Вечер минувшего дня
Слова брата пронзили тишину ее мира, перевернув его вверх дном. Слова, которые погрузили ее в мрачное бездействие, слова, предательски атакующие ее сознание и проникающие в самую глубину ее существа. Афифе умерла. Лишь секунды разделяют обычное бытие и полное отсутствие смысла. Хюррем сжала ладони, пытаясь сосредоточиться на дыхании, чтобы не потеряться в этом безбрежном океане боли. Слёзы горько обожгли глаза, она подняла взгляд к потолку, словно искала ответы или хотя бы немного справедливости в этом мире, который вновь стал холодным и безразличным. Кормилица была ее лучшим другом, опорой, наставником и просто близким человеком, который всегда был рядом, когда нужно было поделиться радостью или выговориться о невыносимости существования. Их связывало понимание невидимыми нитями, которые отныне перерезаны, а в сердце девушки болезненная пустота. Хюррем поняла, что больше не услышит ее голоса, не получит ее поддержки и совета. И с этим нужно как-то научиться жить. Но пока сознание отчаянно сопротивлялось этой новости... — Н-нет... Рыжеволосая активно затрясла головой и попятилась к двери, а Сулейман сделал короткий вдох и попытался подступиться к сестре. — Хюррем, иди сюда... Он протянул руки, желая укрыть девушку крепкими объятиями, хоть и понимал, что это унять боль не поможет. Однако совсем бездействовать не мог, наблюдая страдания сестры. — Это ложь... Не может быть! Госпожа отбросила от себя руки мужчины, только сама не удержалась на ногах и колени подкосились, роняя её на пол. Сулейман успел подхватить девушку и облегчить падение. Вцепившись в его плечи, Хюррем закричала, словно пыталась выплеснуть из себя все, что накапливалось на протяжении долгих лет: о потерях, о предательствах, о несбывшихся мечтах, о каждом разбитом сердце, о каждой слезинке, пролитой под покровом ночи. В этот момент двери резко распахнулись, и в покои вбежал обеспокоенный Ибрагим, а за ним стража. Услышав крик, мужчина не мог проигнорировать его, поэтому сорвался с места, однако, увидев картину перед собой, замер, точно остолбенел. Когда связки болезненно заныли, а плакать стало нечем, Хюррем прерывисто задышала и трясясь отстранилась от брата. Султан начал поглаживать её волосы, чтобы вселить хоть чуточку покоя, а Ибрагим и стража стояли, опустив головы, потому как, очевидно, не должны были стать свидетелями. — Я-я поеду... Прямо сейчас! Рыжеволосая засуетилась, став спешно подниматься. — Хюррем, подожди, успокойся. Я немедленно прикажу привезти тело Афифе Хатун в столицу, тут и похороним подобающе, — пытался остановить и вразумить Сулейман. — Нет! Я сама всем займусь! Не мешай мне, пожалуйста... Хюррем попыталась высвободиться из хватки мужчины, только он так просто не отпустил. — Хорошо. Как скажешь. Но утром! Поедем вместе! Сейчас ночь, опасно... — не унимался Султан, не оставляя попытки достучаться до сестры. — Да плевать мне! Сказала же, поеду сейчас и точка! Рыжеволосая не желала отступать, чувствуя острую потребность сорваться в путь немедленно. Её не пугала ночь и таящаяся опасность в ней, даже не помнила о том, что произошло недавно. В голове только образ Афифе и стремление оказаться рядом, пусть уже и с бездыханным телом... — Повелитель! — в покои влетел обеспокоенный Сюмбюль, и Сулейман чуть не завыл, потому как евнух точно не принёс хороших новостей. — Турна Султан... на неё напали. — Отлично! Вы, Повелитель, отправляйтесь к своей будущей супруге, а я к почившей кормилице, — воспользовавшись моментом, Хюррем моментально ускользнула. — Паргалы, отправляйся за моей сестрой и не спускай с неё глаз! — отдал Султан приказ и исчез следом.***
