Eye of the Storm

Что будет дальше? Этот вопрос Леон гнал от себя эти трое суток, наедине с Джеком. Он давно был один, и сейчас казалось, будто каждая секунда, каждая минута дня и ночи насыщена чувствами больше, чем предыдущие два года. Именно два года назад их раскидало по разные стороны. Он чувствовал себя живым, свободным, пусть иллюзорно, лишь в поле — там, где был наедине и опасностью, не любил офис и томился передышками. Хотя каждая миссия сжигала его душу, оставляя едва тлеющие угли. Но огонь разгорался вновь, когда он снова оказывался в бою. А теперь… теперь он обнаружил, что не будет переживать, если снова завалит тесты. Ведь это будет значить, что они с Джеком смогут побыть вдвоем еще неделю, может две. Он все также был в центре бури — в звенящей тишине абсолютного покоя.        — О чем задумался? — Джек щелкает пальцами перед носом Леона и видит, как светлые глаза фокусируются на нем, а не на бокале вина, что так пристально рассматривал его мальчик долгую минуту. Леон пожимает плечами. — Чувствую себя трепетной девицей, — слабо улыбается. — Которая хочет задать вопрос своему избраннику… — И наконец решается, — Джек поощряет продолжить. Словом, прикосновением — пальцы Леона холодны, как у трупа. — Что будет дальше, Джек? — ресницы скрывают беспокойный блеск глаз. — С нами… Словно Леон стесняется элементарного вопроса — вопроса, получить ответ на который имеет полное право. Интересно, он и в детстве был таким? И до Раккун-сити? Жил одним днем, только сегодня — так как завтра принесет очередное разочарование? — Мы поженимся, Леон, — Леон изумленно поднимает брови, фыркает и кидает на него взгляд, полный негодования «Я серьезно, Джек, а ты шутишь», но Джек видит, как белая кожа насыщается розовым оттенком. И считывает под возмущением что-то трепетное — мечту, которую Леон загнал в темный угол, похоронил и завалил ненужным хламом — монументальным надгробием, наглухо. Мечта о семье. Джек прислушался к себе и понял, что ничего не имеет против. Только с Кеннеди, ни с кем другим. — Я не знаю, Леон, — признается честно. — Посмотрим. Я бы сказал тебе, если бы ты не усложнял простые вещи. Был бы менее упрям и идеалистичен. Не только понимал, но и принимал. У Вескрера есть возможности. Марионеткой со пустыми глазами, как та баба, Валентайн, ты не очнешься. Небольшая корректировка с ювелирной точностью — и тебе станет легче. Ты просто освободишься от лишнего. Вот только делать это не хочется. Это как последняя пуля в обойме. Крайний случай. Леон выдыхает, то ли разочарованно, то ли с облегчением — и ты тоже не знаешь, Джек. — Трепетная девица возьмет мою фамилию в браке? — Джек решает увести разговор от острой темы. И Леон поддерживает, стреляет глазами — ресницы темные, черные, по сравнению с светлыми волосами. И в кого он такой? — А надо? Вы консервативны, майор Краузер? — Джек чувствует, что под ладонью пальцы теплеют. То ли он отогрел, то ли Леона отпустило, хоть и временно. — Да. Во всем, — Джек склоняется ближе, опираясь на столик, жалобно заскрипевший и зазвеневший посудой под его весом. Снова чувствует острым обонянием запах светлых волос и кожи. — Кроме секса. Леон откидывается на спинку стула и делает надменное лицо. Но Джек снова видит нежный румянец на скулах. — Мне нравится моя фамилия, сэр, — кокетливо тянет и пытается уйти от смущающей темы. — Леон Скотт Краузер звучит грубовато. Дальше следуют пять минут легкого спора, варианты «Кеннеди-Краузер» отметаются легким движением бровей. — Я готов сделать предложение прямо сейчас, Леон, — Леон не справляется и опускает