***
Опять уснула. Но мне больше не снились кошмары. Просто закрыла глаза, а затем открыла, по ощущениям, спустя минуту, но на самом деле прошло больше часа. Капельницы уже нет, а на руке остался пластырь. Рядом со мной на прикроватной тумбочке стоит поднос с едой. В воздухе витает запах куриного бульона и салата из свежих овощей. Кай всё ещё спит. Он даже позы не поменял. Так и лежит на боку, подмяв щекой подушку. — Я уже думал, что ты снова проспишь целые сутки, — сбоку от меня присаживается Марк. Он бодр и весел. Перемена в его настроении слишком заметна. Бросаю взгляд на поднос с едой и слышу, как урчит от голода мой желудок. — Давай, я помогу тебе, — брюнет берёт с подноса тарелку с салатом и вилку. Он собрался меня кормить. Опираюсь руками о матрас, чтобы подтянуть тело поближе к подушке и принять сидячее положение. Данилевский-младший подносит к моим губам листья свежего салата и кусочек огурца, насаженные на вилку. Открываю рот и несмело принимаю еду в дар. Марк улыбается по-детски прекрасной улыбкой. Он как лучик солнца в этой достаточно мрачной комнате. Яркий и пошлый, если вспомнить, как его пальцы ласкали меня в ночь венчания. Даже думать об этом стыдно. — Что там? — замечаю огромный сундук у приоткрытой двери, ведущей в ванную комнату. Вчера, точнее позавчера, я его не заметила. — Твоё приданое, — произносит Марк, отправляя в мой рот кусочки редиса и томатов. Вкусно. Свежие овощи мы с мамой могли позволить себе только летом. У бабушки есть сад, и я частенько помогала ей ухаживать за ним. Интересно, мои мужья позволят мне навещать родных? Странный вопрос, но не для магулов. — Я собрал все книги под твоей кроватью и взял кое-что из вещей, — продолжает говорить Марк, выжидая, когда я прожую кусочки редиса и томатов. — Один из слуг надорвал спину, когда тащил этот сундук в наш дом. Отец был доволен, он не догадался посмотреть, что внутри, — усмехается брюнет, я улыбаюсь. Марка и Кая действительно не интересовало моё приданое. Казалось бы такая мелочь, но не для магулов. Члены общины обычно были жадными. Чем толще они носили кошелёк, тем чаще считали чужие деньги. — Улыбаешься, это хорошо, — Данилевский наклоняет голову в бок, и я не могу оторвать глаз от родинки на его щеке, чуть выше пухлых губ. Мне сложно поверить в происходящее. Я сижу на кровати, что по размерам чуть меньше небольшой комнатки, где была прожита почти вся моя жизнь. Ем салат из рук человека, которого знаю не больше двух недель. Рядом спит Кай, и его образ не вяжется у меня в голове. Знаю, что он заботится обо мне, но чувствую какой-то подвох. Однако, улыбаюсь. Мне нравится быть тут, даже если мои эмоции больше похожи на слепую иллюзию. — Ты так и будешь кормить меня с ложечки? — прожевав остатки салата, интересуюсь. Тем временем Марк берёт с подноса тарелку с супом. В мой нос бьёт запах наваристого куриного бульона. — Мне нравится заботиться о тебе, не лишай меня такой возможности, — его удивляет мой вопрос. Это хорошо заметно по выражению лица. Прекрасного лица, нужно отметить. Брюнет зачерпывает ложкой бульон и мигом отправляет его ко мне в рот. Суп горячий и жирный, морщусь с непривычки. Курица, которую мы с мамой могли себе позволить, обычно умирала от старости. В ней практически не было жира, лишь кожа, и жесткое мясцо. Жевать такое невозможно, после него весь вечер ковыряешь спичкой в зубах. — Почему? — задаю вопрос, подумав о причинах такой заботы. Мы не росли вместе и не были знакомы. Для меня он был загадкой. Я не знала его истинного лица. — Ты моя жена, — Марк пожимает плечами. Жена. Для магулов это слово приравнивалось к любовнице с функциями верной слуги. Часть жизни мужчины и едва ли полноценная личность. — Но мы практически не знакомы, — проглотив кусочек жирной курицы, несколько раз моргаю. Он усмехается. — Это ты так думаешь, — Марк подмигивает мне, отвечая. Это я так думаю? Чтобы это могло значить? Он прожил свою жизнь вдалеке от стен поселения. О его прошлом мне ничего не известно. Младший из сыновей Данилевских вернулся в общину только две недели назад. Как на это вообще согласился совет старейшин? Его не назвали падшим. Должно быть, Кир щедро откупился.***
