Распутье

      Стоя у ворот школы, Хосок время от времени поглядывал на часы: вот-вот должны появиться младшие.       — Привет, хён, — раздался за спиной задорный голос Тэхёна. — Спасибо, что подождал. — Хосок тянет руку и забирает рюкзак. — Да нет, не стоит, там почти ничего нет, все учебники я оставляю в школе, а пара тетрадей — это ерунда, — забирает обратно свою ношу и забрасывает на плечо.       — А как же домашка?       — Отец подарил новый телефон, — сияет улыбкой младший, — я теперь фоткаю все упражнения. Только литературу таскать приходиться.       — Ясно, — понимающе, с теплотой отвечает Хосок, глядя в искрящиеся жизнью глаза Тэхёна.       — А чего стоим? На автобус же опоздаем, — непонимающе хлопает глазами Ким.       — Так брат ещё не пришёл.       Неподдельное удивление на лице младшего тут как тут. Они почти два месяца знакомы, Хосок уже не единожды был у него дома, знаком со всей его семьёй, даже с водителем, а о существовании у того брата Тэхён совсем не знал. Тэхён в принципе мало что знал о Хосоке. Он на протяжении всего его заточения дома приносил домашку и разбирал вместе с ним пройденный материал, эдакий репетитор на минималках. Папа договорился в школе, о такого рода занятиях, чтобы Тэхён сильно не отставал после длительного периода восстановления. Однако Хосок за всё это время ни разу не обмолвился о личном. Знал только, что отец его как проклятый работает в автомастерской, и на этом всё.       — Привет, хён, — очередное, но не такое радостное, раздалось за спиной.       — Привет, мелкий, — Хосок пытается потрепать брата по волосам, но тот с кошачьей проворностью уворачивается. — Это Тэхён, он на три года старше тебя, поздоровайся.       Мелкий с недоверием вглядывается в парня чуть выше себя и хмурит брови.       — Это тот, который заноза в заднице? — вопрошающе смотрит на брата, что в этот раз оказывается более удачливым, и подзатыльник прилетает точно в цель. — Ай!       — Что за выражения?! Где только понабрался, — ворчит старший.       — Прости, — язвит мелкий, — это тот, к которому ты таскаешься больше месяца и по вине которого я вечерами сижу один? — детское личико с невероятно большими глазами выражало откровенную неприязнь.       — Захлопнись, мелкий, — цедит сквозь зубы Хосок. — Это Чонгук, — обращается он к растерянному Тэхёну, — мой младший, — договаривает и, подталкивая мелочь вперёд, двигается к автобусной остановке.       В прибывшем автобусе Чонгук занимает самое дальнее свободное место, Тэхён с Хосоком садятся рядом впереди.       — Почему не сказал? — ковыряя ногтем мелкий заусенец на указательном пальце левой руки, спрашивает Тэхён. Он не смотрит на хёна, но почти сразу ощущает усилившийся аромат цитруса.       — Что есть брат?       — Что я заноза в заднице, — тихим голосом произнёс Тэхён.       — Вот же! — Чон было замахивается, чтобы отвесить подзатыльник и этому красноречивому паршивцу, но тот поднимает на него глаза, что блестят от скопившейся влаги, и рука сама собой опускается на голову младшего. Он мягко проводит по волосам, касается подбородка, слегка приподнимая, и смотрит с добрых полминуты прямо в глаза. — Это не так, — тихо начинает, — никакая ты не заноза. Ты тот, кто мне дорог.       На мгновение глаза опускаются на слегка приоткрытые от удивления губы младшего, замечая проскользнувший между ними розовый кончик языка, и сердце пропускает удар, а после как ненормальное начинается колотиться, норовя выпрыгнуть. Глаза пулей поднимаются обратно, ловят алые искорки в глазах напротив, и это бьёт похлеще тока — младший почувствовал его возбуждение, его желание. Более того, он, возможно, сам того до конца не осознавая, хочет того же.       — Сам не знаю почему, — Хосок отводит поспешно взгляд, — просто прими этот факт и больше не говори глупостей.       Он слышит, как напряжённо вздыхает Тэхён, но не смеет поворачиваться, лишь сильнее прикусывает кожу на внутренней стороне нижней губы, чувствуя, как та лопается, заполняя рот металлическим привкусом.       — А по поводу брата… ты не спрашивал, вот и не приходилось к слову, так-то я всегда говорил, что меня ждут дома, — после недолгой паузы говорит Хосок. — Хочешь, сегодня можем позаниматься у меня? — внезапно даже для самого себя предлагает. Им бы дистанцию продолжать держать, а он ещё больше к себе подпускает, намереваясь сделать его неотъемлемой частью своей жизни.       — Хочу! — тут же выпаливает Тэхён, мелко кивая. — Только папе позвоню, предупрежу, что буду позже.

