1.
В Клане Сов стояло безмолвие. Казалось, что Лес мягких Ветров ― их пристанище вот уже второй век ― за мгновение стал выжженным, черным, будто путеводная звезда, что незримо горела над ним, взорвавшись, погасла, а вместе с ней ― зрачки десятков птиц, видевших, как один из сыновей главы клана, погибшего несколько часов назад при странных обстоятельствах, убивает другого. К слову, умирать, когда узнаешь, что среди всех противоречивых чувств те, что ты особенно лелеял и оберегал, посвящены совершенно чужим людям: одному, кто, выходит, одаривал ложью, купал в ней, второму ― направившему меч на того, кого клялся защищать, ― невыразимо.. опустошает. Кейя с детства считал, что ему повезло, и, в том числе, повезло родиться под одной из несчастливых звезд, поэтому все, что успело сорваться с его уст перед тем, как холодный металл Юймао Бинг ― собственного меча ― мягко взрезал тугую кожу, ― это тихое: ― Нет.. ― сердца тут же коснулся обжигающий холод, такой, будто сотни и тысячи снежинок одновременно распустились в нем, подобно скучавшим по лету цветам. ― Ты, ― глаза Дилюка были налиты злобой и кровью, ― это все ты виноват! В его смерти.. Ты.., ― не выпуская меч из трясущейся ― будто на лютом морозе ― руки, второй рукой Дилюк вцепился в медленно клонящееся к низу тело, продолжая кричать. Постепенно его голос становился слабее и глуше, пока и вовсе не пропал, оставив после себя оглушающую тишину. Темнела хвоя, и темнело пятно то ли зеленовато-синей, а то ли и вовсе сизой крови, расползавшейся по тонкой ткани когда-то светлого ханьфу, теперь рваного и грязного. Коснувшись чужих горячих пальцев, она, не отступая, пропитывала собой, затекала под ногти, будто желая слиться воедино. Дилюк, в чьих глазах медленно проявлялся живой блеск, тряхнул головой, затем еще и еще, уставившись сначала на собственные руки, а после на, казалось, враз ставшее обескровленным, чужое лицо, на котором застыло выражение безмятежности. «Я сплю?» ― спрашивал себя Дилюк, вместе с несопротивляющимся Кейей оседая на траву и прячущиеся в ней ягоды эфедры. «Что произошло? На нас напали? Его ресницы.. заиндевели?» ― вопросы крутились в голове, сменяли друг друга и казались Дилюку лихорадочным бредом, и он так бы и задавал их себе, снова и снова, если бы не послышался плач сов, взмывших в заалевшее к вечеру небо. ― Нет.. позовите от.., ― запнувшись на полуслове, Дилюк замолчал. Словно отпечатавшийся на красноватой, бузинного цвета радужке, перед взором Дилюка возник образ отца, в мгновение рассыпающегося тысячами золотистых искр. Сердце болезненно сжалось, словно вся хвоя Леса мягких Ветров разом вонзилась в него, заставляя Дилюка издать судорожный вздох. ― Молодой господин.., ― послышался женский голос откуда-то из-за кустарников эфедры, а следом показалось лицо служанки, что была обоим братьям почти как мать, ― что же такое делается.. ― она, двигаясь на еле гнущихся ногах, подбиралась ближе, стараясь незаметно заглянуть в лицо Кейе. ― Успокойтесь, я уверена, господин Кейя просто разыгрывает нас. ― Аделинда.., ― Дилюк, стоило только женщине оказаться рядом и присесть возле него на коленях, тут же спрятал собственное лицо в изгибе ее ― уже испещренной морщинами ― шеи, еле сдерживая рвущийся наружу всхлип, ― я убил его. Собственного брата.. Убил.. ― Молодой господин, ― сухие руки, видавшие сотни стирок, загрубевшие от ожогов на кухне, даже всыпавшие пару раз несколько ударов палкой непослушным Дилюку и Кейе, коснулись чужого теплого затылка, мягко поглаживая, ― вы проверили пульс? Может, есть шанс, что.. ― Глупец, какой же я глупец, ― Дилюк, и сам не