Пообедав, снова уснула. В последнее время я много сплю. Видимо мой организм требовал передышки. Сквозь сон я слышала шаги и голоса. Они скоро утихли, а после повеяло холодом. Одеяло стало казаться тяжёлым. Даже в мире сновидений меня не покидали мысли о моём будущем. Я вспомнила о словах сыщика. Его голос тихо звучал на задворках моего сознания. Кай сделает всё, чтобы устроить венчание как можно скорее. Так и произошло. Однако, он спас меня и был заботлив, даже нежен. А что, если это и был его план? Усыпить мою бдительность, чтобы дождаться подходящего момента. Тревожные мысли овладели моими снами. Я брела по коридорам дома Данилевских в сопровождении призраков незнакомых мне женщин. Они не кричали, ибо их рты были зашиты. Новая волна ужаса настигла моё сердце. Даже сквозь пелену сновидений я чувствовала приступ очередной тахикардии. — Открывай, мразь, — громкий голос будит меня. Вздрогнув, раскрываю глаза. На улице темнеет, а рядом никого. Кто-то стучит в двери. Всё моё тело промокло от холодного липкого пота. Всё словно в бреду. Очертания комнаты расплываются. — Открывай, — узнаю голос Кира. Цепенею от навязчивой волны леденящего ужаса. А что, если он вышибет дверь? Как я буду защищаться? Никак. Свёкор намного сильнее и выше меня. Оглядываюсь по сторонам. Шкаф. Сбрасываю одеяло и тихонько поднимаюсь. На мне только сорочка. Должно быть, Марк принёс её в том самом сундуке. Дойдя до шкафа, открываю дверцы и ныряю вглубь. — Ты оглохла? Открывай! — слышу вопли Кира, но уже не так громко. В чужом доме, в неродном шкафу, и снова прячусь от жестокой реальности. Изменились только стены и запахи. Холодный ветерок касается моих голых плеч. Странно. Откуда сквозняк в шкафу? Сдвигаюсь к стенке, чтобы опереться и теряю опору. Падаю. Мне требуется время, чтобы понять, что произошло. Тьма сменяется тусклым светом. Я лежу на холодных ступеньках из зелёного камня. Это не шкаф, а тайный проход. Но куда он ведёт? Поднимаюсь на ноги и начинаю медленно идти. Узкий коридор освещён крохотными лампами. Под потолком свисает паутина. Должно быть, это место спрятано даже от слуг. Пыльно, душно, мрачно. Атмосфера в духе средневековых катакомб. Минут через пять оглядываюсь из-за ощущения незримого присутствия кого-то ещё. Никого нет. Останавливаюсь. В мыслях только страх. Я вспоминаю о том, что прадед Кая умер в лабиринтах.Что, если речь шла не о коридорах дома, а об этом самом тайном проходе? Холодно. Что-то подталкивает меня идти дальше. Кир может последовать за мной. Прошагав ещё метров сто, замечаю сбоку огромную мозаику из цветного стекла. Это фреска из книг священного писания. На ней изображен пророк Магул, ступающий через горькую реку. Мне начинает казаться, что я что-то вижу сквозь цветные стёкла. Подхожу ближе и замираю. За фреской роскошная комната, чьи стены украшены картинами в золотых рамках. Огромная кровать, на которой лежат маленькие подушки. Рядом с ней стоит Пастырь Алексий в платье. В платье. Не в рясе, а именно в женском одеянии, сплошь покрытого пайетками. Оно облегает его тучную фигуру, а глубокий вырез оголяет его левую гладко-выбритую ногу. Протираю пальцами глаза. Что это, морок? Или всё-таки сон? Должно быть, я всё ещё сплю. — Душечка, мне идёт этот наряд? — но знакомый голос переубеждает меня в обратном. Это действительно наш пастырь. Его сложно не узнать даже под слоем макияжа. На его веках тени и подводка, на щеках яркие румяна, а губы сияют от блеска. — Вы прекрасны, пастырь, — к нему подходит одна из служанок, она протягивает ему ручное зеркальце с изумрудной ручкой. В этот момент моё мировоззрение трескается и медленно рассыпается на осколки. Они меня не видят. И я бы тоже не хотела их видеть. — Не называй меня пастырем, когда я в образе, — наигранно высоким и взбалмошным тоном верещит Алексий. От шока у меня волосы встают дыбом, а кожа покрывается мурашками. Не могу оторвать глаз от картины, что только что въелась в