, он бы не поверил. Насторожился, разузнал почему, но сначала точно не поверил бы. — Завтра.. Завтра отправься со мной на небеса, — Се Лянь берёт руки ребёнка в свои, в мыслях проносятся картины, как он выгравировывал каждый элемент, — Это важно, я нашёл способ, о том, о котором говорил. — Хорошо, — послушно, — Раз гэгэ желает.***
Точно не поверил бы. Цзюнь У стоял прямо рядом с его столом, сжимая в руках половину бумаг, с точными расчётами и планами. Се Лянь сразу же заводит Хуа Чэна за спину, прикрывает собой, ошарашено наблюдая за каждым движением небесного императора. — Сяньлэ, ты решил пойти против судьбы? — нарастающая злость. Тон спокоен, но с каждым словом становится громче. — Решил пойти раз, второй, третий, четвёртый? Я всё прощал тебе! То, что ты отказываешься от нашей связи, что предначертано нам с рождения под одной звездой, то, что ты водил на небеса беспризорников! Даже твои дела в Юнъани, я закрыл на них глаза, но привести на небеса демона? Пытаться изменить его судьбу? — Он не демон! — Се Лянь только после упоминания Саньлана подаёт голос. Делает шаги назад, пытаясь увести Хуа на выход из храма, — Это его аура, он человек, он.. — Ему предначертано, Сяньлэ, ты видишь это лучше меня. С такой аурой не важно демон или человек, и то, что ты пытаешься сделать, несёт разрушение в строй небес, — бумаги безжалостно рвут, начиная идти ближе. — Ты должен был выполнить задание, уничтожить могущественный источник, несмотря на оболочку! А ты соврал, никак не навредил ему, да ещё и проводишь время с ним. Когда это видано, чтобы небожитель растил под своим крылом демона? Скрывал всё от меня. Не отходи от меня, Сяньлэ. Ты сдаёшь этого ребёнка мне, и позже нас с тобой ждёт беседа. Хуа Чэн сзади хватается за ханьфу, крепко прижимаясь к Се Ляню. Отдать его в руки Цзюнь У — тоже самое, что подписать приговор на мучительную смерть. Нынешний пантеон богов разрушается, половина ушла в вечное забвение. Цзюнь У не станет соблюдать человечные, нравственно правильные порядки. Он не пощадит ни ребёнка, чья жизнь только началась, ни тело Се Ляня, что он так желал заполучить себе. Ввязываться в драку с главой небес глупо, с ребёнком под боком тем более. Бежать? А куда бежать? — Гэгэ, — совсем тихо, — Скажи.. поставь условие, чтобы он не трогал тебя взамен на меня, ему же.. Се Лянь зажмуривается на пару секунд, практически вжимая Хуа Чэна в двери храма. Цзюнь У продолжает приближаться. — Открытие дверей, Сяньлэ, послужит непослушанием, а ты знаешь, как я это не люблю. Но двери открывает не Се Лянь. — Ваше Высочество? Что здесь- Фэн Синь. Хуа Чэн, прижимающийся к Се Ляню, что держит его за своей спиной, Цзюнь У в гневе, порванные бумаги за ним. Напуганный взгляд друга. Картинка складывается невероятно быстро, учитывая то, что они обсуждали последние пару лет. — СЯНЬЛЭ! С громким криком, сотрясающим Небесные чертоги. Се Лянь хватает ребёнка на руки, бежит за Фэн Синем, вскоре отгоняя его. — Фэн Синь! Не нужно! Пожалуйста! Но слуга не слушает, лишь достаёт лук, меняя расположение корпуса. Стрелы впитывают духовную силу, чтобы хоть как-то замедлить Цзюнь У. Се Лянь делает рывок вправо, уклоняясь от атаки в виде сгустка энергии. Прожгло бы насквозь. Конец небесной столицы приближался слишком близко. Слишком близко был и конец двух небожителей, что бежали к нему, как к спасению. Несмотря на погоню, перед аркой останавливаются все. — Выбора нет, Сяньлэ. — Твою мать, — Фэн Синь мельком смотрит за спину, натягивая тетиву. Вокруг стрелы уже вырываются искры, падая на доспехи и прожигая их до голой кожи, — Шаг назад! Здесь вся моя духовная энергия! Кривая усмешка расплывается на губах главы небесного пантеона. Для него угроза абсолютно пуста. Се Лянь ближе прижимает к себе ребёнка. — Придётся прыгать. Фэн Синю очень хочется выкрикнуть привычный мат, сказать, что Се Лянь идиот и вообще лучше бы встал рядом с ним с мечом. Но их силы даже вместе было бы недостаточно. Тем более, иметь живое и беззащитное слабое место, даёт врагу преимущество. Выбора нет. — Се Лянь! Не смей! — Гэгэ.. — наконец подают сиплый голос. И Се Лянь сразу же переключает всё своё внимание на него, будто сейчас вовсе не решается его судьбы. — Да, Саньлан? — пытаясь по-прежнему произносить обращение только с улыбкой, но она ломается, так и не расцветая на губах. — Это страшно? — Нет, — укладывая голову ребёнка на своё плечо, заставляя спрятать там глаза, — Всё будет хорошо. Действия происходят с расстоянием буквально секунду. Се Лянь делает два быстрых шага, преодолевая арку и спрыгивая с небес. Фэн Синь отпускает тетиву, не заботясь даже попал ли, прыгает за ним. К подоспевшим служащим Цзюнь У ничего не отвечает. Лишь скрывая обомление, шипит одно слово. «Приползёшь».***
