___________________________________________
Любую проблему можно решить. Пусть и не сразу, но все же можно.
___________________________________________
— Твоя голова... — с изумлением, достойным человека, увидевшего самого настоящего призрака, бормочет Нацухико, воззрившись на Хасэгаву. — Она... — Что? — не понимает девушка, нахмурившись. Вши завелись? Она не заметила, как облысела? Появилось несколько седых прядок? Вторая голова? У неё вообще теперь нет головы? Столько вопросов, а вместо ответа — шокированный и ничего не говорящий Хьюга. — Нацухико, друг мой, почему ты не вносишь конкретики?! — Она... чистая, — шепотом и с придыханием отвечает он, в замешательстве беря в руку одну из её коричнево-фиолетовых прядей, блестящую под светом лампы, а не источающую непонятную ауру смерти, и подносит ее к лицу. — У тебя волосы красиво выглядят и персиком пахнут. Я до последнего думал, что разговоры о том, что ты помыла голову в унитазе — всего лишь злые слухи, но теперь не уверен... Хасэгава терпеть не может ни тактильность, ни какое-либо нарушение личных границ, поэтому, видя тот ужас, который творит с её волосами лучший друг, по привычке отталкивает его от себя, заставляя парня удариться о край противоположной парты копчиком. — Не мыла я голову в унитазе! Какого ты обо мне мнения?! — возмущается Химо, хлопая напряжённой ладонью по парте. — Я мыла её в ра-ко-ви-не, не в унитазе. Чего непонятного? Это совершенно разные вещи! — А могла бы у меня дома, как нормальный человек, — насупившись, Хьюга скрещивает свои руки на груди и глядит на неё с укоризной. — Но ты мною побрезговала и сбежала, не по-дружески это. Напоминать о том, что приглашать вместе помыться в одном душе, будучи завëрнутым в одно влажное полотенце, просто чудом держащееся на бёдрах — тоже далеко не по-дружески, Хасэгава не хочет. Вчера, убегая к себе домой, она отчего-то заплакала и долго не могла прийти в себя. Вроде бы ситуация мелочная, а так травмировала. — После того, как ты затащил меня в мужской туалет на глазах президента учсовета, я поняла, что лучше голову там помою, чем у тебя, — язвительно говорит Химо. — Кстати, по поводу вчерашнего... как всё прошло? Что учителя сказали? — Мне сказали, чтобы я больше времени тратил на учёбу, и... — И? — заметив, что он мнется, уточняет она. Нацухико в задумчивости смотрит на Хасэгаву, не зная, говорить или не говорить, но по итогу, не без досады, признаётся: — Ну... мне ещё с тобой общаться запретили. Хотя не то чтобы запретили, просто намекнули, что нужно прекратить тебя донимать и оставить в покое, что я тебя к каким-то ужасам принуждаю и тому подобное. Хотя это не так! — Не так, конечно, — нахмурившись, соглашается она, внимательно изучая лицо Хьюги; он выглядит действительно задетым замечанием учителей, это даже удивительно. — Ты не переживай по этому поводу, ученический совет — не суд, чтобы ограничивать наше взаимодействие. Ты мой лучший друг, так что тащить меня в сомнительные места — даже норма. Я же тебя как-то раз заперла в кладовке, помнишь? — Такое не забыть... — Ну вот, мы квиты. А на учебе тебе действительно надо сосредоточиться, у тебя оценки по той же биологии просели. И по истории с химией, а ещё по физике...— с каждым сказанным ей словом, лицо Хьюги принимает всë более и более страдальческое выражение, поэтому она замолкает. — Не переживай, прорвемся! Жизнь может сломить наши тела, но не души. — Ты говорила то же самое, переходя дорогу на красный свет, — ухмыляется он, наклонив голову набок и глядя на неё по-приятельски насмешливо. — А потом тебя чуть не сбила машина. — Не было такого... — Было, ты просто не помнишь.***
Несколько лет назад Химо бы сказала, что жизнь над ней издевается и всё происходящее — вопиющая несправедливость. Что она чем-то разгневала богов, а те, в свою очередь, мстят ей на протяжении всех шестнадцати лет, что на ней лежит проклятие неудач и что встреча с Нацухико была предрешена бесом, но теперь, с определённо сложившимся мировоззрением, сказать такое язык не поворачивается. Жизнь не может быть несправедливой, ведь всё происходящее — это лишь результат твоих собственных действий и решений, которые ты принимаешь с самого рождения. Каждую секунду ты делаешь выбор: извиниться или промолчать, пойти читать учебники или поспать подольше, продолжать бороться или сдаться. Всё это зависит только от тебя, и эти решения влекут за собою последствия, которые приходится разгребать.«Ты — сам себе враг, и ответственность за свои ошибки на других, будь добр, не перекладывай. Никакая высшая сущность не таит на тебя злобу, так что в болоте, в котором ты тонешь, виноват только ты!»