мой мозг. — Простите меня, Мадлена, — служанка преклоняет голову и отходит назад, а Пастырь продолжает любоваться в зеркало. Мадлена? Кажется, так звали его сестру. Она была послушницей в приходской церкви. Он кружится в танце, словно демон в человечьем обличии. Где-то рядом точно бродит сатана. Фальшивый праведник в истинном обличии. Боковым зрением замечаю тень. Шарахаюсь в сторону от испуга и чуть не падаю на холодный каменный пол. Никого нет, должно быть, мне показалось. Смотреть на причуды пастыря уже нет никакого желания. Принимаю решение идти дальше с ощущением того, что этот мир не будет для меня прежним. Теперь я сомневаюсь, что спокойно смогу слушать речи Алексия. Метров через сто замечаю похожую фреску из цветного стекла, но уже по левую сторону коридора. На ней пророк Магул стоит у кострища. По сказаниям он сжег все атрибуты греха в поселении. Сквозь толщу цветного стекла замечаю её. Герд. Она сидит на кресле посреди комнаты, похожей на гостиную. Убранство её дома нельзя назвать скромным. Очередная святоша, упрекающая членов общины в корысти. У дверей стоит та самая Дарья, что таскалась за каргой словно поросячий хвост. На соседнем кресле сидит сыщик. Глеб Валентинович пьёт чай из миниатюрной чашки. Комната освещена свечами и камином. Камином. Именно у него на коленях стоит одна из слуг. Я не знаю её имени. Но мне её жаль. Молодая девушка рыдает, все её руки иссечены свежими розгами. — Госпожа, вы не боитесь мести Кая Данилевского? — Глеб Валентинович задаёт вопрос, не обращая внимания на стенания служанки. Как он вообще только посмел предлагать мне помощь? Бездушный нахлебник старой карги. — Нет, — усмехается Надежда, поправляя подол своего платья. В это время девушка у камина издаёт громкий стон. Она пытается вытянуть правую руку. И я понимаю зачем. Её не только высекли, но сломали ключицу. Застываю в атмосфере ужаса. Равнодушие присутствующих в комнате убивает во мне маленького ребенка, что когда-то верил в чудеса. — Разве я разрешала тебе стонать от боли? Ни звука! — Герд хватает с миниатюрного столика чайник и швыряет его в служанку. Накрываю рот ладонью, чтобы не закричать. Жестокость. Садизм. Безумие. Я вижу это, но ничего не могу сделать. Между нами священная фреска. И Герд не стыдно вытворять такое на глазах Магула. — Уведи её отсюда, она меня нервирует, — карга обращается к Дарье, та, кивнув, подходит к девушке и, схватив её за правую руку, тащит к двери. Бедняжка хрипит от боли. — О чём мы говорили? — Надежда, как ни в чём не бывало, обращается к Дмитрову. Она произносит свои слова так сладко, словно заигрывает с мужчиной. Глеб Валентинович ставит чашку на столик. — О Кае. Вы ведь не думаете, что он не опасен? — сыщик ерзает на кресле, пытаясь принять удобное положение. Ему некомфортно. Но в чём причина? В личности, что они обсуждают, или в Герд. Та буквально пожирает глазами мужчину. Возможно, он боится быть раздавленным под её необъятным телом. Дмитров едва ли доставал макушкой до её плеч. — Да, есть вероятность, что он превосходит своего отца в жестокости. Но меня больше пугает его жена, — произносит Надежда, повергая своими словами меня в бездну непонимания. Я её пугаю? Не может быть! Неужели её пугает тень, что изредка бродит по поселению. — Вы должно быть шутите? — усмехается Глеб Валентинович. Дмитров тут же осекается, поймав злобный взгляд старой карги. Она качает головой. — Какие уж тут могут быть шутки. Вы ведь слышали о её бабке Варваре? — прочистив горло, Герд отвечает, а затем вздрагивает. Варвара Корак была матерью моего отца, она умерла сразу после того, как мы бежали из общины. Мама даже её могилы по возвращению не смогла найти. Магулы закопали бабушку в лунном лесу. Та местность считается и по сей день проклятой, там даже самоубийц не хоронят. Дедушка рассказывал мне, что в этом лесу погибали те самые девочки, от которых отказывались магулы во времена эпидемии краснухи. Мама же просила меня не верить в его жуткие сказки, ведь этих девочек отправляли в детские дома, а не умирать. — Да, она сгинула от