За гранью

Чудовищно раскалывается голова и не менее чудовищно мучает жажда. Кэролин может и хочет ещё задержаться в мире мерцающих звёзд и радужных пузырей, но её буквально выталкивает в реальность. Ту самую, где она за каким-то хреном попёрлась в одиночку за Праттом, а он, Пратт, так качественно съехал с катушек, что от души отколошматил голову Кэрол об решётку. Помощника в некотором роде даже радует тот факт, что она не валяется среди неудачных экспериментов где-то в заброшке. Она до сих пор помнит это тошнотворное ощущение тяжести неживого тела на себе. А вот факт того, что она оказывается привязанной к стулу, наводит на некоторое выводы. И выводы эти не радуют, как ни крути. Помощник открывает глаза. Первое, точнее первым, кого она видит, это старший Сид. Он сидит напротив, буквально в шаге от неё, свободно откинувшись на спинку стула. Свет от лампы на столе сбоку хорошо освещает фигуру мужчины, оставляя голову тонуть в приятном полумраке помещения. Конечно, полумрак был бы более приятным, не напоминай всё это уже знакомую ситуацию из не такого уж далёкого прошлого. Помнится только в прошлый раз, народу в комнате этой же или другой — тут сложно определить наверняка — было побольше, а на экране крутили слайды с тушками убитых животных. Что происходило дальше, Кэрол неприятно вспоминать, ещё неприятнее думать, что это же действие заходит на второй или, строго говоря пятый круг. Тренируйся. Охоться. Убивай. Жертвуй. Что, блин, ещё? Помощник не торопится нарушать затянувшуюся паузу. Собственно спрашивать «Где я?» — бессмысленно. Что ей от того, в бункере она или в подвале центра ветеранов. «Что ты сделал с Праттом?» — попахивает истерикой, а истерить будучи надёжно пристегнутой к стулу кожаными ремешками кажется неконструктивным решением и тратой энергии. «Выпусти меня немедленно!» — так и вовсе верх идиотизма. «И вообще, ты уже, похоже, договорилась … Не зря даже в самом тупом боевике по сто раз повторяется про «не ведём диалог с террористами». Сиди теперь тут, молодец», — Кэролин нехитрым внутренним монологом пытается отвлечься от яркой картины того, как Джейкоб, со знакомым выражением спокойной уверенности и толикой ехидства на лице, выталкивает её в лес и напускает своих огромных волков на неё. Или открывает свою адскую шкатулку и заинтересованно смотрит, как она трепыхается на своём стуле. Или берёт нож… Впрочем, стоп, что-что, а никаких слухов про то, что Джейкоб склонен к утончённому или не очень садизму, вроде не гуляет. Он просто убивает. Прореживает стадо. Вестник наклоняется ближе к Кэролин, свет от лампы подчёркивает шрамы и зажигает глаза ненормальной изумрудной зеленью. — Кэ-ро-лин, — тянет он её имя, — знаешь, всегда не любил таких как ты. Он резко поднимается со своего места, направляется к столу рядом с девушкой, чем-то шуршит, слышится звук переливающейся в бутылке житкости. Что-то вколет. Мне крышка. — Каких «таких»? — с вызовом спрашивает она, нервно сглатывая. Тупых куриц, Кэрол. Это ж надо, конечно, так тупануть. — Тех, кто прикидывается воином, кто прикидывается сильным. Но мы же знаем, Кэ-рол, что ты просто обманщица. Сид нависает над девушкой, она вкладывает все силы, чтобы не шарахнуться от него или не дёргаться в ремнях, наподобие истеричных пленённых барышень из романов. Правда её положение не даёт особого пространства для манёвров, в любом случае Джейкоб изучает взглядом её висок и лоб, аккуратно протирает ваткой ссадины. Судя по тому, как зверски теперь щипет кожу, Пратт постарался на славу. «Какая ирония, — думает Кэрол, совсем недавно я промывала раны ему, Джейкобу». — Какая ирония, Кэ-рол, — словно подслушав её мысли выдает вестник, — не думаешь ли ты сейчас, что всего этого не было бы, поступи ты тогда, как до́лжно было. Жалеешь? Я б всё равно не смогла сделать иначе. Подавись своей жизнью. Джейкоб вновь склоняется к Кэролин, в это раз он так близко, что её накрывает запахом хвойного леса, дымного костра и свежевыстиранной одежды. — Не думаю, — зло произносит девушка, — я бы и сейчас поступила так же. Ну не объяснять же, в самом деле, этому социопатичному вкуснопахнущему типу, что не все приходят в восторг при мысли об убийстве. Сид хмыкает, что в равной степени можно истолковать как и скептично-недоверчивое «Ну-ну», так и просто сигналом окончания беседы. — Значит, милосердие, Кэ-рол, ммм? Я умею быть благодарным за проявленное милосердие, в отличие от слабаков и безбожников, захвативших мир. Вестник смотрит на губы девушки, его лицо непроницаемо, когда он подушечкой большого пальца больно давит на