Именно так мыслит Хасэгава, привыкшая искать причины ошибок в первую очередь в себе. — Почему я вообще начала с тобой общаться? Что я сделала не так в своей жизни? — спрашивает она, сжимая в своих пальцах коробку конфет с карамельной начинкой, букет цветов и письмо с сердечком. Всё было прекрасно, предназначайся эти подарки ей, но нет. Она простой почтальон. — Иногда я саму себя не понимаю. — Потому что ты меня любишь, — убежденно отвечает Нацухико, кладя ладонь ей на плечо и подталкивая подругу к кабинету третьегодок. — Мы же, кажется, определились с этим сразу, еще когда познакомились. История знакомства смазливого неудачника с плохой осанкой и заячьей губой с замкнутой тихоней, не сумевшей вовремя позвонить в полицию и сообщить о преследовании и приставаниях, была очень трагичной. Настолько, что Хасэгава уже стёрла её из памяти как травмирующее воспоминание. — Истину глаголишь, — вздыхает Хасэгава, давно смирившись с этой мыслью. — Но... мне не очень это нравится. И факт того, что ты мой самый близкий человек, и то, что я сейчас иду извиняться на коленях за тебя перед какой-то старшеклассницей — всё это ужасно! Ты ведь понимаешь, что ты сам несёшь ответственность за свои поступки, а меня сейчас просто подставляешь? — Да ладно, мы же с тобой лучшие друзья, а ты, как хорошая подруга, не оставишь меня в беде, — лукаво говорит Хьюга. — Ты ведь добрая! Она едва сдерживается от того, чтобы не указать на очевиднейшую манипуляцию, но вовремя прикусывает язык. Слова о том, что она «лучшая подруга», в какой-то мере греют душу, пусть и тепло это лживое и нужное только для личной выгоды Нацухико. — Ладно-ладно, как её зовут хоть? — сдавшись, спрашивает Химо. — Сакура Нанаминэ, моя госпожа, самая прекрасная девушка на земле, владелица моего сердца и попросту замечательный человек, — словно ожидая этого вопроса, заливается соловьем юноша, собрав руки в замок и влюбленно смотря вдаль. — Я ей о тебе много рассказывал: что ты надо мной издеваешься, бьешь и забираешь мою еду. Хасэгава, уже начавшая было улыбаться от умиления, замирает. Губы невольно поджимаются от злости. ...жук. Подлый жучара с полным отсутствием какого-либо уважения и привязанности к ней, только и способный на то, чтобы списывать у неё домашку и пользоваться её добротой. — Нацу-кун, а я о тебе только хорошее говорю, — обиженно замечает она, цокнув языком. — А ты про меня сплетни распускаешь. Мне уже достаточно того, что каждый третий считает меня то ли сиротой, то ли ребенком из неблагополучной семьи, моющей голову в унитазе. А теперь я еще и жестокая тиранша в глазах общественности. — Да шучу я, Хасэ-чан, шучу! Я своей госпоже все уши прожужжал, какая ты хорошая и понимающая, как ты мне, балбесу, с уроками помогаешь и подсказываешь на контрольных, как ты за меня заступаешься перед учителями, и что ты ангел, а не человек! — откровенно врёт, не стесняясь, парень. Да врёт так нагло и явно, что нет и шанса поверить этому придурку. «И почему я с ним дружу? — печально вздыхая, думает Химо. — Ладно, он придурок, но зато мой придурок» — Так, всё. После школы ты идёшь покупать мне латте с карамелью и какую-нибудь булочку, потому что слова твои очередным лукавством не загладить! — Но я на цветах и конфетах для моей госпожи уже разорился, я не... — он ловит на себе недовольный взгляд зелёных глаз Химо, готовой отказаться от всей этой авантюры в ту же секунду, — мхм... ладно. Можем вместе заглянуть в кофейню, а потом сериальчик посмотреть у кого-то из нас дома. Этого будет достаточно? — Посмотрим, — дернув уголком губ, сухо говорит Химо. — Ладно, пойду я извиняться перед твоей госпожой, не переживай.***