Хюррем ворвалась в покои вихрем и у задремавшей Нигяр чуть не остановилось сердце. Девушка вскочила, в панике наблюдая, как госпожа заплаканная, растрёпанная металась туда-сюда и что-то причитала. — Госпожа, что случилось? — Собирайся. Мы немедленно едем в Текке. Афифе умерла! — Ч-что?... Новость потрясла Нигяр, будто душа рухнула до пят и вернулась на место. Джарийе не удержалась и села на тахту, погрузившись словно под воду. Разом звуки исчезли. Афифе была близка не только Хюррем, но и для Нигяр как мать. — Нигяр! Ты слышишь меня? Дорогая, поднимайся. Нам срочно нужно отправляться, — рыжеволосая слегка потрясла девушку, вынудив вернуться в реальность. — Да-да, конечно... Через некоторое время девушки уже неслись по тёмному саду налегке, не позаботившись, что в дороге что-то понадобится. Было не до этого. А когда прибыли к месту, то замерли в непонимании. Стояла подготовленная карета, лошади, кучера и... Ибрагим. — Приказ Повелителя, — коротко пояснил визирь. Хюррем была рада любой возможности уехать и неважно с кем, поэтому без слов забралась в экипаж, а за ней Нигяр и уже сам грек.Настоящее время
И вот в дороге прошли сутки. Ибрагим держался как мог, но всё же порой его одолевала дрёма. Когда он закрывал и открывал глаза, то Хюррем находилась в том же положении, как будто замерла намертво. Ей казалось, что если провалится в сон, то станет больнее чем есть на данный момент, поэтому держалась из последних сил. Нигяр же продержалась только несколько часов и с тех пор сладко спала, упираясь головой в стену. Так и сменялись локации, погода. Порой приходилось делать остановки и всё это в тягучем безмолвии. Слова казались неправильными. Вскоре они приехали. В Текке погода оказалась переменчивой. Солнце то выглядывало, то пряталось за тяжёлыми облаками, а в воздухе пахло дождём. Хюррем остановилась и потухшим взглядом осмотрела дворец, что как будто потускнел. — Нигяр, помоги Великому визирю устроиться, — единственное, что госпожа произнесла бесцветным голосом и медленно зашагала по тропе ко входу. Рыжеволосая не помнила, как пролетели коридоры мимо неё. Не обращала внимание на семенивших вокруг неё слуг, которые не ожидали приезда хозяйки. Хюррем спросила только одно и дальше держала путь в том направлении, а потом замерла, не решаясь открыть двери. Ей казалось, что смерть оттуда дышала холодом. Наконец собравшись, девушка одним движением отворила двери и чуть не задохнулась, увидев на кровати белое покрывало, а под ним тело... В покоях всё оставалось на своих местах, но потеряло краски, ведь хозяйка унесла их с собой... Хюррем не знала, самовнушение или тут действительно холодно, поэтому зябко поёжилась, пока кое-как переставляла ноги и опустилась на кровать. Ее рука легла на слабое, ледяное запястье Афифе, словно она пыталась передать своей любимой женщине последнюю нежность и поддержку. А потом она решилась стянуть покрывало... Взгляд девушки скользнул по тронутым смертью чертам лица, остановившись на закрывшихся глазах матери. Безмолвно, Хюррем медленно опустила свое лицо на грудь женщины, дыхание ее слилось с едва заметным шелестом ткани шелкового полотна, словно слишком рано покинувшей этот мир. Все вокруг шелестело незначительными звуками, превращающимися в неясный фоновый шум. Комната, наполненная картинами сотканных воспоминаний, переливалась отблесками света, проникающего сквозь тонкую штору, словно пытаясь пробиться внутрь сердца госпожи, полного тоски и потери. — Прости, Афифе, если я не всегда была рядом, если я слишком часто упускала возможность сказать тебе «спасибо» или «я тебя люблю». Да, я любила тебя всем сердцем, но ты знаешь, что мир между нами иногда рушится на части и складывается в целостность лишь после потерь. Помнишь, перед моим отъездом мы сидели у камина, обнимались и молчали? Я прочувствовала безграничное счастье, не зная, как оно клонится к окончанию. А сейчас я не могу поверить, что мир продолжит вращаться без твоей заботы. Но обещаю, что не позволю твоей смерти стереть тебя из моей жизни. Я буду помнить каждую твою улыбку, прикосновение и напутствие. Надеюсь, в том мире тебе будет хорошо... — прошептала Хюррем и, смахнув слёзы, накрыла лицо женщины покрывалом. Встать оказалось не так просто. Пространство вокруг кружилось, но рыжеволосая взяла себя в руки, не имея сил здесь больше находиться. Сделала шаг, только вдруг взгляд зацепился за что-то у стола. Хюррем приблизилась и обнаружила раскрытую тетрадь на полу. Нахмурилась, взяв в руки.Однажды, в далеком королевстве, жила злая и коварная королева. Ее сердце было полно злобы и жестокости. Однако, король, муж этой женщины, для всех не отступал ей в жестокости, только никто не знал его добрую и мудрую душу, и что его сердце пылало любовью к чужачке....
