Гадюка

      Дарьян воспитывался иначе, чем Лиан, он твердо усвоил в детские годы, что мужчины не рожают, участвуют в производстве детей весьма отличным и более приятным способом, чем женщины. Даже современные питомники мало что могли сделать с глубоким пластом подсознания, хранящего в себе таинство деторождения, как следствие — в психологическом и эмоциональном смысле лалы переживали беременность и роды гораздо хуже лали. Морально сильный Дарьян вынашивал детей стоически, потом обращал на них нарочито мало внимания. Чисто практический подход к потомству старшего пола, повсеместно демонстрируемый раксашами, он все же повторить не мог, оставался более вовлеченным, ходил на них смотреть через обрешетку, огораживающую территорию раксов. Заметив, Мазози велел кормилицам приводить котят на чистый двор к определённому времени, чтобы Дарьян не простаивал там зря. Более тесного контакта Дарьяну не требовалось, во время первой беременности он холодел, представляя возню с беспомощными младенцами и само наличие кормилиц воспринял радостно. Подросшие же котятки с лихвой обладали разрушительной силой, и от них разумней держаться на расстоянии. Смерть троих сыновей из семерых, принял с глубокой печалью, но совсем иначе, чем более молодые поколения лалов. В его времена на Обетованной детская смертность никого не щадила, и травмировала остальных членов семьи мало, оставаясь слишком привычным развитием событий. По-настоящему он горевал по сыну, погибшему на дуэли за совершеннолетие, для него взрослых, переживших опасный детский возраст терять гораздо страшнее.       Мазози никогда ему не говорил, и Дарьян не спрашивал, но постепенно он дошел сам, что травмы, полученные в стычке за Шелли на пикнике, даром ему не обошлись. Вынашивать детей он больше не мог и, честно сказать, не сильно страдал об этом. Разве переживал за патриарха, которому нужны сильные и здоровые дети. Неожиданно залетевший Лиан — подарок, как не крути. Дарьян собирался устроить его максимально комфортным образом, позаботиться обо всем, конечно же, воспринимая комфорт через призму своего личного восприятия. К намеченному плану приступил с рвением.       Лиан не обманулся в ожиданиях и одновременно просчитался. Все было ужасно, но в совершенно другой плоскости, нежели он предполагал. Дарьян не стал выяснять с ним отношения, не демонстрировал ревности, не шипел на него и не пытался укусить, словно старшая самка в логове, заподозрившая, что ее самца уводит ушлая соперница.       Черноволосому наложнику было плохо, ударная волна феромона патриарха в гон словно впиталась в его внутренние органы, через дыхательные пути и кожу, теперь он нуждался в новой дозе постоянно. Личные комнаты раксаша давали ему частичку, но слишком мало, его трясло и ломало, сильные приступы страха он не испытывал, зато страх стал постоянным спутником, вообще не отпуская. Опасность чудилась буквально везде: в слишком темных комнатах и на открытых пространствах; в громких звуках и тихом шепоте; в пристальных взглядах; в поворотах головы в его сторону. Лиан прекрасно понимал, что надумывает, эмоциональная сфера его совсем расстроилась. Никогда он не чувствовал сходящую с ума омегу настолько отдельно от себя, прекрасно понимая, что она утащит его в омут безумия за собой, и использовал все свои возможности, известные техники и практики, рассуждения и логические выкладки, чтобы успокоить ее.       Ему никто не помогал. Дарьян преследовал его, не отдыхая ни днем, ни ночью. От него некуда спрятаться. Не отпустил его из кровати на сравнительно безопасный, по крайней мере знакомый диван перед камином. Кутал его в пледы и одеяла, как больного. Заставлял теплее одеваться, несмотря на конец весны. И без всяких прикрас, по-настоящему, истязал его едой, заставляя просиживать над тарелкой по часу, пока не впихивал в него на свой взгляд достаточное количество продуктов. Подобное насилие кормлением Лиан переживал впервые в жизни. В самые ранние годы еда числилась поощрением, потом в школе никто за ним особенно не следил, позволяя свободно формировать пищевые привычки, надо сказать весьма умеренные по любым стандартам.       