Лэнс

      Он до последнего не верил, что его выпускают отсюда. Даже когда дверь открылась, чтобы забрать его, когда он шёл по коридорам Чертога Рыси, когда принимал душ, одевался, складывал в рюкзак новые, ламинированные документы, вещи и деньги, будто бы только что из типографии — всё это казалось ему уловкой. Вот так просто вернуться? Нет, ни лису, ни его господам не знакомо слово «просто». На такие уловки для простачков вестись было бы слишком очевидно. Но глыбы льда, которая обычно оповещала его об опасностях, пока не было.       Одежда соответствовала его нынешнему образу — толстовка-худи темно-коричневого цвета с глубоким капюшоном, в тон ей синие джинсы, белые кроссовки. Лэнс также получил новый смартфон с зарядкой и сим-карту к нему. Это едва не заставило его хмыкнуть во весь голос. Неужто они настолько тщательно подготовились к его выпуску? Скорее всего телефон прослушивается, это ясно, как день. Но всё равно лучше, чем ничего.       Набор личной гигиены и хозпакет там также присутствовал.       — В новую жизнь со всем новым, — этой фразой лис, всё время стоявший рядом, озвучил все мысли Лэнса разом. Желание хмыкнуть стало по-настоящему чесоточным.       Денег ему выдали две тысячи долларов. Не густо, но снять какую-нибудь дешёвую квартирку, даже не для мышей, вполне сойдёт. Лэнс взял из тугой пачки пару сотен, а остальное затолкал в глубокий карман в глубине рюкзака. В голове появилась шальная мысль оставить лису чаевые за такой хороший сервис, но нет, ему они самому пригодятся. Обобьётся.       Если лис сейчас достанет список, подумал Лэнс, я хмыкну во весь голос. И-и-и… да, он вытаскивает из кармана листочек! Так что хмык дикобраза разнёсся по пустынному залу гулким эхом. Но Реджинальду было по барабану на эмоции Лэнса — сейчас он сверял содержимое списка с фактическим обустройством.       — Личная гигиена есть, деньги выдал, телефон выдал… вроде бы как всё. Найдёшь себе укрытие на первое время сам.       — И куда вы меня отправите? — Лэнс, пока Реджинальд думал, осмотрел себя в зеркале с ног до головы, примерил рюкзак. И самое главное — чтобы прохожие не пугались его обритой и обожжённой головы, походившей на перегнилой кочан капусты с глазами и ртом, натянул капюшон. Он скрыл голову полностью, оставив на виду только карие с красным отливом глаза.       — В то место, которое тебе очень хорошо знакомо, — последовал ответ. Лэнс не удержался и уставился на лиса широко открытыми глазами.       — Да-да, именно туда, — Реджинальду даже не надо было смотреть на него в ответ, чтобы прочитать эмоции. Печать на спине вдруг неприятно обожгла его, заставив передёрнуться. Блядский уебан! Вот он, последний финт перед прощанием. Но нельзя показывать ему… обобьётся, рыжий уёбок. — Всё? Пошли.       Лэнс последовал за лисом по коридору в Нексус, откуда можно было попасть в любую точку Вселенной. Обычная комнатка без окон, но зато с арками. Реджинальд закрыл за ними дверь, открыл консоль на голубом экране и ввёл координаты. Через несколько секунд в центральной арке засветился до буквально боли знакомый театр. Только отстроенный.       — Удачи, — последнее, что услышал Лэнс перед тем, как шагнуть в родной Город.

