Где твои крылья?

С той странной задумки Розенберга прошёл целый месяц. Даже уже сентябрь подходил к концу и листья начинали срываться с деревьев. А он, Розенберг, не то что не помирился с Сальери, но и наоборот отдалился. А этот Моцарт, будь он проклят, цвёл и пах! Вопреки всем ожиданиям он всё же написал свою чёртову оперу на немецком. И самое страшное, что Антонио лишь только одобрительно кивал этому щенку. Розенберга это злило ещё сильнее и лишь подливало масла в огонь. И вот опять Орсини стоял в тени сдавливая свою трость и смотрел на то, как весело Моцарт машет руками своим оркестрантам. Смотрел на короткие одобрительные кивки Сальери. Смотрел на грёбанную репетицию "Волшебной Флейты". Вот Моцарт как ужаленный скачет по всему залу, разбрасывает ноты и кричит:"а здесь так! А вот это нужно заменить! А вот этак будет лучше!" А Антонио лишь улыбался и помогал Вольфгангу в его бесновании. Орсини надоело смотреть на это. Он хотел удалиться совсем, как вдруг Моцарт крикнул ему: -А вам как, дорогой Розенберг? Франц резко развернулся и кинул злой взгляд на Моцарта. Как тут заметил, что все оркестранты и даже Сальери смотрят на него ожидая слова. Тогда Розенберг, громко стуча тростью, подходит к Моцарту и вырывает у него из рук нотные листы. Окинув их вовсе не профессиональным взглядом и абсолютно ничего не понимая он ответил: -Слишком много нот. -Слишком много нот? - изумился Моцарт. -Да! - отрезал Франц - Слишком много нот! -Ах, слишком много нот?! - воскликнул Вольфганг. Он подпрыгнул и изящно приземлился с громким стуком его туфель. Затем он резко развернулся, что его камзол эффектно раскрылся, а потом он элегантно взмахнул рукой, показывая оркестру, что нужно вступать. Они и вступили. Сыграли так, что у Розенберга челюсть отвисла, а Сальери стоял абсолютно каменный, будто музыка и вовсе его не задела. Но его неравнодушность выдавалась блеском в глазах и еле заметной улыбкой, которую могли разглядеть только его близкие знакомые. А именно Моцарт и Розенберг. Они оба слишком хорошо его знали. -Ну что же, Моцарт, не плохо. - еле выдавил из себя Орсини и взглянул на Сальери. Антонио посмотрел на него хмуря брови и отвернулся. А Вольфганг ехидно ухмыльнулся и отошел к столу дальше что-то вписывая в ноты. Франц презрительно хмыкнул и подошёл к Сальери. -Антонио.. - начал он, стараясь придать голосу искренности. - Ты извини меня, не гоже портить наши отношения из-за какой-то ерунды.. -Ерунды?! - изогнул бровь капельмейстер. -Ну да, ерунды. Просто маленькое недопонимание. Я устал в тот день.. -А кто не устаёт? - саркастично произнёс Антонио. -Ох, Сальери.. - недоговорил фразу Розенберг. Он хотел сказать:"какой же ты сложный", но это бы только завело отношения в тупик. И всё же, после достаточно долгой паузы, он сказал: -Прости, Антонио, я не хочу быть с тобой врагом. - сказал Франц и неосторожно поднял взгляд. Почему неосторожно? В его взгляде не было ни доли искренности, ведь на самом деле он не хотел мириться с Антонио, да и так низко опускаться, чтобы кланяться ему в ножки и молить о прощении. А Сальери был как раз из тех людей, которые умели читать по глазам и одним неосторожным жестом ты мог полностью раскрыть себя. Но Антонио, на удивление, сказал: -Ты прощён, Розенберг. Затем он, смерив его взглядом, развернулся и отошёл к Моцарту. Антонио был удивительным. Остроумным, талантливым, читал людей как книгу, но.. Только не когда был влюблён. Хоть когда-то этот мальчишка Моцарт сыграл Розенбергу на руку. Весь оставшийся вечер Франц старался не отходить от Сальери и попытаться завести с ним разговор. Практически все попытки были тщетны, ведь этот упёртый Антонио был заинтересован только Моцартом и его дурацкой оперой. Но всё же, в конце Сальери как-то обмяк и был не особенно против перекинуться парой слов с Розенбергом. Есть. Ещё несколько таких вечеров и Орсини мог переходить ко второму этапу плана.