За неполные восемь дней, когда Мазози боролся с пожарами в глубине лесных угодий, Лиан возненавидел Дарьяна со всем пылом своего расстроенного рассудка. Проявлять ненависть открыто, как, впрочем, остальные сильные чувства, ему не позволяла натура и остатки самосохранения. Поэтому он выбрал максимально отстраниться от фаворита, игнорировать его по мере возможности. Тело его костенело, становилось деревянным и неподатливым, стоило Дарьяну наброситься на него с очередными объятиями. Он неохотно разговаривал с рыжим наложником, отвечал односложно и отмалчивался везде, где только мог.       Надо отдать должное, фаворит перестал приставать к нему с сексуальным подтекстом, предлагая взамен обычную близость, свойственную стайным разумным, привыкшим жить в обществе друг друга и нуждающимся в ней. Лиан упорно не принимал. Ему становилось хуже. Его не рвало, но постоянно мутило, чаще всего по утрам, и тогда насильно проглоченная еда становилась невыносимым грузом для желудка. Спасало относительное одиночество веревочного сарая, и постепенно истончающиеся запасы чая, слабый настой немного снимал тошноту. В сарае от Дарьяна тоже нет спасения, разве на утро, потом фаворит заваливался туда со своими счетными книгами, и не отходил до самого вечера, периодически тыркая его новой порцией еды.       Не нужно думать, будто Дарьян оставался глух и слеп к состоянию черноволосого. Только ему казалось, что он недостаточно старается. До своих первых котят Дарьян многое сумел сделать в доме, обустроил быт, но до сегодняшнего уровня тогда еще было далеко. Он помнил, что ему все время хотелось согреться, он чуть ли в камин ногами не забирался, и постоянно тянуло поесть. Рыжий фаворит гордился нынешним столом в доме, в первую очередь выпечкой и овощами, молочными продуктами. Раньше он слюной обливался, вспоминая молоко, кусок хлеба с маслом, незрелый рассольный сыр, самые простые птичьи яйца. Благодаря его многолетним усилиям, неустанному труду, теперь в доме всего в избытке, Лиан может ни в чем себе не отказывать. Правда, не сказать, чтобы черноволосый, хрупкий и в последние дни холодно молчаливый наложник ценил домашнее изобилие. Дарьян понимал — мальчик жил при черных, там подавали редкие деликатесы. Но вряд ли они не могут себе позволить потратиться на беременного. Лиан не просил, на расспросы тоже не реагировал. В итоге Дарьян не только извел Лиана, сам извелся ничуть не меньше, начал плохо спать и нервничал, стоило Лиану оказаться вне его поля зрения.       За очередным завтраком суп Дарьян разливал лично. Вернув место рядом с патриархом, черноволосый автоматически пересел за стол рядом с фаворитом, не по своей воле, естественно. Лиану досталось на половину поварешки больше, чем остальным, Дарьян специально зачерпнул гущу, слив с края половника бульон.       — Ешь, — напористо велел своему глубоко несчастному второму, и развернулся перекинуться парой слов с Силом.       У всякого терпения есть конец. Лиан не находил в себе сил выдержать очередную экзекуцию. Он прикрыл веки, заслонив ими раек до середины, скрывая нехороший блеск в зрачках, прислонил пальцы в краю миски и медленно надавил на него. От начала до конца Дарьян не видел, но ему хватило зрелища понять, что Лиан специально опрокинул тарелку на пол, она перевернулась в воздухе, щедро расплескав содержимое, густыми каплями залившее округу. Наложник и не скрывал свой маленький бунт.       Достаточно заведенный последними днями Дарьян резко вскочил на ноги, свалив стул за собой, привлекая к ним ненужный интерес, на них и так смотрело слишком много лишних глаз. Фаворит испугался не обжегся ли и сильно разозлился. Лиан поднялся со своего стула следом, уставился на него тяжелым, немигающим взглядом, холодно принимая злость старшего мужчины.       Лиан совсем не умел драться, избегал физических столкновений до последнего и на удары не отвечал. Он мог бы ударить один раз, ему страстно хотелось сделать так сейчас, неважно, что прямо на глазах у всего гарема. Фаворит словно руками вычерпал когда-то безбрежное море его спокойствия, и виделся непереносимо назойливым мучителем, врагом.       