Хасэгаве Химо надо научиться отказывать и ставить человека на место. Говорить, что это только их отношения, и она, как посторонний человек, не обязана позориться и извиняться за события, с нею не связанные, но она, даже понимая это, не может так поступить. И дело даже не в дружбе с Хьюгой, ей в целом очень тяжело даются отказы, особенно когда человек просит что-то вполне выполнимое. Мягкосердечность — или бесхребетность? — время от времени играет с девушкой злую шутку, ставя её в неловкое положение. — Давай, я мысленно с тобой, Хасэ-чан! Нацухико машет ей рукой, желая удачи, и выглядит до неприличия самодовольным. Девушка, мысленно съев все конфеты ему назло (карамель — её любимый вкус, грустно отдавать их, не попробовав ни одной), плетëтся в кабинет с надписью 3-2. Стучит три раза по двери, а затем заглядывает внутрь. Старшеклассники смотрят на неё удивленно, как на побитую жизнью мышь, что по собственной воле пришла к котам. Смотрят, но не ругаются, не кидают вещи ей в лицо, не достают холодное оружие или огнестрел, да и в целом выглядят весьма миролюбивыми. «А когда я в началке приходила к третьегодкам, они меня выпинывали из кабинета, забирали еду и смеялись...», — в некоторой прострации думает она, забыв, что и сама уже старшеклассница. — Тебе что-то нужно? — с доброй и понимающей улыбкой спрашивает светловолосая девочка в больших круглых очках. — Чего ты сжалась так? Мы не кусаемся... обычно. — А... Да! — вздрогнув всем телом, Хасэгава заставляет себя опомниться. — Не подскажешь, кто такая Сакура Нанаминэ? Я её ищу. Она выдавливает из себя улыбку, испытывая жгучее смущение и желание провалиться под землю. Ну, или хотя бы на один этаж вниз: в кабинет рисования. — Сакура-чан? — задумчиво протягивает безымянная девушка. — Её здесь нет, мне кажется, она ушла обедать. Можешь поискать в столовой или подойти в другой раз... эти цветы и письмо для неё? — Ага... — не заметив, что на чужом лице появилось странное выражение то ли сочувствия, то ли сожаления, кивает Химо. — Что же, понимаю. Сакура-чан чудесная, многие из нашего класса в неё влюблены. Тихая, добрая, ответственная, элегантная... я и сама её люблю всем сердцем. Удачи тебе, надеюсь, она примет твои чувства. Будучи тем ещё ничего не понимающим тормозом, Хасэгава благодарит девушку, зачем-то желает ей того же и с чувством выполненного долга возвращается к другу. И только спустя несколько минут до неё доходит, что же значили эти слова про удачу и про чувства. Какая прелесть, теперь она, оказывается, ещё и влюблена в совершенно незнакомую девушку. Пре-лест-но!***
В столовой Сакуры не оказалось. Ну, или Хасэгава просто слепая, ведь она не способна найти нужного человека, даже когда тот стоит в метре от неё. Но тогда ей придется идти к окулисту и менять линзы очков с -1,5 на -10, потому что так жить нельзя. «Нужно спросить кого-то, кто знает почти всех учеников в школе» — думает Химо, осматриваясь по сторонам в поисках знакомых лиц. Нацухико куда-то слинял, оставив её одну разбираться с этой ситуацией, а с другими ребятами она толком и не общается. Ну, кроме... — Минамото-кун, простите за беспокойство. Вы не видели Сакуру Нанаминэ? Мой друг описывает её как самую прекрасную девушку на земле. Теру, уронив сосиску в виде осьминожки (какая прелесть, неужели его девушка ему их готовит?) мимо рта, удивленно