Eye of the Storm

Феномен Кеннеди — так Джек назвал сложившуюся ситуацию. Он по-прежнему не определился — что ему делать с Леоном? В запасе оставался простой вариант, надежный, как швейцарские часы. Силовой метод. Но простые варианты с Леоном — это сложно, мать его. Рискованно и… больно. Оглушающе больно, обоим. Не стоит врать себе. Тебе тоже будет нелегко, майор. Хотя ты сможешь отрезать лишние эмоции кнопочкой «выкл». Леон — нет. Джек решил подождать. Да, просто подождать и не делать резких движений. Резкие движения… Забавно. Этой ночью он практически потерял контроль над собой. Любой другой на месте Леона обоссался бы от ужаса и убежал бы с голой задницей с криками «Помогите!» Но не Леон. Его Леон.        Он посмотрел на своего Леона, устроившегося рядом с тарелкой на коленях. Поздний ужин, после страстной ночи и ленивого дня. Джек отдых был практически не нужен, снова привет плаге, а вот Леону — просто необходимо поваляться, подремать, получить обед и ужин в постельку. Леон сосредоточенно жевал и смотрел в телевизор на стене. Верхний свет они выключили, но Джек видел каждую мелочь. Буквально за сутки это мрачное, уставшее лицо разгладилось — исчезли напряженный излом бровей и поджатые губы, отступила куда-то глубоко холодность и настороженность светлых глаз. В мелькающих огнях экрана лицо выглядело юным и безмятежным. Как будет выглядеть Леон в тридцать? В сорок? Сейчас в хорошеньком лице была милая незавершенность. Что-то от того мальчишки с мягкими чертами лица и замученными голубыми глазами. Но линии скул и подбородка стали тверже. Прелестная смесь ребенка и взрослого. Наверняка относится к числу тех мужчин, что расцветают поздно, уже за тридцать. И замораживаются в этом возрасте — красивый, широкоплечий, подтянутый, навсегда между тридцатью и сорока. И пик физической формы будет тогда же, лет через десять. Леон будет казаться уверенным в себе, сильным и надежным. На него будут западать женщины и мужчины, тянуться к его мнимому спокойствию и голубым глазам, широкой груди и поджарой заднице. А он просто обрастет вечной мерзлотой в десяток слоев. В вечной мерзлоте отлично сохранятся трупы, потери, кошмары, кровь, боль, разочарования. Их будет больше с каждым годом. И где-то очень глубоко внутри, под этим ледяным кладбищем, в темноте, будет жить юный мальчишка в полицейской форме. Забьется в уголок сознания, будет смотреть, молчать и страдать. Леон навсегда останется одиночкой.        Джек понял, что хочет увидеть, каким станет Леон. Быть рядом, год за годом. Наблюдать, также, как наблюдал за мальчиком тогда, в военном лагере — как он растет, как меняется и становится все лучше. И не только наблюдать, направлять в нужном направлении, формировать и учить так, как должно. Пусть этот лед останется для чужих. Не для него.        Он погрузился в мысли, окрашенные несвойственной ему нежностью, но краем глаза отследил осторожное движение. И еще одно. И еще. Наконец вернулся к реальности. И обнаружил, что Леон Кеннеди не любит оливки. Конечно, Леон ему этого не сказал. Просто углядел, что Джек отвлекся и тайком подкинул свою часть ему в тарелку. А сейчас сосредоточенно смотрел фильм. Даже рот приоткрыл — так увлекся. Словно сидел так с начальных титров. Отличная игра, Кеннеди. Тянет на Оскар. — Леон. — М-м-м? — светлые глаза не отрывались от мелькающих кадров. — Оливки очень вкусные, — Леон покосился на него с забавным выражением, дескать все-то вы замечаете, командир. — Ага. Я слышал, говорят — если ты полюбил оливки, значит, стал старым. Котенок ударил лапкой. Джек почувствовал умиление. Голубые глаза снова уставились в экран. Подсел поближе. — Говорят, если ты полюбил оливки — встал взрослым. Так вроде точнее, Леон? Леон очаровательно нахмурил брови. Конечно. Очередная манящая уязвимость. Талантливый ученик всегда будет ждать от учителя признания. Добиваться статуса взрослого и самостоятельного. Всегда будет заглядывать в глаза, в поисках одобрения. Чудесная слабость, такая же, как