нижнюю губу. Как раз в то место, где оставил ссадину крепыш с битой. Кэролин смотрит ему в глаза и не шевелится. Не шевелится и, возможно даже, не дышит, когда Сид больно обхватывает её за подбородок шершавыми сильными пальцами. Стискивает так, что синяк, оставленный всё там же крепышом, взрывается фейверком боли. На какой-то короткий и безумный момент ей представляется, как Джейкоб склоняется ещё ближе, и его бледные жёсткие губы касаются её в поцелуе. Кэрол сама не понимает, откуда берутся такие больные, в её понимании, фантазии, она растерянно моргает, опускает взгляд на губы вестника. Девушка как никогда рада, что всякие там сверхъестественные таланты, по типу чтения мыслей, не были замечены ни у старшего Сида, ни вообще у какого-либо. Наверное мой мозг спёкся-таки после его сраной шкатулки. Или блажь имеет интересную побочку. А может Пратт слишком сильно меня стукнул. Кэрол слегка вздрагивает, когда вымоченная в антисептике ватка касается её рассеченой губы. Девушка выдыхает, только когда Сид, наконец, отходит от неё. Джейкоб опускается на стул напротив Кэролин, и в этот раз у неё есть возможность получше разглядеть мужчину. Помощник не может не отметить, что для человека, который несколько дней назад валялся с простреленным боком и дырой в спине, он выглядит на удивление неплохо. Сид успел освежить свой военный андеркат, привёл в порядок бороду. Хоть сейчас в агитационный ролик ВВС: «Сила и надёжность». Надёжность, курица, да-да. Особенно надёжно он чуть не пустил тебя на фарш в собственном бункере. — Воин или нет, но все твои мясорубки я всё же пережила, — напоминает Кэролин. — Ты везунчик, помощник. У таких, как ты, нет возможности стать воином, солдатом. Нет шанса стать кем-то больше, чем жертва или орудие просто потому что тебе слишком часто везёт. Но везение — штука не постоянная. Поверь, я видел, что случалось с теми, кто мнил себя непобедимыми героями, Кэ-ро- лин, — Джейкоб говорит размеренно и неторопливо, как человек привыкший, что его слушают. Слушают и выполняют приказы. — С чего ты взял, что это — везение, — помощник с вызовом смотрит на вестника. — Может, это промысел божий. Ты же не можешь в нём сомневаться, не положено, да? Кэрол понимает, что глупо и недальновидно — дразнить религиозного фанатика, будучи у него в плену. Но какое- то странное болезненное любопытство словно подначивает её увидеть старшего Сида без этой его маски сдержанности и контроля. Тебе, верно, надо, чтобы он, как Джозеф, ринулся выдавливать тебе глаза или, как младшенький Сид, исполосовал ножом? Джейкоб смотрит на Кэролин, и этого вполне хватает, чтобы её внутренности начали сворачиваться в тугой клубок страха. Это как находиться в одной клетке с тигром — может пока он и не оттяпал тебе руку, но кто даст гарантий, что этого не произойдёт секундой позже? — Ты — орудие, Кэ-рол, слабое, неподготовленное и не в тех руках, — вполголоса замечает Сид. Девушка слегка вздрагивает, ей неприятно, что слова вестника в чём-то созвучны её собственным ощущениям. В этом округе, она так себя и видит — бессловестным исполнителем, тем, кто выполняет всю грязную работу. — Ну мы все орудия в чьих-то руках, — мстительно цедит она. — Вот пока ты ловишь пули, Джозеф отсиживается неизвестно где. Сид наклоняется к Кэрол: — Я знаю свою роль, помощник, и меня это не страшит, — его слова словно придавливают своим весом девушку. Что, блядь, его не страшит. Помереть в расцвете сил? Псих. Она пропускает тот момент, когда в руках у Сида появляется эта проклятая шкатулка. — Only youuuu… — тихо и мелодично вторит Джейкоб, наблюдая, как помощник, дёргает запястьями, наверное хочет закрыть уши от тошнотворной песни, но такой возможности у неё, конечно же, нет. — Только ты, Кэ-рол, ещё не совсем безнадёжна. Из тебя ещё может выйти толк, — слышит девушка, когда красная пелена начинает застилать ей глаза. Вестник смотрит, как медовые глаза Кэролин закрываются, а голова с растрепанным хвостом заваливается на грудь. Он и правда знает и принимает свою роль, своё предназначение — в том виде, в котором он его понимает со слов Джозефа. А речи его брата хоть и не всегда звучат чётко и лаконично, как хотелось бы ему, Джейкобу, но почти всегда имеют свойство вдруг оказываться реальностью. И если поначалу Джейкоб недоумевает, глядя на ту, кто, по утверждению Джозефа, является катализатором для всего происходящего, то теперь он ловит себя на мысли, что катализатор или нет, а это всё ещё может быть интересным. «Промысел Божий», — усмехается он про себя. Пожалуй, надо подумать о «воскрешении».