Напротив, Дарьян дрался отменно, помогла его безбашенная, не слишком присмотренная юность в совсем небезопасном месте. Не помня себя, он замахнулся на невысокого, тонкого мальчишку, бесстрашно оспорившего его власть и упорно не понимающего добра. Сзади его за плечи обхватил Сил, крепко к нему прижимаясь и наговаривая на ухо.       — Не трогай его, не пачкайся. Ты что? Приди в себя, — Сил по уши увяз в самых темных делишках гарема, не дрогнув чинил расправу, преследовал непокорных, он бы не побрезговал изметелить Лиана до кровавых соплей. Однако Дарьян должен оставаться чистым и благородным, ему нельзя позволять совершать глупости, которые обязательно повредят его репутации, физическую расправу над беременным ему не забудут.       — Пусти, — рыкнул Дарьян, поведя плечами, первый запал прошел и высвободившись, он опустил руку, глазами продолжая сверлить Лиана. — А ты убирай. Чего смотришь?       Черноволосый танцор сам опомнился, прямые столкновения не входили в число его обычных приемов, всплеск адреналина помог совладать с постепенно овладевавшим им безумием. Он подчинился, отвел глаза, опустился на корточки, перевернул чудом уцелевшую тарелку донышком вниз и принялся собирать крупные куски гущи прямо голыми пальцами. Дарьян смотрел на парня у себя под ногами и морщился, наверняка еще горячо, сорвал с плеча ближайшего разносчика полотенце и бросил его на пол Лиану. Мальчишка не поднял головы, но полотенце взял, с ним пошло лучше, в конце как мог протер оставшееся жирное пятно и сложив испачканную тряпку в тарелку до кучи, поднялся, понес ее в сторону кухни. Дарьян вернулся за стол, стул ему уже успели поднять. Лиан в столовый зал ожидаемо не пришел.       Обычно Дарьян заявлялся в сарай после обеда, но сегодня пришел значительно раньше, он не мог позволить Лиану остаться голодным. Сбои в устаканившемся было распорядке доводили Лиана до черных точек перед глазами, невозможность подстроиться под мучительные сеансы присутствия фаворита раскачивали его и без того зачерпывающую бортами маленькую лодку благоразумия.       — Ты должен поесть, — твердил Дарьян, впервые после новости о беременности, не спеша схватить его и начать тискать совершенно невыносимым образом. — С собой можешь поступать, как хочешь, но никто не позволит тебе дурно обращаться с детьми патриарха.       Мнимая строгость и напускная холодность в ответ на неподдельную от Лиана помогали плохо. Оба они знали, что котята высосут его изнутри, воспользуются его костями и мясом, если потребуется, но уцелеют. Одного организма хватит на три месяца, чтобы вырастить новую жизнь, что дальше станет с лалом другой вопрос, не очень важный, на самом деле.       — Я не буду есть, — уперся окончательно черноволосый.       — Станешь делать, что я скажу, — не на шутку злился Дарьян.       — С чего бы? — оскалил мелкие зубки Лиан, переходя в открытую конфронтацию. — Ты мне не верхний, фаворит. Оставь меня в покое.       Аргументы у Дарьяна закончились, пришлось хватать и тащить за собой. Дарьян намного превосходит Лиана в физической силе, если совсем на землю лечь, запросто его на руках унесет. Лиан уже пожалел, что поругался с рыжим. Не об их отношениях, он положил наладонник на подзарядку высоко на подоконник, чтобы забрать нужно перетаскивать стул. Теперь взять его он не смог. Хотя демонстрировать Дарьяну привязанность к устройству тоже не вариант, однако наладонник Лиан без присмотра не бросал, всегда держал при себе. Неудачно сложилось, оставалось надеяться, что пронесет.       Обед еще не подавали, поэтому Дарьян заволок его прямо на кухню. Посадил за свободный кухонный стол, прямо перед собой. Лиану быстро накрыли полноценный банкет, выставив перед его носом все варианты блюд, имеющихся на кухне. Лиан зыркнул в лицо рыжему, обдав его колкой неприязнью и уставился на свои руки, сложенные на коленях. Примерно полчаса сидели молча.       — Я не устану, — начал тормошить его Дарьян. — Понадобится до ночи здесь будем, сам тянешь.       Лиан бы выстоял, но его тошнило не только от самой проглоченной еды, запахи съестного действовали похожим образом. К середине второго часа он начал склоняться к мысли снова разгромить принесенные блюда, переколотить их об каменный пол. Лиан без беснующейся омеги внутри ни за что бы про такое не подумал. Опасное, а главное бессмысленное занятие. Ему же не три года, впрочем, он и в три умел соблюдать приличия.       