Eye of the Storm

Леон стоял посредине комнаты, уставившись в пол. И Джек услышал тихое: — Что я здесь делаю? Это был не риторический вопрос. Леон интересовался у своего командира и ждал ответ. — Отдыхаешь, Леон. Усадил его на кровать и полез в сумку в поисках футболки, переодеть. Острый нюх, усиленный плагой, страдал от запахов, которые нахватал Леон за день. — Что мне делать? — также тихо и вымученно. Леон, видимо, интересовался, как конкретно ему необходимо отдыхать, по мнению майора Краузера. — Спать, — Джек нашел футболку. — Или ты хочешь домой? И обнаружил, что при ответе «да» — отвез бы Леона домой. Леон задумался. Джек снова видел внутреннюю борьбу между чувствами и попыткой самовнушения насчет «врага». Леон покачал головой. — Лучше здесь… с вами… — «вами» явно вырвалось против воли, — вы и так потратили время… Конечно, Леон. Спасибо за заботу. — Отлично. Выебываться не будешь? — Джек включил свет в ванной комнате. — Нет… сэр… Леон начал заваливаться на кровать, решив выполнить приказ «спать» немедля — ноги на полу, плечи и голова — на кровати. Через пару минут Джек придерживал одной рукой Леона за плечо, усадив на табурет в ванной, и пытался стянуть пропахшую бухлом и бабами футболку. — Трахаться?.. — интересуется Леон заплетающимся языком. Видимо, сработала программа на вечер, засевшая в голове. Джек задумался о том, что этот пункт входил и в его планы. Манящая и долгожданная перспектива, но… Если бы этот вопрос не прозвучал так. Безысходно. Обезличенно. Бесцельно. Если бы Джек не видел эти глаза… Его Леон никогда не сказал бы так… и не изобразил нечто жалко-пошлое на лице.        — А ты сможешь, Кеннеди? — поинтересовался Джек, добавив в голос разумное сомнение. На бледном лице напротив появилась дурная калька с того выражения лица, с которым Леон выходил на боевое задание. Оценка ситуации. Проверка физического состояния. Проверка психологического состояния. Анализ данных. Итог: Вероятность провала 99,9% — Вряд ли, сэр…        Джек устроился в кресле и попытался вернуться к делам. Его парни справлялись и без него, тем более ничего серьезного в ближайший месяц не намечалось. Но он навсегда остался, где-то глубоко внутри, тем командиром, о котором в спецназе гуляли сказания и легенды. Суров, но справедлив. Вытащил под пулями, спас, прикрыл, всех победил, всех научил и бла-бла-бла. Так было до Хавьера… Но его отвлекал Леон. Казалось бы, в горячей воде мальчишку разволокло окончательно и он должен был крепко спать, но… Леон лишь дремал, скрутившись в комок, вздрагивая, дергаясь, выкручиваясь — неглубокий тревожный сон, после которого просыпаешься разбитым, дезориентированным и приходишь в себя лишь после третьей чашки кофе. Джек отложил телефон и улегся рядом. В тусклом свете лампы лицо Леона выглядело мутным пятном со старой выцветшей фотографии, глубокие тени в цветах сепии. Он хмурился во сне. Он аккуратно развернул легкое тело на бок, отметив, как напряжены мышцы, прижался грудью к спине и обнял покрепче. Глубоко вздохнул — Леон наконец пах так, как надо. Его шампунь, футболка и теплый тонкий флер чего-то родного, от волос и от теплой шеи. Плага в нем, давшая это острое обоняние, к которому Джек так долго привыкал, угомонилась и перестала раздражающе скрести на краю сознания, куда Джек привычно загонял остатки ментального воздействия паразита. И… даже довольно заурчала. Странно. Видимо, плаге очень нравился Кеннеди. Или тебе он нравится, Джек, а ты транслируешь это паразиту. Насрать. Джек не был ученым — от плаги ему была нужна только сила, а остальным пусть разбираются специально обученные люди. Это было спокойное легкое чувство, без звериной тянущей похоти, что его накрывала периодически. Просто тепло и ощущение уюта. Леон тихо выдохнул и Джек почувствовал, как напряжение оставляет тело. Он наконец вытянулся, дыхание стало медленным и глубоким. Джек осторожно приподнялся, заглянув через плечо, и обнаружил, что лицо разгладилось, исчезла морщинка меж бровей, а поджатые губы приоткрылись… Видимо, и Леону рядом с ним было спокойно. Леон мог