горя, когда сын бросил её, — кивает сыщик. Надежда качает головой. Она с ним не согласна. — Варвара была уличена в колдовстве. Её попытались сжечь на костре, но она даже не загорелась. Обгорела только её одежда и верёвки, и Варвара нагая ушла в лес, пока мы с вашим батюшкой оцепенели от страха, — дрожащим голосом проговорила женщина, бледнея на глазах от каждого сказанного ею слова. Дмитров захохотал, восприняв услышанное за шутку. Но едва ли это было шуткой. — Ничего смешного. Я обращалась в совет старейшин. Они отказали мне. В общине запрещены казни ведьм из-за страха перед городскими властями. Однако, ваш отец был со мною согласен. И мы решили не терять времени. Когда всё случилось, нам никто не поверил. А мой брат вообще счёл нас сумасшедшими. Но мы всё видели, клянусь великим Магулом, — договорив, женщина смотрит на фреску, не осознавая, что за ней стою я. Мурашки разбегаются по моей коже от её испуганного взгляда. Она словно увидела меня. Замираю, прервав своё дыхание. Герд возвращает свой взгляд к сыщику. — Поверьте мне, ведьмы передают свой дар по женской линии. И так как у Варвары был только сын, она могла передать свои дьявольские способности только внучке. Не зря же эту дрянную девчонку повсюду сопровождает ворон… — Надежда произносит свои слова, надрывая голос. Глеб Валентинович кивает, но я не вижу веры в его глазах. Скорее он считает, что женщина обезумела, чем говорит правду. Слышу шорох, похожий на звук шагов. Кто-то идёт. Я бросаюсь назад. Нужно бежать обратно. Кир бы уже нашёл меня, и это явно кто-то другой. Возможно, Кай. Ему явно не понравится, что его жена бродит по тайным лабиринтам.***
Бросившись бежать, я свернула в один из коридоров и очень быстро об этом пожалела. Заблудилась, замерзла. Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя и принять решение искать выход. Я шла не торопясь, оглядывая стены в поисках знакомого коридора. Глупая. Зачем вообще пошла куда-то? Любопытство меня погубит. С каждым шагом вера покидала мой разум. Душа изнывала в груди от самобичевания. Не была любопытной и зачем было начинать? Идиотка. Идиотка, которая потерялась в незнакомых стенах. Теперь я наверняка умру здесь с голоду или замёрзну. И только стоило мне подумать о смерти, как перед моими глазами предстала та самая дверь. Осторожно открываю её и забираюсь в шкаф. Тихо. Выдохнув, выбираюсь наружу и замираю. Кай смотрит на меня исподлобья. Он один в комнате, освещенной пятью свечами. Хотя нет. Замечаю огромного чёрного пса, что спит на коврике у кровати. Имя его Цербер. И он храпит, будто человек, а не собака. Из приоткрытого окна веет холодом. — Ты нашла тайный ход? — хриплым усталым голосом он задаёт вопрос. В его карих глазах плещется отражение огоньков свечей. — Прости, я случайно, — отвечаю, опуская голову. «Будь покорной, и наказание не будет жестоким» — эта мысль назойливо вертится в моей голове. Замечаю, что мои руки дрожат от страха. Провинилась в первые же дни брака. Мама будет недовольна. — Не думал, что ты так быстро его найдешь, — усмехается Кай. — Посмотри на меня, я не злюсь на тебя, — добавляет он, а мне кажется, что его слова нереальны. Не злится? Скорее всего это сон. Осмеливаюсь посмотреть на него. Мой муж улыбается. — Кто его построил? — интересуюсь, а затем закусываю губы, обвиняя себя в чрезмерном любопытстве. — Мой прадед. Он был архитектором и тем ещё извращенцем. Юрий построил за свою жизнь двенадцать домов, к каждому из них ведёт тайный тоннель. Он любил подглядывать за семьями совета старейшин, и не только, — отвечает Данилевский с лёгкой насмешкой в голосе. Шатен рассматривает меня в тусклом освещении, и его взгляд останавливается на моих босых ногах. Обхватываю свои плечи руками. Холодно. — А ты пользуешься этим тоннелем? — задаю вопрос, стараясь отвлечь его внимание от босых ног. Он слегка изгибает левую бровь и долгую минуту молча смотрит вниз. — Время от времени, — бормочет себе под нос, затем поджимает губы. — Ты бродила по лабиринту босиком? Хочешь оставить меня вдовцом? — раздраженным тоном