Где твои крылья?

Вечер. Над Веной опять зажглись мелкие точки, называемые звёздами. Орсини-Розенберг уже сидел в трактире, за накрытым столом и дождался Моцарта. Сердце то замирало, то продолжало бешено биться от предвкушения этого вечера, а яд в кармане камзола не давал покоя. Вольфганг как всегда опаздывал, чего и требовалось ожидать. Розенбергу это не нравилось. Хотя в принципе ему в Моцарте не нравилось всё. Настукивая что-то по столу он стал смотреть в окно и пересчитывать звёзды, которые тоже вскоре начали его раздражать. *** Амадей поспешно собирался и мотался туда сюда по дому, одновременно натягивая камзол, сворачивая письмо с приглашением и некоторые ноты. На него понуро глядел Антонио, скрестив руки и опёршись плечом о стену. -Зачем ты собираешь ноты? Я не думаю, что Розенбергу нравиться музыка. -Да брось. Он же директор театра! Ему должна нравиться музыка! Просто обязана! Сальери хмыкнул, в который раз удивляясь доверчивости и наивности Моцарта. Но всё таки в груди что-то не давало покоя, а в голове звенел маленький колокольчик, который так и кричал:"Нет! Не пускай! Останови!" Антонио пытался отогнать эти мысли, но никак не мог. И на пороге, когда Вольфганг уже готов был выскочить за дверь, Сальери схватил его за запястье и заглядывая в глаза спросил: -Вольфганг, милый. Давай ты откажешься от приглашения? У меня очень нехорошее предчувствие. -Антонио, ты что, ревнуешь? - усмехнулся Амадей - Если это так, то я тебя уверяю, что Розенберг мне не интересен как пара и я люблю только тебя. В подтверждение своим словам он поцеловал Сальери в щёку. Но тот не унимался. -Да нет же. Не из-за этого. Такое чувство, будто с тобой что-то плохое случиться. Ну не ходи, ну пожалуйста. Моцарта удивило, что Антонио так просит, но он не придал этому особого значения. -Ну твоё предчувствие может и подвести. Что плохого в Розенберге? Вдруг он таким способом хочет укрепить отношения между нами. К тому же он твой друг. А друзья моих друзей – мои друзья. Не будь таким мрачным. Я вернусь целым и невредимым, обещаю! Антонио хотел ещё что-то сказать, возразить. То, что он всё равно не хочет отпускать. То, что Розенберг ему никакой не друг и много чего ещё. Но искренность этого голубоглазого, доверчивого мальчишки сводит с ума и с завязанными глазами заставляет делать выбор. Вот и он, Сальери, повёлся. Вместо всех слов, что так и рвались вылететь с языка он подошел к Моцарту и крепко обнял. Положил голову на плечо, рукой провёл по пряди волос... -Я тоже тебя люблю, Антони-и, но давай позже, я и так опаздываю. - сказал Амадей через какое-то время. Сальери молча расцепил объятия и тихо сказал:"Я буду ждать", а затем развернулся и пошёл в сторону гостиной. Но вдруг Моцарт подлетел к нему, обнял со спины и поцеловал в затылок. Когда итальянец обернулся, то увидел только ярко-красный камзол, пропадающий за закрывающейся дверью. *** Розенберг расплылся в злорадной ухмылке, когда растрёпанный и запыхавшийся Моцарт в режущем глаз камзоле наконец явился. -Добрый вечер, дорогой Моцарт. Вы опоздали на четверть часа. -Простите, герр Розенберг. Орсини не обратил внимание на его извинения и жестом предложил сесть. Наливая вино он краем глаза заметил, как Моцарт уложил на стул рядом с собой какие-то ноты. Неужели он собрался что-то сочинять сейчас? Или ещё хуже: что-нибудь играть для Франца, наивно полагая, что он неравнодушен к музыке. Но вот они начали ужинать. Сначала молча, лишь кидая друг другу глупые просьбы по типу передать