— Се Лянь! Се Лянь! — Хуа Чэн мотает головой, по щекам давно льются слёзы. Детские руки хватаются за полы белого ханьфу, держат так крепко, как только могут. Грудь будто окаменела, нельзя сделать ни вдоха, ни выдоха, лишь кричать и рыдать, — Не бросай меня! Не бросай меня! Он не понимает, не может принять, что его друг бросает его. Как Се Лянь, с которым они столько лет? По его меркам это ничто, но для человеческого ребёнка? — Я умру без тебя! Умру! Возьми с собой! Толчок. Вынужденный, но до чего больно двоим от него. Хун падает на землю, больно ударяется, царапая руки о землю. С громким всхлипом он поднимает свои большие красивые глаза, полные отчаяния. — Саньлан, не умрёшь, конечно не умрёшь.. Я.. «Буду смотреть за тобой»? Действительно, поступить как жестоко? Растоптать иллюзией нахождения рядом? «Ты не вспомнишь обо мне, я буду умолять Цзюнь У стоя на коленях». Жестокая правда. Если Хун-эр умер в Хуа Чэне при первом причинении зла, при первой вспышке ярости, то Саньлан, любимое прозвище умирало в нём сейчас. Больно и мучительно. Позже Се Лянь уйдёт. Соберёт всю свою волю и развернётся к Хуа Чэну спиной. Лишь бы скрыть свои слёзы и не вырвать сердце из груди, вырвать свои глаза, уши, чтобы не чувствовать, не видеть, не слышать. Хуа Чэна домой отведут Хэ Сюань и Хуа Ли. Будут долго сидеть с ним, пока он не заснёт от выплаканных чувств и сил. Наутро Се Ляня не будет существовать. Ни самого лучшего друга Хуа Чэна, ни странноватого, но доброго человека по имени Се, про которого А-Ли слушала каждый вечер, а Хэ Сюань в силу большего возраста всячески подшучивал на эту тему. Влюбился, может? Может быть. Но Хуа Чэн проснётся, как от сна. У него будет болеть голова, и всё, что он вспомнит это силуэт в белых одеждах. Силуэт в белых одеждах, который снился ему и к которому он питал самые искренние и тёплые чувства. Во снах. Просто сон. Шесть лет сузились до сна.***
— Пожалуйста! — в руках дрожат палочки благовоний. Взгляд устремлен на статую верховного бога войны. Небесного императора. — Умоляю! — надрывно. Храм пуст. Сколько бы Фэн Синь не матерился и не отговаривал, не говорил, что сами справятся, что найдут способ, Се Лянь всё равно оказался тут. Он не мог допустить, чтобы Саньлан мучился, не мог допустить, чтобы сердце его обволакивало горе и предательство. Не мог допустить, чтобы он помнил его. — Сяньлэ. И хоть лицо Цзюнь У наверняка изображает наигранное сожаление, ухмыляется его естество. Белый силуэт тут же оборачивается, смотрит со слезами на глазах. — Я согласен. На всё. Сотри его воспоминания. Цзюнь У проходит к Се Ляню, берёт в руки локон его волос, проводя по нему большим пальцем. — Что Сяньлэ имеет под «всем»? — На всё! Выполни мою просьбу, — Се Лянь читает в глазах напротив ожидание. На языке кисло, когда колени касаются пола и Небесный император смотрит на него сверху вниз. — Хорошо.***
На этот раз перед алтарём находился не Безликий Бай. Не фигура в белых одеяниях и маске, а император, возвышающийся в своих самых дорогих одеяниях, доспехах. Се Лянь чувствует себя таким хрупким. Но больше всего он чувствует животный ужас, который откликается то в сердце, то внизу живота. Ледяной пот стекает с висков, капля спадает к уху и теряется где-то в волосах. Но внутри всё твердит: это твой выбор, твой выбор, выбор. Тот же алтарь, тот же храм. Се Ляню хочется проснуться как от кошмара. Снова увидеть рядом с собой Хуа Чэна, услышать его забавные истории. Он всегда старался развеселить его. Когда в храм входит первый человек он зажмуривается, плотно сдвигая дрожащие челюсти. Когда помещение заполняется множеством людей он не помнит. Но боль, что пронзает живот ощутимая. Интересно, это