заметивший, как крепко вцепился в чужие одежды, наконец, разжал пальцы, тут же хватаясь за узкое запястье. Нащупав меридиан сердца, Дилюк вдавил собственные указательный и средний в смуглую кожу, не заботясь о возможных синяках, и затаил дыхание. Пустота заполняла собой почти минуту, плавно перетекая в горячее, кровью налитое сердце, лишая надежды, как вдруг слабый, словно прикосновение перышка, удар огладил подушечки пальцев и тут же, сбегая, исчез. ― Господин.. Ну как? Вы что-нибудь услы.., ― только и успела вымолвить женщина, перебитая взволнованным голосом. ― Немедленно, ― единственная мысль «спасти, спасти, я успею его спасти» билась в сознании Дилюка всполошившейся птицей, ― вели позвать лекаря! Слуги! ― только и успел воскликнуть он, как к нему слетелись несколько сов, что, коснувшись земли, приняли облик людей и склонились в почтении. ― Нужно перенести Кейю в южные покои: в это время года там теплее всего. И, ― на мгновение задумавшись, он, кивнув сам себе, продолжил, ― найдите и приведите старейшину. ― Слушаемся! ― прогремели голоса слуг, будто слившись в один. Несколько человек бросились за носилками, остальные, во главе с Аделиндой, ― готовить комнаты, а двое, оттолкнувшись от земли, приняли истинную форму и воспарили в небо, полетев вглубь леса в поисках старейшины и призывно крича. ― Я все исправлю. Ты слышишь, Кейя? ― почти неслышно прошептал Дилюк, глядя в крепко сомкнутые веки. ― Я все исправлю.2.
Южные покои заливало лучами заходящего в этот час солнца, окрашивая комнаты и все предметы в них в красноватый оттенок: казалось, что дерево столов ― светлый клен ― обратился в сандал; ткани, наброшенные на резные банкетки, оставили прежними лишь кем-то кропотливо вышитые по краям узоры, остальное искупав в соке бузины, а нити кроватного полога и вовсе алели, завлекая подобно украшениям невесты. Созерцание смуглой кожи ― и та казалась красноватой ― наталкивало Дилюка, сидевшего на самом краю похрустывающего матраса, набитого луговым сеном и хвоей, на мысль о том, что, в какой бы ситуации ни оказались братья, он ни разу не видел Кейю в смущении. Говорило ли это о том, что его младший брат абсолютно бессовестный, или о том, что смуглая кожа скрывает больше, чем светлая, ― Дилюк не успел обдумать, еще издалека заслышав приближающиеся к порогу шаги. Возившаяся рядом Аделинда, осторожно подбивающая края одеяла, тоже встрепенулась и ободряюще вгляделась в уставшие, красноватые огни глаз напротив. ― Скорее, не церемоньтесь, ― не оборачиваясь произнес Дилюк, тут же указывая на место рядом с кроватью, где лежал Кейя, ― осмотрите его. ― Что произошло? ― расталкивая сопровождавших его слуг, старый лекарь спешил пробраться вглубь комнаты. ― Я и сам не.. кхм, ― тут же одернул себя Дилюк, ― я ранил его, ― следующие слова вышли тихими, глухими, ― в сердце. ― В сердце? ― явно не зная, стоит ли продолжать, лекарь опустил на низкий столик, где стояла уродливая, будто сделанная ребенком, глиняная курильница, свой чемоданчик. Как следует грохнув им ― стукнулись друг о друга многочисленные склянки, ― он, стараясь быть снисходительнее, добавил, ― сердце ― не место для ранений. Удар по нему убивает, молодой господин. Сверля взглядом говорившего, поджавший губы Дилюк молчал, не находясь с ответом. Аделинда, чувствуя, что обстановка внутри покоев накаляется, жестом пригласила лекаря подойти поближе к кровати. Зашуршал матрас ― Дилюк, уступая место, поднялся и отошел к окну, замерев в ожидании, и лекарь, чуть подобрав полы собственных одеяний, тут же присел на освободившийся край, коснувшись чужой прохладной кожи на запястье, и