глаза, откровенно покраснев. В ответ на замечание утверждает, что виновато вино. Позже Леон становится серьезным и Джек считывает по губам, так тихо проговаривается: — В следующий понедельник, — ах, да. У Леона повторный тест на работе. Джек не был уверен, что Леон дойдет до офиса. Какие-то смутные наметки были — просто надо подождать… — Сегодня ты неплохо держался, — переводит разговор на их первую, за столько лет, тренировку. Леон мгновенно выпрямляется и Джек видит сосредоточенный взгляд — его ученик все также нуждается в нем. В критике и похвале. — Но выносливости не хватает. Запустил себя, — да, верно, виноватый вид, как раньше. — Завтра продолжим. Они возвращаются поздно — Джек предлагает пойти в отель, к нему. — А может все-таки снимем траходром в розовом бархате и зеркалах, а Леон? — стискивает плечи и шепчет в ухо, — посмотришь на себя со стороны. На нас… Теперь и это милое ушко розовеет. Впрочем, бойкий язык Леона не подвел: — Интересное предложение, сэр, — Леон поворачивает голову к нему и Джек видит близко-близко голубые глаза, в ночном неоне улиц, словно фарфоровые. — Хотя странно, что вы, консерватор, занимаетесь сексом с избранником до свадьбы… Они смеются и Джек признается: — Испортил трепетную девицу, — и снова шепчет, — не устоял перед соблазнительной задницей. Леон говорит, что его квартира ближе — и всю дорогу они шутливо спорят, что важнее в семейной жизни. Задница или богатый внутренний мир. — Главное, чтобы член стоял, — дипломатично подводит итог дискуссии Кеннеди. Джек не говорит, что в Леоне есть все, чтобы осчастливить любого. Только сам Леон, будто искореженный какой-то ебучей высшей силой, позавидовавшей совершенству простого смертного, крадет у самого себя это счастье. Джек обнимает своего мальчика со спины, гладит поджарый живот и требовательно толкает бедрами в эту самую задницу. Слушает, как Леон просит сбавить обороты — этак я в замочную скважину не попаду, Джек, подожди…        Позже Джек видит светлые волосы, гладкий лоб и тень от ресниц на скулах. Гладит гибкую спину с контрастными участками кожи — нежная кожа молодого человека и грубая рубцовая ткань — шрамы, шрамы, шрамы. Десять минут назад Леон устало ворчал — «Джек, я так не засну…» — и лениво водил бедрами, пытаясь уйти от прикосновений — Джек дразнил его кончиками пальцев, почесывая короткими ногтями поясницу и копчик, спускался ниже, в влажную после секса ложбинку меж ягодиц. Вопреки всему, тихое ворчание сменилось на такое же тихое детское посапывание. Джек видит приоткрытые губы и ловит себя на забавной мысли. Будет приятно, если Леон, как ребенок, обслюнявит ему грудь во сне. А потом будет трогательно смущаться и краснеть. Плага в нем снова довольно урчит. Джек долго боролся с ментальной силой паразита, выжигал бездушное присутствие насекомого в эмоциях — нечто глубоко чуждое, отвратительно равнодушное, но жаждущее крови. И смог. Не обращал внимания на остатки, словно призрачный раздражающий звук — писк комара в дальнем углу комнаты, сквозь сон. А сейчас понимает, что чужак все же давит на него, как вросшая в плоть заноза. А с Леоном… Полная гармония. Плага блаженно мурлыкала, как домашний кот. Джек остро осознает, словно получает пулю на вылет — ему тяжело… Было тяжело эти два года. А сейчас — легко. Снова ебучий феномен Леона Кеннеди. Джек прикидывает, что если все срастется — можно будет обговорить поведение плаги с доктором Вескером. Он же господь бог, мать его. Не то чтобы они были сильно близки, но посидеть за рюмашкой случалось. Вескер выглядел как монолит, стерильный да холодный, как айсберг. Вроде не человек уже, но… человек.        