1.
Утренний горный воздух ― прохладный, разреженный, чистый ― слегка покалывая нос, заползал в жадные легкие бесцельно прогуливающегося Аякса. В такой ранний час ханьфу дымчатого цвета настолько сливалось с туманом, зыбившимся словно молочная пенка, что не заметить облаченного в него трехвостого лиса было, скорее, чем-то ожидаемым, нежели удивительным. А потому, когда в его спину крепко врезались, он, с ничуть не переменившимся выражением на лице, повернулся к шипящей от боли девушке, потирающей собственный лоб тыльной стороной ладони. На ней были одежды из сиреневых тканей разных оттенков: темный отрез скрывал за собой худенькое молодое тело, а поверх, более светлый, словно нежный лепесток колхикума, шелк струился по покатым плечам, спускаясь к предплечьям и ниже, не оголяя ни единого кусочка кожи до самых запястий. Широкий пояс, расшитый фиолетовыми цветами, идеально завершал образ, исполненный благородства и упрямой сдержанности. Нарушал его лишь мечущий молнии взгляд из-под сдвинутых бровей, обращенный на невозмутимо стоящего Аякса, лениво ждущего причитающихся ему извинений. Девушка, которая отдаленно казалась ему знакомой, явно умела шить одежду с учетом осанки: тонкие пальчики ее правой руки обхватили левый кулачок в извиняющемся жесте. Почтительно склонив голову, она произнесла: ― Прошу прощения за собственную невнимательность, ― голос Кэ Цин звучал достаточно уверенно, ― вы в порядке? ― Боюсь, что нет, ― Аякс быстро нацепил на лицо болезненную гримасу, ― вы наступили на мой хвост. ― Я.. что? ― резко отскакивая на пару шагов назад, Кэ Цин оступилась, смешно заваливаясь назад и балансируя с помощью вскинувшихся рук. ― Ха-ха-ха! ― заливистый смех распорол канву тишины на несколько чи вокруг. ― Молодая госпожа выглядит гораздо прекраснее, когда не хмурится. Не волнуйтесь, ― Аякс чуть приподнял полы ханьфу, открывая вид на собственные сапоги, ― я пошутил. Как видите, никакого хвоста у меня нет. ― Вы.., ― наконец выпрямившись, Кэ Цин уже была готова разразиться гневом, но, вспомнив, что может упустить драгоценное время, прохлаждаясь вот так, глубоко вдохнула и проговорила, глядя прямо в голубую шпинель глаз, ― позвольте откланяться. ― Постойте, постойте, ― цепко схватившись за сиреневый рукав, Аякс бесстыдно рассматривал чужое лицо, сопя и щурясь, ― а вы, часом, не новая ученица Чжу.. ― На данный момент ― нет, ― Кэ Цин возмущенно вырвала смятую ткань собственных одежд из длинных пальцев, ― но я как раз направлялась к моему будущему учителю исправить это недоразумение. ― О-о, ― протянул Аякс и, ничуть не смутившись, вернулся к разглядыванию теперь порозовевшего личика, даже слегка склонившись и таким образом сократив дистанцию между ними еще больше, ― но почему мне кажется, что я где-то вас видел? ― Я живу на этой горе уже год, ― не желая больше задерживаться, Кэ Цин обогнула Аякса и, чуть поднявшись вверх по склону так, что оказалась выше собеседника на пару голов, добавила, чуть задрав острый подбородок, ― и могу сказать, что вас, ― она небрежно окинула взглядом всего юношу, начиная от рыжих волос ― убранные в высокий хвост, они все равно местами топорщились, словно всклокоченный мех, ― и заканчивая торчащими из-под одежд носками сапог, ― я-то как раз вижу впервые. Быстро развернувшись ― только и взметнулся сиреневый подол ― она направилась прочь, явно прибавляя ходу с каждым сделанным шагом. Недолго думая, Аякс отправился за ней: пропускать представления было у него не в чести.***
― Быстрее! На Ин, ну же, ― Венти тянул пока ничего не понимающую девушку в сторону восточного склона, ― иначе мы все пропустим! ― О чем ты, Венти? ― На Ин бежала со всех ног, еле поспевая за Венти, который, казалось, и вовсе парил над нагревающейся к часу Змеи землей. ― Куда мы спешим? ― Нам просто жизненно необходимо занять лучшие места на представление, о котором, ― он, не прекращая бег, обернулся и, искрясь весельем, продолжил заговорщицким тоном, ― мне нашептал ветер. Пусть На Ин и знала Венти всего несколько дней, но с уверенностью могла сказать, что он всегда такой: взбалмошный, нетерпеливый, шумный. Была в нем и какая-то тайна: сквозь пышущую летом зелень глаз порой пробивался темно-зеленый ― изучающий, спокойный, зрелый. Впрочем, надолго не задерживаясь, он, под влиянием рассыпающегося на мельчайшие былинки смеха, спешно скрывался, сменяясь привычной зеленью. Именно благодаря Венти те недолгие дни, что отводились На Ин на беззаботный отдых перед началом обучения, действительно, были таковыми: юноша появлялся в ее саду каждое утро, бесстыдно воруя груши, поспевшие и клонящие ветки книзу. Однако, он вовсе и не спешил их есть: набирая несколько, Венти прятал плоды в рукав, и сколько бы На Ин не пыталась вызнать, кому он их носит, все вопросы оставались одиноко висеть в воздухе, перебиваемые чем-то, что было будто более важным. Десятки «для кого?» сменялись смешливыми «как поживаешь?», «еще не умерла со скуки?» и «ты уже научилась делать вино?». Получая отрицательный ответ на последнее, Венти часто картинно хватался за грудь, а несколько раз даже падал на усыпанную листьями землю, но, не в силах не шевелиться и пары секунд, начинал подбрасывать их вверх, радостно наблюдая за кружащимся природным фейерверком. Так, сопровождаемая его компанией, На Ин, незаметно для самой себя, обжила предоставленные ей покои. Зала Дождей, теперь служившая ей кровом, была просторна, однако вмещала в себя не так много мебели. Правда, каждый ее предмет На Ин без прикрас могла бы назвать предметом искусства: напоминая дождевую завесу где-то глубоко в горах, голубел нефрит поверхностей столов и стульев, основания кровати, обрамлений ширм. Рассматривать последние было для На Ин особенно странно: натянутые прозрачные ткани были белы и не имели ни рисунка, ни вышивки, что создавало ощущение, будто ширмы ― порталы в другие миры, и стоит только дотронуться до колеблющегося от малейшего дуновения ветерка шелка, как тут же исчезнешь из чертогов комнат. Шкафы для одежд, также выточенные из голубого нефрита, были ожидаемо пусты, как и сундуки, резные шкатулки для украшений, тушечницы и курильницы. Создавалось ощущение, что