Поклонение

      С детства его сахён твердил ему, что у него нет чувства меры. И правда, одного кувшина алкоголя со временем стало мало и он шёл за вторым. Путешествовать неделю уже было как-то скучно, он уходил далеко на долгие месяца, покидая секту. Он слишком нетерпелив, когда дело касается его секты и сопляков — о, Чхон Мён готов убить каждого, кто посмел принижать учеников Горы Хуа, но дети уже взрослые и сами хорошо справляются с наглецами. В общем, он был достаточно жаден, когда дело касалось тех вещей, что ему нравятся; и Чхон Мён был жаден, когда дело касалось его.       — П-простите, г-господин…       Юная девушка начала дрожать от страха, когда вылила воду из кувшина на господина из явно дворянского дома. Но подняв глаза и увидев лицо этого человека, девушка была так поражена, что затаила дыхание.       — Ничего страшного, — Донрён смахнул влагу с лица. — Все мы совершаем ошибки.       Острое женственное лицо, украшенное опущенными веками, придающими взгляду нежности. Глаза небесно-голубого оттенка прикрыты рядом густых ресниц, с которых стекла влага. Опуская взгляд ниже, с мощной шеи к вздымающейся груди, можно увидеть, что воротник пропитался влагой, слегка обнажая ключицы…       Этот мужчина был божественно красив.       И этот мужчина явно неземной красоты, который спустился с Небес на землю, повернулся в сторону Чхон Мёна, встречаясь взглядом, расплываясь в улыбке и с лёгким придыханием бормоча:       — Мэва, Вы пришли.       «Это несправедливо».       Широкими шагами достигнув Донрёна, он схватил его за шиворот, утаскивая в комнату для чаепития, в которой они договорились встретиться, перед тем как идти в постоялый двор. Без сопротивления одним рывком он повалил его на стол, нависая сверху.       И это всё ещё было слишком для него; этот мужчина сам напрашивается.       — Мэва… что-то не так?       Джин Донрён не успел закончить свой вопрос, когда Чхон Мён впился в его губы. Этот вид, этот вопрос, этот голос. Этот человек выглядел так невинно, что не подходит его настоящей личности, и, несмотря на смятение, он смотрел так преданно, будто перережь ему сейчас Чхон Мён шею, он бы не сопротивлялся; поэтому он позволил содрать с себя пояс слишком резко и нетерпеливо, позволил вцепиться в кожу бёдер, мыча в поцелуй.       Благородный.       Невинный.       Верный.       Развратный.       Как бы Чхон Мён сейчас не смотрел, но этот Донрён, чья грудь тяжело вздымалась, чьё лицо залила краска, а взгляд просил большего определённо ему нравился; он хотел его.       Когда Чхон Мён облизнулся, предвкушая то, что будет дальше, Донрён вздрогнул. Он тоже хотел этого; он тоже был слишком жаден и нетерпелив, чтобы идти сейчас до постоялого двора.       Когда Чхон Мён снял чужие штаны, с радостью обнаружив чужой поднявшийся член, и начал снимать верхние одеяния, Донрён остановил его.       — Масла нет, — зная, что Чхон Мёну часто нет дела до растяжки, он простонал с жалостью. — Мэва, пожалуйста.       — Тц.       Недовольно пробурчав под нос о том, какой Донрён дотошный, Чхон Мён коснулся кончиками пальцев своих губ, засовывая их в рот. Его красный язычок показывался время от времени, как будто специально, чтобы приковать один взгляд. Тёмные голубые глаза следили за тем, как всё больше слюны стекало по пальцам, как эти пальцы опустились вниз, проникая в отверстие и растягивая его. Это был подходящий угол, чтобы видеть всё; как розовое колечко мышц поглощает пальцы, как оно расширяется, как оно уже готово принять его.       — Сопляк, — выдохнул Чхон Мён, когда его пальцев стало недостаточно. — Хватит просто смотреть.       Это было туже, чем обычно, Чхон Мён чувствовал как его стенки сжимаются вокруг чужого члена, пропуская его с неохотой, но он садился ниже, принимал больше, хотел больше; был слишком жаден, чтобы упустить хоть что-то. Взгляд тёмный мутных синих глаз очерчивал атлетичную фигуру, которая извивалась, выгибалась и дрожала, опускаясь на его член; он был слишком жаден, чтобы упустить хоть один полустон-полурык, вылетаемый из чужого рта.       Чхон Мён низко рычал, опускаясь, и вздыхал, поднимаясь. Это было так занимательно — смотреть на то, насколько его Мэва был откровенен, насколько его тело было откровенно. Это был восхитительный звук того, как его отверстие заглатывает член и противится, когда он выходит. Мэва просто был идеален, особенно сейчас, на нём.       Но и этого было мало.       Оказавшись на столе и ощутив одежду под своей спиной, Чхон Мён снизу-вверх смотрел на ещё одного Донрёна, на ужасно сексуального Донрёна. Будто изголодался по чужому телу за несколько недель, он с блеском в глазах смотрел на Чхон Мёна. И не только смотрел; он начал вбиваться, вбиваться и вбиваться в Чхон Мёна снова и снова, не давая возможности на передышку. Тело его Мэва послушно принимало его, а ноги беспомощно раздвигались шире, дрожа и слабея после каждого толчка, поэтому Донрён закинул их себе на плечи, поднимая чужой таз и вновь входя, заставляя громко вскрикнуть, игнорируя тонкие бумажные стены.       — Ха-а… мн-Дон… Чёрт… отли-ах!… гр-р…       Чхон Мён чувствовал, как его сознание уплывает всё дальше под таким напором. Донрён успел изучить его тело многим лучше, чем он сам, заставляя извиваться и дрожать, вместо рыка выдавая всхлип; это было так хорошо.       Даже после того как кончил, Чхон Мёну казалось, что его всё ещё трахают. Ах, ему сейчас было так всё равно, что он не против…       — Мэва, — Донрён коснулся его губ, проникая без сопротивления, будто вновь хотел его взять. — Мэва, Мэва, Мэва…       — Агх, помолчи уже, — Чхон Мён стукнул его по голове. — Одень и отнеси меня в постоялый двор. Я хочу спать.       Донрёну не казалось странным, что Чхон Мён всегда накидывается на него. Он слышал, что люди, испытывающие стресс, более склонны к посещению борделей. Разве не лучше, если Мэва будет с ним, чем с проститутом? Чхон Мён же считал, что Донрён просто рад, что кто-то, кого он возвёл в статус своего божества, так хорошо стонет на его члене.       Поэтому они предпочли проигнорировать этот полный жадности взгляд, который не собирался делить с кем-то ещё, говорящий: он мой.