***

      — Ух ты, хён! Я думал, что ты умный, но ты супер, нет — мегаумный! — восторгается Тэхён, разглядывая в комнате Хосока стену, увешанную грамотами первой, второй степени по различным школьным предметам, а также замечает медаль за второе место в соревнованиях по легкой атлетике среди школ Кванджу.       Хосок на это лишь ухмыляется.       — Можешь оставить свои вещи здесь. Пойдём, приготовлю чего-нибудь перекусить.       — Так и куда ты планируешь идти дальше учиться? Папа говорит, что самые лучшие университеты в столице, — садясь на пол у небольшого стола и наблюдая за суетящимся на кухне старшим, спрашивает Тэхён.       — Твой папа прав, я тоже туда планирую через два года поступать. Чогук~и! — кричит, подойдя в лестнице, ведущей на второй этаж их небольшого дома. — Спускайся поесть!       Минуты через две младший Чон всё-таки спускается, плюхаясь на пол напротив Тэхёна, и тяжело вздыхает.       — Чего смурной такой? — пытается налаживать мосты Ким.       — Не твоё собач…       — Чонгук! — снова кричит старший.       — Да что! — кричит ему в ответ младший.       — Что случилось? — сведя брови, но уже мягче спрашивает брат. — Опять отцу в школу придётся приходить?       — Нет, — виновато опускает взгляд, — просто, препод сказал написать сочинение на тему… любви.       — И? — непонимающе смотрят на Чонгука две пары глаз.       — Что и? Я ж ещё это… ну… не любил, чё писать-то?       — Чушь какая, — фыркает Тэхён.       — Вот и я о том же! — оживляется Чонгук. — Кому вообще нужна эта литература с писульками о любви?!       — Да нет, ты не понял, — усмиряет его Ким своим неожиданным уточнением, — любовь — она ведь разная бывает. Вот родителей ты своих любишь, так? Брата? Ну или жареную курочку, например. Вовсе не обязательно любить омег, — взгляд его тут же взметнулся к старшему.       — Да, — кивает болванчиком Хосок, усиленно делая вид, что не заметил пронизывающего взгляда в свою сторону. — Про курицу будет просто пушка, ты же её тоннами ешь, странно, что сам ещё не закукарекал.       — Пфф, я растущий организм, мне можно. Не быть же мне таким же задохликом дрыщавым как этот. Да и ты, хён, питался бы получше, а то скоро не один омега в тебе альфу и не заметит.       — Ты думаешь, всем нравятся качки? — встревает Ким.       — Ну точно не обладатели тощих сосисок вместо пальцев и ушей размером с листья лопуха, — дразнит младший, расставляя при этом пальцы веером и оттопыривая свои уши.       Тэхён тут же сникает, задумываясь, а правда ли он настолько непривлекателен? Но, услышав негромкий шлепок, мигом возвращается из своих мыслей. Присев рядом с братом, Хосок зарядил варёным яйцом Чонгуку прямо в лоб.       — Хё-о-о-н, — обидчиво протянул младший.       — Ешь давай, и хватит паясничать.       — Ну вот ты скажи, на что ведутся омеги? На любовную лирику или поджарое тело? — не отступает младший.       — А мне почём знать? Говоришь так, будто у меня их толпы были.       — Так а с кем ты тогда… — договорить Чонгуку не дают — очередная затрещина тут как тут — авось не вырастет дурачком.       — Ешь, я сказал. И марш делать уроки.