эти покои вообще ни разу не слышали чужих шагов, не знали смеха и грусти, не видели ни слез, ни улыбок, но именно это заставляло На Ин поверить в то, что они ― нечто более ценное, чем простые гостевые. Поклявшись себе беречь здесь все, она постепенно заполняла пространство разными безделицами: на столе, что служил сердцем комнаты, стояли чайные пиалы, и одна из них была той, из которой На Ин попробовала чай, оказавшись на горе впервые; в небольшом подвесном блюде почти у самой кровати лежали листья лимонника, источая тонкий цитрусовый аромат; в расставленных тут и там курильницах жглись порошки благовоний, каждое утро составляемых девушкой то в форме лотоса, то ― геометрически правильными, а то ― повторяющими черты иероглифов; горный хрусталь фруктовых ваз холодил груши и персики; имея лишь одну шпильку, На Ин не считала нужным каждый вечер отправлять ее в шкатулку, а потому решила складывать туда горные цветы, которые неизменно появлялись в ее прическе благодаря Венти. «Скоро здесь появятся свитки, прямоугольнички туши, кисти», ― думала На Ин, каждый раз оглядывая покои перед сном, в нетерпении ожидая начала следующей недели. «О, а еще нужно найти кувшины для вина: когда научусь его готовить, буду прятать все в сундуки», ― улыбалась она своим мыслям, надеясь отблагодарить Венти за его внимание и заботу о ней, которые проявлялись и сейчас, пока они бежали: постоянно оборачиваясь ― все больше и больше растрепывались косички, ― Венти, оглядывая раскрасневшуюся На Ин, будто проверял, не сильно ли она запыхалась, и ― лишь убедившись, что нет, ― подбадривал громким «еще чуть-чуть», «мы почти на месте», «поверь, ты не пожалеешь, ха-ха!». Спустя не менее пяти ли, они, наконец, остановились в небольшой рощице молодого бамбука. Оба тяжело дышали, а На Ин даже оперлась спиной о прохладный тонкий ствол в попытке успокоить жжение в легких. Венти, поглядев на нее, заулыбался еще шире, а затем, зашумев листвой, отодвинул гибкие ветви и начал всматриваться в открывающийся за ними вид. Еще раз глубоко вдохнув и выдохнув, На Ин, подойдя ближе, присоединилась к нему, все же стараясь избежать лишних прикосновений. Первое, что отразилось в темных глазах, вглядывающихся в раскинувшийся за рощицей пейзаж, ― табличка, висевшая у входа в небольшие на вид покои, надпись на которой гласила «Зала Чшун Шан». Во дворике переливался на солнце и искрил пруд, усеянный лишь лотосовыми кувшинками ― цветы в это время года уже увядали. Перекинутый через него мост был то ли из янтаря, то ли из гессонита, а оба его конца выводили на усеянные мелкими камушками дорожки, складывающиеся в единую картину, хорошо разглядеть которую можно было с возвышенности, на которой как раз и находились Венти с На Ин. Девушке стало интересно, что можно почувствовать, если пройти весь путь, спиралью собирающийся в ромб, быстро-быстро, однако от мыслей ее отвлек Венти, громко зашипевший: ― Пришла, пришла! ― он потирал друг о друга маленькие ладони. ― Ох, что сейчас будет.. ― Господин Чжун Ли! ― звонкий голос разнесся по двору и задел, казалось, каждый камешек в нем. ― Я требую аудиенции! На Ин смотрела на Кэ Цин, уверенно пересекающую мостик: полы ее сиреневого ханьфу стремительно развевались, а шпильки, украшающие прическу, часто, в такт быстрым шагам, потрескивали и позвякивали, словно крохотные молнии. Добравшись до порога, вместе со всем домом находившимся на небольшом возвышении, она остановилась и на некоторое мгновение замерла, сложив руки в приветственном жесте. Так прошло несколько минут, пока Кэ Цин снова не нарушила тишину: ― Господин Чжун Ли! Я.., ― она замолчала и, подумав о чем-то, продолжила, слегка cменив тон на более мягкий, ― смею предположить, что как жительница горы Утай, я имею право на получение объяснений! За листья бамбука хватался ветер ― рядом с На Ин трясся в беззвучном порыве смеха Венти, зажимая губы обеими ладонями. Испугавшись, что он может выдать их укрытие, девушка хотела было добавить к ним и свои, но, вовремя опомнившись, просто шикнула на него, вернув взор к, как его именовал Венти, «представлению». ― Господин Чжун Ли! ― На Ин готова была поклясться, что слышала, как Кэ Цин топнула ножкой. ― Господин Чжун.. Девушка не договорила: неспешно отворились украшенные желтым нефритом лантъен двери, выпуская наружу таящуюся в покоях осторожную темноту, а следом ― Чжун Ли, облаченного в уже знакомое На Ин ханьфу, так подходившее к точеному белому лицу. Из-под темных ресниц поблескивало горное золото. ― Молодая госпожа, вы, видно, заблудились? ― спросил мужчина вежливым тоном. ― Совершенно точно нет, господин Чжун Ли, ― просиявшая Кэ Цин смотрела прямо, расцепляя, наконец, затекшие руки, ― я оказалась здесь намеренно, желая встречи с вами. ― Кхм, ― будто стараясь избежать неловкости ситуации, Чжун Ли кашлянул в поднесенную к тонким губам ладонь перед следующим вопросом, ― простите, а кто вы? ― Венти, умоляю, только тише, ― процедила На Ин сквозь зубы, видя, как от собственного веселья юношу скручивает пополам. ― Уже началось? ― возникшей рядом высокой фигуре в дымчатом ханьфу не хватало только корзины с орешками. ― Венти? ― М-м, ― приветственно помахав рукой, только и протянул Венти, совсем не удивившийся чужому появлению, и снова устремил взгляд на Кэ Цин и Чжун Ли. ― Кто-о-о? ― на лице девушки одновременно отразились обида и негодование, и Кэ Цин, точно одергивая себя, несколько раз просто размыкала и смыкала красивые губы, наконец, решившись сказать следующее, ― надеюсь, ваша будущая ученица, ― сделав после этих слов многозначительную паузу, она добавила чуть тише, ― но на данный момент я являюсь гостьей горы Утай. ― Гостевые покои в другой стороне, госпожа.., ― на лице Чжун Ли появилось задумчивое выражение, ― кажется, я запамятовал ваше имя. ― Я живу здесь уже год! ― выпалила Кэ Цин, сделав шаг вперед, ― как вы можете.. ― Видите ли, госпожа, ― Чжун Ли, не сдвинувшись с места, невысоко поднял правую руку и взмахнул ей: камешки, на которых стояла Кэ Цин враз поднялись и задвигались, откатывая вскрикнувшую от неожиданности девушку ровно на шаг назад, ― я не обделен терпением, но моя память.. Подождите, ― приставив