1.
— Нет! — закричал Кейя, замахав руками перед ночной темнотой, тут же открывшейся его взору. Захватив пустоту, тонкие пальцы рефлекторно сжались, пряча прохладу собственных кончиков в мягких ладонях; опустив их на грудь, Кейя вглядывался в висевшую над ним молодую луну сквозь сонную дымку, постепенно сползающую с сизой, точно спелая жимолость, радужки. «Где это я?», — думал он, как вдруг что-то несильно кольнуло его у самого пояса: потянувшись к нему, Кейя пошарил ладонью по рыхлому снегу, пока не наткнулся на что-то острое. «Осколок?», — удивился он, то одной, то другой стороной поворачивая плоский предмет, слабо мерцающий киноварью. — «Где-то я тебя уже видел..» Стоило только пронестись этой мысли, как воспоминания высыпались на Кейю горячим углем, заставив так и подскочить на месте. — Точно! Этот осколок попался мне в озере, когда я.., — оглядываясь вокруг, Кейя видел ту же заснеженную пустошь да озеро посреди нее. — А когда это было? Сегодня? Нет.., — задумавшись, он помотал головой из стороны в сторону. — Вчера? Сколько я уже здесь? — все сыпал он вопросами, пытаясь зацепиться взором за что-то отличающееся от прежнего пейзажа. В сизо-ягодных глазах плыло и искрилось белым: ровный покров снега состоял из маленьких пушистых снежинок, да и озерная гладь — и та была припорошена ими же, скрывавшими под собой намерзший лед. «Такой же белый», — подумал Кейя и в то же время заметил небольшой снежный холмик на другом берегу озера. Не раздумывая, он бросился к нему, на ходу подмечая, как удобно сидят на нем собственные одежды: не мешая ни единому движению, струится мягкий шелк, повторяя плавные изгибы тела, да позвякивают бусины, мелодично возвещая о каждом сделанном шаге. «Таусинный? Разве на мне было не белое ханьфу?», — чуть вскинул он в удивлении брови. — «Значит, в этом.. пространстве возможны изменения! Интересно, кто ими управляет? Я? Или тот, кто владеет этим местом?» Наконец оказавшись на другом берегу озера, Кейя замедлил шаг, пока и вовсе не остановился перед снежным холмиком, привлекшим его внимание. — Посмотрим, посмотрим, — приговаривал Кейя, опускаясь на колени: осторожно подобрав под себя полы одежд, он сел, удивившись тому, как привычно ощущались попавшиеся в ладонь плетеные шнурочки, привязанные к поясу из кожаной выделки, и как отличались — и по цвету, и по материалу, из которого сделаны, нанизанные на них бусины: одни — малахитовые — приятно холодили ладонь, слабо переливаясь в тусклом лунном свете, другие — вырезанные из дерева — были теплыми и чуть шершавыми наощупь. «Бузина?», — Кейя покатал одну из бусинок меж пальцев. «Очень подходит для подобных изделий: и легко шлифуется, и..», — одна мысль тут же сменилась другой, — «а откуда мне это известно? Неужели я сам их сделал?» Пытаясь вызвать отголоски воспоминаний, Кейя то хмурился, то зажмуривал глаза, но ни в следующее мгновение, ни спустя еще немного времени в его голову не пришло совершенно ничего, что могло бы быть связано с его прошлым. — Это смешно, — он и в самом деле улыбался, подняв голову к молодой луне — единственной, кто его слушал. — Как можно знать, что бузина — отличное дерево для изготовления подобных украшений, но не помнить собственного имени? Не дождавшись ответа от молчаливой собеседницы-луны, Кейя тяжело вздохнул. Выпустив гревшуюся в пальцах бусину, он вновь посмотрел на снежный холмик и, более не медля, смахнул с него пушистый снег. Сперва казалось, что под ним скрывался обыкновенный клочок земли — черный и мерзлый, — но стоило лишь сизо-ягодному взгляду присмотреться получше, как в самой серединке обнаружился маленький, величиной с цунь, росточек то ли будущего кустарника, то ли деревца. «Нужно посмотреть, есть ли рядом еще такие же», — думал Кейя, уже вовсю раскидывая снег: рыхлый — он не лип к ладоням, а с легкостью вспархивал с них, отброшенный в ту и другую стороны, но сколько бы ни обнажали теплые руки остывшую землю, на ней более не было ничего — ни ростков, ни звериных нор, ни даже опавших когда-то листьев. — Значит, ты — особенный, — вновь вернувшись взглядом к маленькому росточку, ласково — точно обращается к ребенку — прошептал Кейя и поспешил прикрыть свою находку тонким слоем снега. — Я буду беречь тебя. Насыпав сверху еще снега и сделав таким образом приметную горку, он одобрительно кивнул сам себе и задумался. «Когда я очнулся в прошлый раз, его здесь точно не было. Как и того осколка», — Кейя достал его из-за пояса и вгляделся в киноварные искорки. — «Он появился лишь тогда, когда я был у самого дна озера. Значит ли это, что мне придется снова..» Вздрогнув то ли от воспоминаний, то ли от снежного холода, прокравшегося к бедрам, Кейя обернулся в сторону озера. «Как бы мне ни хотелось — придется прыгнуть в него еще раз: вдруг мне удастся отыскать новые осколки, а, может, получится снова встретиться с ними..» Перед взором тут же мелькнуло красным — в осколке особо ярко блеснула одна из искорок. «Этот цвет..», — поднявшись и направившись в сторону озера, размышлял Кейя, — «..похож на тот, что в глазах Крепуса.. Так ведь звали того мужчину? А у его сына — пусть и кажется почти таким, но все же — совершенно другой оттенок». Скрытое под белой периной озеро напоминало огромное блюдо, убранное до лучших времен и лежащее, пылясь, в ожидании прихода гостей: именно тогда по нему, наконец, пройдутся влажным полотенцем и водрузят на него печеные яблоки, политые карамельным сиропом, или жареную птицу, а то и все вместе. «Или не жареную, а промерзшую до самых костей», — невесело думал Кейя, склонившись над озером и, как и в прошлый раз, ломая тонкую корочку льда собственными руками. Легко поддаваясь, она торопливо облизывала холодом теплые ладони и тут же устремлялась вниз, словно бы боясь быть пойманной. Когда на поверхности образовалась небольшая прорубь, Кейя, внутренне готовясь к встрече с пробирающим насквозь холодом, потуже затянул пояс, следом потянувшись к собственным волосам, чтобы заправить их за ворот одежд. «Коса? Как давно мои волосы заплетены в косу?», — тонкие пальцы игрались с мягким пушистым кончиком. — «В прошлый раз они точно были распущены. В любом случае, я и не против: так будет гораздо удобнее». Перекинув косу за спину, Кейя, наконец, приготовился прыгать: чуть отойдя назад, он — будто не хотел дать себе ни единого шанса на отступление — в три шага разбежался и, вдохнув побольше воздуха, нырнул в чернеющее озеро. Еще один осколок показался почти сразу: в ледяной толще воды — темной, казавшейся плотной — единственным источником света оказался именно он. Подплыв поближе, Кейя не спешил дотрагиваться до него: в прошлый раз ему пришлось опуститься на самую глубину и тратить драгоценные мгновения времени, чтобы рассматривать что-то, когда в легких становится мало воздуха, было бы совершенно глупой затеей, а сейчас сизо-ягодный взгляд заинтересованно уставился на медленно покачивающийся из стороны в сторону — будто танцует на невидимых волнах — осколок. «Совершенно другой оттенок», — думал Кейя, — «если тот осколок был точно киноварь, то этот, скорее, просто красный, без каких-либо примесей». Мерцающий красными искорками — он казался огоньком, способным подарить заветное тепло, а потому, вдоволь наглядевшись и уже чувствуя подступающий холод, готовый вот-вот обратиться судорогой, что сведет все тело, Кейя потянулся к осколку указательным, лишь легонько его коснувшись. Знакомо забурлило вокруг — и то ли он сам прыгнул в раскрытую ладонь, то ли Кейя, боясь упустить его в водовороте, тут же схватился за красный осколок, — как вода, обступавшая их обоих, закрутилась, образуя непримиримый поток, и, скрыв от взора даже всепоглощающую темноту, загребла Кейю огромной лапой, через мгновение выбросив его на поверхность.***