Леон тихо вздыхает, вздрагивает, жмется ближе и Джек чувствует влажные губы на коже — Леон уткнулся носом в грудь и снова засопел.        Джек преувеличенно осторожно тянется за телефоном, стараясь не потревожить Леона. Пишет группе прикрытия — как отдых? Парни ограничиваются показательными фото. Хмыкает. Ну да, раньше и он отрывался так — каждая рюмка, каждая женщина — как в последний раз. Когда ты знаешь, что можешь не вернуться с очередной вылазки, жизнь начинает играть иными красками. — Завтра с 8 утра — боевая готовность. Наблюдайте. Дает еще пару указаний и откладывает телефон в сторону. Чувствует, что теплое тело под боком начинает мелко дрожать. Леон вздрагивает, цепляется за него, как котенок коготками. Джек видит мелкий бисер пота на висках и над верхней губой. Леон хмурится и Джек слышит тихий всхлип. Кошмар. Дурной сон, один из многих.        Когда-то майору Краузеру неплохо влетело локтем от тщедушного новичка на военной базе — Джек услышал плач, то ли стон из-за тонкой перегородки в казарме, проворчал: Они там ебутся, что ли? — и пошел посмотреть. И увидел этого молчаливого мальчишку, пока еще — совсем незнакомого. Даже подумал в полутьме, что на того кто-то вздумал залезть ночью — новенький, тощенький, хорошенький. И уже тогда почувствовал приступ холодной ярости-ревности — кто посмел? Оказалось, мальчику снится дурной сон. Джек склонился и тронул за острое плечо — и получил не менее острым локтем в висок. Врезал от души в ответ, проорал «Подъем, твою мать!» — Леон молча таращился на него в полутьме круглыми, как у совенка прозрачными глазами, а потом — долго и сбивчиво извинялся… Впрочем, тщедушным и тощеньким Леон по сути не был — отличное телосложение легкоатлета. Но на фоне горилл из спецназа — глянь на себя в зеркало, майор, — которых отбирали по принципу «чем массивнее, тем лучше» — выглядел так. Особенно на утреннем построении. Как балерина среди бодибилдеров. Джек сомневался. Стандартный бронежилет весит десятку кило. Винтовка М16 с обвесами — четыре. Ручной гранатомет — семь. Прочая белиберда — гранаты, запасные обоймы, рация, сумка с медициной, бинокль, рюкзак с водой да пайками, спальником, сменкой. Одни армейские берцы в зимнем исполнении — два кило, на минуту. Иной раз случалось, что Джек таскал на себе до сорока килограмм снаряги. И прекрасно помнил, что в первый год в армии он, после перехода в несколько десятков километров, хотел упасть и умереть. А этот худосочный мальчик из рекламы фитнес-клуба? Йоги или спортивной гимнастики? Он помнил, как косились на Леона окружающие, посмеивались, толками друг друга локтями… Джек тогда нахлобучил на новичка тактический шлем — все-то полтора килограмма. Потребовал завалить ебало соседям с их «Хей, Кеннеди, только головой не мотай, а сломаешь свою девичью шейку» и посмотрел на новичка. Тот молча стоял, увешанный этими неподъемными цацками, как чахлая елка под гнетом сотни гирлянд, и смотрел в пространство. Джек видел лишь выбившуюся из-под шлема потемневшую от пота прядь и глубокие синеватые тени под глазами. А потом выяснилось, что новичок — вынослив и упрям. Да, он тащился позади всех. Да, оступался, падал на колено, по локоть в грязь. Судорожно хватал воздух пересохшими губами. И у него пошла носом кровь. Но никто не услышал жалобы. Ни слова возмущения. Даже короткого «Твою мать». Молча и стоически терпеливо. Джек встал над новичком на первом же привале. Послушал надрывное сиплое дыхание. Посмотрел на кровавые подтеки под носом и на долгую секунду