Гадюка

      На Кашару Дарьян попал тупым, как пробка, но глупость его проистекала не из природной неспособности усваивать новое. Времена на Обетованной были дремучие. Немного знаний перехватывала элита, парни в основном. Семья Дарьяна к элите совсем не относилась. Его отец служил охранником на ярмарке в их селении. Город стоял на большой реке, и торговцы у них не переводились, особенно в сезон. Еще отец ходил в походы в дружине местного князька. Им везло, отец возвращался, привозил деньги, одежду, обувь, оружие и украшения, от последних иногда только обломанный кусок, его часть добычи. Их хозяйство считалось крепким среди середнячков.       В шестилетнем возрасте Дарьяна подозвала к себе красивая, полная и молодая горожанка. Он от нечего делать шлялся не присмотренный между торговыми рядами, ему разрешали, не девочка, не позарятся. К мужчине бы Дарьян не подошел, а к сдобной, белой, добротно одетой хозяйке двинулся без лишних вопросов. С такой рядом постоять и поглядеть, уже за счастье. Горожанка сунула ему в руки берестяной кулек с лущеными орехами, калеными в меду. Как у нее в пальцах мелькнула странная серебристая штука, отдаленно напоминающая веретенце, с острым концом и кратко ткнула его в ту же руку, которой за лакомством потянулся, он заметил разве краем глаза. У Дарьяна полно старших братьев и сестер, младших тоже хватало, насчет еды он приобрел четкие правила. Отстоять кусок ему силенок не хватало, поэтому полагалось есть, не сходя с места, быстро и не отвлекаясь. Так он и поступил. Когда доел орехи, яркий платок угостившей селянки едва виднелся на краю зримого поля, потом совсем потонул в толпе. За сладостью редкого угощения, про укол Дарьян не вспомнил, даже на ранку не посмотрел, довольно облизнулся и пошел по своим делам. Через день его свалила страшная хворь и воспоминание о встретившейся женщине, орехах и серебристой штуке исчезли в мареве лихорадки навсегда.       Дарьян выжил чудом, при полном отсутствии медицинской помощи, сестры и мать его выхаживали, не бросили. Дальше рос нормально, как все. Казалось, беда миновала, но с тринадцати, по зиме, его сваливала падучая, била по нескольку дней. В бреду Дарьяна терзали непонятные, недооформленные желания и мокла задница. Про задницу он, допустим, среди родных не распространялся, однако имея такой недостаток, в ученики к ремесленникам или в дружину не годился. В остальное время Дарьян слабости не выказывал, без труда выполнял мужские работы по дому, дрался с братьями на палках. Ловил на себе хмурый взгляд отца и тяжко вздыхал. Он-то чем виноват? Ничуть не удивился, тому, что в пятнадцать отец отдал его странствующим монахам в услужение, за него денег дали, много, на двух коров хватило.       В монастыре Дарьян учился ломающим язык словесам, часто получая за неумение, впрочем, не чаще других. Целых три года продолжалось его учение. Обидевшись на очередные побои, Дарьян подумывал сбежать, но слишком хорошо в монастыре кормили, он впервые в жизни бока и щеки наел, оставаясь стройным и жилистым. Другое обстоятельство тоже играло роль, не только он, все воспитанники в монастыре страдали от той же зимней хвори, и никто друг над другом не смеялся, тяжелыми взглядами не одаривал. Вообще не упоминали. Первый питомник на Обетованной сильно отличался от последующих, ничего еще их воспитатели не знали, учебных программ не составили.       В восемнадцать Дарьян представлял собой типичного для его мест, рыжеволосого отрока, давным-давно взрослого, сероглазого, высокого, мускулистого, поскольку большую часть дня, несмотря на зубреж зубодробильных текстов, он проводил на воздухе, выполняя работу, без которой жить нормально невозможно. Таскал воду, рубил дрова, молол зерно в жерновах, возделывал землю, кормил скотину, воровал свежие краюхи хлеба и гогоча убегал от толстого повара, гнавшегося за ним с половником на длинной деревянной ручке. Читать и писать он не умел, настоящей бумажной книги ни разу не видел, считать выучился много до двадцати, что сильно превышало его потребности, ведь больше двух серебряных монет он в руках не держал и те были отцовские с особо удачного похода.       