спрашивает Кай. Злится. Всё-таки злится. Забавно, что поводом для его злости послужили мои босые ступни, а не мои приключения в тоннелях. — Твой отец кричал и стучался в двери, я испугалась и спряталась в шкафу, — пытаюсь оправдаться дрожащим голосом. Данилевский качает головой, пёс на коврике захрапел громче обычного. Шатен делает шаг в мою сторону, и я инстинктивно закрываю глаза от испуга. Но вместо удара ощущаю тепло его объятий. Возможно, мои страхи напрасны, и у Кая нет никакого зловещего плана. — Он бы не вошёл. Я запер двери. Не обращай на него внимание, у отца бывают приступы белой горячки, когда Ефросиния подаёт на завтрак виски, — шепчет Кай, крепче обнимая меня. Он приятно пахнет. Его аромат парфюма смешался с запахом ветра. Должно быть, он только что пришёл с улицы. Из приоткрытого окна слышен звук колокола. Громкие шаги доносятся из коридора. Несколько человек, не один. Кто-то бежит по лестнице за дверями. Я поднимаю глаза и вижу, как Данилевский вновь хмурит брови. Он разрывает наши объятия, а затем закрывает дверцы шкафа. Что-то случилось. Неужели снова несчастье? Кай берёт в руки халат и укутывает меня им, после чего он идёт к дверям, в которые кто-то начинает назойливо стучать. Молча наблюдаю за происходящим. Сегодняшний день привнёс в мою жизнь немало впечатлений. Пастырь Алексий в женском платье и истории карги Герд. Есть вероятность, что мать моего отца всё ещё жива. — Что случилось? — отворив одну из дверей, Кай впускает в комнату Ефросинью. Она была служанкой в доме Данилевских. Юная девушка вбегает в комнату и бросает в мою сторону презрительный взгляд. Ещё бы, хозяин женился на дочке падшей. Поёжившись, не отвожу взгляд от этой юной хрупкой особы. Рыжие кудрявые волосы, выглядывают из-под серой косынки. Всё её лицо усыпано веснушками. — Сыщик умер, — истерично заявляет Ефросиния. Не понимаю, радуется она или напугана. На её устах непонятная улыбка — кривая и извращенная. Неосознанно вздрагиваю. Ещё час назад я видела Глеба Валентиновича в гостиной старой карги. Смерть словно бродит за мной по пятам. — Как? — интересуется Кай слишком громко и резко. Он сутулится, нависая над прислугой. — Он упал с лестницы в доме госпожи Герд и свернул себе шею. Ваш батюшка отправился туда, чтобы засвидетельствовать вместе с врачевателем его смерть, — с той же тошнотворной улыбкой отвечает служанка. Упал с лестницы и свернул шею? Какая нелепая смерть. Не могла ли Надежда толкнуть его? Нет. Зачем ей это? — Фроська, ты улыбаешься? — прочистив горло, Кай задаёт вопрос. Меня пугает его тон, но не девушку. Она игриво хлопает глазками, явно флиртуя с молодым хозяином. — Нет, — Ефросинья сначала смотрит на кончик носа, а затем одаривает парня задорным взглядом. Служанка похоже решила, что хозяин заигрывает с ней. Меня словно что-то кольнуло. Вздрогнув, продолжаю наблюдать за реакцией супруга. — Смотри у меня, а то я могу сделать так, что ты будешь улыбаться вечно, — от его слов мне становится тошно. Неужели он действительно с ней заигрывает, я не вижу его лица, а жаль. Прикусываю язык, чтобы промолчать. Издав странный смешок, он увеличивает расстояние меду ними. — Это как? — Фроська вертит бедрами, отчего подол её платья развевается вокруг её худых ножек. Внутри меня нарастает раздражение. — Возьми из приходской библиотеки книгу «Человек, который смеётся» и узнаешь, — отвечает Данилевский с язвительной усмешкой. Это был не флирт, а угроза. Только Ефросиния не понимает, о чём идёт речь. По моей спине пробегают мурашки. Главный персонаж романа «Человек, который смеётся» был изуродован ещё в детстве. Ему нанесли раны ножом от уголков губ до самых ушей. Ты будешь вечно улыбаться... — Хорошо, — ещё шире улыбнувшись, произносит девушка, а затем уходит, закрывая за собой двери. Последнее, что я вижу, её насмешливый взгляд. Не думаю, что она будет снова улыбаться при хозяине, если действительно прочитает книгу, что он ей посоветовал. — Идиотка, — бормочет себе под нос парень, а затем разворачивается и возвращается ко мне. Сыщик мёртв. Возможно, это