завис, рассматривая перепачканные кровью губы… красивое зрелище. Извращенно горячее, как и запавшие голубые глаза, огромные из-за сизых синяков. — Отдай вещи из рюкзака другим рекрутам, новичок, — скомандовал майор Краузер. И услышал тихое, задыхающееся «нет…» И его пробило разрядом, по позвоночнику, вниз… Нет. От этой куклы. Новичок не поднялся на ноги в разговоре со старшим офицером. Не по уставу. Хотя майор Краузер не любил формальности и не выматывал подчиненных длинным списком правил, но… Самое главное не нарушение субординации. Самое главное — «нет», слетевшее с этих губ… Так майор Краузер познакомился с Леоном Кеннеди поближе. Рявкнул «Встать!» — Кеннеди с трудом, но поднялся на ноги. Дальше пошли «Смирно!» — выпрямился, закусив губу от боли, поясница или плечи, не новость. И «Как должно разговаривать со старшим офицером?» — на бледном лице отразилось замешательство, Кеннеди нахмурился, а потом перепачканные кровью губы шевельнулись. — Сэр. Нет, сэр. — а майор Краузер снова почувствовал тот же электрический разряд, обжигающую смесь, как ебаный напалм в венах. И искреннее, несмотря на тон, которым рычал майор: — Спасибо за беспокойство… Я в порядке… — Кеннеди помедлил, и решил, видно, что каши маслом не испортишь. — Сэр. Всю дорогу до следующего привала Джек шел за Кеннеди, как голодный хищник за раненным оленем. Олененком, шатающимся и хромающим. Кеннеди поскальзывался, падал, а Джек молча вставал рядом и смотрел на дерганные движения в попытках встать. И интересовался: — Помощь нужна, новичок? Видел, как Кеннеди вжимает голову в плечи. И хмурится. Злится. Не на майора Краузера. На себя. Они отстали от группы и шли вдвоем, одни. Кеннеди тащился зигзагами — куда тянет рюкзак, туда и он. И забрел в грязное месиво. Утонул по коленки, задергался, попытался упереться рукой — и ушел в грязь по плечо. Джек осторожно подошел поближе, встал с краю и выдернул мальчишку, как щенка, за шкирку. Потребовал отдать рюкзак. Послушал сбивчивое, через кашель, " Я сам, я в порядке, сэр», потерял терпение и попытался сдернуть рюкзак с трясущихся плеч. И снова услышал это «Нет, сэр, я… " — и влепил пощечину. Воцарилась тишина. Мутные от усталости глаза ошарашенно уставились на него, перемазанные губы приоткрылись, а Джек попробовал иначе: — Ты задерживаешь всех, новичок. Ты подводишь меня. И протест угас. Все понятно. Вечером майору Краузеру не спалось. Возможно, виновата духота и мошкара. А возможно, перед глазами стояли эти нежные, в потеках крови, губы. Джек нашел Кеннеди, свернувшимся клубком в дальнем уголке лагеря. С трудом нашел. Тот спрятался от лишних глаз. Даже не разобрал вещи — не смог. Просто упал головой на рюкзак, обхватил себя руками и мелко дрожал. Понятно — утомленные мышцы сводит, колет иглами. Знобит и крутит. Джек молча присел на корточки, разложил спальник. Порылся в чужих пожитках, достал сухую футболку, полотенце, воду. Заставил раздеться и отметил, что новичок — стеснительный. Сидит и судорожно комкает свежую футболку. — У тебя там сиськи третьего размера? — мрачно поинтересовался майор Краузер. — Что-то не похоже. Новичок вздохнул, умилил тем, что стыдливо отвернулся и быстро сменил тряпки. Но от зоркого глаза Джека не укрылась причина смущения — едва зажившие неаккуратные шрамы. Странно. Не пулевые, не осколочные, не ножевые. Рваные, будто это юное сухощавое тело терзали клыками звери. Пулевое ранение — плечо. Неряшливый шрам, словно медпомощь была оказана поздно, хирург не добрался до раны вовремя. Очень интересно. Джек напоил новенького чаем с сахаром. Сходил за специальной мазью-выручайкой от всех растяжений, ушибов да спазмов. Предложил намазать плечи — новичок сжался и отказался, едва слышно, смущенно, опустил глаза… И по венам снова прошлось огоньком, искрами, электрическим током. — Лучше? — поинтересовался майор Краузер. — Да, сэр… — неожиданно мягко, и этот взгляд загнанного мальчишки из-под ресниц. Никакого кокетства. Но так маняще беззащитно и тепло… Доля секунды, но хватило с лихвой.        