смотрит на Химо. Та, в свою очередь, на него. В ясных голубых глазах президента ученического совета проскальзывает узнавание и... симпатия. Похоже, то, как она отвернулась от Нацухико вчера, его очень позабавило. — Я Хасэгава, если что, — на всякий случай уточняет она. — Из мужского туалета. — Разумеется, я помню, Хасэгава-чан, — кивает он, а затем с точно выверенной безупречностью и восхищением говорит: — замечательно выглядишь, ты стала только прелестней с нашей последней встречи. Последняя их встреча состоялась вчера, когда Химо была с немытой головой, лохматая и ужасно грязная, будто крыса, выскочившая из мусорного бака и помчавшаяся прямо под колеса проезжающих машин. Сейчас, конечно, она выглядит нормально: чистые волосы, собранные в хвостик, выстиранная форма... но первое впечатление уже сложилось, его, увы, не изменить. — А вы всегда прелестны, — в том же духе отвечает Химо с кислой миной. — Сакура Нанаминэ... третьегодка, верно? С зелёными волосами, хорошо учится, постоянно участвует в олимпиадах по литературе и истории? — предполагает Минамото, описывая незнакомку до того безупречно, что Хасэгаве становится как-то не по себе. — А ещë, помнится, состоит в радиоклубе и исправно пишет отчёты о потраченных финансах... «Боже, Нацу-кун, кого ты выбрал... ты же не её уровня совершенно!» — с ужасом думает Химо. — Полагаю, что да... её нет, случаем, в столовой? — дрожащим голосом спрашивает она, вызывая своим потерянным видом у Теру мягкую и сочувственную улыбку. — Мне надо кое-что ей передать от моего друга. — Нет, она не заходила в столовую. Но, зная её характер, могу предположить, что она в библиотеке. Можешь поискать там, Хасэгава-чан. — О, спасибо за наводку, Минамото-кун. Вы мне очень помогли, — она так и светится от радости, благодарно улыбаясь. Перед тем, как уйти, девушка достаёт из букета несколько цветков и протягивает их удивленному президенту, уже собиравшемуся вернуться к трапезе. — Вот. В знак признательности. — Я же ничего не сделал, — недоумевает Теру, запоздало принимая цветы. — Просто за то, что вы есть и сократили время моих поисков в разы, — с жаром признаётся Химо, глядя на него восхищенно.***
Хасэгава совершенно не умеет играть в прятки, а в особенности — искать людей в них. Спрятаться под каким-то кустом, зарыться с головой под землю, залезть на крышу или в шкаф она ещё может, а вот ходить по всей территории, заглядывая в каждый угол — нет. Сакура, похоже, решила вовсе исчезнуть из этого мира. Где бы Химо её ни искала, всё безуспешно: хоть сейчас кричи «я сдаюсь». — Цучигомори-сенсей, здравствуйте, — на автомате выдает блуждающая между стеллажей библиотеки Хасэгава, чуть не столкнувшись с учителем биологии. Она едва удерживает букет и конфеты в руках, а письмо, изрядно помятое, уже давно лежит в кармане платья. Химо уже не надеется найти злосчастную Сакуру, которая, похоже, нарочно от нее прячется. — Добрый день, Хасэгава-чан, — в таком же смятении здоровается учитель, глядя на неё с искренним недоумением. — Ты дверью не ошиблась? Если хочешь книгу просроченную вернуть, то цветы и конфеты дарить не обязательно, я бы и так её принял. — Я не за этим, — качает она головой. — Нацу-кун хочет, чтобы я извинилась вместо него перед Нанаминэ-чан, и я теперь брожу по всей школе в поисках его возлюбленной. Вы её, случаем, не видели? — Около стеллажей с зарубежной литературой, — коротко отвечает Цучигомори. — Читает Агату Кристи, «Убийства по алфавиту». — А... спасибо, — девушка, не ожидавшая