случайность. Но есть вероятность, что всё-таки нет. Череда жутких событий настигла нашу общину. — Где Марк? — задаю вопрос. — На репетиции хора в школе, — пожимает плечами Кай. На его лице нет и капли скорби. Словно ему всё равно, что Глеба Валентиновича больше нет. Однако, его не устроило, что Ефросинья улыбалась, но это было минуту назад. Репетиция хора. Так поздно? Мои мысли сменяют тему на ходу. Так бывает, когда сдают нервы. — Тебе бы прилечь, но с грязными ногами я тебя в постель не пущу. Идём, — коснувшись губами моего лба, произносит Данилевский. Застываю. Казалось бы, нежное прикосновение должно меня успокоить, но его слова вызывают обратный эффект. — Куда? — Фроська только что сообщила нам, что погиб сыщик, а Кай уже думает о том, как бы увидеть меня голой. Ему абсолютно всё равно. Он уже забыл о Глебе. Пошлый. — Примем душ. Только быстро, не хочу, чтобы у тебя снова поднялась температура, — шепчет парень, срывая халат, а затем он спускает лямки моей сорочки с плеч. Лёгкая ткань тихо падает на пол, оголяя моё тело. Его глаза сужаются. Шатен берет меня за запястье и ведёт в ванную комнату. Я прикрываю нагую грудь свободной рукой. Мне стыдно. — Тебе не жалко Дмитрова? — дрожащим голосом интересуюсь, пока мои ноги ступают по тёплой кафельной плитке. Кай подводит меня к лейке, что встроена в стену. — Нет, с чего бы? Он был лизоблюдом и убийцей падших. Почему меня должна интересовать его жизнь и, тем более, смерть? — проговаривает он, расстёгивая пуговицы на рубашке. Его голос звучит буднично, без любого намёка на эмоции. Холодный, как лёд, в своих поступках. Жестокий. Пугающий и мрачный. — Понятно, — киваю и отвожу глаза, чтобы не видеть, как он обнажается. Проходит меньше минуты, когда моей кожи касаются теплые струи воды. Пытаюсь расслабиться, но это чертовски сложно. — Поцелуй меня, — требует Кай властным тоном, и я повинуюсь. Поднимаюсь на носочки и тянусь к его устам, зажмурив глаза. Слышу его усмешку перед тем, как наши губы сталкиваются, и моя душа падает на мокрый кафельный пол. Там ей и место. Данилевский собственнически сжимает мои ягодицы руками, прижимая меня к своему голому телу. Дрожу. Дрожу от новой волны страха и не только. Что-то запретное просыпается в омуте моих мыслей. Оно неспеша толкает меня к безумию. Приоткрываю уста, и шатен толкает свой похотливый язык в мой рот. Чувствую его привкус и забываю, как дышать. Его язык настойчиво и требовательно ласкает моё нёбо. Я неуверенно отвечаю ему, а затем слышу его хриплый стон. Вода смывает с наших тел пот и посторонние запахи. Теперь Кай пахнет собой. И мне стыдно признаться, что его аромат возбуждает меня. — Хочу тебя, — шепчет он, ненадолго прерывая поцелуй. Неужели это случится? Не уверена, что готова к этому. Я ещё не привыкла к мужу, да и ласки мне в новинку. Но у жен магулов нет выбора. Мы не смеем перечить супругам. Но мои ощущения ни с чем не сравнить. Как будто я переступаю через границу абсолютно разных миров. — Я боюсь, — отвечаю неразборчиво, ведь его зубы впиваются в мою нижнюю губу. — Обещаю, что буду осторожным, — продолжает шептать он сквозь страстный и жестокий поцелуй. У меня кружится голова. Данилевский подхватывает меня и уносит прочь из ванной комнаты, позабыв выключить воду. Обхватываю руками его шею, не от смелости, а чтобы удержать себя в реальности. Мне сложно поверить в происходящее. — Похоже, что я чуть не пропустил нашу первую брачную ночь, — слышу насмешливый голос и, разорвав поцелуй, поворачиваю голову. Марк стоит у кровати. Мои глаза вот-вот выпадут из глазниц. Он улыбается, а затем начинает снимать с себя футболку. Меня прошибает дрожь. Нашу первую брачную ночь. Его слова звучат пошло. Кай укладывает меня на кровать, осыпая мелкими поцелуями и болезненными укусами мою шею. Жадный, требовательный и жаркий. Я слышу, как громко бьётся моё сердце. Оно то и дело норовит вырваться наружу. Марк укладывается рядом. Он полностью раздет. Боковым зрением замечаю его возбужденный половой орган. Боже! От стеснения мои лёгкие покидает остаток