Фансинь? Другой клинок? — Прости, Сяньлэ, — ласковый шёпот на ухо, — Обойдёмся без проклятых канг. Примешь мою духовную энергию? — берёт его руку в свою. Крик вырывается на втором же ударе. Рот вскоре зажимают и тогда уже моргнуть просто не получается от страха. Взгляд устремлен на его одежды, окрашивающиеся в красный. Люди не останавливаются на ударе. В него внезапно входят руки и разрывают рану, чтобы наверняка. Се Лянь надеялся, что больше никогда не увидит свои органы. Но он видит их, видит как они выпадают с громким хлюпаньем. Удар меча снова устремляют в живот, разрезая часть кишок. От отвратительного запаха, который смешивается с металлическим, из глаз снова выступают слёзы, и он надеется, что следующий удар будет в нос. Человек целиться в грудную клетку, но дрожащие руки на полпути меняют траекторию и попадают прямо в горло, от которого тело выгибает. Хлюпающие звуки хочется убрать руками, но и их плотно держат. Кровь начинает капать по стенкам алтаря, глаза закатываются. Цзюнь У не позволяет много ранить лицо, хоть бывший небожитель и захлёбывается в собственной крови. Тело превращается в кашу. В мясное месиво. Только целые куски кожи и лицо не дают ещё живое тело отличить от продуктов в мясном отделе. Цзюнь У кажется совсем не смущают запахи, он смотрит с упоением, смотрит в стеклянные глаза, и, к сожалению, соображающий мозг. Когда от Се Ляня отходит один человек он чувствует надежду. Когда остальные — страх. Потому что остаться один на один с Цзюнь У намного страшнее. Он раздирает ханьфу, больно отрывает ткань от ран, не обращает внимание на жалобные стоны. Они его лишь раззадоривают. Он убирает каждый ошмёток ткани, хочет, чтобы Се Лянь был голым. Проводит по щекам нежно, вытирая с них кровь. — Сяньлэ не весело? Ничего. Я исправлю. Се Лянь чувствует как его придвигают ближе к краю за ноги. Спина царапается о камень, органы тянутся за ним же. Больно. Цзюнь У раздвигает его ноги. Унизительно. Се Лянь сомневается есть ли там промежность. Его протыкали столько раз в самые разные части тела, что он не помнит. По ощущениям определить сложно. Он одна сплошная боль. Цзюнь У кажется входит не в анус. В отверстия от меча между ног, он вбивается в обвисшую кожу, мышцы. И на лице его такое наслаждение, будто он вбивается не в живую мясную кашу, а в самую красивую деву, что с упоением принимает и его. Человек на алтаре отворачивается от лица Цзюнь У. Оно передаёт такой кайф, что получает обладатель, что хочется залиться не только кровью, но и рвотой, желудочным соком. Хотя можно были ли это назвать желудком? — Гэгэ, — с улыбкой. Се Лянь тянется к иллюзии. Касается щеки мальчика, и тогда даже его рука выглядит целой. Не израненной с содранными в кровь ногтями. Шесть лет. А ведь он хотел отпраздновать с Саньланом его пятнадцатилетие. Даже готовил подарок. В горле застывает ком. — Гэгэ вернётся? — Да, — сипло.***
Стук. Стук, стук, стук. Шпунт и троянка давно лежат в стороне. Хуа Чэн проводит последний раз шлифовщиком по ладони, держащей цветок. Человек делает шаг назад, роняя по пути инструмент. На него смотрит его божество. Его небожитель, его друг. Его первая, и если не любовь, то симпатия. Тот, к кому его тянуло так сильно и с кем он обожал проводить время. Кого забыл. Это был не образ сознания Хуа Чэна, чтобы выжить. Это был настоящий бог. — Саньлан. Конечно. Бог, демон, лжебог.. попасть сюда снова было не слишком сложно, да? Хуа Чэн оборачивается, подходит к Се Ляню, дрожащими руками вынимая цепочку из/под его одежды. В бледные руки ложится кольцо. Завитки его перерастали в цветы, цветы в бабочек, что становятся всё меньше проходя к завиткам, красиво завершая картину. — Саньлан, — поднимая руку, чтобы прикоснуться ко лбу. Не успевает, Хуа Чэн сгибается, утыкаясь носом в его плечо. Сжимает в руках одежды, жмётся ближе. — Я не хочу, — сквозь рваный вдох дрожащий голос, — Я не хочу забывать тебя, — отчаянно, — Пожалуйста. Рука лжебога опускается на волосы Хуа Чэна, плавно перебирает чёрные пряди. — Нельзя, Саньлан.. Се Лянь чувствует как его обхватывают сильные руки. Прижимаются так отчаянно. Сердце разрывается. — Нельзь.. Чёрт возьми, — Се Лянь укрепляет хватку, — Я с тобой Хун-эр, я с тобой.