чувствительное местечко за ухом. Или эти милые ямочки на пояснице, над крепкими ягодицами. Или низ подтянутого живота. Стоит лишь коснуться кончиками пальцев и увидишь… И это ты еще не все изучил, майор. Джек подхватил оливку на вилочку и прицелился. Леон изобразил максимальное возмущение и сжал губы. — Кенне-е-еди… — протянул Джек. — Будь взрослым мальчиком. Леон вздохнул. — Только од… — Джек не дослушал и оливка оказалась между этими нежными губами. Леон сморщился и принялся жевать. Прелесть. И тут раздался звонок телефона Леона. Он не шевельнул и бровью, но Джек увидел, как взгляд стал отстраненным. Джек уже понял, что замкнутому необщительному Леону никто не звонит. Могла бы эта девка Редфилд, но Леон явно сделал максимум, чтобы она держалась подальше. Как и было рассчитано. Так что оставался один вариант — рабочий звонок. — Прошу прощения, — спокойно сказал Леон, соскочил с кровати и через минуту Джек слышал уже из коридора холодное «Кеннеди слушает».        Джеку звонили в течение дня — тот не уходил, но разговаривал коротко «да», «нет», «подробности?» и «я напишу». Леон же вышел из комнаты. Просто маленькое напоминание тебе, Кеннеди, что вы сейчас по разные стороны и не можете в присутствии друг друга обсуждать дела. В трубке раздался голос секретаря. Леон слушал длинную витиеватую просьбу с многочисленными извинениями, от которых сводило зубы. Простите за поздний звонок, но обстоятельства, простите, что отрываем от отдыха, но так получается… Его просили прибыть завтра, «всего лишь на три часа» проконсультировать, бла-бла. — Мы знаем, что вы отдыхаете, — приторно и жалостливо. — Приношу извинения… Твою мать. Конечно, медицинская информация конфиденциальна, но вся служба уже знала — агент Кеннеди не прошел психолога. Бедный мальчик. И теперь с ним разговаривали, словно он гниет в хосписе. Как с тяжело больным стыдной болезнью. Леон сжал зубы. — Я приеду, — он надеялся, что на этом беседа будет окончена, но секретарь продолжала лепетать в трубку свои «ах, спасибо!», «ах, еще раз тысячу извинений, что отвлекаем…» — Почему вы разговариваете со мной таким тоном? — он не хотел этого говорить, он слышал свой резкий голос, на грани хамства, но не сдержался. Это было невыносимо. — Я, вашу мать, еще не при смерти. Его жалели. Жалели, словно сломанную заводную куклу. Кукла раньше была идеальна, только ключик повернуть, а теперь — скрипит, ножки не ходят, ручки не поднимаются… В телефоне повисла тишина и «э-э-э, прошу прощения?» Леон молча повесил трубку, понимая, что дама в перерыве, где-нибудь в районе кофемашины, поделится по секрету с знакомой из отдела аналитики или поддержки историей про «неадекватную реакцию» от ранее тихого и корректного агента Кеннеди. — Не зря его психолог завернул. А в ответ: — Ах, да-да, натерпелся, бедолага. — А может, зазвездился? — встрянет в разговор случайный слушатель с другого этажа. Он постоял у окна, пытаясь успокоиться и вернулся в кровать, к Джеку.        Леон вернулся быстро. Молча улегся под бок, но не прижался, оставил расстояние между ними. Спокойное лицо — но Джеку достаточно было одного взгляда, чтобы понять. Там, глубоко внутри, бушевал шторм. Леон смотрел на стену рядом с экраном. И молчал. Джек выждал тактическую паузу и решил принять меры. Подцепил вилкой оливку. — Открой ротик. Леон сжал губы и, не отрываясь от экрана, спокойно сказал: — Спасибо. Я не хочу. — Кен-не-ди-и. Не выебывайся. Джек склонился ближе, сунул вилку под нос, и наконец дождался. Леон сел в кровати и уставился на него неподвижными светлыми глазами. — Вам это доставляет удовольствие, майор Краузер, — о, какие мы официальные. — Даже в мелочах мне надо прогнуться перед вами и быть послушным мальчиком? — тон был ровным, но Джек чувствовал вибрирующие низкие ноты. — Да, Леон. Это было бы идеально, — он улыбнулся Леону, показывая, что не воспринимает разговор всерьез. Не воспринимает его всерьез. Леон рвано выдохнул, стараясь сдержаться. Задело. — Может, мне еще испрашивать позволения сходить поссать? — о, этот тон Джек уже слышал. В Испании. — Леон, — снисходительно ласково. — Ты же меня знаешь. Я говорю — подпрыгни, ты спрашиваешь — насколько высоко, сэр? — Раньше тебя это устраивало, — и нежно погладил по волосам. Блаженное чувство — шелк между пальцами. Леон резко откинул голову, избегая прикосновений, и прорычал: — Это. Было. Раньше. Губы исказились в кривой ухмылке и Леон протянул, не отводя прямого взгляда: — Сэр. Майор Краузер. Джек. Все втроем — идите на хуй. О, этот острый язычок.        