обратился в слух. Никто не издал ни звука ни когда лекарь, отпустив чужую руку, нахмурился, ни когда, отодвинув ворот испорченного ханьфу, осмотрел рваную рану и запекшуюся сизую кровь рядом с ней, пробормотав что-то себе под нос. Тишину нарушил он сам: ― Не знал, что второй молодой господин не из рода Сов, ― начал было говорить лекарь, но оказался перебит. ― Я позвал тебя сюда не за тем, чтобы ты выяснял его принадлежность к роду! ― яростно бросил Дилюк, еле справляющийся с поселившейся внутри тревогой из-за ожидания. ― Господин, прошу вас, смирите свой гнев, ― Аделинда коснулась плеча Дилюка, осторожно поглаживая, и воззрилась на лекаря, ― уважаемый лекарь, ― она продолжила, особенно выделяя следующие слова, ― уже переходит к сути. ― Да, кхм, позвольте, кхм, ― нелепо откашливаясь, лекарь избегал смотреть в ― становившуюся ядовитой ― бузину глаз, ― я прощупал меридиан сердца. Удивлен, как, но, кхм-кхм, ― одергивая сам себя, он продолжил, ― он еще цел и функционирует. Однако, боюсь, что господину Кейе, ― сжавшись, будто прячущийся от коршуна сыч, лекарь промямлил, ― осталось вдохнуть не так много палочек благовоний. ― Сколько? ― Дилюк, в один шаг пересекший расстояние между ними, схватил его за воротник. ― Неужели ничего нельзя сделать? ― Сделать-то как раз можно, ― будто оборвалась нить жемчуга и покатились бусины: зазвенел вдруг голос, так и источающий уверенность, ― но это выходит за пределы компетенции простого лекаря. В покои нелепо ввалился то ли молодой мужчина, то ли юноша ― Дилюк не мог сказать наверняка из-за того, что лицо вошедшего оказалось скрыто под маской. Отвлекшись, он чуть ослабил хватку, и лекарь, извернувшись, выскочил из цепких рук, на ходу прихватывая чемоданчик. Просеменив к самому порогу и обронив еле слышное «позвольте откланяться», он, более не медля ни секунды, скрылся за дверью. ― Трусливая птица, ― промолвил юноша, не скрывая собственного презрения. Сделав пару шагов по направлению к Дилюку, он, словно опомнившись, слегка поклонился ему, ― Господин. ― Кто ты? ― Дилюк, прищурившись, рассматривал незнакомца, но, как бы ни вглядывался, не мог запомнить ничего, кроме резной маски, казалось, окропленной кровью: так переливались бусины красных кораллов, искусно украшающих тонкое дерево. ― Помощник старейшины, ― с готовностью выпалил юноша. ― Мне не нужен помощник, ― процедил Дилюк, отворачиваясь, ― я посылал за старейшиной. ― Спешу сообщить, что, ― юноша, подойдя ближе, чуть обогнул Дилюка и снова оказался прямо перед ним, ― старейшина пропал. Куда ушел мой мастер, я сказать не могу, ибо не ведаю. Впрочем, ― он подпер кулаком собственный подбородок, будто задумавшись, ― он лишился своего господина ― вашего отца, ― а значит, ― заглянув в глаза напротив, помощник ничуть не смутился, ― мог решить оставить клан. ― Ты несешь бред, ― Дилюк не хотел его слушать: в этот день на его плечи свалилось и так слишком много, ― я тебе не верю. Как не верю и в то, что ты его помощник. Аделинда, ― прозвучавшее имя сработало как заклинание: женщина тут же оказалась подле, ― присмотрись и скажи: ты видела его раньше? ― Молодой господин, боюсь, мое зрение совершенно меня подводит, ― тихо пробормотала женщина. Ей казалось, будто она смотрит в расходящееся кругами чье-то отражение на воде: так оно качалось и зыбилось. ― Однако, ― быстро перебрав в памяти воспоминания, она продолжила, ― могу сказать точно, что голоса этого человека я прежде не слышала. ― Стража! ― громко позвал Дилюк, и за дверью тотчас послышалось шуршание шагов. ― Уведите. ― Постойте, постойте! ― юноша без стеснения рылся в складках