кислорода, и я чувствую прилив жара. Всё происходит слишком быстро. Кай без остатка отдался порыву страсти. Будто он ждал этот момент годами и сегодня не смог справиться с желанием. — Раздвинь ножки шире, — шатен требует властным и одновременно нежным тоном. Развожу колени в стороны. Послушная, такая послушная, что сама удивляюсь себе. Ладонь брюнета ложится на мою левую грудь. Он жадно сжимает окружность, пальцами зажав сосок. Ахаю, Кай усмехается, его поцелуи и укусы спускаются ниже. Меня пугает и одновременно возбуждает их внимание. Острая смесь эмоций охватывает моё сознание. Облизываю губы и всё ещё дрожу от пошлых ласк. Рука старшего из моих мужей оказывается в местечке между моих ног. Так быстро. Он спешит, обезумев от желания. Вздрагиваю. Каждая клетка моего тела дрожит от ужаса и сладкого предвкушения того, что будет дальше. Мир вокруг нас медленно исчезает. Я уже не вижу стен, свечей, и даже не слышу храпа огромного чёрного пса, что спит на коврике у кровати. Один из пальцев шатена проникает внутрь моего влагалища. Это не новые ощущения, но это не отменяет их власти надо мной. Марк обхватывает мою ногу под коленом и прижимает её бедром к животу. Затем пальцы его свободной руки касаются клитора, вызывая новую волну мурашек по всему телу. Брюнет ухмыляется. Ему нравится то, как я реагирую на их ласки. Он прижимается ко мне ближе, чтобы ему было удобно держать мою ногу и ласкать комочек нервов, который пульсирует от каждого его прикосновения. Моя кровь закипает в венах, а сердце сходит с ума. Кай толкается в меня пальцем, растягивая стенки влагалища. Неосознанно прогибаюсь в пояснице. Стыд покинул мой разум. С ними это похотливое действие кажется таким естественным. Его можно сравнить только с природной катастрофой, от которой не убежать. Шатен закусывает кожу на внутренней стороне левого бедра. Больно. От его зубов наверняка останутся следы. Он громко дышит, мышцы на его плечах играют от напряжения. Марк целует меня в левый уголок губ. Я слегка поворачиваю голову, чтобы ответить на его поцелуй. Неуверенно, неловко. Он же собственнически сминает мои уста. Возбуждение нарастает внутри живота, требуя вырваться наружу. Один из пальцев брюнета присоединяется к пальцу брата. Неприятные ощущения ненадолго овладевают моим рассудком. Теперь они оба толкаются в меня, растягивая стенки влагалища. Я ощущаю каждое их движение. Покорно принимаю обоих братьев. Марк закусывает мои губы, жадно требуя продолжения. Боже, как же пошло! Первый стон покидает мои уста. Буквально таю от их ласк. Растворившись во времени, словно сахар в чашке горячего чая. Два пальца властно толкаются меня. Кай отстраняется, и мне приходится разорвать поцелуй, чтобы посмотреть на него. Он стоит на коленях. В его глазах плещется неистовая похоть. Она прекрасна и мрачна одновременно. Я снова замечаю жуткий шрам чуть ниже его груди. — Расслабься и ничего не бойся, — шепчет Данилевский-старший, а затем нависает надо мной, оперевшись локтем о матрас справа от меня. Замираю от испуга и предвкушения того, о чём раньше было стыдно думать. В этот момент моё тело пробивает судорожный и приятный спазм. — Она готова, — усмехается Марк, вынув из меня свой палец. Он отпускает мою ногу. Время замирает. Перед моими глазами лицо шатена. Я хочу, чтобы его уста коснулись моих губ. Однако он лишь упирается головкой члена ко входу во влагалище. Вздрагиваю вновь. Острая боль накрывает меня, вырывая крик из моей глотки. Больно, чертовски больно! Живот начинает ныть от перенапряжения. Инстинктивно я сжимаю стенки влагалища вокруг мужского полового органа. Кай толкается в меня до упора. Цепляюсь пальцами одной руки за простынь, другой за бедро Марка. — Тише, расслабься, — шепчет брюнет, оставляя робкий поцелуй на моём плече. Жадно хватаю губами воздух, мне страшно даже пошевелиться. В меня словно вошел нож по рукоятку. Кай накрывает мои уста своими. Отвечаю на его поцелуй, пытаясь сосредоточиться на нём, а не на боли. Его влажный и тёплый язык касается моего. Неумело отвечаю на его ласки. Рука