У короля и чужачки однажды родились прекрасные двойняшки, чей смех наполнял все королевство радостью и счастьем. Но злая королева завистливо смотрела на сына и дочь от другой, и ее сердце наполнялось гневом. Она боялась, что эти дети отнимут у нее престол, и нахраписто решила избавиться от них...
Дальше страница оказалась вырвана, а у Хюррем будто что-то стрельнуло в голове. Госпожа вспомнила, как в далёком детстве несколько раз слышала эту сказку из уст кормилицы, но как только стала чуть больше, женщина перестала её рассказывать, а продолжение будто стёрлось из памяти за ненадобностью, так же как и исчезло из тетради. Рыжеволосая взяла тетрадь с собой, решив подумать обо всём подальше от трупа за спиной...***
— Паша Хазретлери, вам что-нибудь нужно? — уточнила Нигяр, стараясь лишний раз не смотреть прямо на визиря. Его внешний вид вечно нагонял тревогу. — Нет, спасибо. Думаю, мы здесь не задержимся надолго, ведь так? — Ибрагим медленно перевёл взгляд на служанку и чуть не закатил глаза, понимая, что и эта его боится. — Уж не знаю теперь, захочет ли госпожа вернуться. Слишком огромная потеря для неё, — поняв, что сболтнула лишнего, девушка прикусила язык. — Ладно. Тогда пойду приготавливать всё к процессии. Тянуть незачем. Как только Нигяр вышла за порог, то неожиданно в неё врезалась девушка с подносом и послышался жуткий грохот, из-за которого все поджали плечи, сморщившись. — Простите, я не специально! — залепетала служанка тонким голоском и опустилась, убирая всё с пола. Нигяр же нахмурилась и остановила девушку, схватив её за плечо и резко подняла. Внимательно всмотрелась в лицо. — Кто ты такая? Я тебя не помню. Незнакомка дрожала, смотря на Нигяр затравленно. Ибрагим же наблюдал за обеими с интересом, беря всё на заметку. — Ру-рустем Паша перед отъездом устроил меня, чтобы приглядывать за Афифе Хатун. Понимая, что разбираться нет времени и сил, Нигяр не спеша отпустила девушку. — Как твоё имя? — Алия... — Хорошо, Алия, иди. Позже поговорим. Когда обе девушки скрылись, грек встрепенулся, потому как резко задумался и внезапно заметил какой-то блик. В углу лежал флакон с неизвестным веществом...***
Хюррем не помнила себя во время похорон. Она стояла там, накрытая пеленой горя, но не склоняла голову, пока по щекам скатывались слёзы. Теперь ей не стыдно было плакать напоказ. Была при этом погружена в свои мысли, переживая последние с Афифе моменты, которые теперь останутся только в памяти. Хоронили в том самом месте, где завещала покойная ещё при жизни. Ей очень полюбилась эта провинция, поэтому душа и тело навсегда останутся здесь. Когда всё закончилось, госпожа попросила оставить её одну у свежей могилы. К этому моменту начался дождь и тяжёлые капли смешивались с её слезами. Рыжеволосая была одинока и измождена, но не отступала, стояла, промокала и плакала. Думала больнее быть не может, что жизнь достаточно её испытывала, только оказывается мало. Это всего лишь начало... Когда Хюррем вернулась во дворец, то не знала, сколько было времени. Просто приказала приготовить хаммам и при этом позвала Нигяр. Девушка была у неё буквально через пару минут. — Госпожа, вам что-то нужно? Хюррем стояла перед зеркалом, медленно проводила гребнем по волосам и понимала, что груз лёгший на плечи всё невыносимее. Ей нужно что-то что облегчит его... И она знала этот метод прекрасно... — Я сейчас пойду в хаммам. Принеси мне