собственных одежд, а Дилюк, глядя в упор, не мог назвать ни их цвет, ни узор, если он был: образ плыл, как туманная дымка. ― Вот. Он вытянул вперед руку и раскрыл ладонь, демонстрируя деревянный амулет в форме птицы, хвостом которой служило настоящее перо. Такая, на первый взгляд, безделушка была у каждого, кто рождался в Клане Сов: ее делали из понравившегося дерева и собственного пера, выпадающего на совершеннолетие. Тот, кто не был знаком с обычаями, мог подумать, что это лишь украшение, однако перо, несущее память о своем владельце и частичку духовной энергии, могло рассказать о нем все, в том числе о верности клану или злом умысле. Единственное, что оставалось после смерти кого-то из рода Сов, ― это перо, поэтому оно являлось ценным сокровищем каждого. Свою птицу, по совету Кейи, Дилюк вырезал из бузины. «А ведь у Кейи ее и вовсе не было: теперь я понимаю, почему он оттягивал и отнекивался», ― думал Дилюк, рассматривая чужой ― из смолистой ели ― амулет со светлым пером. Подавляя желание просто выхватить его, он процедил: ― Разрешаешь? ― Конечно, ― без единой тени смущения проговорил юноша, вкладывая деревянную птицу в чужую ладонь. Нагревшаяся ель приятно теплила руку. Дилюк поднес амулет к уху и прикрыл глаза, словно вслушиваясь. Спустя почти минуту, он, поджав губы, вернул птицу законному владельцу. ― Что услышал господин? ― первым нарушил тишину юноша. ― Что ты ― честный человек. Однако, ― Дилюк говорил отрывисто и холодно, ― я все равно не верю тебе. Твоя магия, ― все еще пытаясь сосредоточиться на нечетком образе, Дилюк раз за разом терпел неудачу, ― мне неизвестна. ― В моей.., ― юноша, сделав паузу, особенно выделил следующее, ― магии нет ничего предосудительного. Разве я могу больше, чем наш достопочтенный старейшина? Впрочем, есть одно знание, ― он заговорил тише, ― которое, действительно, ему неизвестно. И именно оно может помочь вам, господин, ― шагнув вперед, юноша сократил расстояние между собой и Дилюком настолько, чтобы позволить без труда расслышать его, шепотом произнесенные, слова, ― спасти вашего брата. ― Как это сделать? ― Дилюк тут же взял юношу за грудки, а Аделинда, все еще стоящая рядом, поспешила отскочить куда-то к стене. ― Говори! Все, что ты знаешь! ― Терпение, господин, ― голос юноши звучал сдавленно: так натянулись одежды, ― для начала разрешите мне осмотреть второго молодого господина Кейю и задать вам несколько вопросов. ― Одно лишнее движение, ― Дилюк не говорил ― чеканил слова, ― и мой меч окажется у тебя в груди. Как видишь, ― кивнув в сторону Кейи, он снова обратился к чужому лицу недоверчивым взглядом, который вызревающий закат окрашивал почти в алый, ― это не пустые угрозы. Резко разжав ладони, Дилюк отпустил юношу, отчего он, совершенно не ожидавший этого, тяжелым кулем рухнул на пол, ударившись самым копчиком. Явно подавляя болезненное шипение, он, посмотрев на Дилюка снизу вверх, перевел собственный взор на кровать, полог которой скрывал лежащего от случайных взглядов, и неслышно сглотнул. Поднявшись на ноги и отряхнувшись, юноша легкой поступью прошел мимо Дилюка, а затем и Аделинды, снующей возле кровати в поисках подходящего себе места. Коснувшись длинных нитей полога, тут же зашуршавших так, будто перешептываются, он отодвинул их, всматриваясь в молодое лицо. На мгновение ему показалось, что оно ― сделанная искусным умельцем маска: так правильны были его черты, ― и только заиндевевшие ресницы сбивали с толку, выделяясь на смуглом лице. Юноше даже захотелось коснуться их, однако, сдерживая этот порыв, он лишь поднес руки к ханьфу, приоткрывая край на груди, чтобы