соли. Но когда они опрокинули бокал три раза с самыми несуразными тостами, то у обоих развязался язык. -Скажите, дорогой Моцарт, - начал Франц - почему вы решили писать свою оперу именно на немецком? Ведь все знают, что оперы на итальянском самые лучшие. -Потому что я считаю не справедливым, что ценят только итальянский язык. Я хочу доказать всему миру, что на моём родном немецком тоже можно написать замечательную оперу. -Но вы же ничего не добьётесь! - возразил Орсини. -Я уже почти добился. Я её написал и собрал хор и оркестр. Осталось только добиться сцены и я смогу всё. И Сальери мне обязательно поможет с этим. - Вольфганг, нетрезвым взглядом, гордо посмотрел на Розенберга и вытянул ноги. -А почему это, собственно, Сальери захочет вам помогать? - спросил Орсини, будто не зная ответа. -А вот потому. - улыбнулся Моцарт. -Ну и ладно. Можете не говорить. Я прекрасно знаю, что вы отуманили разум маэстро и крутите с ним романы. - будто обиделся Франц. -А откуда? - округлил глаза Вольфганг, а затем добавил: - И ничего мы с ним не крутим и никого я не туманил. У нас всё по любви и Антонио мне обязательно во всём поможет. Он любит меня! -Ага, конечно. Он только вид делает. Поиграется и бросит. Помяните мои слова, Моцарт. -С чего вы взяли? -Да так, знаю. Орсини отпил немного из своего бокала и прикрыл глаза. Алкоголь и этот дрянной мальчишка позволил старым ранам вновь вскрыться и начать заново истекать кровью. Перед глазами поплыли видения. Он, молодой Франц, целуется за углом с Сальери. В следующей сцене дарит ему красные розы, которые скрипач так любил. Дальше Антонио лежит на коленях Розенберга и тот перебирает его тёмные пряди... А в следующей сцене видно, как Сальери кричит на него, хлопает дверью и уходит, кажется навсегда, оставляя Розенберга на едине с собой. Франц останавливается, с силой заставляет себя открыть глаза и посмотреть на пьяного Моцарта. Он не хотел видеть, что было дальше, потому что он знал, что будет дальше. Помнил, и помнил слишком хорошо, чтобы забыть. Моцарт же посмотрел на Орсини в ответ и расплылся в улыбке. Икнул и весело заговорил: -Франц, что-то вы погрустнели. Хотите я сыграю вам мою.. Музыку? - прерывался он почти через слово. -Я ненавижу музыку. - признался Розенберг и выпил ещё вина. -А я всё равно сыграю. Вольфганг хмыкнул, взял ноты и направился к старенькому фортепиано, которое стояло в углу комнаты и давно покрылось пылью. -Музыка из моей "Волшебной флейты". - провозгласил он и пальцы побежали по клавиатуре. Странно, но даже в нетрезвом уме его пальцы были резвые и нажимали туда, куда следует. По комнате понеслась весёлая, летящая музыка. Как раз в стиле Моцарта. Как раз такую, какой её привыкли видеть все. Розенберг стал невольно слушать оперу. Он вспомнил, как много лет назад в этом трактире они познакомились с Сальери. Тот был пьян и грустен, а Франц смог его утешить и развеселить. Так они подружились. Эта музыка была похожа на день их знакомства... Пальцы Моцарта бегали по клавиатуре, а Орсини всё накрывало воспоминаниями. Наконец Амадей закончил. -Ну как? - спросил он, нахально улыбаясь. -Это прекрасно. - задумчиво ответил Франц и не соврал. -А я говорил. - Моцарт сел обратно за стол и начал рассказывать, как долго писал её и как старался. Он артистично жестикулировал руками, улыбался, злился, грустил и переживал заново ещё много каких чувств во время своего рассказа. По началу Розенберг увлечённо слушал, но потом вспомнил, для чего вообще всё это