сколько угодно бунтовать рассудком, ломать себя в попытках разорвать их связь, но… Бесполезно. Упрямство, ответственность и вынужденная лояльность его хозяевам не справятся с чувствами и инстинктом. Он задремал, притираясь щекой к мягким волосам, но вскоре проснулся — снова спасибо плаге. Она никогда не спит. Леон шевельнулся, напрягся, почувствовав уже разумом, что не один и… снова расслабился. — Тяжелое… — тихо прошептал в подушку, мягко и сонно. Джек хотел было убрать руку, подумав, что придавил Леона, что мешает спать, но на предплечье легли прохладные пальцы, удерживая на месте. Леон внезапно начал говорить с середины истории — видимо, первую часть он думал, а вторую решил озвучить. Джек слушал тихий прерывающийся голос и думал, что пьяный Леон — милый. Джека раздражали люди, не знающие своей нормы. В детстве он порядочно намучился с родителями-алкашами, убирая вечно засраные после пьянок столы в плевках и окурках, насмотрелся на перекошенные рожи и наслушался пьяного мычания. Мать по пьянке была истеричкой, которую качало к сопливым нежностям, после которых хотелось вытереть щеку, а отец — агрессивное невменяемое бычье… Он с раннего детства дергался из-за их непредсказуемого поведения, не потушенных окурков, не выключенных газовых конфорок, незакрытых дверей, вынужденный контролировать все вокруг. Это осталось в нем на всю жизнь. Может, поэтому он стал отличным командиром, если без ложной скромности? Неважно. Майор Краузер нещадно расправлялся с парнями, которые возвращались с увольнительных, перебрав норму. А Леон… вдруг вылезла на поверхность та самая мягкость, которую он старательно загнал поглубже, чтобы выжить. Он мог быть рационален, расчетлив, саркастичен, холоден, но по сути оставался тем же добрым и мягким мальчишкой. Тот мальчишка не умер в Раккун-сити, просто спрятался подальше. — Одеяло… — Джек вернулся к путанному рассказу Леона, в котором, как в пазле, не хватало фрагментов. Что-то Леон проговаривал вслух, а что-то думал, — утяжеленно-е-е-е… Джек с трудом понял, что Леон ему пытается рассказать о том, как прикупил себе для лучшего сна специальное одеялко. — Антистресс-эффект, — тянет Леон и снова становится похож на ленивого котенка, — облегчает засыпание… снизить уровень тревожности… Джек заслушал кусок из рекламы утяжеленного одеяла. Заслушал смущенное фырканье — Леон не мог справиться с фразой, наконец родил: — Глубокое сенсорное давление… — Одеяло не помогло? — тихо спросил Джек, рассматривая линию шеи и скулу. — Нет… — снова мягко, без возмущения, — как… как гранитной плитой… плохо… Джек подумал с минуту и обнял Леона крепче, сжав ладони в замок под грудью. — Так хорошо? Молчание. Он мог бы подумать, что Леон заснул, но обострившееся восприятие плаги подсказывало — нет. Леон честно прислушивался к себе и наконец признался: — Хорошо… Джек… Джек услышал свое имя, наконец, после стольких лет, и согласился целиком и полностью. — Спи, Леон. — Угу, — послушный мальчик. Леон вырубился за секунду, а Джек полежал еще минут двадцать и позволил себе один единственный поцелуй в шею, под ухо, удивившись мягкости светлых волос и нежности теплой кожи под губами.        Сознание мягко возвращалось к нему краткими вспышками. Ощущениями. Тепло. Спокойно. Можно еще полежать. Леон не умел, как многие, нежиться с полчасика утром в кровати — чувствовал смутную тревогу, бессмысленное беспокойство, даже в выходной — словно ему надо было обязательно подняться и куда-то идти. Но не сейчас. Он, не открывая глаза, потянулся, перевернулся на спину и лениво начал вспоминать вчерашний вечер… услышал шорох и унюхал аромат свежезаваренного чая с каким-то фруктами… почувствовал жажду… и тут же услышал: — Завтракать будешь? Он открыл глаза. Чужой потолок. Чужая комната. Странно, тревогой его не накрыло. Напротив сидел Джек Краузер. Рядом — маленький столик на колесиках. Отель. Завтрак в номер. Леон смотрел, как Джек наливает себе чашку чая и снимает с блюд крышки. Он почувствовал слабый голод. Он помнил вчерашний вечер. Он как зритель наблюдал за собой, периодически