осмотреть рану. Сизая кровь уже запеклась, а у самого разреза проступили небольшие, слабо мерцающие серебром узоры, такие, какие бывают на окнах в суровую зиму. Кожу обдало холодом, стоило лишь слабо дотронуться до одного, и юноша, отдернув пальцы, поспешил спрятать увиденное за тканью одежд. ― Чем был ранен второй господин? ― задав этот вопрос, юноша обернулся, чуть не мазнув носом по Дилюку, давно подошедшему к нему вплотную и наблюдавшему за каждым его движением. ― Собственным мечом, ― глухо ответил Дилюк. ― Это.., ― юноша чуть помедлил, ― сделали вы? ― Да. ― Чуть ранее вы сказали о том, что моя магия вам неизвестна, ― кивнув в сторону Кейи, он спросил вкрадчивым тоном, ― а об этой.. вы знали? ― Нет, ― коротко сказал Дилюк, подозревая, каким будет следующий вопрос. ― А о том, что второй молодой господин вообще не из рода Сов, вы тоже не зна.. ― Какое это имеет значение? ― снова вспылил Дилюк. ― Ты говорил, что знаешь какой-то способ, но как по мне ― ты просто тянешь мое и.., ― он бросил беглый взгляд на Кейю, ― его время. ― Магия Льда.., ― будто бы и не слыша гневных слов, вслух рассуждал юноша. ― Холод ― опасное оружие, подчиняющееся далеко не каждому. Готов поспорить, что его пульс, ― чужая маска находилась в жалких сантиметрах от лица Дилюка, но вместо глаз в узких прорезях, которые так хотелось рассмотреть, взгляд по-прежнему сосредотачивался на поблескивающем коралле, ― замедленный, будто у шелкопряда перед малыми холодами. ― Лучше тебе замол.. ― Я, кажется, догадался, ― юноша, казалось, вот-вот заискрится радостью, ― но должен уточнить: он успел что-то сказать перед.. ― Он сказал, ― Дилюк, коротко вдохнув, прикрыл глаза. На картине, нарисованной под его веками, тонкие губы складывались небольшой трубочкой, ― он сказал «нет». ― О-о-о, вот оно что! Значит, господин Кейя отвел от себя смертельный удар, но лишь потому, что был ранен собственным мечом. Однако, магия Льда поистине коварна: если ничего не предпринять, его сердце замерзнет навечно, ― на мгновение замолчав, юноша облизнул пересохшие от волнения губы. ― Интересно, как далеко господин Дилюк готов зайти, чтобы.. Громко шептались нити полога, стремительно скрывающие за собой ― так похожего на спящего ― Кейю, пока Дилюк, все это время старающийся слушать юношу, выдирал его из-под их тени. Впечатав худое тело в ближайшую стену, он навис над ним, процедив: «Говори», ― с трудом подавляя желание призвать меч и приставить его к чужому белому горлу. Смотря в становившийся багровым взор напротив и более не сказав ни слова, юноша раскрыл чуть подрагивающую, влажную ладонь, материализовав на ней древний свиток, сплетенный из небольших каменных прямоугольников, продолговатых и почти абсолютно плоских. Словно повинуясь устремленным на него взглядам, он развернулся, раскрывая свое содержимое. Аккуратно вырезанные иероглифы складывались в стихотворные строки:«Раненый в сердце ― спасенный сердечной струной, Трупный цветок возложи на застывшую грудь: Душу собрав из осколков навеянных снов, Смерть помоги обмануть»
― Это.., ― помедлив, Дилюк вернул взгляд к юноше, ― твой способ? А этот свиток.., ― в его глазах все отчетливее проступал кровавый оттенок, ― сомневаюсь, что он принадлежит старейшине или хотя бы кому-то из клана. Где ты его взял? ― Украл, ― тут же ответил юноша, казалось, ничуть не смутившись. ― И ты предлагаешь мне, ― Дилюк даже позволил себе коротко усмехнуться, ― довериться вору? Кто ты, в конце концов, такой? ― Вы можете использовать это, ― он кивнул в сторону свитка, все еще парящего над раскрытой ладонью, ― или оставить младшего брата, раненного вами