Где твои крылья?

Открытое окно в комнате Орсини-Розенберга позволяло порывам ветра то и дело врываться в неё. Но Франц любил холод и мог открыть окно нараспашку даже зимой. На данный момент граф был очень увлечён приглашением. Он аккуратно переносил письмо с чернового листа уже на чисто. Размашистым почерком значилось приглашение на ужин завтра вечером в трактир "Золотого Льва". Орсини намеревался передать его Вольфгангу. Не зря же он так долго готовился к этому дню. И вот он завершает. Подписывает своё имя и ставит роспись. Осталось передать. Граф вышел из своего поместья, надеясь отдать письмо, но он остановился и задумался. Куда посылать почтальона? Где сейчас Моцарт? У себя или у Сальери, а может уже давно снял новую комнату где-то в неизвестном месте. Об этом он не подумал и ему пришлось отложить свой поход. Злясь и проклиная мир он вернулся в поместье. *** Вечер. Закатное солнце давно село и небо затянуло осенней дымкой. Луна, словно пятно, виднелась на чёрном холсте ночи. Розенберг пробирался сквозь деревья и кусты сада поместья Сальери. Ненавистные кусты уже стали привычными для Орсини, ведь он с тех пор не раз ещё ходил подглядывать и подслушивать. Пусть это и считалось некультурным, но Франц уже давно не пытался соблюдать рамки приличия. Тем более тогда, когда оставался наедине с самим собой. Вот он добрался до места своего обзора и опять смотрел в то же самое окно. Опять весь сюжет начался сначала. Чай, фортепиано и наконец поцелуи. Розенберг настолько привык к этому зрелищу, что оно стало казаться ему заезженной пластинкой. Но в этот вечер всё почему-то было по иному. Он, Франц, готовый своим письмом, которое прижимал сейчас к груди, разрушить жизнь как Вольфгангу, так и безмерно любившему его Сальери. Если до этого Розенберг хотел сделать это как раз таки для того, чтобы спасти Антонио и народ от его гениальной и одновременно безумной, неправильной музыки, то сейчас он понимал, что скорее разрушит жизнь Антонио. И оставалось только гадать: сможет ли он восстановиться после его смерти? Но однако думать об этом было поздно. Письмо написано, печати проставлены, яд куплен. Свет в окне потускнел. Вероятно Антонио потушил несколько свечей. Теперь они целовались в полутьме. Розенберг видел только их силуэты, которые стояли очень близко. Во время предполагаемого поцелуя у Орсини в груди что-то кольнуло. Зависть, ревность или просто раздражение? Франц не стал об этом задумываться. Медленным шагом он осторожно подошёл к двери поместья, решаясь наконец осуществить задуманное и не желая больше смотреть на, по его мнению, "телячьи нежности". Руки дрожали. "Ещё можно передумать" - мелькнуло в голове Орсини. Но он отогнал эти мысли. Дальнейшие действия были словно в тумане. Розенберг просовывает под дверь письмо, три раза стучит и отходит в темноту. Старая служанка отворяет дверь, чтобы посмотреть кто это прислал. Она никого не находит и зовёт "синьора Сальери". Тот, конечно, озадаченно покачает головой, увидев имя Моцарта на конверте, позовёт его. А он, конечно, улыбнётся, заверит Сальери, что всё в порядке и примет приглашение. А завтра Антонио, конечно, предъявит ему претензии, будет недоволен и обеспокоен за своего голубоглазого мальчишку. Но это будет только завтра. Только завтра. Сегодня Франц в сомнениях шёл к своему вроде другу, который вроде должен помочь. На самом деле у Розенберга давно уже не было настоящих друзей и он никого не любил. Франц просто хотел напиться с кем-то, кто его в этой идеи поддержит. *** Утро. Солнце уже вставало и встречало мир в холодном рассвете. Моцарт поёжился в постели от холода. Продрав глаза он заметил, что Антонио не спит, а лишь безмолвно смотрит в потолок. Вольфганг, казалось не замечая его странного настроения, подвигается ближе и кладёт руку на оголённую грудь маэстро. Амадей сладко улыбается, заметив замешательство Сальери. -Доброе утро! - поздоровался Вольфганг. -Доброе. Я не заметил, как ты проснулся. - рассеянно проговорил итальянец. Амадей ничего на это не ответил и, зевнув, потянулся. Сальери сел на кровати и уставился в окно. Небо потихоньку затягивало серыми тучами. -Антонио, куда ты? Не уходи. - буркнул Амадей. Он прополз по кровати и сел рядом с Сальери. Вольф взял его руки в свои и крепко сжал. -Антонио, я так люблю тебя. Ты даже подумать не можешь. Я очень хочу, чтобы ты всегда был рядом. Я не хочу отпускать тебя. Никогда-никогда. Почему мы не можем просто остаться здесь навечно? Амадей обнял Сальери, крепко прижимая к себе. Он полностью подтверждал свои слова о том, что не хочет его отпускать. Сальери ещё больше обеспокоила речь Моцарта. Он говорил так, будто они видятся в последний раз, а после кто-то из них уйдёт в долгий и возможно безвозвратный путь. -Как ты себя чувствуешь, Вольфганг? - озабоченно спросил Антонио и дотронуться до его лба, тем самым высвобождаясь из объятий. -Почему ты всё время беспокоишься о здоровье телесном? Но тебе ли не знать, Антонио, что помимо телесных болезней, есть болезни более глубокие – душевные. - с некой грустью подметил Амадей, что ещё больше заставило Сальери волноваться. Однако на его слова маэстро ничего не ответил. Он нежно провёл по волосам Моцарта. Такие светлые, мягкие, любимые. Сальери тихо вдохнул их запах. -Всё будет хорошо. - сказал наконец Антонио - Я приду к тебе на репетицию, а вечером мы снова увидимся. Мы расстаёмся не так уж надолго. Всего лишь на несколько часов. -Без тебя даже секунда – вечность. - ответил Вольфганг и, отпрянув от Антонио, с головой зарылся в одеяло. Антонио лишь улыбнулся ему и аккуратно провёл несколькими пальцами по выглядывавшим из под одеяла волосам. -Мой милый Вольфганг... - прошептал он. *** Весь день Антонио был рассеян и встревожен. Вольфганг выкраивал каждую свободную минутку чтобы подбежать, обнять его со спины, поцеловать в макушку и убежать. Но даже эти короткие, светлые мгновения не могли даже чуть-чуть прикрыть тоску Сальери. "Всё таки у Антонио отличная интуиция" - подумал Розенберг скрестив руки на груди.