Кухня оживленное место, рабы и присматривающие за ними лалы сновали туда-сюда. Приносили ящики с продуктами, выносили отходы, от кастрюль, противней и сковородок вверх поднимался ароматный пар, сливаясь под потолком в чад, полностью вытяжка с ним не справлялась. Лиан поднял и повернул голову, втягивая привлекательный запах в легкие, движение вышло непроизвольным. Дарьян тут же уставился в заинтересовавшую его точку. Двое кухонных работников несли к обшитому металлом разделочному столу огромную освежеванную тушу зверя, похожего на оленя, голова и лапы заранее обрублены, кровь спущена, зрелище все равно оставалось достаточно кровавым и неприглядным для мирного домашнего лала.       — Мяса тебе пожарить? — ухватил шанс за хвост Дарьян. — Свежатина, только с охоты привезли.       — Можно не жарить, — проявил странную хищность Лиан, не ожидая от себя, живот подвело от почти позабытого чувства голода, рот наполнился слюной.       — Чуть-чуть на сильном огне подержим, иначе на пользу не пойдет, — кивал Дарьян на ходу, двигаясь в сторону туши.       Взял нож, проверив остроту на глазок, действуя отточено профессионально, скупыми точными движениями взрезал спину в нижней трети, добираясь через тонкий край до нежной вырезки. На самом деле несколько попортил тушу, стремясь быстрее выбрать самый нежный отруб и тот не целиком, напластал его поперечными полосами. У него заняло несколько минут, выдавая долгий опыт. Мясо пожарили по полминуты с каждой стороны. Лиан впился в него, стоило донести к нему, словно оголодавший дикий зверек. Поставленные рядом специи проигнорировал. К сожалению, надолго его рвения не хватило, три маленьких кусочка из пяти. Ему будто стало стыдно за собственную жадность. Стоило поблагодарить из шкуры выворачивающегося ради него Дарьяна, но Лиану себя не заставить.       — Я поел, — вместо этого буркнул он. — Теперь отпусти меня.       — Иди, — печально вздохнул Дарьян.       Удивленно моргнул, когда Лиан, прежде чем уйти, низко, но коротко ему поклонился, спина прямая, переломился только в поясе. И сбежал. Дарьян почувствовал усталость, постоянное напряжение точило его силы. Не навсегда же, утешал он себя мысленно, еще два с небольшим месяца и отмучаются.       Лиана не пронесло, интересно в какой момент жизни удача окончательно отвернулась от него. Он увидел следы чужого прибывания в сарае по мельчайшим деталям, заметным только его глазу. Скудная обстановка потревожена, предметы сдвинуты, иногда на долю миллиметра, веревки в корзинах неаккуратно переворошены. Чай найти не смогли, завязка на горловине мешочка затянута лишь на первый взгляд простым узлом, повторить ровно такой же мало кто сможет. А вот наладонника на подоконнике нет. Самая его ценная вещь и не в материальном смысле. Талисман, пронесенный сквозь многие дома и выручивший его на улице, верный спутник и утешитель в больнице. Ведь от него не будет никому пользы, наладонник надежно защищен, воспользоваться им не получится. Осознание потери навалилось на Лиана душной тяжестью. Ничего, пробовал он рассуждать, устройство не такое дорогое, он сможет купить подобный с легкостью, пусть придется потратить примерно треть от его сбережений. Он помнил большинство своих имен, паролей и номеров, используемых в сети наизусть. Но как же быть с хранящейся на наладоннике информацией? Его галерея фотографий, немногочисленные видеозаписи, редкие скрины переписок, дорогие сердцу мелочи, исчезли безвозвратно. Кого винить кроме себя? Не устрой он с утра скандал Дарьяну, спокойно остался бы в сарае до обеда, не пришлось бы каяться и сожалеть. Лиан рад сдержаться и терпеть фаворита, только теперь контроля над собой у него меньше с часу на час.       Во второй половине дня Лиан не исполнил ни одного заказа на веревки. На глаза наворачивались слезы, глаза блестели, но влага не проливалась, мысли снова и снова спотыкались на утрату, отвлечься не выходило. Ужин прошел как в тумане, он проглотил пару ложек непонятно чего, под настырными понуканиями от Дарьяна. Жаловаться фавориту он не подумал. Не имело смысла. Доносчиков нигде не любят, а гарем к нему и так не расположен, еще поисков по его инициативе не хватало. Тем более, вор скорее стремился навредить, чем получить выгоду, наверняка его устройство выброшено. Сам Лиан, приди ему в голову настолько безвкусный поступок, избавился бы от украденного немедленно.       