же, медленно умирать, а потом всю свою оставшуюся жизнь жалеть, что не попробовали способ, который, ― он хищно улыбнулся, ― был прямо под вашим носом. Последний луч заката скользнул меж красных нитей полога и исчез; комната, последние несколько минут будто только этого и ждущая, тут же наполнилась сиреневыми сумерками, окрасив лица находившихся в ней в неприглядный серый, подчеркивая и бороздки морщин, и выступы скул, и тени, залегшие под уставшими глазами. Угольки, насилу теплящиеся в красноватом взоре, еще раз скользнули по шероховатым выемкам иероглифов и вернулись к юноше в маске, вспыхнув. ― Что значат эти строки? ― Что неизвестно, где сейчас блуждает душа вашего брата, господин, ― словно только этого и ждал, юноша охотно заговорил. ― Сердечные раны раскалывают душу, а раны от самых близких могут и вовсе ее уничтожить. Признаться, я удивлен, что, ― казалось, его голос впервые стал звучать по-настоящему серьезно, ― увидев вас, направляющего на него меч, господин Кейя не умер еще до того, как лезвие коснулось его груди. Но каким бы он ни был везунчиком, даже собери вы всю его душу по мельчайшим крупицам, ей не обойтись без того, что склеит их, ― его палец, коснувшись угольно-черного ханьфу Дилюка в районе солнечного сплетения, медленно двигался влево, пока, отозвавшись на пульсацию, не остановился, больно упершись в самое сердце, - вашей сердечной струны. О, не волнуйтесь, ― почувствовав чуть ускорившийся пульс, он поспешил успокоить, ― уверен, ваше, ― и особенно выделил, ― целое сердце продержится и без нее. Главное ― не повредить ее при извлечении. ― А трупный цветок? ― стараясь отогнать подступающую к горлу тошноту, Дилюк задышал глубже. ― Я никогда не слышал о нем. ― О-о, поверьте, вам нечего стыдиться: о нем вообще мало кому известно. Говорят, этот цветок появился из слез самого Пан Гу, когда он умирал. Верить этому или нет ― ваше право, однако последнее, ― его указательный, все это время упиравшийся Дилюку в грудь, взметнулся вверх, оказавшись на уровне глаз, ― и единственное, о котором мне посчастливилось знать, семечко этого цветка было склевано птицей Пэн. ― Ты издеваешься? ― громко сказал Дилюк, ударив сжатым до белых костяшек кулаком в стену, да так и оставил его упираться в остывающее дерево. ― К чему давать мне надежду, если все обернется игрой на цине перед буйволом? Я не слышал о ней вот уже.. ― Много лет? ― перебил его юноша. ― А если и слышали, то только сказания? ― К чему ты клонишь? ― раздраженно спросил Дилюк. ― К тому, что не только вы, но и господин Кейя, я, все собравшиеся в комнате ― никто из нескольких последних поколений не слышал о птице Пэн ничего, кроме детских сказок в театрах да историй в чайных. Но, ― на мгновение он замолчал, явно выдерживая многозначительную паузу, ― никто не слышал и о ее смерти. Никто не находил ни ее золотого пера, ни костей ― ничего с того момента, как она склевала семечко. Вы, действительно, думаете, что если такое древнее и могущественное существо сгинет, то это останется совершенно незаметным даже для мира смертных? ― К чему ты клонишь? ― К тому, мой господин, ― голос юноши взволнованно подрагивал, ― что птица Пэн до сих пор жива. Может, она спит беспробудным сном, может, приняла другое обличье, а может, вообще забыла о том, кто она на самом деле? В любом из возможных исходов я бы не стал исключать того, что она и семечко трупного цветка не единственные участники своей истории, и там, ― на его маске дрогнули бусинки кораллов, в полумраке покоев похожие на переливающийся черным обсидиан, ― был кто-то еще. К слову, о цветке.. ― Тоже не было слышно