спрашивая: Что. Ты. Делаешь? И отвечал себе: Отдыхаю. К концу вечера он перестал слышать эти вопросы и смирился. Удивительно — если бы его видела Клэр, или ее брат, или Ханниган — любой человек с работы, он бы сейчас провалился со стыда под землю. Но с ним вчера был майор Краузер. И Леон почему-то не чувствовал стеснения. Лишь нелепую вину перед своим… бывшим? командиром. И как всегда, готов был понести наказание за плохое поведение. Он сел по-турецки в кровати, качнул головой влево-вправо, разминая затекшую шею, и ответил: — Да, спасибо. Джек галантно подкатил столик к кровати и уселся рядом. Следующие пятнадцать минут Леон пил чай, избавляясь с каждым глотком от тяжести в голове. Съел пару кусков омлета. Хотел было закончить, но увидел сведенные к переносице брови. Вздохнул. Поел еще и незаметно слопал не только омлет, но и легкий овощной салат. Сегодня утро странностей. Леон завтракал только под командованием майора, раньше. Когда он остался один, его завтрак превратился в чашку кофе с какой-нибудь сушеной как подметка галетой. А сейчас… все было как раньше. Джек провел краткий брифинг: — Время 12.50. Твой мотоцикл на стоянке клуба. Твою футболку я постирал, — майор качнул головой в сторону окна, где на вешалке болталась его футболка. Леон удивился. — Воняла, — увидел, как поджатые губы скривились, — ты вчера вспотел, когда плясал под химией, которую нюхал, жрал или вставил себе в жопу. Поближе к ампуле цианида, видимо. Леон прикрыл глаза, напрягся и вспомнил свой искрометный юмор. И услышал себя со стороны: — Извините, сэр… — боже, Кеннеди, ты правда должен извиняться перед ним? Может, ты попросишь дать тебе пиздюлей за провинность? Майор холодно его оглядел и промолчал. — Телефон, деньги, ключи, документы, — короткий кивок в сторону тумбы, где лежало его барахло. — Джинсы, пиджак, ботинки… У майора Краузера всегда все четко. — Спасибо, командир… Леон заорал бы себе в лицо: «Какой он тебе сейчас командир, Кеннеди? Очнись!», но промолчал. Ему… ему сейчас было слишком спокойно. Какое-то извращение. — Какие планы на сегодня? — буднично интересуется Джек Краузер. Словно они вчера действительно хорошо погуляли, а теперь думают, куда им двоим рвануть сегодня. — Надо заехать на работу, — автоматически ответил Леон. — Тестирование. Ему нужно было пройти медиков на допуск к оперативной работе. Медицинский осмотр. Беседа с психологом и несколько тестов. Формальность. Ты будешь меньше бывать дома. Возможно, уедешь на миссию. Не увидишь его. Хочешь сбежать, Кеннеди? Сыкло, — вот это прозвучало у него в голове голосом майора Краузера. И это ничего не изменит. Временная передышка. — Планы на вечер? — также буднично интересуется Краузер. Леон вдруг вспомнил деталь, резанувшую его по сердцу. Действительно стыдную, но пугающе приятную. Они спали вместе, в одной кровати. И Леон вспомнил, как это хорошо. Майор, нет, Джек, он помнил, что назвал его Джеком, обнимал его… Ему было тепло и уютно, спокойно. Так, как не было уже давно. Он погрузился в эти ощущения и снова услышал свой голос со стороны: — Есть предложения… Джек? Все получилось легко и естественно, словно так и должно было быть между ними. — Да. Продолжим отдых, пока тебя не выдернули спасать мир. От насморка, — Джек усмехнулся и сощурил глаза. А Леон почувствовал, что его губы улыбаются смущенной, но веселой улыбкой. Когда ты вчера вечерком немного начудил, но… тут все свои… стесняться нечего. Они поболтали минут пять, вспоминая подвиги Леона и случайных знакомых. — Тебе рыжая или белая понравилась в итоге? Или этот хуй с горы? — допытывался Джек. Леон смеялся, прикрыв лицо руками. — А может, ты был готов на небольшую групповушку, а, Леон? Боже. Кошмар. Ведь действительно. — Я даже не предполагал, Леон, что ты такой горячий… — Сам в шоке, Джек, — отвечал Леон, влезая в джинсы. — А меня бы захватил в обитель разврата? Сняли бы комнату в мотеле, в розовом бархате, с зеркалами на потолке и стенах… Леон покраснел. — Или устроили бы тематическую вечеринку. Кожа, наручники, игрушки. Ты как относишься к