Казалось, собственное тело парило в невесомости. Открыв глаза, Кейя увидел слабые лучи осеннего солнца, пробивающиеся сквозь тяжелые тучи. Пусть он и не ощущал под собой земли — ему, тем не менее, так и хотелось вздрогнуть от расползающегося по спине холода; решив приподняться, Кейя тут же наполовину погрузился в небольшой пруд. — Час от часу не легче, — буркнул он, попытавшись встать. Заскользили по влажной земле мягкие сапоги — и Кейя с шумным всплеском снова плюхнулся в воду. — И почему я все время оказываюсь в воде? — Защищайся, Кейя! Звонкий голос отвлек его от причитаний о своей незавидной участи, и Кейя, все же встав посреди пруда — теперь вода достигала всего лишь щиколотки — и стараясь удержать равновесие, медленно побрел к самому краю, за которым простиралось небольшое тренировочное поле. На поле находилось двое мальчишек. То и дело мелькало красным: следуя за движениями владельца, развевались непослушные пряди, скользя по еще неокрепшей груди, шелку одежд на плечах и ударяясь о едва очерченные в силу возраста скулы. Некоторые — особо тонкие — даже прилипали ко лбу, покрытому испариной, но мальчик или вовсе не замечал этого, или лишь изредка утирал раскрасневшуюся кожу, смахивая с нее побагровевшие от пота спутавшиеся ниточки волос. В руках мальчика был духовный меч: небольшой клинок чуть более двух чи со свистом рассекал воздух, все ближе подбираясь к застывшему шесту, имитирующему меч. Короткий и тонкий — явно срез молодого бамбука — он был крепко сжат двумя маленькими ручками, подрагивающему то ли от веса «меча», а то ли — от захлестнувшего второго мальчишку волнения. — Помню-помню! — хлопнул в ладоши Кейя. — Его зовут Кейя. Ведь это он обчистил.. О-о, ну надо же, — оглядевшись, он понял, что до сих пор стоит именно в этом пруду, — хозяйский пруд, ха-ха! А это, стало быть, Дилюк, — в сизо-ягодном взоре тотчас отразился первый мальчик. — Кажется, прошло не так много времени: они оба практически не изменились. Мысли Кейи снова прервал чужой звонкий голос. — Ну же, Кейя! Не стой столбом! — наступая, почти кричал Дилюк. — Я.. я и не стою, — тихо проговорил Кейя, сдвинувшись вперед не более, чем на полцуня. — Ты же сам сказал мне защища-а-а..! — Ха-ха! — возликовал Дилюк, опрокинув маленькое тельце и победно усевшись на узких бедрах. — Кейя! Ты что, снова мало ел?! Я же специально оставил для тебя побольше рисовых лепешек. Только не говори мне, что ты и сегодня, — отозвав духовный меч, он, сжав раскрасневшиеся ладошки в кулаки, прижал их к бочка́м, — скормил их рыбкам Коннора! — С.. скормил, — смотря куда-то в сторону, буркнул Кейя. — Разве это не он должен нести ответственность за них, Кейя? Сегодня ты вместо него кормишь его карпов, а завтра — ударами в гонг и дорогу расчистишь? — Н-нет, — то и дело запинаясь, говорил Кейя. — Я.. Я просто.. — Просто что? Любишь рыбок? — Дилюк хитро сощурился. — Не поверю ни за что! — Почему? — словно бы пересилив что-то внутри, Кейя, повернувшись к Дилюку лицом, заглянул в наливавшуюся соком молодую бузину во взоре напротив. — Почему? — ничуть не таясь, передразнивал его Дилюк. — Да потому что несколько дней назад ты с удовольствием уплетал жареную рыбу на ужин! В сизом — точно июньские ягоды жимолости — взоре тотчас заметался маленький черный зрачок: Кейе казалось, что мальчишка, не зная куда себя деть — в спину упирается подмерзающая земля, а ладонями в нее — Дилюк, склонившийся так низко, что кончики растрепанных прядей то и дело щекотали чужие смуглые щеки, — вот-вот сгорит со стыда. «Значит, он кормит карпов..», — думал Кейя, невольно прислушиваясь к хихиканью Дилюка и глухим, словно бы булькающим, звукам, срывающихся с губ пыхтящего под ним Кейи. «Неужели в таком нежном возрасте мальчишка испытывает столь сильное чувство вины? Я бы..», — на мгновение он представил себя таким же — маленьким и по-детски неуклюжим, — «я бы забыл об этом на следующий же день!» — Ты чего притих? — вдоволь насмеявшись, спросил Дилюк. — Н-ничего, — отозвался Кейя, снова пряча свой взор от чужого: повернув лицо к пруду, он с грустью смотрел в его сторону. Увидевший это Кейя, спохватившись, замахал руками в надежде на то, что его заметят, но мальчишка, не мигая, продолжал смотреть вперед. «Не видит, как и тогда», — заключил он. — Раз так, — Дилюк, наконец, поднялся и, не успев вытянуться во весь рост, протянул Кейе