ничего, ― Дилюк, лихорадочно перебирая в памяти десятки тысяч прочитанных когда-то строчек, не находил ни слова о том, что хотя бы отдаленно могло напоминать сведения о таком цветке. ― Я не понимаю одного: помогая мне, чего ты добиваешься для себя? ― Информации, ― просто ответил юноша. ― Как видите, даже сейчас, ― он обвел пальцем пару жалких цуней, что все это время была между ними двумя, ― у меня слишком мало пространства для маневра. Шпионы Клана Сов, думаю, будут способны на гораздо большее, чем моя скромная персона. Особенно, ― он осторожно, дабы не навлечь на себя новую волну гнева, кивнул в сторону лежащего на кровати Кейи, ― при должном на то стремлении. Дилюк устало сморгнул, на доли секунды задержав под веками темное ничто, а, открыв глаза, обнаружил, что стоит, уперев руки по бокам от пустоты, еще хранящей чужие тепло и запах. Дилюк повел носом: пахло знакомо, так, будто совсем недавно он уже чувствовал где-то нечто подобное, но не мог ни вспомнить, где именно, ни то, что бы вообще или кто, кроме только что исчезнувшего паршивца, могло источать подобный, слегка пьянящий, аромат. Сбрасывая наваждение, Дилюк несколько раз тряхнул головой и, не сделав и трех шагов в сторону, зарылся лицом в подставленное плечо Аделинды, казалось, отделившейся от самой стены: до сих пор женщина не издала ни звука, прячась в тени комнаты, однако теперь, решившись нарушить тишину первой, она спросила: ― Молодой господин не верит ему? ― Ни капли, ― коротко выдохнув, Дилюк готов был заскрипеть собственными зубами, ― но я не могу отрицать, что в одном он точно прав. ― В чем же? ― пальцы с грубой кожей то и дело проходились по длинным нитям волос в привычном успокаивающем жесте. ― Я должен попробовать, Аделинда. Если есть хотя бы один шанс спасти Кейю, я должен использовать его. Иначе какой из меня старш.., ― больше не в силах сдерживать собственных слез, он глухо всхлипнул. ― Не сдерживайте слез, господин, ― она говорила тихо, прижимая к себе чужое горячее, подрагивающее тело, ― плачьте: сегодня вас никто не осудит за это.***
Выйдя из дома главы клана, он двинулся прочь, не останавливаясь до тех пор, пока не обнаружил себя на небольшой поляне с рассыпанными по ней тут и там ягодами эфедры, над которыми парили ночные мотыльки. Спугнув несколько из них, он плюхнулся на ранее никем не примятую траву и, осмотревшись по сторонам, наконец снял маску, помогающую скрывать свой настоящий облик все это время. Подняв голову к ночному небу, юноша обрадовался, впервые за долгое время увидев его чистым и звездным, и начал бесцельно считать не светила ― серебристый бисер, искрами отражающийся на тонкой радужке. Спустя одну сгоревшую палочку благовоний, он, вздохнув о чем-то, поднялся на ноги и, придирчиво оглядев собственный облик, обнаружил совиный амулет все еще болтавшимся на шее. Бережно стянув его, юноша поочередно огладил дерево фигурки и торчащее перо. «Стоит все же сохранить эту вещицу: сегодня она очень выручила», ― думал он, пряча ее в складки одежд. ― «Правда, совсем обмануть Дилюка явно не получилось. Он точно сова? Смотрит явно коршуном». Припоминая кровавый красный, разливающийся в чужом взоре, юноша, дернувшись, помахал рукой перед собственным носом, отгоняя подступившее наваждение. Ночная трава приятно холодила ноги, и он решил было прогуляться по лесу еще, но обступавшую тут и там тишину неожиданно прорезал совиный крик, заставив юношу поменять свои планы. «Сегодня больше не стоит даже попадаться им на глаза», ― пронеслось у него в голове, и он, изящно взмахнув рукавом, растворился в воздухе, враз переместившись восвояси.