Марка скользит между нашими телами по моему животу и уже через мгновение его пальцы возвращаются на клитор. Сначала не понимаю, зачем он это делает. Но спустя минуту начинаю чувствовать прилив возбуждения. Мои мышцы постепенно расслабляются, позволяя Каю вновь толкнуться в меня. — Боже, как я хочу тебя трахнуть, — полный похоти шёпот касается моей ушной раковины. Трахнуть. Марк озвучил своё желание, вернув стыд в мой разум. Шатен разрывает наш поцелуй, он обхватывает пальцами мой подбородок, чтобы повернуть мою голову в сторону брата. После Кай принимается жадно покусывать кожу на моей шее. Глаза Марка горят от похотливых мыслей. Я теряюсь в пространстве. Один внутри наполняет меня, другой снаружи ласкает мой клитор. Брюнет обхватывает устами мои губы. Очередной поцелуй уносит мой рассудок куда-то далеко. Схожу с ума медленно, но верно. Оттенки моего безумия окрашены похотливыми эмоциями. Мгновение становится вечностью. — Умница, принимай меня, — хрипло проговаривает Кай, вонзаясь зубами в нежную кожу на моей шее. Мой мозг уже не понимает, где боль сильнее. Между ног или чуть ниже ушной раковины. Старший муж толкается в меня уже более властно и грубо. Прикусываю губы брюнета, нечаянно. Я не хотела, это не порыв страсти, а скорее реакция на нарастающую с новой силой боль. — Кай, осторожнее, — Марк отстраняется, чтобы обратиться к брату. Тот тут же сбавляет темп. Ощущаю каждым миллиметром стенок влагалища его плоть. Напряжение растёт внизу живота, но не находит выхода, боль мешает мне дойти до пика. Пытаюсь расслабиться, но тщетно. Кай стонет. Мне нравится звук его возбуждения. Облизываю губы и смотрю на Марка. Он разглядывает моё лицо в полумраке. Половина свечей уже погасли. Шатен закусывает зубами мой левый сосок, и я вскрикиваю, а затем ощущаю, как его член начинает пульсировать внутри меня. Брюнет пошло улыбается, наблюдая за тем, как его брат дрожит от оргазма. Меня посещает мысль, что он жаждет того же. Кай выходит из меня и заваливается на бок. Его дыхание неровное. — Я не буду долго тебя мучить, — шепотом произносит Марк, накрывая меня своим телом. Чувствую весь его вес и возбуждение, мне сложно даже пошевелиться. Теплая вязкая жидкость начинает вытекать из моего влагалища. Должно быть, это сперма. Кай целует меня в щёку, а я не могу оторвать глаза от лица младшего из мужей. Он прекрасен в этом тусклом свете. Нежность и возбуждение — это всё, что я вижу. Первая брачная ночь магулов отличается от представлений обычных людей. Старшему брату принадлежит право первого соития, а младшему второго. Марк целует меня нежно, его поцелуй почти невесомый, подобен прикосновению теплого летнего дождя. Он медленно входит в меня. Стенки влагалища пощипывает от боли. Я стараюсь расслабиться, чтобы принять его полностью. — Умничка, — шепчет Кай, лизнув мою ушную раковину. Волна мурашек распространяется по коже, толкая мой разум к новой пропасти. Брюнет замирает, давая мне время привыкнуть к болезненным ощущениям. Он углубляет наш поцелуй. Странно, но я не могу сравнить этот момент ни с чем в своей жизни. Страх отступает назад. Моё сознание взрывается, рассыпаясь на мельчайшие частички. От переизбытка эмоций я не в силах контролировать себя. Непостижимое чувство разрушает руины стен, что остались после моего первого поцелуя. Но теперь я сильнее, чем прежде. Марк выходит из меня полностью, чтобы толкнуться вновь. Он сжимает пальцами мои ягодицы. Мы сливаемся в единое целое. Кай осыпает мою шею и плечо поцелуями. Запретное чувство уже владеет моим разумом без остатка. Я поддаюсь бёдрами вперёд. От мысли, что Марк толкает вытекающую из меня сперму обратно, мой разум пошатнулся. В этой комнате, в этот самый момент во мне что-то меняется. Мой мир больше никогда не будет прежним. Спорить с этим утверждением невозможно. Я впервые осознаю, что хочу и могу быть любимой. Вместе с этой мыслью отпускаю себя, чтобы насладиться пиком наслаждения. Душа выскальзывает из физической оболочки и взлетает к потолку, чтобы увидеть тела трёх, обезумевших от похоти, магулов.