таких подробностей, в растерянности хлопает ресницами. Просто узнать направление — уже было бы даром Божьим, но сенсей, похоже, знает про своих учеников без преуменьшения всë. — Вы меня очень сильно выручили. — Не стоит благодарности. И передай Нацухико-куну, что я всë ещё помню про «Думай и богатей» авторства Наполеона Хилла. Он не отдаёт эту книгу уже второй год, за это время должен был стать миллионером. — Да, хорошо, — соглашается она, а затем, не придумав иного способа отблагодарить учителя, достаёт из букета три пионовидные розы и протягивает ему. — Возьмите в качестве залога. Цучигомори, уже собиравшийся уходить, в замешательстве смотрит на протянутые цветы. Ему, конечно, случалось получать их в конце года, на день учителя и по праздникам, но чтобы так, с ничего, от ученицы в библиотеке — впервые. — Я не могу это принять, лучше подари их Нанаминэ-чан, — строго говорит он. — Ну, как хотите... Хасэгава грустно на него смотрит, как будто ей разбили сердце этими словами, и затем, попрощавшись и пожав плечами, уходит к стеллажу с иностранной литературой. Цучигомори со смешанными чувствами смотрит ей вслед, а затем с тяжёлым вздохом потирает двумя пальцами болящую переносицу. Он не должен испытывать вину за отказ принимать цветы, но, тем не менее, это чувство начинает легонько кусать его изнутри. Неприятно.***
Юная девушка неторопливо перелистывает страницу детектива, закончив читать последнюю строчку предыдущей. Зеленые глаза, цветом напоминающие травянистый чай, неторопливо пробегаются по словам, смотря равнодушно и спокойно. Пальцы у неё тонкие, длинные, держат библиотечную книгу трепетно и аккуратно. Сакура Нанаминэ действительно является воплощением собранности и элегантности: идеально выглаженная форма, красиво уложенные зелёные, как и её глаза, волосы, невероятно приятная наружность. Она, словно тёмный лес, прекрасна в своей загадочности, постоянстве, строгости. Будто дама из высшего общества девятнадцатого века в прелестном пышном платье, пьющая чай и внимательно слушающая рассказы своих подруг, время от времени вставляя нейтральные фразы. «Ладно, я готова согласиться, что влюблена в нее. Может, мне притвориться, что эти цветы и конфеты от меня? — внезапно проскальзывает в её сознании совершенно глупая и неуместная мысль. — Чёрт, что за бред. Нельзя так с Нацу-куном поступить, он расстроится. Не по-дружески это...» — Добрый день, — стараясь сделать свой голос как можно более мягким и благозвучным, обращается она к Сакуре. Девушка поднимает на неё взгляд. — Меня зовут Хасэгава Химо, второгодка. Я дружу с Нацухико-куном и помогаю слухи придумывать. Ясные зелёные глаза встречаются с глазами, напоминающими болотную топь. Такие же грязные, мутные, с примесью серого цвета. Сакура несколько секунд изучает Химо, а затем... мягко улыбается, наклонив голову набок, словно признав в ней достойного собеседника. — Да, я наслышана о тебе, Хасэгава-сан, — вежливо говорит она, положив между страниц закладку и закрыв книгу. Поняв, что к ней обращаются с суффиксом «сан», Химо мысленно меняет и своё обращение к Сакуре. — Нацухико-кун много о тебе говорил, я очень рада возможности встретиться с тобой вживую. Голос у неё мягкий, неторопливый, текучий. Слушать — одно удовольствие! — Ты искала меня с какой-то целью, верно? — спрашивает она у Химо, заметив, что та, поражённая чистотой голоса собеседницы, потеряла дар речи. — Да! Нацухико-кун сказал, что вы поссорились, и попросил передать вот это... — она протягивает