Сейчас Джек думает, что судьба Леона была решена тогда.        Он наблюдает долгие минуты за Леоном, плавающем в тумане плохого сна. Иногда люди говорят во сне. Имя. Просьба. Что угодно. Это полезно. Он ждет, что и Леон что-то прошепчет или прокричит, что даст ему лишнюю зацепку. Очередной маленький рычаг воздействия… Но Леон даже в кошмарах не болтает. Только тихо всхлипывает. И стискивает зубы — Джек видит острые линии скул и даже слышит, отчетливо, скрежет зубов. Гладит сведенное спазмом плечо, укладывает на бок. Будит — не шепчет, просто понижает голос: — Леон. Проснись. Все хорошо. Видит в полутьме лихорадочный блеск растерянных глаз. И слабый влажный блеск на скуле — Леон быстро вытирает щеку и Джек отмечает и осознает с смутной болью, насколько этот жест отработан и привычен. Даже наедине с собой Леон не позволит себе… И сейчас Джек видит лишь взъерошенный затылок — мальчик отвернулся, спрятал лицо в подушку, и слышит глухое: — Прости, что разбудил, Джек… Обнимает крепче, не обращая внимания на слабое движение в сторону. — Я не спал, Леон. Слышит вздох. Конечно, Леону было бы легче, если бы спал и проснулся. Не видел и не наблюдал так долго… Джек закидывает ногу на гладкое бедро, придавливает весом еще больше, стискивает предплечьями крепче. Целует в влажную, в легкой испарине шею. — Раккун-сити? — начинает допрос. Он не будет церемониться с Леоном, и тот об этом знает. И это правильно. Жалеть и причитать, обходя острые углы, — не для Джека. И не для Леона. Слышит отрицательное «м-м-м». — Испания? — тоже нет. Перебирает несколько вариантов их общих вылазок. Мимо. Интересно. — Сладкая задница испугалась, что останется без моего члена? — меняет тактику. Многие на месте Кеннеди возмутились бы жестокосердием и иронией над болезненной темой. Но не Леон. Джек слышит тихое фыр-фыр, что можно трактовать как короткий смешок. И честное признание: — Уже теплее. Все ясно. Что будет дальше, Джек? Видимо, картины, что видел Леон во сне, были не слишком оптимистичны. Ожидаемо. Слова сейчас не нужны — Джек не мог сказать ничего определенного, а лицемерные обещания Леон не примет. — Потрахаемся, пока мы оба живы? — спрашивает Джек и понимает, что сейчас хочет Кеннеди особенно сильно. Именно такого, растерянного, уязвимого, замершего под его руками. — Джек, — Леон слабо дергается, — у меня нет твоих супер-сил. Два часа назад… Но позволяет развернуть себя на живот. — Для того, чтобы быть послушным мальчиком, супер-силы не нужны, Леон.        Позже Джек смотрит в потолок и снова слышит детское посапывание. И снова чувствует кончиками пальцев нежную кожу спины — и шрамы. Он заснул на час лишь на рассвете — играючи прикидывал варианты развития событий. Будущее не определено, изменчиво, но — везде была лишь одна константа. Леон. Плага была с ним совершенно согласна.        Клэр ждала ответа от брата двое суток. И сотню раз упрекнула себя в поспешности. В конце концов личная жизнь Леона Кеннеди ее не касается. А это странное поведение не дает ей права… Да, она корила себя, но ждала результат с замиранием сердца. Вечером она услышала звонок в дверь — Крис.