туда бинты и вино... Нигяр вздрогнула и на миг будто сердце остановилось от понимания, что планировала делать госпожа. Она слишком хорошо помнила те тёмные дни, когда девушка раз за разом причиняла себе вред и было катастрофически сложно вытащить её. Теперь всё возвращалось и Нигяр оказалась в растерянности. — Госпожа,прошу, не надо... Хюррем развернулась и Нигяр чуть не ахнула, видя на себе опустошённый взгляд, словно в сестре Султана не осталось ничего живого. Всё было очень плохо... — Нигяр, это не просьба, а приказ. Выполняй! Хоть госпожа говорила тихо, но в голосе прослеживалась слишком явная угроза, а в таком состоянии рыжеволосая могла быть непредсказуемой. Нигяр покорно склонилась и скрылась за дверьми, а Хюррем через минуту отправилась в хаммам.***
В тихой комнате хаммама, заполненной горячим, благоухающим паром, Хюррем сидела прижавшись к стене. Ладонь нервно сжимала нож. Боль - единственный способ почувствовать некую иллюзорную облегченность. Она вжала кончик ножа в чувствительную кожу, медленно надавливая, протянула вниз и кровь, смешавшись с водой, потекла тонкой линией на мрамор. Горячий пар дарил легкость в дыхании, размягчал натянутые мышцы, но ее душа оставалась скована болью и саморазрушением. Хюррем даже не заметила как пришла Нигяр. Девушка замерла, с болью в груди наблюдая картину перед собой, но внутри горела крохотная надежда от разговора минутой ранее... Нигяр летела на всех парах от лекаря со всем необходимым, пока мысли сумбурно жужжали в голове. С горечью она понимала, что позволяет госпоже причинять себе вред, только не может этому противостоять. И как же быть? К кому обратиться? И ответ вышел на неё сам... Ибрагим вывернул из-за угла, находясь глубоко в себе, но встрепенулся, чуть не столкнувшись с Нигяр. Часто заморгал, фокусируя взгляд и нахмурился, заметив странный набор в руках девушки. — Куда тебе это? Нигяр подумала, что хуже ничего уже быть не может, поэтому честно ответила: — Для госпожи. В хаммам. Визирь несколько секунд гипнотизировал кувшин и бинты взглядом, складывая всё в своей голове. Вспомнился день похищения госпожи, когда он нашёл её и обнаружил шрамы на руке, а потом почему-то некоторое время не мог выкинуть это из мыслей. Понимание отразилось в его глазах и стало как-то не по себе. — Скажи госпоже, что я хочу увидеться с ней. Это важно. — Госпожа, я помогу вам, — Нигяр опустилась перед девушкой и аккуратно забрала окровавленный нож. — Ибрагим Паша хочет вас видеть. Говорит, что-то срочное... Хюррем взяла кувшин и сделала одни большой глоток, сморщившись от обжигающего вкуса. Голова моментально закружилась. — Обычно ничего хорошего на таких встречах я не слышу... — Он бы не стал тревожить вас по пустяку... Нигяр зачерпнула воду и пролила на то место, где тянулась рана. Затем обработав её, перевязала. Хюррем, кажется, даже не заметила. Сидела ровно и смотрела в пустоту. Потом Нигяр провожала госпожу до покоев, кое-как уговорила поесть, после чего упрашивала всё-таки встретиться с визирем, потому как Хюррем отказывалась, но в конечном итоге джарийе добилась своего. Только собиралась рыжеволосая крайне неохотно. Потом ей сообщили, что Паргалы ожидал в саду. Погода на улице изменилась в лучшую сторону. Солнце светило дольше обычного, но уже не так ярко, потому что близился закат. Из-за испарения после дождя дышалось тяжело, но ветер от пролива исправлял ситуацию. — Ну