указательный и средний к виску, Чжун Ли немного нахмурился, ― о чем я только что говорил? ― Да как вы.., ― Кэ Цин, кажется, готова была подавиться воздухом. Раскинув руки в стороны, она, балансируя на парящих всего в одном цуне от земли камешках, маленькими шажочками продвигалась вперед, ― я покажу вам, что умею! Я много практико.. ― Что вы и умеете, ― на полуслове перебил ее Чжун Ли, ― так это прерывать мой сон. Кстати, будь вы моей ученицей, ― невозмутимо глядя в начинающее багроветь лицо девушки, он снова взмахнул рукой, и камешки поднялись выше, ― дело бы закончилось наказанием. Но так как вы ― заблудившаяся гостья, то впредь на прогулках вас будут сопровождать служители горы: вы ведь не хотите снова оказаться в таком, ― он окинул взором расстояние от земли до сапог Кэ Цин, уже возросшее до двадцати цуней, ― неудобном положении. Сказав это, он, развернувшись, просто скрылся за дверью. Венти смеялся в голос, более не заботясь о том, что его могут услышать. Кэ Цин, понимая, что не стоит делать спешных движений, завертела головой в попытке отыскать источник звука и, казалось, вот-вот готова была разразиться если не громом, то хотя бы совершенно не подобающей девушке уличной бранью. Аякс ― больше не в силах смеяться ― поглаживая ладонью заболевший живот, и вовсе лежал на земле с открытым ртом. На Ин, бесспорно, разделяла общее веселье, но то и дело поглядывала на все еще стоявшую на паривших камнях Кэ Цин, прикидывая, как именно может помочь девушке. Однако, когда спустя еще пару минут двери покоев снова открылись, а Чжун Ли, едва переступив порог взмахнул рукой, заставляя камешки бережно опуститься на землю, и проговорил: «Совершенно забыл это сделать. Я уже говорил, что у меня ужасная память?», ― все трое: Венти, Аякс и На Ин, ― обхватив сами себя, смеялись так, что распугали всю мелкую живность в округе. Первым успокоился Аякс: утерев собравшиеся в уголках глаз слезы, он принялся отряхивать ханьфу от пыли и забившихся в его складки веточек и листочков, то и дело поглядывая в сторону На Ин. Голубая шпинель глаз заинтересованно поблескивала, что не укрылось от девушки, смущенно поправлявшей вплетенный в шпильку свежий горный цветок, который Венти притащил еще утром. ― Кхм, Венти, ― привлекая внимание юноши, На Ин несколько раз кашлянула, ― кхм-кхм! ― Ты смеялась так долго, что успела подхватить простуду? ― пошутил Венти, но, глянув на переминающуюся с ноги на ногу от неловкости На Ин, тут же посерьезнел. ― О-о, снова эти церемонии. Что ж, представлю вас друг другу! На Ин, это Аякс ― лисий дух, ― недолго раздумывая, продолжать ему или нет, он добавил, ― в целом ― безвредный, но.. ― Будет тебе, Венти, ― замахал руками Аякс перед лицом Венти, перебивая его, ― ты еще скажи, сколько у меня хвостов, и для каждого, ― на мгновение На Ин показалось, что он слегка оскалился, ― придумай историю: уж я-то знаю, как ты умеешь сочинять. Так значит, ― как ни в чем не бывало, Аякс обратился к девушке, ― вы ― На Ин. О-о, быть может, это вы ― принятая недавно в ученицы Чжун Ли девушка? ― Да, это.., ― совсем рядом послышался хруст ветки, а следом ― быстро удаляющиеся чужие шаги. Все, что успела разглядеть На Ин, ― мелькнувшие за деревьями сиреневые одежды. ― Кажется, госпожа нас подслушивала, ― ничуть не смущаясь, Аякс говорил так же громко, расслабленно накручивая рыжий локон, торчавший у виска, на указательный палец. На Ин хотелось спросить еще о многом: сколько Аякс живет на горе, знает ли Кэ Цин, вежливо ли пытаться узнать у лисьего духа о количестве его хвостов, ― как вдруг все существо Аякса заметно напряглось, даже рыжие вихры ― и те встали дыбом: ― Был рад встрече, На Ин. Увы, расставание ― обычное дело, но, чтобы нам свидеться в следующий раз, ― сейчас мне лучше откланяться. Едва он договорил, как все еще стоящий рядом Венти радостно воскликнул «Сяо!», и На Ин, неосознанно повернувшись на звук его голоса, не увидела, как именно исчез Аякс, однако могла сказать точно, что больше не ощущала его присутствия. ― Что здесь произошло? ― произнес тот, кого Венти назвал «Сяо», а На Ин, стараясь рассмотреть его, не привлекая внимание, мысленно перебирала, каким именно иероглифом должно быть начертано такое имя: маленький? уничтожать? ночная темнота? флейта? свистеть? радость? «Последнее ― никак нет», ― подумала На Ин, остановив взгляд на чужих поджатых губах, почему-то совершенно гармонично вписывающихся в облик. Осенний ветер то и дело трепал его темно-зеленые, будто вымоченные в порошке из листьев мирта, распущенные волосы; на юноше были одежды из легкой, удобной ткани, больше походящие на облачение воина; фиолетовый, подобный стеблям мискантуса глубокой осенью, цвет подчеркивал тонкий, но крепкий стан, струился, скрывая кожу, и на его фоне и так бледное лицо Сяо казалось и вовсе хищным: и разлет бровей, и миндаль глаз, и аккуратный нос ― все заострялось, становясь еще более притягательным и, в то же время, опасным. Ханьфу украшали золотые перья, вышитые если не самим духом тутового шелкопряда, то, бесспорно, лучшим мастером: будто настоящие ― они лоснились, попадая под свет солнечных лучей, переливались и следовали за каждым движением ткани. Вместо привычного пояса вокруг талии был обернут шелковый шнур синего цвета, повязанный не простым узлом, а умело сплетенным в символ бессмертия. К нему крепилась маска с рогами и ликом демона, однако, стоило только На Ин направить на нее заинтересованный взор, как на маску тут же опустилась ладонь, прикрывая пустые глазницы и оскал. ― Сяо, ты снова.., ― Венти замолчал и, покачав головой из стороны в сторону, улыбнулся, ― впрочем, как и всегда: пропустил самое веселье! ― Мне нет нужды участвовать в подобном. Я пришел, потому что.., ― будто внутренне сопротивляясь чему-то, Сяо, чуть сжав кулаки, продолжил, ― услышал громкие крики. ― Ах, это, ― Венти говорил так, словно это было совершенно обыденным, ― Чжун Ли воспитывал одну упрямую госпожу. ― Ее? ― Сяо кивнул в сторону На Ин, посмотрев на нее желтыми, точно цветки нимфеи, глазами. ― Нет, ― просто отмахнулся Венти, ― нет, нет, нет. ― Ты не.., ― На Ин преследовало чувство дежавю, ― представишь