Едва послушникам исполнялось восемнадцать, монахи начинали брать их с собой в странствия, чего застоявшийся Дарьян ждал с нетерпением. Сбылось, в пути он сопровождал двух монахов, разводил костер вечерами, готовил еду, следил за одеждой и выполнял множество других поручений. Однажды в лесу они попали под сильный ливень. Дарьян предлагал спрятаться под деревьями, еще веток обещал наломать, дополнительно прикрыться. Монахи не слушали, один помладше буркнул, что неподалеку пещера есть, пока искали, промокли насквозь. Вглубь пещеры, то есть в жуткую темень Дарьян не подумал бы сунуться, но у старшего монаха в руках затеплился яркий небесный свет, и они пошли дальше и дальше от входа. Зачарованный светом парень не подумал ни про что спрашивать, вышли в большую каменную комнату, потолок терялся в вышине, посредине в полу прорублено прямоугольное отверстие. Дарьян оказался ближе к нему, чем другие, опомниться не успел, как его туда столкнули.       Думал упадет, нет, остался на ногах. Монахов рядом не было, зато оказались людки в богатых одеждах, схватили его и потащили за собой. Дарьян сопротивляться и бить их побоялся, только оглядывался вокруг шалым взглядом. Что-то не так с воздухом, слишком сладкий, тягучий, словно мед, постепенно заполняющий легкие. Его мыли и переодевали, снова вели, и он впервые предстал перед черным. Дарьян исходил исключительно из собственного мировоззрения, сформированного страшными сказками, байками, верованиями и прочим, рассказанным стариками длинными зимними ночами под слабым светом лучины. Парень с полным основанием решил, что помер и попал в подземный мир, прямиком к демонам. Сделанные выводы еще подтверждались, что у него кружилась голова, сам он словно пьяный и при виде демона вблизи, его охватила похоть. Церемониться с Дарьяном не стали, черный потащил его за собой, посадил в короб без лошадей, но они перебрались на нем в другое место.       Там, сидя у ног черного Гатто, в практически невменяемом состоянии, Дарьян впервые увидел Мазози, страшного и хищного, дерущегося не на жизнь, а на смерть. Дарьян прикипел к желтому Мазози взглядом, вздрагивал от каждого нового приема и рыка, второй борец остался незамеченным. Буйное поведение Гатто и его крики лала беспокоили, но слов он почти не разбирал, кашарский давался ему в монастыре с трудом, тем более не относил крики на свой счет. Страшный желтый поборол соперника и Дарьяна потащили прямо к нему на арену, вообще не замечая его жалкой попытки остаться подальше от Мазози.       Страхи Дарьяна вполне оправдались - желтый схватил его. Что дальше было вспоминать стыдно. Демон почти откусил ему голову, задница вымокла в самое неподходящее время, и демон засадил ему член куда вообще не положено. Позже, закутанный в огромное покрывало, прямо с головой, путешествуя в тряской повозке, Дарьян лежал, свернувшись в клубок под тяжелой рукой сотворившего с ним непотребство воина. Насчет собственной смерти он передумал, не может мертвому хотеться есть, до ветру и раны бы не саднили. Получается в подземный мир его затащили заживо. По поводу демонов Дарьян долго сохранял теорию и насовсем с ней не расстался, впоследствии используя в качестве шутки. Пока же, в таксаре, с него не слишком нежно содрали край одеяла, прикрывающий голову, зацепив и, скорее всего, по неосторожности вырвав клок волос с макушки и насильно посадили на задницу. Парень поморщился, измученную задницу прострелило болью, отозвавшейся в пояснице.       - Эй, мальчишка, - низким голосом, требовательно позвал желтый. – Жрать хочешь?       Парню пришлось подумать, переварить сказанное, перевести про себя. Отдельные слова он понимал, краткие фразы тоже давались, но требовалась пауза. Он наверстает, потому что жизненно необходимо. Парень напрягся и выдал на раксашском:       - Да и пить еще дай, - никакой почтительности он не проявлял в помине, первый питомник давал пропитание и наделял начальным знанием языка, больше не делал ничего.       Раксаш схватил его за лицо, поворачивая к себе и наградил тяжелым, приказывающим повиноваться взглядом, давил, пока не заставил Дарьяна опустить глаза. Сердце у парня заколотилось, он не улавливал алгоритмы поведения, снова испугался и только. Про еду и пересохшее от жажды горло мигом позабыл, постарался сгруппироваться и начал потихоньку отодвигаться в сторону от желтого. Мазози грозно зарычал, схватил и дернул к себе, удачно обнажилось плечо парня и раксаш немедля вонзил в него зубы, помечая до крови. Почему после основной метки лал не уяснил кому принадлежит? Ему было непонятно, но он поставит столько, сколько потребуется. Дарьян застонал, мало ему разодранной спины, вот еще. Уже сожрал бы, не надкусывал, один раз отмучиться. Заставлять его взять у себя из рук кусочек мяса пришлось насильно, добровольно лал не брал, сжался в комок, источающий запах страха, отчетливо слышный в феромоне и не шевелился. Мазози злился с каждой минутой больше, потом парень принюхался к еде и откусил первый раз, раксаша начало отпускать.       