мозолистую ладошку, — то слушай, что я тебе скажу: кроме рыбы обязательно ешь рисовые лепешки, которые я тебе оставляю. А этот Коннор, пока не обзавелся куриной кожей и журавлиными волосами, — он скорчил гримасу, изображавшую морщинистого старика, заставив Кейю тихонечко прыснуть, — пусть сам кормит своих ненаглядных карпов! Ты все понял? — Понял, — просто отозвался заметно расслабившийся Кейя. — Тогда потренируемся еще, а? Согласно кивнув, мальчишка крепко вцепился в чужую ладонь и, наконец, встал, тут же начав отряхиваться от пыли и грязи. Только сейчас Кейя заметил, что вместо лохмотьев, которые он видел на нем в прошлый раз, мальчик облачен в удобные одежды из хорошей ткани — в редких лучах солнца то и дело мерцали синие шелковые нити — и, пусть детское тельце так и осталось тощим, но весь его облик теперь был совершенно далек от того оборванца, каким Кейя его и встретил. Развевались на осеннем ветру сизые прядки волос, поблескивая и то и дело путаясь меж собой; пусть и чуть ссутулены были плечи, но даже так проглядывался тонкий, словно молодой бамбук, стан, который, окрепнув к юношеству, обязательно не раз выдаст своего владельца за молодого воина; взгляд мальчика, если не прятался в смущении, уже завораживал — из-под веера темных ресниц таинственно искрился сизый, напоминая собой маленькие ягодки, а смуглая кожа — особенно в сравнении с белоснежностью мальчишки напротив — так и притягивала взор к себе, лоснясь подобно шелку. Пока Кейя приводил себя в порядок, Дилюк открыто смотрел на него: наливающаяся соком бузина глаз, казалось, вбирала каждое чужое движение, заставляя черненький зрачок расширяться в немом восхищении, чего сам Кейя, похоже, смущался. «Смотри-ка, а ведь он так и пожирает мальчишку взглядом», — хитро щурился Кейя, — «выходит, старина Крепус знал, кого выбрать ему в братья. Вот только если этот малец будет подбивать Дилюка на шалости — он ведь и отказать не сможет, и тогда держись, старик: гонять придется обоих, ха-ха!» Рассуждая так, Кейя вдруг заметил, что вода в пруду, что была ему лишь по щиколотку, теперь стремительно подбиралась к самым бедрам. «Нет, нет, нет.. Я бы хотел еще посмотреть на них!», — думал он, отчаянно пытаясь сдвинуться с места, но чем больше он дергался, тем все сильнее увязал, пока вода полностью не поглотила его. Образы мальчишек тут же размылись, теперь напоминая собой лишь красное и сизое пятна, которые то сливались, то распадались искрящимися брызгами, пока невидимый поток не подхватил Кейю, унося от них прочь. Сначала утаскивая в знакомую темноту, поток вдруг сменил направление, то и дело толкая Кейю в спину. Спустя несколько мгновений толща воды стремительно поредела, а впереди замаячил тусклый свет, все приближающийся и разгорающийся ярче с каждым преодоленным цунем. «На берегу того озера не было так светло, а это значит..», — только и успело пронестись в спутавшихся мыслях, как Кейю выбросило на поверхность. — Ай! — ударившись о деревянные половицы, он потирал ушибленное бедро. — Обязательно было делать так? О, небеса.., — невесело прошептал Кейя в пустоте комнаты. — С кем я разговариваю? «Кажется, и вовсе начинаю сходить с ума», — додумал он, оглядываясь по сторонам, где тут и там пестрили узоры: похожие на те, какими были разрисованы стены дома, — цветные ромбы и треугольнички украшали наброшенные на резные кушетки ткани; извилистые дорожки шелковых нитей сплетались в ковры, хаотично разбросанные по полу, на которых стояли невысокие тумбы. И на них, и кое-где на полу были расставлены курильницы, в которых тлели щепки золотой лиственницы; принюхавшись, Кейя уловил ее свежий смолистый аромат, показавшийся ему особенно подходящим всему этому убранству. За дверями вдруг послышался шум, и Кейя, успевший лишь повернуть к ним голову, наблюдал стремительно разворачивающуюся перед ним картину: двери распахнулись и в комнату друг за другом ввалились двое мальчишек. — Прячься, Кейя, ну же! — шипел Дилюк, захлопывая за собой дверь. Метнувшись к кровати, стоящей у самого окна, он