и что за срочность такая? — без всяких церемоний первым делом спросила Хюррем, когда оказалась напротив грека. — Пойдёмте и узнаете, — Ибрагим протянул руку к тропинке, подмечая, как чёрный наряд подчёркивал бледность госпожи. — Брось свои игры. Скажи нормально, — заупрямилась девушка, не посмев сдвинуться. — Обычная прогулка и недолгий разговор. Ничего больше. Визирь уже начинал жалеть о своей авантюре, видя острое нежелание рыжеволосой, но удивился, когда она всё-таки зашагала впереди него. Пришлось поравняться, но мужчина так ничего не сказал, выдерживая некую интригу, а Хюррем поздно заметила, что они ушли за пределы дворца. — Решил заманить в лес и убить? — разрушила молчание рыжеволосая, чувствуя, что не напрягается как прежде рядом с греком. — Вы не настолько расстроили меня когда-то. Тем более, я предпочитаю более сложные методы, — Ибрагим старался не смотреть на неё, понимая, что в очередной раз болтает прежде, чем успевает подумать. — Как легко тебя обидеть оказывается... — Так же как и вас. — Меня? Бред... — Ваше красноречие в мою сторону сказало об обратном... И оба вспомнили тот день...1521 год
— А тут красиво. Мустафе особенно нравится, — коротко улыбнувшись, Хатидже взяла кусочек лукума. Хюррем же гордо вздёрнула подбородок, наблюдая за племянником, который играл с матерью. Прошло пол года с их последнего визита и в очередной раз Султан решил приехать вместе с ними, взяв зачем-то Хатидже. Рыжеволосую сестра всегда напрягала своими внезапными и неуместными комментариями. — Конечно. Тут тихо, уютно и не так людно, как, наверно, в Топкапы. Каждому, кто приезжает, нравится. Потянувшись за новой порцией сладкого, Хатидже замерла и напряглась, а потом расслабилась, вспомнив кое-что. — Не всем, дорогая сестра. Ибрагим как-то рассказывал мне о поездке к тебе с Махидевран. Говорит, место красивое, но его хозяйка злобная поганка, — и звонко засмеялась так, словно рассказала просто байку. А Хюррем вывести достаточно легко... Она не знала, каких усилий потребовалось, чтобы усидеть на месте и не вспыхнуть. Хорошо ладони, которые девушка усердно сжимала и разжимала, скрывал стол. Только надолго её не хватило. Сославшись на небольшое дельце, Хюррем в спешке оставила сестру и умчалась вглубь сада, чтобы злость наконец-то вырвалась. — Поганка значит... греческий скот... — ругалась про себя госпожа и пинала камни. — Ну я тебе покажу... И очень не вовремя навстречу вывернул сам виновник... Спросив дозволения у Султана, Ибрагим решил немного прогуляться в одиночестве, пока остальные трапезничали под шатром. И мужчина никак не ожидал встретить сестру Султана явно в плохом расположении духа... — Как хорошо попался мне, осёл ты болтливый. Советую больше не появляться здесь, иначе оторву язык и кину рыбам в море, либо прикажу личико подправить, что мать родная не узнает! Такая вот злобная поганка...Настоящее время
— Это уже пережиток прошлого... — Хюррем устало махнула рукой с пониманием, что на данный момент действительно так думала. Хотя раньше, пережив события, что изменили её, испытывала лёгкую злость. — Как славно. Значит теперь станет проще найти общий язык... Хюррем в недоумении взглянула на визиря, когда они вышли к берегу пролива, где стоял шатёр. Ибрагим оставался беспристрастным, только всю дорогу долго и упорно размышлял над своими чувствами, не понимая, каким образом ему пришло в голову помочь госпоже. Ранее