нас друг дру.. ― Не думаю, что это необходимо, ― не дожидаясь ответа от Венти, Сяо оборвал ее на полуслове. ― Кем бы госпожа ни была, вместо знакомства со мной будет лучше подложить высокую подушку под голову, ― сказав это, он перевел взгляд на висящую на собственном поясе маску. ― Пусть так, ― Венти будто вовсе и не собирался заступаться за На Ин, однако полностью переменился в лице: луговая зелень глаз, скрываясь за хитрым прищуром, цеплялась за чужие подрагивающие ресницы, а улыбка, растягивающая аккуратные губы, рисовала неприкрытое озорство, ― что еще ты не считаешь необходимым? А-а-а, ― будто припоминая что-то, Венти постучал указательным по собственному подбородку, ― быть может, поблагодарить меня за гру.. От места, где стоял Сяо, тут же разлетелись темные былинки. На Ин даже не была уверена, моргнула ли она, но и рядом с ней стремительно образовалась пустота, лишь легкое дуновение ветерка потрепало выбившуюся из прически прядь волос, которую она поспешила заправить. ― Конечно, я не заблужусь, Венти, ― сказала На Ин вслух, будто все еще обращаясь к юноше. Ожидаемо не услышав ничего, даже ветра ― и тот куда-то запропастился, ― На Ин вышла на дорожку, ведущую прочь от Залы Чшун Шан.***
Взглядом Сяо то и дело цеплялся за бочка груш, лежащих рядом с ним на плоском камне, поднимающимся вверх почти на два чжана. Он часто служил Сяо местом для медитации: окружающий пейзаж, пусть и с небольшой высоты, но выглядел совершенно иначе, вызывая в груди чувство чего-то знакомого, даже привычного. Деревья казались ближе, и небо ― только протяни руку ― твое без остатка. «Когда я смотрю на небо вот так, утопая в теплой траве, то, и не закрывая глаз, могу с легкостью представить, что подо мной ― перина, а небо ― большу-у-у-щее бесшовное одеяло, что укрывает меня. И тебя. Всех нас». Пальцы Сяо невольно сжались, когда следом за вспомнившимися словами собственная память начала рисовать образ: по травяному ковру разметались выбившиеся из прически косички, украшенные такими белыми цветами, что приходилось невольно щуриться из-за гладящих их солнечных лучей, которые еще и шаловливо дотрагивались до чужих круглых щек, заставляя их розоветь; о чем-то рассказывая, приоткрывались губы, то и дело роняя улыбку; зелень глаз топила в себе небо без единого облачка, пролетающие по нему косяки птиц и фиолетовые одежды. Сяо затряс головой: собирающийся хихикнуть Венти тут же исчез как мыльный пузырь. ― Это сон. Только сон и ничего больше, ― слова сами сорвались с его уст, обращенные ни к кому, и должны были затеряться в ― почти незаметной днем ― легкой туманной дымке, как вдруг Сяо услышал совсем рядом знакомый голос, не прозвучавший ― прозвеневший так, словно раскрылись бутоны ландышей. ― Сон? Сны ― это место, где блуждают наши души: попадая туда, они мечтают, совершают подвиги, находят любовь, словом, ― Венти, стоя на камне, смотрел в распускающийся в желтых нимфеях испуг, ― делают все то же, что и в настоящем. Тогда чем же они от него отличаются? ― Я не знаю, ― выпалив это, Сяо тут же сел и отвернулся, начав разглядывать трещинки в камне, ― сны кажутся мне слаще. ― Это потому, ― послышался звук плюхнувшегося на каменную поверхность тела, ― что там ты делаешь все, что захочешь. Может быть, ― устроившись ровно напротив, Венти погладил подушечкой указательного ближайшую грушу, а затем взял ее в теплую ладонь, ― даже ешь груши, которые я собираю для тебя. ― Ты их воруешь, ― Сяо на секунду заглянул в искрящуюся зелень глаз напротив, ― из чужого сада. ― А ты, значит, знаешь об этом? ― ничуть не смутившись, Венти придвинулся ближе, бесстыдно сокращая расстояние между ними. ― Наблюдаешь за мной? ― Прекрати, ― ощутив чужое теплое дыхание у самых губ, Сяо резко подался назад всем телом, ― немедленно. ― Воровать груши? Или, ― Венти снова оказался в жалких цунях от него, ― делать так? ― В.. Венти, ― едва процедил Сяо, подавившись собственным дыханием. ― Если ты так долго находишься с ответом, ― Венти практически навис над Сяо, уперевшись руками в шершавый камень по бокам от него, ― то, может, на самом деле и не хочешь, чтобы все прекращалось? Сяо слышал, как груша, выпущенная из чужой руки, быстро покатилась и, совершив пируэт, с глухим стуком упала на землю, пока он смотрел на узор, заметный лишь вблизи, вышитый такой же белой, как и ткань ханьфу, нитью. Впервые разглядев его, Сяо тут же зацепился взором за ― так живо клубящиеся ― облачка, отчаянно пытаясь успокоить собственное сердце, посылающее удары в грудь и в ладони, сжавшиеся в кулаки. Сяо всерьез думал, что, попытайся он сбежать, рассыпавшись на тысячи темных былинок, тех коротких секунд, что он будет это делать, хватит Венти на то, чтобы сотворить с ним что-нибудь непристойное. Хотелось зажмуриться, сжаться до размеров улитки, исчезнуть, но все, что он смог сделать, ― это замереть, боясь даже вдохнуть. Рукотворные облачка чуть смялись: наконец отдалившись, Венти встал и, отряхнув полы одежд ― в чем не было нужды, ― отвернулся. ― Но иногда сны все же отличаются от настоящего, Сяо, ― его голос заметно стих, ― в них можно заблудиться и.., ― помолчав, Венти добавил, ― не попробовать вкусных груш. Щелкнули пальцы ― и Сяо снова оказался один. Посмотрев сначала на то место, где только что развевались полы светлого ханьфу, а за ними мелькал майский зеленый, обтягивающий худые ноги, Сяо перевел взгляд на оставшиеся лежать подле него груши, и, собрав их в фиолетовый подол, словно в корзину, спрыгнул с высокого камня, аккуратно приземлившись на листья, трепетно отзывавшиеся на каждое дуновение осеннего ветра. Подняв желтую проказницу, упавшую, как ему казалось, вечность назад, Сяо положил в подол и ее, направившись в сторону своего небольшого домика.2.
― Снег? Д***к, скорее, снег идет! Ну же, сколько можно возиться!
― С днем рождения, молодой господин!― Это все ты виноват!
― К**я, я не накажу тебя, но тебе стоит извиниться перед А**лин***.― Перестань дурачиться, К**я! Отец нас убьет!
― Как ты назовешь свой меч?― С днем рождения, второй молодой господин!
― Перья выпадают у всех, К**я. Почему именно у тебя оно не должно выпасть?― Любишь снег? А еще что?
― Нет..