Сыровяленое мясо, пахнущее кроме плоти еще дымом и завернутое в горьковатый, но вкусный лист незнакомой травы, совсем не соленое, но не порченное. Дарьяну приходилось поработать челюстями, отделить от основного куска поменьше давалось нелегко, но он не привередничал, в его мире пища стоит на втором месте, после безопасности и долго свою позицию не потеряет. Посмотрев пару минут, как лал справляется, раксаш подал ему бутылку с чистой водой. Дарьян выпил до последней капли, полностью уничтожив их запас на дорогу. Вода ему пришлась по вкусу. Впрочем, особо вариантов не было, до соков, молока, чая, газировки, вина и других вкусных напитков Кашаре далеко.       - Наелся? – гораздо мягче поинтересовался Мазози.       - Нет, - мрачно буркнул Дарьян, он не видел смысла врать, но его жадность до еды раксаша скорее умилила.       - До клана доедем, дам еще, - щедро обещал желтый патриарх, готовность делиться ему не очень свойственна, но чем не пожертвуешь ради нижнего. – Как тебя звать?       - Дарька, - не теряя мрачного расположения духа, выдал парень.       - Дарька, - в точности повторил Мазози, у раксашев исключительная память, они легко и навсегда запоминают новое.       - Дарьян, - поправился мальчишка, заволновавшись, что обидное прозвище прилипнет к нему навсегда по собственной вине.       - Первый раз ты не так сказал, - нахмурился Мазози.       Новоявленному лалу приходилось напрягать все знание малознакомого языка, чтобы справляться с нехитрым диалогом, он тщательно составлял предложения.       - Можно так и так, лучше Дарьян, больше подходит, - старательно объяснил он.       Раксаш кивнул и назвался сам, не забыв упомянуть статус, тогда его клан вовсе не числился первым первой сотни и этот пункт он благоразумно пропустил.       По приезде, Дарьян оказался перед огромным деревянным домом, похожим на княжеский кремль в его родном городе, только намного больше и не такой укрепленный. Дарьян мигом оказался в перекрестии заинтересованных взглядов. Близко к нему, вернее к его хозяину, никто не подходил, но смотрели безотрывно.       Единственному омеге среди толпы раксашев приходилось несладко. Его никто, кроме Мазози не трогал, но смотрели ведь, ходили за ним по пятам и пялились. Вскоре Дарьян начал себя каждодневно ощущать обрывком дерюжки на шнурке, который дергается и трепещет на виду у нескольких десятков лесных котов. Звери вроде умные и понимают, что прихлопни его когтистой лапой от него целой ниточки не останется, но смотреть не перестают. Раксаши обеспечивали ему тотальную безопасность, мало вмешиваясь в его дела, одним своим присутствием разгоняя с дороги Дарьяна возможные неприятности.       Парень мало что знал, зато умел выживать в спартанских условиях желтых, они не отличались от его обычной жизни. Быстро выяснил, что у заполучившего его желтого тяжелая рука и роль у него, как была у матери при его отце. Отношения примерно такие же, не нужно думать, что Дарьян не привык к насилию, его отец мягким нравом не отличался. Женщин и девок бил редко, обычно оплеухи раздавал, матери доставалось среди прочих. Сыновей вовсе не щадил, оказаться перекинутым через лавку без портков и хорошо получить тяжелым отцовским, пробитым по всей длине железными бляшками ремнем, мог каждый из сыновей и Дарьяну доставалось. Только вот желтый мужик намного сильнее его отца.       Им повезло и в особенной заботе юноша не нуждался, оказался достаточно смелым, чтобы передвигаться по дому и обеспечивать себе еду и тепло. Самое первое, что Дарьян сделал: попросил у Мазози нож для разделки добычи и прямо на его глазах раскроил из трофейного покрывала из дома черных себе четыре рубашки. Плотная, сложенная в несколько слоев и простеганная ткань его не подвела, рубашки получились теплые и добротные. Он шил перед огнем каждый вечер, вытягивая короткие нити из оставшегося обреза ткани и пользуясь кованной медной иглой, подарком матери на прощанье перед их расставанием. Иглу он всегда накалывал на ворот или пояс штанов с изнанки, приматывая ниткой и здесь не успел потерять, выхватил под носом у нерадивых рабов, когда переодевали у черного. Может летом рубашки оказались тяжеловаты, только с голым торсом под неусыпными взглядами раксашев ходить он отказывался, лучше на солнышке пожариться.       