***

      Прошло полгода после трагедии у театра Муна. Он понемногу восстал из пепла (точнее, из кровавого моря, потому что был затоплен после экспириенса с кальмарами), нарос новыми стенами и входом, а внутри стало даже лучше, чем было раньше. Так и должно быть.       Отшумели СМИ, найдя новые сенсации, отгремели бульдозеры и строительная техника, отстучали инструментами рабочие, но отголоски того дня остались навсегда. По просьбе всё того же Муна и остальных членов его труппы, а также фонда штата, прямо напротив театра был воздвигнут монумент из черного гранита. Он изображал белого ангела на постаменте в виде собаки в длинном балахоне и с крыльями, а в лапах собака держала ребенка. Балахон струился по колонне как настоящий, а в глазах ангела была настоящая скорбь. Один лишь мышонок-ребёнок тянулся лапками к небу.       Многие приходили сюда. Кто-то плакал, уперевшись лбом в колонну, кто-то просто клал цветы, стоял, рассматривая фигуру, и уходил, не произнеся ни слова. Цветов всегда было много, так как место пользовалось популярностью. Пришлось даже поставить небольшую оградку.       Местное хулиганье смиренно обходило колонну и невольно задирало головы, чтобы полюбоваться печальной красотой монумента. Да и хотелось бы посмотреть, как они рискнули даже бросить рядом окурок сигареты или банку из-под пива (не то, чтобы поцарапать колонну), когда район крышевался за счёт банд, в число которых входила группа отца Джонни. Поэтому монументу ничего не угрожало.       Президент страны принёс искренние соболезнования всем родственникам и друзьям погибших и заявил, что более не допустит таких ужасных катастроф. Понятное дело, он не стал говорить, какими методами собирается достичь этого. Реджинальд и Аспекты Света не просто так вмешались в дела другого мира, чтобы остановить Лэнса и Голиафа и, разумеется, оставили свои контакты.       Тогда, в день Х, из всех выжил только Бастер Мун. Его нашли под завалом у входа, в воздушном кармане, на удивление в приличном состоянии и сразу же доставили в больницу. После операции, когда коала пришёл в себя, он заплетающимся от наркоза языком спросил, где его друзья, но тогда ему никто не ответил, потому что из друзей никого не осталось.       Джонни перед смертью был с особой жестокостью убит. Когда его обнаружили, у него в груди была воткнута длинная арматурина, а горло рвано перерезано, скорее всего, этой же штукой. Мина оказалась в своеобразном коллекторе из кусков стен и какое-то время была ещё жива, потому что при вскрытии у неё была вода в лёгких; Розита и Гюнтер были вместе в обнявшейся позе. Эш не сильно отличалась от Джонни по степени тяжести — Лэнс в приступе ярости раздавил ей грудь, после чего разбил гитару, судя по всему, об её же голову, потому что на голове была сильная тупая рана с частичками лакированного дерева. Майка нашли последним, да и то случайно: он буквально выплыл из одной расщелины как набухшая бомбочка для ванны, и его могли бы преспокойно раздавить, если бы вовремя не заметили.       Разумеется, таких подробностей Бастеру, тем более после операции, никто сообщать не стал. Только после того, как Реджинальд Блэк и Аспекты Света вернули к жизни его труппу, и они всей толпой и ко всеобщему ужасу и счастью (представьте восставшее тело, вылетающее из морга и мчащееся вам навстречу) заявились к нему, он узнал некоторые детали.       Друг Бастера Эдди приехал уже после того, как Мун выписался из больницы. О большей части их разговора история умалчивает, но известно, что Эдди уехал на учёбу в другой штат и он был очень зол после разговора, а Бастер что-либо сообщать отказался. Нэйна Нудлман, которая проспонсировала новую жизнь театра, ничего определённого насчет внука также не сказала.       Постепенно театр отстроился и вернулся к прежней жизни, как и все его участники. Они мало что помнили после возвращения с того света, но оно и к лучшему — ни к чему по ночам просыпаться от кошмаров. По крайней мере им самим, да и родителям после всего пережитого так будет куда спокойнее. Кто-то предлагал им уехать и перенести театр в другое место, но никто никуда не поехал. Театр Муна всю свою историю находился здесь, и не им его переносить.       Именно перед этим монументом и стоял Лэнс, внимательно рассматривая ангела и ребёнка. Его красноватые глаза скользили по лицу женщины, потом переходили на ребёнка, и так несколько раз. Словно он пытался найти что-то знакомое в этой новой для него колонне.       Для него вообще всё было новым после заключения: воздух, которым он дышал, лица, улицы и здания, машины… он в самом натуральном смысле заново родился. И как новорождённый, беспомощно тыкался во все стороны, не зная, куда податься. Лэнс был готов ночевать в подворотне, в глухой глуши, лишь бы не видеть этих лиц. Но с него было достаточно злоключений. Остатки былой гордости растопили айсберг неуверенности. Лэнс положил чужой цветок гвоздики рядом с монументом, и, решительно развернувшись, зашагал вверх по улице.