Чьи-то голоса, отзвучав, пропали и забылись тут же, оставив после себя безмолвную тишину. Лопатки и поясница упирались во что-то твердое и в то же время рыхлое. «Снег», ― подумал Кейя, чувствуя, как что-то бесстыдно касается всех открытых участков его кожи: сомкнутых век, затем скатываясь к вискам; дотрагивается до носа, щекоча и вызывая свербящее желание чихнуть; губ, будто нарочито задерживаясь на мгновение, а после ― тут же тая, затекая в мелкие трещинки. Снежинки падали и в раскрытые ладони: поглаживали и ложились неаккуратными рядами, постепенно образуя небольшие кучки. Кейя не знал, сколько лежал вот так ― открывать глаза не хотелось совершенно, ― но и быть погребенным под все сыплющимися снежными перьями ― явно глупая идея. Дрогнули ресницы ― сизая, точно июньские ягоды жимолости, радужка тут же отразила, кажущийся тусклым за падающим снегом, свет молодой луны. Чуть приподнявшись на локтях, Кейя решил оглядеться: прямо перед ним раскинулось озеро, похожее на огромное зеркало, покрытое хрустальной пылью. Одинокие берега, все усыпанные белым, были пусты: не виднелось ни деревьев, ни кустарников, ― ничего, за что мог бы зацепиться взор. «Сколько уже прошло времени?» ― думал Кейя, поднявшись и отряхивая отчего-то грязное, но все еще остающееся светлым, в тон налипшего на него снега, ханьфу. ― «Почему снег.. вовсе не холодный?» Несколько шагов в сторону озера сопровождались приятным похрустыванием, как бывает, когда свежий снег мокрый и липкий; остановившись у самого края, Кейя попытался заглянуть в воду, но, как и ожидал, увидел не ее, а выглядящий тонким, словно крылышко стрекозы, лед. Присев на корточки, он, протянув руку, надавил на поверхность льда, тут же провалившегося внутрь: небольшое оконце ― с ладонь Кейи ― постепенно разрасталось, пока не стало с легкостью вмещать отражавшуюся в нем серебристую молодую луну. Подобрав подол ханьфу, Кейя осторожно опустился на колени и заглянул в темную, почти черную воду. «Что за.. », ― подумал Кейя, не увидев собственного отражения, ― «этого просто не может быть». Он помахал рукой, но луна, будто утонувшая в озере, все также оставалась неподвижной. Кейя коснулся воды кончиками пальцев, запустив по ее глади слабую рябь, а затем, задрав рукав, и вовсе погрузил все запястье, водя ладонью из стороны в сторону. Вода не была ни холодной, ни горячей, а луна, молчаливая и бестелесная, шаталась и плыла, расслаивалась и собиралась вновь, пока Кейя так и эдак разбрызгивал воду. Раз за разом терпя маленькое поражение, Кейя и не собирался останавливаться, однако мысль, вдруг пришедшая ему в голову, заставила его сначала замереть, а затем ― отдернуть от воды руку. «А как я вообще выгляжу?» ― думал Кейя, отчаянно цепляясь взглядом за собственные одежды и открытые участки кожи. Лихорадочно отгоняя следующую мысль, Кейя, зажмурившись на мгновение, снова открыл глаза: светлое ханьфу, почему-то сразу показавшееся Кейе абсолютно неподходящим ему, обхватывало молодое и сильное тело; смуглая кожа рук сильно контрастировала с тканью и все падающими на нее белыми перьями снега; слегка мозолистые ладони были явным знаком того, что Кейя владел каким-то оружием. «Точно! Попробую призвать его», ― подумал Кейя, но, как бы ни пытался вспомнить имя, на которое оно откликнется, на ум не приходило ничего. Чертыхнувшись, он снова посмотрел в воду. «Не помню ни имени оружия, ни..», ― он тихо сглотнул, признаваясь сам себе, ― «..ни собственного имени. Не помню, как я выгляжу, и не могу..», ― его взор проскользил по водной глади, ― «увидеть собственного отражения. Не чувствую, тепла ли вода, как не чувствую и..», ― он, чуть откинувшись назад, погрузил обе ладони в снег, ― «..холода снега. Не знаю, где я и как тут оказался, а значит, это или сон, или какая-то магия, или..». Несколько раз тряхнув головой так, что упали на крепкую грудь тонкие сизые прядки волос с вплетенными в них малахитовыми бусинами, Кейя заметил, что одну прядь, помимо них, украшает еще и маленькое светлое перо. Поспешив дотронуться до него, Кейя ощутил сильную боль, в мгновение пронизавшую все его тело и тут же отступившую. «Это..», ― Кейя коротко выдохнул, ― «точно что-то важное. Осталось только вспомнить, что именно», ― невесело додумал он. Покрутив сизый локон так и эдак, любуясь аккуратным пером и зеленоватыми отблесками бусин, ловящих собой свет молодой луны, он еще раз оглядел собственные одежды. Представив себя сначала в изумрудном, а после ― в таусинном ханьфу, Кейя, улыбнувшись, мысленно остановился на последнем. «Надеюсь, мне еще выдастся шанс надеть нечто подобное», ― подбадривал он себя, ― «нужно лишь придумать, как отсюда выбраться». Раздался слабенький хруст ― тонкая проталинка, отколовшись от льда на поверхности озера, напоследок засеребрившись, пошла ко дну. «А что, если..», ― не успев дать мысли как следует развернуться, Кейя, протянув обе руки вперед, уже ломал легко поддающийся лед, нещадно то надавливая на него, то попросту ударяя, пока ― казавшаяся хрустальной ― ледяная гладь не обвалилась на пару чжанов в длину и ширину. Дна видно не было; вскочив на ноги, Кейя, пятясь спиной, отошел от озера почти на пару десятков шагов. ― Будь, что будет, ― вслух сказал Кейя и, уповая на то, что, человеком с какой бы судьбой он ни был ― в этот раз удача не отвернется от него, побежал к озеру и нырнул прямо в темные воды.***
Тело не слушалось. Казалось, что его уносит течением на глубину: сколько бы Кейя ни старался, сильные движения рук и ног не сдвигали его ни на единый цунь. Сизый взор не выхватывал ничего, кроме всепоглощающей темноты, и Кейя, закрыв глаза, сосредоточился на собственных ощущениях. Хотелось вдохнуть: он чувствовал, как против его воли вот-вот разомкнутся губы, а потому прикусывал их, сжимая все крепче; легкие горели так, что Кейе казалось, будто его освежевали, и на спине и груди красуются лишь кости и болтающиеся внутри них органы, теперь омываемые не водой ― чистым ядом. «Похоже, я все же не удачливый человек», ― отчаянно подумал Кейя, и течение, будто подслушавшее его мысли, стало мощнее, и теперь больше походило на водоворот, затягивающий Кейю прямо в лапы смерти. «Жаль, что и напоследок мне ничего не удается вспомнить», ― пронеслось в голове у Кейи, но, стоило только так подумать, как течение вдруг остановилось. Кейя тотчас распахнул плотно сжатые веки: прямо перед ним, возникший из ниоткуда, покачивался на волнах осколок то ли стекла, то ли льда, отблескивающий киноварным красным. Перед тем, как сознание Кейи стремительно угасло, все, что он успел сделать ― это схватить осколок, впившийся в ладонь острыми краями, и прижать его к груди, повинуясь каким-то, и ему неведомым, инстинктам.3.