немного поредевший букет, конфеты и, немного порывшись в карманах, письмо. Помялось оно знатно, но ничего не поделать. — А ещё попросил сказать следующее... — Что же? — Заранее поясню, что мне невероятно стыдно. Вспомнив все указания провинившегося друга, Хасэгава неохотно встаёт на колени, и, демонстративно ударившись головой о холодный пол, рапортует: — «Мне очень стыдно, моя леди, что я разбил твой любимый чайный сервиз. Правда, если бы тот мелкий паршивец не нарывался, то я бы не кинул в него чашки, клянусь! Прости меня, прости, прости, прости. Умоляю, прими эти цветы в знак моего сожаления, конечно, они далеки от твоей красоты, ведь ты — идеал, но, надеюсь, они поднимут твое настроение. Также я купил твои любимые конфеты. Искренне верю, что ты больше не злишься на меня и отведаешь их со мной сегодня в шесть. Люблю тебя всей душой, навеки твой, Нацухико». Хасэгава без понятия, в какого мелкого паршивца Хьюга бросил сервиз, но причина, почему лицо Сакуры помрачнело, очевидна. Да, ужас как неприятно, но пережить можно — тем более за кофе и обещание не повторять старых ошибок. Но Сакура так не считает. — Хасэгава-сан, встань, пожалуйста, — холодным от гнева голоса просит она. — Не стоит унижаться ради такого подлого и наглого человека, как Нацухико-кун. Он не заслуживает такой помощи. Да и к тому же, он отправил тебя вместо того, чтобы самому взять ответственность за содеянное и извиниться лично. Я разочарована им, так и передай вместе с цветами и конфетами. — Да, он придурок, — пожимает Химо плечами. — Он говорит, что ему слишком страшно самому подходить, поэтому всё так и обернулось, и это, черт возьми, отвратительная отмазка. И я это понимаю. Но я его друг, и без хороших вестей вернуться не могу. Нанаминэ, услышав это, с непониманием смотрит на Химо. По её мнению Хасэгава слишком легко относится к этой ситуации. — Давай сойдемся на мысли, что он просто захотел сделать тебе приятно, ты попробуешь эти конфеты и простишь его? Хотя бы для приличия, чтобы он перестал меня мучить. Прости его, пожалуйста. — Нет, и вся эта ситуация... он поступил отвратительно. — Да. Отвратительно. Но это не отменяет того факта, что конфеты вкусные! Молочный шоколад, карамель, орех... не отказывайся от своего счастья. Можешь его не прощать, но хоть конфеты съешь. Сакура молчит, глядя на Хасэгаву с болью. Та, как ни в чем не бывало, сдержанно улыбается и протягивает коробку со сладостями обратно, будто аргумент про их вкус достаточно весóм. — Хасэгава-сан, ты свободна сегодня? — медленно спрашивает она, переводя взгляд на конфеты. Химо, помедлив, кивает. — Не хочешь пойти со мной в радиоклуб и попить чай с этими конфетами? У нас также есть печенье с шоколадной крошкой и леденцы, а если тебе ничего из этого не нравится — мы можем отправить Нацухико-куна в магазин купить что-то другое. — Я с радостью, — отвечает Химо. — Ты по итогу прощаешь его или..? — Ни в коем случае. Он не заслужил этого. Конфеты — плата за твои труды и причиненный ущерб. Я не считаю правильным то, что ты пошла у него на поводу, но глубоко ценю твои старания и самоотверженность. Уголки губ постепенно опускаются вниз. Химо с горечью смотрит на Сакуру, неохотно пожимая плечами. Ну, из плюсов, её напоят чаем с вкусняшками, а потом Хьюга купит ей кофе с булочкой. Ещё и сериалы смотреть будут... наверное, этот день даже можно назвать удавшимся. — Хорошо, Нанаминэ-сан. Я понимаю. — Ты хороший человек, — печально улыбается Сакура. — Жаль, что с Нацухико-куном.