Ближе к ночи у Лиана повторился приступ панической атаки. Ослабленное сознание поддалось панике легче, и за три минуты у Дарьяна на руках оказался постепенно синеющий наложник, не способный вдохнуть в грудь воздуха. Рыжий перепугался до смерти, схватил свой планшет, позвал врача и следом настучал сообщение Мазози. Медик прибыл раньше, он не очень стремился обслуживать наложников вне пределов своего кабинета, считая, что добраться до него они как-нибудь должны. Фавориту в доме повиновались, его статус стабильно высок, игнорировать нельзя. Прийти — пришел, помочь — не смог, стоял над свернувшимся в клубок на кровати Лианом, монотонно нудел упражнения, которые следует выполнить и удушье снимется. Воспринять и сделать их Лиан в нынешнем состоянии не способен.       Патриарх примчался спустя полчаса. Ворвался в личные комнаты, Дарьян не звал его по пустякам и заставил броситься на помощь немедленно. Лиан уже дышал и успел выпить воды, хотя на вопросы по-прежнему отзывался с паузами, оставаясь ненормально заторможенным. Окинув взглядом всю картину, Мазози не на шутку взбесился.       — Зачем ты меня позвал? — потребовал он сказать от Дарьяна, не видя перед собой ровным счетом никакой причины.       — Ему было очень плохо, я думал он умирает, — Но мертвым Лиан совсем не выглядел, разве бледным и зажатым, ровно таким он его оставил перед пожарами.       Следом Дарьян отхватил полновесную пощечину, гораздо легче самых ранних, голова мотнулась, тем менее парень далеко от того, чтобы валиться с ног и биться головой о предметы. Мазози схватил его за волосы на затылке, потянул вниз, заставляя опуститься перед собой на колени. Рыжий не сопротивлялся, угадав что от него хотят сам подогнул ноги, оставаясь с неудобно, даже болезненно запрокинутой головой.       — Ты совсем полоумный? — рычал нависнув над ним желтый патриарх, сверкая на него огнями желтых, переливающихся глаз. — Думаешь, чем я там занимаюсь? По траве катаюсь и за зверюшками бегаю? Истерику мальчишки не можешь сам успокоить?       — Прости, — признал вину Дарьян, приняв единственно возможное правильное решение. — Я не знал, что мне делать.       Никаких оправданий, претензий или пробы поссориться, не встретив сопротивления, патриарх начал успокаиваться. Процесс не скорый, от него разило гарью и гневом. В спальне нет ни одного разумного существа, которое не боялось его до дрожи. Медик влепился в стену, явно стремясь срастись с ней в одно целое. Лиан зажмурился и свернулся в клубок поменьше. Дарьян оставался перед ним коленопреклонённым с беззащитно обнаженной, выставленной на показ, защищенной лишь полосой ошейника шеей. Мазози глубоко вдохнул запах родного логова и разжал пальцы, для начала отпуская меченого.       Раб его вообще не заинтересовал. Оставался Лиан. Обращаться жестоко с беременными мало кто сможет. Мазози не слишком хорошо разбирался в их потребностях. С Дарьяном получалось будто само собой, его хотелось облизывать с ног до головы. Оставляя его одного, желтый раксаш начинал испытывать тревогу, успокаивался только снова заполучив его в руки. Мазози не обладал великолепно развитой ментальностью черных, тем не менее оставаясь довольно сильным ментально существом по сравнению с другими разумными. Он не обучен управлять феромоном, как черные вельможи, распускающие его словно павлиний хвост на все помещение, независимо от его площади или подбирающие прямо впритык к коже, по своей воле добавляющие к природному запаху агрессивные нотки, а иногда, напротив, влекущий, чувственный дурман. Мазози зол, час назад он охотничьим феромоном разворачивал животных, бегущих сдуру к берегу озера, где от пламени не укрыться. Для Лиана он не больше, чем жестокий, когтистый, зубастый тигр оказавшийся прямо перед ним. Омега нуждалась в его феромоне, как в наркотике и не признавала его защитником, на ней нет метки, он ей вообще никто.