игрушкам, Леон? — Хватит, Джек, пожалуйста, — взмолился Леон. — Так взял бы ты меня или нет? — Леон ухватил в голосе интересный подтекст. Будоражащий кровь. — Взял… — это было сказано очень тихо. Но в ледяных серых глазах мелькнуло довольство — Джек его услышал. В дверях Леон обернулся, откинув очередное «Что ты делаешь, Кеннеди?» и сказал: — Кстати. Если вы хотите узнать, где я нахожусь, можно просто позвонить. Майор приподнял бровь, но не особо удивился. — Где заметил хвост? — На шоссе, потом — в городе, в клубе. Это… — Леон замялся, спросив себя, корректно ли спрашивать, — тоже бывшие военные? Хорошо работают. — Большинство — да, — прозвучал честный ответ. Леон вышел из номера, получив в спину легкое и спокойное: — До вечера, Леон.        Джек смотрел из окна, как Леон выходит из отеля. Решил прогуляться пешком до стоянки забрать мотоцикл. Набрал нужный номер. Он ждал этого момента уже пару недель. — Вы готовы? Есть подключение? Услышал жалобы. — Тяжело. У них защита в десять слоев. Хорошие спецы… Их сервера… Нахмурился. Его интересовал лишь результат. Кеннеди, например, не стал бы так мычать в трубку, а ответил бы на вопрос: да или нет. — Прокатит один раз, не больше… следов в системе не оставим, но… Джек усмирил поднявшуюся холодную ярость. — Да или нет? — Да, — вздохнули в трубке. — Будьте готовы. Психа из него не делайте. Действуйте аккуратно.        Странности продолжались. У него действительно было неплохое настроение. Он заскочил в магазинчик перед работой и купил для Ингрид коробку конфет. Он видел ее после Испании лишь мельком, замотанный проверками, отчетами, медосмотрами и звонками из инстанций. Он приехал на работу, зашел в холл. И постоял минуту напротив маленького фото на стене. Даты рождения и смерти. На фото Майк широко улыбался открытой светлой улыбкой. Так улыбаться Леон никогда не умел. Сотрудники офиса деловито пробегали мимо. Леон увидел увядшие цветы. Скоро все уберут. И забудут. Уже забыли, Леон. Не будь строг к людям. Дерьмо случается. Наверное.        Он заскочил к поддержке и вручил конфеты Ингрид. Та разохалась. — Спасибо большое. Предложила попить кофе вместе. Леон отказался. И вдруг снова почувствовал дискомфорт. Ему стало неуютно. — Как ты, Леон? — участливо спросила Ингрид. Еще хуже. Настроение упало в ноль. Снова это неумение, хотя чего врать, нежелание общаться. Как нормальные люди… Леон наскоро попрощался и вышел, в очередной раз осознав, обреченно и смиренно, что ему хорошо только с ним.        Он прошел беседу с психологом, терзаясь скукой и поднявшейся тревожностью. Ему хотелось быстрее все закончить и сбежать. Он столько раз уже отвечал на одни и те же вопросы. Знал, что специалист не только слушает ответ, но и наблюдает за реакцией — глаза, дыхание, движения. Он знал, как себя вести в каждой мелочи. И ни разу не завалил проверку. Во второй части его усадили за компьютер. — Стандартные тесты и три дополнительных. В связи с вашим новым статусом. Психолог не удержалась, маска обезличенного отношения треснула — и Леон почувствовал на себе любопытный взгляд. И снова захотел домой. А честнее, Леон? Может быть, ты захотел к… Он принялся ставить галочки и выбирать варианты ответов. — Прошу вас пройти к медикам, потом — ко мне. Система обработает результат и мы закончим. Леон с облегчением вышел за дверь и поплелся к медикам. Там стало еще хуже. Казалось бы, все медработники DSO — спецы, насмотревшиеся всякого, но… Леон Кеннеди и плага, да. После Испании его пытали в карантине неделю, залечивая травмы и параллельно — исследуя каждый клочок избитого тела под микроскопом. Десятки анализов и тестов. Постоянное наблюдение. Он, мать вашу, даже не мог поссать спокойно, в одиночестве. Леон знал — это вопросы безопасности, говорил себе, что это — протокол, так надо, но… Он задумался, что было бы, если он сдаст майора Краузера. Сделает, что должен. Что с ним будет? И вдруг почувствовал, что задыхается. Словно из легких выкачали весь кислород. Ты понимаешь. И чувствуешь. Да, Джек. Он переоделся, побегал на дорожке, попрыгал, сдал