Мазози не умел заботиться о нижнем, внутренний зверь подсказывал ему таскать мясо с охоты, и как дальше быть они со зверем придумать не могли. Патриарх не мог сидеть на одном месте и размышлять в тишине, проблемы его не кончились, клан требовал постоянных забот и участия. Бывало, Мазози не видел своего меченого по неделе напролет. Парень будто-то бы в нем не нуждался, навстречу к нему не бежал. О постельных делах они тоже ни словом не перемолвились. Мазози заваливал пацана, стоило представиться подходящему случаю. Лал не сопротивлялся, не говорил хорошо ему или плохо, кончал, желтый не выпускал его из рук без оргазма, частенько приходилось домучивать после своего удовольствия. Никак не отзывался на его действия, не льнул в ответ, не жаловался на боль, не просил медленнее или быстрее. Парень вообще ничего не просил. И первый к нему не ластился.       Еще мальчишка никогда не заговаривал с ним про побои. Не плакал, не умолял остановиться. Быстро осматривал поврежденное место и вел себя, будто ничего не случилось, скрывал синяки и ссадины под скудной одеждой и вообще не обращал внимания. Примерно на час между ними сохранялось напряжение, полностью обусловленное боязнью лала получить еще, проходило и забывалось. Долго, несколько месяцев, до самого начала зимы, Мазози не понимал, что творит.       Осенью охота самая богатая, патриарх вовсе бы не возвращался домой, если бы не омега. Застал его в своей комнате, перед лалом на тарелке лежала горсть морозных ягод крупных, сморщенных, ярко-фиолетовых. Сделал подношение один из тайных поклонников Дарьяна. Он не знал кто и что брать у чужого раксаша еду нельзя тоже не знал. Лакомство оказалось редким, приторно сладким и потрясающе вкусным, хотелось растянуть на подольше.       Увидев ягоды, Мазози озверел, прыжком через всю комнату добрался до стола, выкинул ягоды вместе с тарелкой в разожжённый камин. Вскочившего на ноги Дарьяна наградил увесистой пощечиной. Мазози абсолютно уверен, что бил не сильно, он его с самого первого дня жалел, едва ли в четверть силы хоть раз стукнул. Только от его слабого удара лал опрокинулся на пол, в довесок по инерции крепко приложившись головой об пол с глухим отчетливым стуком. Молча, парень при избиении никогда не кричал. У желтого раксаша сердце оборвалось. Словно прозрев, он смотрел, как лал поднимается на ноги, получилось не сразу. Раньше вскакивал, будто еще не придуманная смешная и жалкая кукла-неваляшка. Теперь гораздо медленнее, словно старичок, оберегающий больные мышцы и кости. На ногах его шатнуло, Дарьян встряхнул головой, разгоняя туман перед глазами и тут же пожалел, несчастная башка отозвалась тягучей болью. Мазози тяжело опустился на стул, недавно освобожденный лалом, и приказал:       - Подойди ко мне.       Лал судорожно сглотнул, но двинулся вперед, ему некуда деться, не прямо сейчас, а в общем смысле. Без желтого раксаша он в этом мире пропадет. Выжить не получится. Дарьян отличался сильным и стойким жизнелюбием, умирать еще не согласен. К счастью, бить его дальше не стали, желтый патриарх обхватил его за талию, заодно прижав обе его руки к туловищу и осторожно ощупал голову. Чутье раксаша не подвело, пальцы окрасились кровью, рассек кожу за виском, под волосами. Сведя брови к переносице, раксаш поднялся пошарил на полке и достал большую чашку, наполненную вязкой черной субстанцией. Дарьяну она напоминала доведенную до кипения смолу, которой в его местах смазывали паклю и втыкали ее между бревен, чтобы зимой в щели не дуло.       - Послушай, оно так заживет, - запротестовал лал, его никто не слушал, свежую рану от черной гадости жгло нещадно.       Раксаш посадил его к себе на колени и неожиданно погладил по голове. Дарьян замер, тараща глаза прямо перед собой, небывалый случай ласки. Впрочем, закончилась она быстро, раксаш начал его раздевать, снял скудную одежку и поставил перед собой на пол.       - Кто тебе ягоды дал? – начал Мазози, осматривая парня с ног до головы, не пропуская ни сантиметра кожи, он должен запомнить навсегда и понять.       - Они на столе в общем зале лежали, я подумал, что мне, - честно признался Дарьян, предполагая, что его обвинят в воровстве, в принципе обвинение будет вполне справедливым, ему они точно не принадлежали.       - Они были тебе, - подтвердил Мазози, продолжая свой осмотр. – Но брать еду не от меня нельзя, Дарьян.       - Я не знал, - пожал плечами парень.       Вот тебе еще щелчок по носу альфа. За что наказываешь? За правила, которым омега не обучен? В данный момент весь Дарьян целиком представлял собой немой упрек Мазози. Плечи и основание шеи сплошь покрыты кровавыми укусами разной степени свежести, самым старым оказалась метка, не самая щадящая из возможных. Он в ссадинах и синяках, кости чудом не переломаны, хромал, кстати, после очередной разборки, две недели назад перестал. Похудел. Хорошо же твое владение раксаш, горько похвалил себя Мазози и прижал лала ближе, уткнулся ему носом в макушку.       Через пару недель, ночью, у костра, завершив очередную охоту, последнюю на осенний сезон, желтый раксаш долго рассматривал свою рабочую плеть. Вертел так и эдак. Не подходит, каждому ясно. Провел четыре дня в мастерской, изготовил совершенно другую. Черную, гладкую, глянцевую, словно маслом обмазанную, длиной ровнехонько раксашу от кончика среднего пальца до локтя. Деревянная рукоять полностью зашита в кожу и не шире его ладони поперек, хвост гибкий, но упругий, подается с трудом, толстый и тяжелый. Как раз его меченому в пору. Отнес игрушку к ним в спальню и официально объявил, что, если лал не будет себя вести хорошо, ею получит. Дарьян отнесся к нововведению без восторга, но косился, любопытная штука, имеет к нему самое непосредственное отношение и неожиданно она оказалась красивой.       Следующим занятием Мазози выбрал долгую прогулку на кальясе в горы. Верховое животное пришлось оставить у подножия крутых, но не слишком высоких скал, именно на их откосах росли кусты морозных ягод. Зависая задницей на значительной высоте, Мазози матерился под нос на чем свет стоит, самыми страшными раксашскими ругательствами, среди них в основном фигурировали «травоядные», «скот» и «стадо», а также различные способы совокупления с ними и между ними. Собирательство никогда не относилось к достойному делу, в основном несовершеннолетние промышляли. Набрал доверху кожаное ведро средней величины. Усилия оправдались с лихвой, лал обрадовался, вцепился в тару обеими руками. Впервые улыбнулся ему и глядя прямо в глаза прошептал:       - Спасибо.       У раксашев улыбка означает вызов, но почему-то на лице лала она такой не показалась. Может быть, потому что сопровождалась ментальной волной радости и удовольствия, целой смеси положительных эмоций, желтый их по одной не в силах разобрать, его просто с ног до головы окатило нежным теплом.       - Ты их не старайся полностью съесть, - умиротворённо рассказывал он нижнему. – Они не испортятся, подсохнут только, разложи их на просушку на тряпице, чтобы между собой не слиплись. Сухие можно кипятком залить, остынут и будут не хуже.       - Ладно, - соглашался лал. – Я по сладкому соскучился, мед во сне снится.       - Мед? – переспросил раксаш. – Я попробую достать.       - Правда? – заглядывал в глаза парень, потом опомнился и зачастил. – Нет, не надо. Лучше зерна, я хлебушка испеку.       Зерно оказалось купить у зеленых проще простого. Хлеб раксашу не понравился, хотя с голодухи и без мяса сожрать можно. У него и его меченого начало налаживаться. У них оставалось много проблем, но при ближайшем рассмотрении они оказывались вполне решаемы. Дарьян сильно ошибся, демонстрируя свое умение шить, долгое время раксаш для него приобретал отрезы ткани, игнорируя готовую одежду. Парень совсем не белошвейка, и мучился, обшивая себя.       С тех пор много воды утекло и много охот миновало, удачных и не очень. Мазози перепланировал и перестроил дом. Дарьян завел птичник. Мазози удалось восстановить стаю раксов до приемлемого числа и у них появились первые дети. Дарьяна похитили двое зеленых купцов, приезжавших обновить торговые контракты. Изнасиловали его и умерли от когтей Мазози. Дарьян чуть не скончался от жуткой аллергии на чужое семя, но феромон обидчиков истаял, освобождая его. Они соединились воедино.       Мазози не думал о запечатлении, воспринимал, как старую сказку для маленьких котят. Он запечатлел Дарьяна с первого прикосновения, едва схватил его на руки там, на арене.