Обнаружив себя лежащим на земле в каком-то лесу, первым делом Кейя глубоко вдохнул заветный кислород. Ощущение удушья, казалось, длившегося вечность, быстро отступало, и Кейя, постепенно выравнивая дыхание, просто разглядывал тянущиеся вверх деревья, среди которых было больше елей: упираясь в самую высь, они почти закрывали собой хмурящееся небо; вокруг не было ни души, и Кейя бесцельно считал то ветки, то проплывающие мимо темные облака, не торопясь и ни о чем не думая. Проведя так какое-то время, он встал на ноги и поспешил разжать ладонь со спрятанным в ней осколком. Все также мерцающий киноварью, он тут и там взрезал смуглую кожу, и, как и показалось Кейе еще в озере, был чем-то средним между пластинкой льда и стекла, а то и вовсе походил на лист сказочного дерева, однако, чем бы он ни был, Кейя решил оставить его у себя. Ладонь нещадно жгло, а потому Кейя, оглядевшись и ожидаемо не найдя ничего, кроме темнеющих стволов да редких кустарников, без сожаления два раза рванул подол так не понравившегося ему ханьфу, соорудив из одного кусочка ткани повязку, скрывающую рваные ранки, а во второй ― бережно завернул осколок, убрав его за пояс. «Может, здесь мне повезет узнать больше?» ― думал Кейя, бредя в ту сторону, где просвет меж деревьями становился ярче и шире, ― «хотя.. судя по недавнему опыту, лучше вообще поменьше рассчитывать на удачу». Не успев дойти пары шагов до опушки леса, Кейя чуть не налетел на мальчишку ― на вид лет семи-восьми, ― прячущегося за стволом, который мог скрыть и его, и Кейю ― таким широким было дерево. ― Осторожнее! ― воскликнул Кейя, но мальчик не обратил на него никакого внимания. Дрожа всем телом, он вглядывался куда-то вперед, переминаясь с ноги на ногу, будто готовясь сорваться с места в следующую секунду. ― Эй, ― шепнул Кейя, дабы случайно не выдать чужого укрытия, ― ты меня слышишь? Мальчик все также не откликался, и Кейя, решив проверить свою догадку, шагнул ближе, легонько коснувшись худенького плеча. «Как я и думал», ― пронеслось у него в голове, когда мальчик даже не шелохнулся от прикосновения, однако, мгновение спустя, стоило лишь совсем рядом послышаться чьим-то громким голосам, он весь встрепенулся и собрался уже броситься наутек, но запнулся о собственные ― наверное, подкосившиеся от страха ― ноги, растянувшись около Кейи на голой земле. Не раздумывая и секунды, Кейя опустился подле, чтобы помочь мальчику, но не успел протянуть ему и ладони, как маленькое тельце подняли с земли, как пушинку, и так и держали огромными мозолистыми ручищами. ― Хозяин, вот он, ― крупный мужчина, сжавший ребенка так крепко, что, казалось, будто от одного своего движения он и вовсе испустит дух, еще и тряс его, приговаривая, ― теперь-то ты не убежишь, наглый воришка! ― Довольно, Коннор, ― показавшийся на опушке мужчина говорил зычно, но спокойно, ― он же ребенок. ― Хозяин Крепус, поганец обчистил ваш лотосовый пруд, оставив в нем только воду! ― сказав это, Коннор посмотрел в испуганный сизый напротив, и, видно, считая произошедшее личной обидой, еще раз встряхнул мальчишку. ― Я только этим летом запустил в него карпов, а ты.. ― Коннор, ― прервал его мужчина, остановившись совсем рядом. Будто не слышавший его, Коннор продолжал осыпать проклятиями мальчика, пока не раздалось громкое, ― Коннор! В мгновение ока крепкие ручищи разжались, отпустив маленькое тельце, тут же мешком плюхнувшееся на землю. Больно ударившись коленками, мальчик даже не пискнул, а лишь уставился на мужчину, рассматривая все, из чего состоял поистине благородный облик. Загляделся и Кейя, все это время так и остававшийся сидеть на земле, а теперь, всего в нескольких цуней от мальчика, также, как и он, чуть задиравший голову вверх. Алые, словно платок невесты, волосы мужчины были убраны в низкий хвост и украшены длинной шпилькой в форме пера; взгляд ― не иначе, как киноварь ― не блуждал, а впивался, подмечая и оценивая. Кейя и мальчик даже поежились, не отводя взоры от чужих глаз и вдруг появившихся вокруг них морщинок, впрочем, тут же исчезнувших. Белоснежное ханьфу было расшито алыми и золотыми нитями, сплетающимися в цветные облака; на тисненом кожаном поясе были закреплены не привычные колокольчик или нефритовая подвеска ― пестрые перья, придающие всему образу одновременно и воздушности, и диковатости. Оставив между собой и мальчиком всего шаг, Крепус присел на корточки и, заглянув в сизые прямо напротив, негромко сказал: ― Я хочу помочь тебе подняться, ты не против? ― Я.., ― выходя из охватившего его оцепенения, мальчик медленно вставал на дрожащие ноги, ― я сам. ― Хорошо, ― дождавшись, когда он вытянется во весь рост и их взгляды встретятся, мужчина продолжил. ― То, о чем говорил он, ― длинный указательный остановился напротив Коннора, стоящего теперь чуть поодаль с хмурым видом, ― это правда? ― Да, ― несмотря на то, что ответ был уверенным и кратким, Кейя заметил, как мальчишка робеет: сцепив руки за спиной, он выкручивал собственные пальцы. ― Выходит, ― явно довольный ответом ― дернулись уголки красиво очерченных губ, ― Крепус продолжал рассуждать, ― ты ― неплохой умелец, раз сумел одурачить моих слуг. Спелые чашечки лотоса ― для приготовления блюд, а карпы, хм-м-м, ― на пару мгновений он задумался, ― скорее всего, ты их продал? Или выпустил? ― Я.., - мальчик стыдливо опустил взгляд и, коротко вдохнув и выдохнув, все же решился сказать, ― я их съел. ― Вот оно что, ― брови мужчины на мгновение поползли вверх; повернувшись в сторону Коннора, он поднял руку, выставив ладонь вперед, таким образом прося его ― поперхнувшегося и что-то причитающего ― немедленно прекратить, ― как давно ты голодаешь? ― Если посчитать в новых лунах, ― мальчик быстро заправил за ухо выбившуюся сизую прядь волос, вернув руку за спину, и, немного подумав ― Кейя видел, как загибались спрятанные от мужчины пальцы, продолжил, ― то их было уже две, и скоро начнется третья. ― Тогда помоги мне найти последнюю разгадку, ― сказал Крепус, задумчиво глядя на мальчика, ― что ты делал с кувшинками? Просто выбрасывал? ― Нет, ― мальчик заглянул прямо в киноварь, изучающую и пока беспристрастную, ― я делал из них ритуальные деньги. ― Сушил и вырезал? ― просто спросил мужчина. ― Сушил и вырезал, ― повторил мальчик, а после произнес совсем тихо, ― и продавал. Казалось, что лицо мужчины потемнело: брови свелись к переносице, образовав грубую складку на красивой светлой коже; киноварь во взгляде застыла, обратившись в густой