таких душевных порывов он за собой не замечал... Хотя казалось, ситуация с женой должна была вновь его ожесточить. — Может объяснишь всё наконец? — теряя терпение спросила рыжеволосая и не очень охотно села на подушку. Если бы не минувшие события, Паргалы бы не удалось добиться такой покорности. — Хорошо. Но прежде обдумайте, что скажу и не угрожайте, — ехидно улыбнувшись, он знал, что из-за шрамов это выглядело как устрашающий оскал, а Хюррем даже бровью не повела. Ещё одно открытие. — Вы не думали, что вред можно обернуть во благо? Не калеча себя, не убиваясь мыслями. Например, оборачивать всё в то, что любите и чем горите? Внутри заклокотала паника, и Хюррем спрятала руки, не зная, куда деться. Ей казалось, что визирь захлопнул вокруг неё ловушку и теперь просто издевается. Как узнал? Где она так оплошала? Или... Нигяр? — Опережая вопросы и доводы, Вы поступили мудро, когда оставили след в виде своей перчатки... Госпожа прикрыла глаза и поджала губы. Как реагировать? Что сказать? Тупик... — Какое тебе дело? Хюррем внимательно взглянула Ибрагиму в глаза, самостоятельно ища ответ, но даже сам грек его не знал. Просто... порыв. Необдуманный, спонтанный. — Просто попытайтесь, — с этими словами он достал откуда-то лютню, и девушка ещё более впала в ступор. — Сыграйте ту мелодию, что в душе. Спойте о том, что болит. Рыжеволосая смотрела на мужчину так, будто он сошёл с ума. Впрочем, Паргалы себя так и ощущал. Ну кто в здравом уме сделает всё то, что сделал он? — По себе думаешь поможет?.. Госпожа вглядывалась в него, пытаясь разгадать. Подметила, что взгляд не такой, как прежде. Более спокойный, без искры, смиренный. Будто случилось что-то, с чем грек долгое время боролся и сдался, просто устав. — Я помню тот день и сад. Музыка приносит вам удовольствие, просто вы не научились его чувствовать сполна. Долгие секунды Хюррем смотрела на инструмент в руках Ибрагима и в конечном итоге сдалась. Взяла, сделала вдох и пальцы легко заскользили по струнам. Звуки лютни сочетались с шумом волн, образуя неповторимый гармонический аккорд, который заполнял пространство вокруг. Взгляд девушки устремился вдаль, где мирился горизонт с небесной бездной. Она исполняла так, что каждый аккорд переливался в душе Паргалы, унося его на волнах непостижимой красоты. Он забыл обо всём на свете: что угнетало и мучило. Закрыл глаза, а она запела... — На моем пути туман, иду на ощупь, ослепнув. Не познала, увы... Любви матери и отца. Какой каждый из них? Не знаю... Но фантазией в голове, рисовала образы и представляла, как мы вместе провожали закат. Душа каждый день кровоточила от мысли, что это всё только в моей голове. Я знаю любовь от кормилицы, только сердце просило ещё. И тогда для себя решила, если неполноценна семья. Значит буду любить себя сама сполна, воздвигнув стены, пряча чувства за спесью. И не понята оказалась я. Заигралась, потеряла себя, а судьба жестоко спустила с небес. Я прежняя, но сражена. И кто поможет мне встать? Хюррем говорила с его сердцем самым искренним языком. Ибрагим взглянул на неё, заметив, что в уголках глаз блестели застывшие крупинки слёз, а закат красиво переливался в волосах. И этот момент навсегда отпечатался в памяти чем-то тёплым и самым сокровенным. Наверно, именно сейчас Паргалы ощутил себя поистине свободным. От мыслей, личных проблем и должности. Просто мужчина, а рядом такая же просто женщина...