***

      — Ты не слушай мелкого, — говорит Хосок. Они уже минут пятнадцать ждут автобуса в сторону дома Тэхёна, стоя на остановке, тот почему-то задерживается. На улице минусовая температура, а когда на тебе тонкое пальтишко, скрывающее школьную форму, приближение зимы ощущается в сто крат сильнее. — У тебя очень красивые руки, и уши, и вообще ты весь очень красивый, — Чон не смотрит на младшего, что буквально дрожит от холода, ему неловко говорить всё это, и стоило бы заткнуться, но почему-то кажется важным сказать всё это сейчас. Услышать подобное в переломный момент своего взросления может нехило так ударить по и так ещё не сформировавшейся самооценке. — Вот увидишь, ещё год-два и ты станешь самым…       — Спасибо, хён, — руки младшего внезапно окольцовывают крепкую грудь альфы, а сам он утыкается лбом в растянутый шарф, что старший в спешке намотал себе на шею.       — Чёрт, да ты весь продрог, — он быстро снимает элемент гардероба и тщательно оборачивает его вокруг головы и шеи Тэхёна. — Так-то лучше. Как приедешь, обязательно выпей горячего чая, — говорит Хосок, бережно поглаживая по затылку младшего.       — С лимоном, — дополняет Тэхён.       Рука старшего замирает, а глаза мечутся по раскрасневшемуся, вероятно, от холода лицу младшего. Тот смотрит так доверчиво своими большими глазами, сердце больно сжимается от желания сдаться, ужасно хочется прикоснуться: к поалевшим щекам, к клювику, что наверняка замерз, к губам. К этим пухлым, со вкусом морозной мяты, что фантомно уже осел на языке. Губами к губам. Согреть невинным прикосновением, смять, облизать, сожрать…       — Хён! — окликает его младший. — Автобус приехал, до завтра. Спасибо за шарф, — кричит напоследок, заходя внутрь.       Хосок ещё стоит пару минут, глядя куда-то в сгущающуюся темноту надвигающейся ночи. Влечение к младшему настолько сильное, что с каждым разом становится всё сложнее сдерживаться. Так нельзя, это неправильно, с этим нужно что-то делать, они ведь друзья, а друзей не хотят. Не хотят до дрожи в конечностях, до спазмов в паху, до скрежета зубов и протяжного воя в подушку по ночам. Вот только Тэхён совсем не упрощает задачу. Будто дразнится, с ума сводит этими своими взглядами, фразами, языком, что без конца елозит меж губ. Вжать бы его хрупкое тельце в стену и показать, что бывает, когда бесконтрольно провоцируешь половозрелого альфу. Но с ним так нельзя. Даже будь он омегой, Чон не хотел бы причинять ему боль. Потому что… Внезапное осознание накрывает словно лавина снега — он любит его. Любит этого красивого мальчика, альфу, но тот никогда не должен об этом узнать.       Одинокая слеза внезапно сорвалась с ресниц, обжигая на мгновение холодную щёку. Он обязательно справится с этим, если потребуется, закуёт своё сердце стальными цепями, но не даст просочиться совершенно неуместным чувствам.       Где-то на пути к своему дому, сидя в потёртом кресле автобуса, больно прикусив губу, тихо всхлипывает один маленький альфа. Он видел амарантовый ареол, он уже знает, что это значит, но старший ничего не сказал, ничего не сделал. Тогда он тоже будет молчать — быть рядом с ним куда лучше, чем поодаль, даже если это мучительно больно.