бордовый; губы ― и те опустились в уголках, придавая всему выражению весьма невеселый вид. Мальчишка рядом с Кейей наоборот бледнел, и то и дело вздрагивал всем телом, то ли порываясь убежать, то ли просто не находя себе места от страха. Кейя чувствовал, как внутри него поднимается желание защитить ребенка, а потому он ― даже понимая, что совершенно ничего не сможет сделать ― инстинктивно придвинулся ближе, коснувшись худенького плеча в ободрительном жесте. Помолчав с минуту, мужчина спросил, прямо глядя на мальчика: ― Как твое имя? ― Кейя, ― ответил мальчик, выглядя при этом так, словно именно сейчас, зная то, как его зовут, мужчина тут же назначит ему наказание. ― Вот что, Кейя, ― Крепус особенно мягко произнес последнее, ― я восхищен твоей находчивостью, однако, должен признаться, не считаю, что продажа ритуальных денег может украсить чье-либо детство. Сейчас, ― он протянул руку к мальчику, которая так и застыла совсем рядом с ним, ― я предлагаю тебе то, чего ты был лишен, по крайней мере, последние пару месяцев. Это выбор, Кейя, ― добавил он, когда тот недоуменно уставился сначала на руку, а потом ― на мужчину, ― ты можешь получить наказание за то, что оставил в моем пруду семь путаниц и восемь скверн, а можешь, ― его ладонь приветливо раскрылась, ― пойти со мной и стать частью моей, пусть и небольшой, семьи. Потухший сизый вдруг загорелся: снова заметавшись между лицом Крепуса и его протянутой рукой, он, наконец, остановился, все еще пугливо прячась за темными ресницами. Ладонь выглядела мягкой и теплой, а когда Кейя поднес к ней свою ― холодную и влажную от волнения ― еще и огромной, будто когтистая лапа самой птицы Чжу Цюэ. Маленькие пальцы чуть дрогнули, на мгновение отступая, а затем ― утонули в чужом тепле, цепляясь, словно в поиске надежной опоры. ― Я не буду говорить тебе, что ты сделал правильный выбор, ― сказал Крепус, притягивая мальчика к себе, прижимая и накрывая худую спину ниспадающей тканью длинных белых рукавов, словно большими крыльями, ― выбор не бывает правильным или неправильным: он всегда происходит из наших собственных, искренних желаний. Я постараюсь, ― его голос, словно растущий откуда-то из груди, был приятно низок, ― воплотить твое, Кейя. ― Да, госпо.. ― Лучше, ― Крепус задумался ― качнулась во взгляде теплая киноварь, ― а затем, кивнув каким-то своим мыслям, чуть отстранился от мальчика и, посмотрев в полный детской робости взор напротив, уверенно добавил, ― называй меня отцом, Кейя. Две пары сизых глаз одновременно уставились на Крепуса, от удивления часто моргая. ― М-м.., ― только и смог смущенно промычать мальчик. ― Вот уж верно говорят: сошлись три начала, слились шесть направлений, ― вслух пробормотал Кейя, зная, что не будет никем услышан, ― мальчишка точно родился под счастливой звездой. Поднявшись, Крепус взял Кейю за руку и, сделав знак притихшему Коннору следовать за ним, направился в сторону одиноко стоящей чуть поодаль рикши, взрыхлившей землю брошенными впопыхах оглоблями. Привычно устроившись в ней и поправив полы одежд ― распрямились и поплыли красные и золотые завитушки облаков, ― Крепус помог мальчику взобраться и усесться рядом. Перед тем, как они двинулись прочь, Кейя, недолго думая, уселся на оглоблю поперек, озорно качая ногами. ― В путь, ― сказал Крепус, и Коннор ― явно не чувствующий веса Кейи ― поудобнее взял оглобли и двинулся вперед, сначала неторопливо, но с каждым пройденным чжаном все разгоняя шаг, вскоре и вовсе перейдя на бег. Кейя наслаждался видами: пусть в глубине леса и осталась хвоя ― рядом с проезжающей рикшей тут и там розовели багрянники, высились криптомерии, цвели и благоухали магнолии; ветви кустарников так и ломились от пунцовой, сочной земляники, черной шелковицы, а рассыпанная вдоль дороги эфедра выглядела так, будто была и не ягодой вовсе, а потерявшимися бусинами с браслета проходившего мимо лисьего духа. Небо все хмурилось, но настигавший рикшу ветер был мягким и полнился не моросью, а лишь сладким ароматом персика. «Странно», ― подумал Кейя, ― «я не видел ни одного персикового дерева по пути. Откуда же доносится запах?» Мальчик, притихший и не проронивший ни слова за все это время, казалось, тоже его учуял ― то и дело подергивался маленький носик, ― но задать вопрос Крепусу явно не решался, а только изредка поглядывал на лежащие на крепких коленях руки да удобно устроившийся на плече низкий хвост. Постепенно дорога становилась уже, пока и вовсе не вывела их к большому дому на холме, высившимся ярким островком над обступившим его лесом. «Точно красная птица Чжу Цюэ», ― пронеслось в голове у Кейи, стоило его взору остановиться на алой крыше, будто бы парящей над всем домом. Чем ближе они подъезжали, тем настойчивее становился запах персика, доносившийся, как оказалось, от деревьев, заполонивших добрую часть сада у дома. Сам сад был окружен прудом, выглядевшим сейчас достаточно куцым; Кейя посмотрел на мальчика, чьи щеки как раз залились красным, и, не удержавшись, беззлобно засмеялся над шуткой звезд, покровительствующих этому ребенку. Глиняный фасад дома был разрисован разнообразными узорами: цветными треугольничками, зигзагами, кружками и волнами, ― и все они неведомым образом сплетались, образуя гармонию и единообразие, а прямо у стен, остывая в тени, стояли пузатые бочонки, перевязанные цветными лентами. «Персиковое вино», ― сходу догадался Кейя, ― «наверное, молодое, с последнего сбо..» ― Отец! ― закричал выбежавший из дома мальчик, прервав мысли Кейи. ― Ты вернулся! Коннор затормозил, осторожно опустив оглобли на землю. Кейя спрыгнул первым, а вслед за ним рикшу покинул Крепус; мальчик же остался сидеть и, в целом, сейчас выглядел даже немного испуганнее, чем раньше. В сизом взгляде плыл сплошной красный: незаплетенные алые волосы разметались по худеньким плечам; не просто глаза ― наливающаяся соком бузина ― цеплялась за все вокруг, рассматривая и изучая; в руках у мальчика был духовный меч, который он, завидев, что отец прибыл не один, тут же отозвал, и меч, рассыпавшись на слабо поблескивающие красным былинки, исчез. Остановившись на почтительном расстоянии, мальчик спросил: ― Ты поймал вора, отец? ― чтобы рассмотреть оставшегося в рикше, мальчишка все пытался заглянуть за широкие белые одежды. ― Это он? ― Нет, Дилюк, ― шагнув ближе, Крепус мягко потрепал мальчика по макушке, ― ума не приложу, где он может быть. ― Неужели не смогли догнать? Отец, ― Дилюк ударил себя в грудь сжатой в кулак