затеял. Вольфганг отвернулся к окну, показывая на красоту звёзд, а Орсини потянулся к его бокалу. Рука дрогнула, опорожняя содержимое пузырька с ядом. Теперь вино было отравлено. Моцарт повернулся обратно, продолжая что-то говорить. -Давайте выпьем, дорогой Моцарт, за ваше творчество! Вы отлично потрудились! - провозгласил Франц, ядовито улыбаясь. Вольфганг поднял бокал, они чокнулись и выпили до дна. "Вот и всё." - подумал Орсини, снова начиная слушать несмолкаемую болтовню Моцарта. Целый вечер они сидели и упивались алкоголем. Вольфганг был настолько пьян, что почти засыпал. Голова упала на лежащие на столе руки. Орсини, не менее пьяный, но всё ещё сохраняя более менее трезвый рассудок, начал собираться домой. Вольфганг поднял голову и заговорил. Его речь была почти несвязная и кое-как разбираемая. -Знайте, Франц, я считал вас странным. Но сегодня - Моцарт икнул - вы открылись мне в другом свете. Спасибо за приятный вечер. Я могу считать вас своим.. другом? При этих словах у Франца слегка стиснулось сердце. "Он такой доверчивый" - подумалось ему. -Конечно, можете. - спустя время хмуро ответил Розенберг. -Вот и славно. - зевнул Вольфганг и вновь положил голову на руки. Кажется, он заснул. Франц встряхнул его, на что получил недовольные ругательства. Директор театра помог в край пьяному музыканту добраться до уже несколько часов ждавшей его повозки. Убедившись, что Моцарт сел, Розенберг наконец зашагал домой. *** Антонио не спал. Он всё ещё ждал, пока вернётся Моцарт. Смотря на огонь Сальери глубоко задумался, но беспокойные пальцы, барабанившие незнакомую мелодию по подлокотнику, выдавали его волнение. Вдруг в передней послышался шум. Маэстро рванул туда. В дверь ввалился Моцарт и начал неуклюже стягивать с себя камзол. Тут он обратил внимание на беспокойное лицо Сальери и глупо улыбнулся: -О, Тони-и-и! Приветик. - он икнул. "Пьяный" - брезгливо подумал Антонио. -Не называй меня так. - холодно сказал итальянец. -О, какие мы грубые. - нахмурился Моцарт. -Вольфганг, ты пьяный? - беспокоился Сальери. -Я так.. немножко. - он опять икнул. -Так, раздевайся. Тебя надо вымыть и уложить спать. -Я всё сам. - замахнулся рукой Моцарт и пошатнулся. А если бы не Сальери, упал бы. -Не спорь. Вскоре маэстро, несмотря на все протесты Амадея, искупал его и пошёл укладывать спать. Пока они шли до постели Вольфганг то и дело пошатывался. А ещё Антонио заметил, что он сильно побледнел. -Антони, мне плохо. - сказал он вдруг и остановился. Моцарт смотрел вдаль. -Вольфганг, что случилось? - беспокойно затараторил маэстро. - Тошнит? Это всё алкоголь, я знал, что не надо было тебя отпускать... -Нет. - Моцарт вскинул руку в верх, всё так же смотря невидящим взором в одну точку. - Я вижу чёрного ангела. -Какого ещё ангела, Вольф?! - Сальери не на шутку испугался. -Он пришёл за мной. Внезапно Моцарт испуганными глазами уставился на Сальери. -Он потерял одно крыло почему-то. Антонио, пожалуйста, позаботься о моём реквиеме! -Вольфганг, ты сам о нём позаботишься, дорогой. Ты просто устал сегодня и.. -Нет. Прощай, Тони, я люблю... Моцарт не договорил, он пошатнулся и упал на пол. Антонио подбежал к нему сел на колени и начал приводить в чувства, но ужаснулся, не почувствовав пульса. -Вольфганг, очнись пожалуйста. - умолял Сальери. По щекам градом катились слёзы. Он не знал, сколько успел так просидеть, над его, уже успевшим похолодеть, телом. Но вдруг послышался скрип пола и из тени, освещаемый лишь светом полной луны, вышел Франц.