Леон собрался было встать с койки, но Джек не дал ему это сделать. Рывком завалил на спину, зажал предплечьем шею. Придушил. Леон захрипел, попытался вывернуться — хорошо, профессионально, но Джек без стеснения подключил силу плаги, и минуты через три Леон затих, обмякнув под ним. Джек чуть ослабил захват, давая возможность неглубоких вздохов. — Угомонился? — молчание. Подтянул ближе к себе, все также придерживая предплечьем. Поцеловал в взъерошенную светлую макушку. — Я правильно понял, Леон, что ты не смог послать на хуй своих хозяев, и решил, что можешь послать на хуй меня? Леон упрямо молчал. Джек вздохнул и коротко ударил мальчика под дых. Леон закашлялся под его рукой, цепляясь за предплечье. Да так и оставил ладони, наконец сдался. Задрал футболку и нежно погладил место удара, наслаждаясь ощущением теплой, чуть влажной после этой короткой драки, кожи. Притерся щекой к волосам. — Тебе стало легче? И Леон расслабился под его рукой, медленно выдохнул. — Прости меня, Джек, — хрипло прошептал. — Я не прав. Молодец. Еще раз поцеловал — уже в горячую скулу. И отпустил. Леон уселся напротив него по-турецки и перевел дух. — Если бы не твой… апгрейд, — покосился на его предплечья, — я бы тебе накидал. Джек усмехнулся. — Лет через пять — возможно, Леон. Они помолчали. — Они разговаривают со мной, как с больным, — негромко сказал Леон. Ожесточение ушло из голоса, осталась лишь усталость и брезгливость — к «ним». — Вроде неплохие люди, а… — а тут прослеживается тот, добрый мальчонка в полицейской форме. Неплохие люди. В Леоне не было зла. Он просто устал и был одинок. — Они не понимают, — Леон кивает, да, верно, командир, не понимают, откуда им знать? Джек улегся, приподнял руку в приглашающем жесте, и Леон, чуть помедлив, прижался к нему всем телом, забившись подмышку. Даже согнул в колене ногу и закинул на бедро. Прилип. Захотел погреться. Захотел защиты. — Когда тебя послали в Испанию, предполагаю, никто не лепетал «простите-извините», так? Послышалось тихое «угу». Леон вряд ли сам рассказал ему хоть какие-то подробности — просто привычка не давать информацию, не болтать. Полезное качество. Джек это ценил. Поэтому просто проговорил то, о чем и сам догадывался. — Рассказали про высший приоритет и секретность. Агент Кеннеди, никто, кроме вас. Так? Очередное «угу». — Даже оружие толком взять не дали, дабы не нервировать общественность. Так и поехал, с зубочисткой и рогаткой. Даже без броника. Так? Джек услышал тихий смех. С толикой горечи, конечно. — Удивляюсь, как тебе вертолет поддержки в итоге выделили. Под его рукой плечи приподнялись в коротком вздохе. Леон до сих пор переживал о смерти того пилота. Едва слышное, с искренней грустью: — Лучше бы не выделяли… — Леон, Леон, какой же ты… Джек еще раз поразился чистоте этой самоотверженной, отчаянно смелой натуры. — А теперь они же кидают косые взгляды и позволяют себе жалеть тебя. Так? Очередное «угу» звучало с облегчением. Они понимали друг друга. — Раздеваемся и спать, — решил за них обоих Джек, закончив с неприятной темой. Леон не возражал.        