собственной ладонью, ― я же говорил, что должен пойти с вами! ― Стоит ли так волноваться из-за пары лотосов, мое глупое дитя, ― мужчина по-отечески заулыбался ― разошлись теплые лучики в уголках глаз, ― я думаю.. ― Нет, отец, ― перебил его Дилюк, ― сегодня украдут пару лотосов, а завтра ― высушат весь пруд, чтобы выудить рыбу. Завершится одно ― завершится все: нельзя спускать даже такую мелочь. ― Ха-ха-ха! ― Крепус смеялся так, что не слышно было и ветра, перебирающего листья многочисленных персиковых деревьев. ― Дитя мое, ― он опустился на корточки, положив руки на детские плечи и крепко сжав их, ― ты уже мыслишь совсем не по годам, но вот что я скажу: кое-чего тебе все еще не хватает. ― Чего же, отец? ― Дилюк смотрел в чистую киноварь глаз напротив. ― Опытности, сын, ― сказав это, Крепус потрепал Дилюка за щеку, раскрасневшуюся тут же. ― В этой ситуации и, поверь мне, ― его брови чуть сдвинулись к переносице, ― во многих других, что тебе предстоит встретить на своем пути, я бы посоветовал тебе мягкостью преодолевать твердость. ― Разве это возможно? ― Дилюк скрестил ладони на груди и, надув губы, воззрился на Крепуса. ― Поживем ― увидим, ― ответил мужчина, загадочно улыбнувшись. ― А сейчас, пожалуй, самое время познакомить тебя кое с кем. Поднявшись, он зашел Дилюку за спину, подтолкнув его к рикше: слегка запнувшись, тот сделал несколько шагов вперед, разглядывая все еще сидевшего в повозке мальчика. ― Отец.., ― Дилюк обратил внимание на лохмотья, еле прикрывающие чужое худое тельце, ― кто это? ― Думаю, тебе стоит представиться первым, сын, ― ответил Крепус, сверху вниз посмотрев на Дилюка, ― ну же, ― он подтолкнул его еще раз, ― смелее. Подойдя почти вплотную к рикше, Дилюк, от смущения стараясь не смотреть в лицо мальчику, в приветственном жесте обхватил левой ладонью сжатую в кулак правую. ― Дилюк, ― тихо пробормотал он. ― Кейя, ― тут же послышалось сказанное подрагивающим голосом. ― Добро пожаловать в Клан Сов, ― заученная фраза сама спрыгнула с кончика языка, а поднявшийся взгляд встретился с завораживающим сизым, редким в их краях, ― о-о-о, да ты явно не отсюда! ― Я.., ― начал было Кейя, но его перебил Крепус, подошедший к рикше и выловивший оттуда враз сжавшееся в испуге тело. ― Кейя, ― осторожно опустив мальчика на землю рядом с Дилюком, он поочередно посмотрел на обоих, ― Дилюк. Послушайте мои слова: длинная ночь приносит много снов, но небо награждает упорных. Я хочу, чтобы теперь каждый из вас знал, как звучат струны сердца другого, ибо отныне вы ― братья. Я надеюсь.., ― не договорив, он обратился к Дилюку, с каждой секундой краснеющего все больше и то и дело бросающего на Кейю нетерпеливые взгляды, ― Дилюк? Что с тобой? ― Прошу, не злись, ― вдруг послышался голос Кейи, который, казалось, вот-вот заплачет: так дрожали тонкие губы, ― твой отец не хотел обидеть тебя. И я тоже.., ― послышался первый всхлип, ― мне лучше уй.. ― Кейя! ― Дилюк повернулся к нему и взял маленькую, оказавшуюся грязной, ладошку в свою ― уже мозолистую от тренировок с мечом и горячую от волнения. ― Послушай, я вовсе не злюсь на тебя! Я.., ― Дилюк часто вдыхал воздух, впитавший в себя сладость поспевших персиков, ― я просто.. Краснею, когда злюсь и.., ― сизый напротив наполнился влагой, ― нет, подожди, не плачь! И когда волнуюсь! Когда волнуюсь, я тоже краснею. И сейчас, ― он коротко выдохнул, и, вдохнув полную грудь воздуха, продолжил уже спокойнее, с каждым новым словом смущаясь сказанного все больше, ― я волнуюсь, потому что у меня никогда не было брата; потому что я смогу показать тебе все, чему я научился на тренировках, вот увидишь, я уже столько умею! И тебя, ― он сжал крепче чужую теплеющую ладонь, ― тоже смогу научить! Ты бы хотел? Кейя? К.. Кейя, да почему ты ревешь? Крепус, улыбаясь, взмахнул широкими рукавами и, убрав руки за спину, пошел в сторону дома ― затрепетали пестрые перья, прикрепленные к поясу, ― оставив ― теперь двоих ― сыновей средь персиковых деревьев, ставших невольными свидетелями чужих слез и успокаивающих речей. Кейя смотрел на маленькое чужое лицо, зареванное и больше не выглядящее испуганным, и почему-то тоже улыбался, как вдруг мир треснул, словно зеркало, а земля, став вязкой, тут же превратилась в темную воду и проглотила стоящего на ней Кейю целиком. Забурлил и закрутился водоворот, бесстыдно облизывая все открытые участки кожи ледяными волнами. Не успевший и вдохнуть, Кейя оказался выброшен на берег озера спустя считанные мгновения. Как и раньше, шел снег ― но за все время отсутствия Кейи его не стало больше. Да и молодая луна совершенно не сдвинулась с места: все также молчаливо касаясь смуглого лица, она продолжала освещать темные воды озера, его заснеженные берега и снег, заполонивший собой все вокруг, будто в желании и вовсе стереть раскинувшиеся под ним земли. «А тот осколок..», ― вдруг вспомнил Кейя, ― «пропал ли?» Вскочив ― руки и ноги не поспевали за мыслью, ― Кейя, отогнув пояс, обхватывающий собой одежды, нашел тряпицу, а в ней ― все поблескивающий киноварными искорками осколок. ― С помощью тебя, ― увлеченный разглядыванием, Кейя говорил вслух, ― я и попал туда, так? Что это вообще было? Сон? Проделки какого-то демона? Никто из них, ― перед глазами у него все еще стояли образы Крепуса и двоих детей, ― не мог ни увидеть меня, ни почувствовать, ни один не слышал и не ощущал моего присутствия. Они ― духи? Или это я ― призрак? Да кто вообще эти люди, ― словно бы обращаясь к осколку, спрашивал Кейя, ― и почему я стал свидетелем именно этого момента? Кейя.., ― тихо произнеся это, он будто бы прислушивался к чему-то внутри, ― я не могу вспомнить никого с таким именем. Впрочем, ― он вздохнул и, накрыв ладонью лицо, устало пробормотал, ― как и имена двоих, нет, ― вспомнив о Конноре, Кейя исправил сам себя, ― даже троих других кажутся мне неизвестными. Однако.. я был бы не против оказаться рядом с ними еще раз: все лучше, чем оставаться здесь в одиночестве. Еще раз оглядевшись вокруг, Кейя просто уселся на снег, улыбаясь чему-то, что встретилось ему сегодня в осколке, а чему ― и сам толком не знал. Поверхность озера, катавшая в отражении луну и кружащиеся белые перышки снега, снова скрывалась за хрустальным покрывалом льда, стремительно нарастающим; почувствовав слабость, Кейя, раскинув руки, так и упал в рыхлую белую перину под собой. Стоило лишь прикрыть потяжелевшие веки ― как сознание тотчас ускользнуло, оставив Кейю лежать посреди бескрайней снежной пустыни.