кровь, подышал, поплевал, твою мать, спасибо, что в задницу с лампой дневного света не заглянули, и наконец получил вожделенное: «Годен». — Хотя вам бы надо отдохнуть еще неделю, агент Кеннеди, — внезапно. — Возможно, две. Все-такие такие перегрузки… Леон едва сдержался и ответил, что он в порядке. Восстановится в процессе работы. Его выпустили. На обратной дороге к психологу его несколько раз остановили, пытаясь поболтать, но он не мог говорить, ограничиваясь короткими «да», «нет», «спешу», «прошу извинить». Ему всегда было неуютно в офисе и он ругал себя, когда ловил на смутной радости, уезжая в поле. Иллюзия свободы. А сегодня было особенно тяжело. Он торопливо шел по коридору и услышал в спину тихое «зазвездился». Оборачиваться он не стал. Плевать.        — Я вас не понял, — Леон держал в руках отказ в допуске к работе. Удивился холоду в тоне. — Повторите еще раз. Сейчас. Это ошибка. Психолог судя по всему слегка растерялась. — Агент Кеннеди, это не надолго. Через неделю мы повторим тесты. Он скрипнул зубами. — Результат ваших тестов неплохой. Особенно с учетом того, что вы пережили, — Леон почувствовал приступ злости, острый, как лезвие ножа. — Снова психотравмирующий опыт… Леон почувствовал уже не приступ. Его накрыло волной. Девятый вал ярости. Снова. Психотравмы… И эти взгляды, полные нездорового любопытства. Вспомнил услышанное на том сраном приеме, от какого-то манерного важняка, в спину — «Ой, я бы с ума сошел, честно говоря, и как он вообще держится…» — Но после обработки тестов система рекомендует отдых. Это не мое решение, поймите. Программа не может ошибиться. Ваш новый статус требует особого внимания… настоятельно рекомендуем психотерапевта… но вы, конечно, вправе отказаться… Новый статус. Ебаный новый статус. У него шумело в ушах оглушительным пульсом. Его не допустили к работе. Не допустили… Что ему делать? Он пытался успокоиться, говорил себе, что пересдаст, всего семь дней, но на подкорке мозга билось противное: А если нет, Кеннеди? Если ты действительно не годен? Посмотри на свои действия сейчас? Как ты себя ведешь с Краузером? Ведь это ненормально… Что ты будешь делать, Леон? Они не отпустят. Переведут в офис. Будешь сидеть здесь, пять дней в неделю… среди людей… как сегодня… На него будут коситься. Еще один расходник сгорел на работе. Вспомнил психотерапевта на военной базе и равнодушное: «У вас ПТСР. Вы сопротивляетесь терапии…» А если и отпустят, то… что? Что, блядь, ему делать? Чем заниматься? Куда идти? Пустота… Ему стало страшно. Он понял, что паникует. Нелепо, глупо, он столько прошел, столько видел, а паникует из-за такого. Он не сдержался, скомкал распечатку с его приговором и кинул в стену, понимая, как это выглядит. И заметил, как психолог сделала шаг назад. Увидел хорошо скрытое опасение в глазах. Ведь он столько пережил, мать твою. Такие перегрузки, в рот их ебать. Он травмирован. Бедненький Кеннеди, ага. Такой молодой, а чердак уже набекрень... Как тут останешься в здравом уме, верно? Черт его знает, что от него можно ожидать, правда? Они так думают. Они все так думают… скрывают, не показывают, но… Он видит эти переглядывания. Эти взгляды… Таким лучше работать в поле и просто не вернуться в один прекрасный день. Заиметь фото и гвоздики в холле. Ведь он опасен. Сегодня он бумаги в стену кидает, а завтра кинется и вцепится в горло секретарше… Он взял себя в руки в одну секунду. Улыбнулся, зная, что его лицо снова стало спокойным, без лишних эмоций. Каким нужно. — Прошу прощения. Вы правы. Всего хорошего.        Он приехал домой, заставляя себя не превышать скорость. До вечера еще долго. Он признался себе, что сейчас нуждается в Джеке Краузере. Очень. Он скинул с себя шмотки, скрутился на кровати и натянул одеяло на голову. Прикрыл глаза. Удивительно, но сознание быстро отключилось, перегруженное эмоциями. Видимо, сработал какой-то внутренний предохранитель и он заснул. Открыл глаза, не дернувшись, не испугавшись, услышав спокойное, с родной усмешкой: — Подъем, новичок. Перед ним стоял Джек Краузер. Наступил вечер.