Полчаса полежали молча — Джек досматривал фильм, а Леон водил кончиками пальцев по его груди, вырисовывая одному ему известные узоры. — Хорошо, что майор Краузер не такой, — Джек осторожно развернулся на бок, укладывая Леона рядышком. Обхватил за талию, прошелся по груди, подразнил маленькие твердые соски. Послушал, как дыхание стало чаще. Посмотрел на порозовевшую скулу. — Майор Краузер беспощаден и жесток, — Леон фыркнул и пробормотал, что полностью согласен. — Майор Краузер не жалеет своего мальчика, — Джек отвлекся от подрагивающего плоского живота и протянул руку к тумбочке, нащупывая смазку. — Но обязательно проверит, все ли с ним хорошо, — развернул на живот бескостное расслабленное тело. Прошелся по заветным ямочкам внизу поясницы и Леон тихо выдохнул, качнув бедрами. Ему мало надо — не избалован… и впускает в себя легче, потому что сам хочет… Джек заметил, как тонкие пальцы вцепились в простынь и накрыл ладонью. — Все в порядке? — какой он нежный внутри. — Не болит после вчерашнего? — Нет, — сведенные пальцы наконец разжались. — Просто непривычно…        Сегодня Джек был с ним осторожен и мягок. Леона словно качало на волнах, вслед за медленными, размеренными движениями. Джек лишь сжимал его запястья горячими пальцами, крепко, и эта аура силы и защиты окутала его, словно облаком. Когда его тело привыкло, движения не ускорились, но стали глубже. Гипнотические, ритмичные, подчиняющие себе его тело и… душу. А потом влажная от смазки ладонь легла на его член, и он окончательно погрузился в теплое удовольствие, откинув все лишние мысли и чувства, избавившись от стыда за свои стоны, за шепот срывающимся голосом, за требовательное движение бедер. Почему он должен стесняться того, что ему хорошо? Или стыдиться просьбы о большем? Перед Джеком он может быть самим собой… — Мой мальчик хочет закончить? — Леона сводил с ума этот хрипловатый шепот с властными нотками. — Или будем растягивать удовольствие… и не только его… — Леон получил еще один глубокий толчок и раздвинул ноги шире. — Мой ответ что-то значит, сэр? Джек поцеловал его под ухо, в шею, и его захватила сладкая дрожь. — Зависит от ответа, Леон, — что же, зато откровенно. — Услышу и решу… Он не знал, останется ли Джек доволен его словами, но был честен: — Побудь еще… во мне… Да, иногда его мнение действительно было важным. И майор Краузер выполнил его просьбу с удовольствием.        — Подъем, новичок! — Леон потерялся, услышав сквозь сон такое знакомое, ностальгически приятное… Открыл глаза и увидел, что Джек уже одет. — Восемь утра. Завтрак готов. Как раньше — и так приятно. За завтраком все тоже прошло по старой схеме. — Выйдем из дома вместе. И разойдемся по своим делам. Леон кивает, да, принято, командир. Позже, выскочив из душа, застывает перед шкафом и с тоской смотрит на вешалки. Надо хотя бы пиджак с рубашкой надеть, соблюсти хоть какой-то дресс код… — Пообедай. Встретимся за городом во второй половине дня. Координаты скину. Форма одежды — спорт. Леон ничего не спрашивает, снова кивает. И решает забить на дресс код. Влезает в свободную футболку-хаки, брюки-милитари, трекинговые ботинки. Джек приподнял брови. — Чтобы домой не заезжать, — Леон посмотрел на себя в зеркало и усмехнулся. Отличный вид — шрамы и свежие синяки на пике своей короткой жизни, отливающие всеми цветами радуги. — Добавлю свежие краски к своему образу в глазах встревоженной общественности. Пусть пофантазируют. Влез в сбрую — на плече нож, подмышкой — пистолет. — Не забудь куртку, прохладно, — как прикажете, сэр.        Леон шел по коридорам и смотрел строго вперед, лишь коротко кивая знакомым. Зашел поздороваться с Ингрид. Та вроде искренне обрадовалась, но Леон отметил опасливые взгляды на открытой шее — там, где отсвечивали следы работы майора Краузера. И на запястьях, виднеющихся из-под манжет куртки. Он вошел в просторный кабинет, где его уже ждали аккуратные люди с гладкими лицами, в классических костюмах и начищенных туфлях. Повесил куртку при входе и встал перед высоким собранием, сложив руки на груди. Увидел бегающие взгляды с легкой неприязнью и мгновенно считал: Что за вид? Этот военный стиль… оружие… у нас тут все тихо и спокойно… и эти шрамы показывать ни к чему… и эти подозрительные синяки… Не зря его отстранили… Пауза затянулась и Леон заговорил первым: — Итак. Я вас слушаю. Что вам угодно, господа? — «господа», видимо, прозвучали должным образом. Лица господ дрогнули в попытке сдержать возмущенную гримасу. Леон усмехнулся.        Клэр могла бы себе наврать, что просто ждет Леона у дома. Да, приехала пораньше, еще восьми не было, и хочет поймать Кеннеди на улице, поговорить в который раз. Но не ври себе, Клэр. Ты взяла одну из неприметных машин Террасейф, с тонированными стеклами — изнутри видно все, а снаружи наблюдатель увидит лишь свое отражение. Ты хочешь за ним проследить? Хотя остроглазый Леон, опытный агент, наверняка заметит хвост… К чему все это? Она допила кофе из термоса, посмотрела в окно… и увидела. Леон вышел из дома. И он был не один. Высокий мужчина, широкоплечий и широкогрудый. Причудливый шрам через все лицо. И здоровая рука на плече Леона. Рука Клэр потянулась к фотоаппарату сама собой. Фото. Еще фото. Главное — как выглядел Леон. Бьющая в глаза разница, удивительно и странно — спокойное лицо. Не то холодное замкнутое, стеной из льда — а просто спокойное. Расслабленное. Леон повернул голову к спутнику, что-то сказал и… улыбнулся. Мягкой улыбкой — не строго выверенной обезличенной улыбкой актера, как на том приеме, а личной, настоящей — и предназначалась она этому огромному суровому человеку с военной выправкой. И этот человек уверенным жестом растрепал волосы Леона, тот мило сморщил нос, парочка в шутку обменялась парой ударов — дурачась, как очень близкие люди. Ближе, чем когда-либо она была Кеннеди. Тяжелая рука снова легла на плечи, человек притянул Леона к себе и быстро чмокнул в висок. Они не просто друзья? Пара развернулась к ней спиной и направилась к припаркованному байку Кеннеди. А человек со шрамом обернулся через плечо, притираясь щекой к светлым волосам и… они встретились взглядом. Ледяные, жестокие глаза насмешливо уставились на нее, наблюдающую в объектив, а поджатые губы на мгновение исказились ухмылкой. Но он не мог видеть ее. Никак не мог, невозможно. Клэр по опыту расследований в Террасейф знала, что это — иллюзия. Когда следишь за кем-то, иной раз кажется, что объект тебя видит, смотрит в объектив, прямо на тебя… Но ей стало неуютно. Даже страшно… эти глаза, в них не было ничего человеческого… Хотя на Леона этот мужчина смотрел иначе, как… Леон сел на мотоцикл и умчался. Человек постоял десяток секунд, глядя вслед — Клэр сделала еще несколько снимков — и вальяжной походкой, удивительно легкой для такого массивного тела пошел вниз по улице. Она посидела в машине минут десять. Вышла. Посмотрела на тонированные стекла — нет. Он не мог ее видеть, никак не мог. Показалось из-за нервов. В офисе она просидела с час, пытаясь найти по базам данных незнакомца — возможно, это старый знакомый Леона по временам армии? Обучения? Это не знакомый. Это близкий человек, Клэр. Ничего. Ее разъедало постыдное любопытство и… какая-то обида… ревность? Клэр помаялась и приняла решение. — Крис. Нужна помощь, — она нервно стучала карандашом по столешнице. Ей было неуютно перед собой. — Есть фото. Нужна информация. Крис традиционно поинтересовался, во что влезла «моя неугомонная сестрица на этот раз». — Дела Террасейф? — Нет… можно сказать, личное… — у Клэр вдруг возникло ощущение, что она совершает большую ошибку, но было уже поздно. В трубке раздался вздох. — Кеннеди? — мрачно. — Крис, с ним что-то творится, ты же сам видел. Но обещай, что останется между нами. Крис молчал долгую минуту. И пообещал. Клэр скинула фото на емейл брата. Тревожные мысли не отпускали ее весь день.        Леон пообедал, как послушный мальчик, и приехал на место встречи с Джеком. Неприметное место за городом — остатки разрушенного здания, какой-то заводик или фабрика. Внедорожник стоял, а самого майора не было видно. Он продрался через ржавое ограждение, по покосившейся бетонной лестнице и вошел в гулкую пустоту поросшего мелким кустарником захламленного цеха. И едва уклонился от просвистевшего у уха клинка. Увернулся, отскочил, скинул куртку. Джек улыбался. — Начинаем тренировку, новичок. Отличный день. Спасибо, Джек.