пнул попавшуюся ему на пути курильницу, которая, докатившись до ножки ближайшей тумбы, ударилась о нее и пошла трещинами. Даже не попытавшись ее поднять, он, цокнув языком, полез под кровать. — Дилюк.., — в скрадывающих звуки тканях шепот Кейи был почти не слышен. — Она, кажется, разбилась.. — Да и начхать на нее, Кейя! Живо полезай сюда, пока Аделинда не выдала нам лекарство по болезни! — За то, что ты сделал, нам одно лекарство, и это — порка! — как и Дилюк, шипел Кейя. — Подумаешь, нажарил карпов Коннора! А-ай! — устраиваясь поудобнее под кроватью, Дилюк ударился затылком о деревянный «потолок». — А все потому, что ты меня не послушал и продолжал таскать им рисовые лепешки! Да они уже и на карпов похожи не были — распухли точно жирные тутовые гусеницы! «И я еще думал, что это уличный оборванец будет втягивать молодого наследника в неприятности», — наблюдая за мальчишками, прыснул Кейя. — «А тут все совершенно наоборот!» — Так-так-так, — влетела в комнаты молоденькая служанка, от вида которой Кейя, не успевший нырнуть под кровать, тут же поник и сжался. Оглядывая все вокруг, не иначе как в поисках Дилюка, хищный взор зеленых глаз остановился на сиротливо валяющейся у ножки тумбы курильнице. В три шага преодолев расстояние до нее, она попыталась поднять вещицу, но та раскрошилась, усыпав осколками мягкий узорчатый ковер. — Кто из вас двоих это сделал? — обернувшись к Кейе, служанка переводила взгляд с него на торчащий из-под кровати сапожок. — Ваше счастье, что она была пуста! А если бы в ней тлели щепки? Здесь бы все вспыхнуло, а вы не успели бы и вскрикнуть! — А.. Аделинда.., — тихо проговорил Кейя. — Аделинда! — заорал Дилюк, выбираясь из-под кровати. — А-ай! Дрянная деревяшка! — вновь больно ударившись затылком, он, наконец, выбрался и наградил бок кровати звучным пинком. — Так кто же? — сложив руки на груди, Аделинда повторила вопрос. «Точно не служанка, а мать», — с улыбкой оглядывал женщину Кейя. — Я.. — Я! — одновременно ответили Кейя и Дилюк. — А с карпами Коннора кто из вас сотворил этот.., — словно в попытке забыть увиденное, она на мгновение прикрыла веки, — ..ужас? — Я.. — Я! Кейя не виноват! — тут же начал заступаться за него Дилюк. — Он, наоборот, присматривал за ними, а я.. А мне они не нравились! — Дилюк, — послышался зычный голос: в комнаты, медленно вышагивая, вошел Крепус. — И что же, ты будешь сжигать все, что тебе не нравится? — Господин.., — тут же склонившись в почтении, Аделинда отошла в сторонку. — Отец! Ты.. Ты не понимаешь! Дело не столько в карпах, сколько в том, что.., — сжав раскрасневшуюся ладошку в кулачок, он ударил себя ей в грудь, — Коннор недолюбливает Кейю! — О? Он сам тебе об этом сказал? — чуть нахмурившись, спросил Крепус. — Н-нет, но.. Как бы тебе объяснить, отец, — так и заметалась наливающаяся соком бузина глаз, ловя взором всех собравшихся. — О.. Отец.., — подал голос переминающийся с ноги на ногу Кейя, — мне кажется, что Дилюк слегка преувеличивает. — Вот как? Но мы все же дадим ему шанс объясниться, — незаметно для Дилюка подмигнул Кейе Крепус. — Да, Дилюк? — Отец! — снова всполошился он. — Ты, наверное, не знаешь, но с того момента, как Коннор завел новых карпов, Кейя постоянно за ними присматривал, отдавая им свои рисовые лепешки. А этот старик.. — Он вовсе не старик, — сдерживая собственную улыбку, ввернул Крепус. — ..вместо того, чтобы отблагодарить Кейю, только и делал, что то косо смотрел на него, то прогонял! — пропустив замечание мимо ушей, договорил Дилюк. — Вот я и подумал: раз он сеет зло, то пусть его и пожнет! — Молодой господин.., — качала головой Аделинда, глядя куда-то в пол. — С Коннора я, конечно, спрошу, — пусть Крепус и напустил на себя грозный вид, но его с головой выдавали лучистые морщинки, расходящиеся от уголков глаз, — но, дитя мое, разве не я учил тебя тому, что благородный муж держится подальше от кухни? А ты, мало того, что был там, так еще и устроил на ней бойню. — Но, отец, я.. — А ты, Кейя? Что думаешь? — Я думаю, что мы оба должны принять наказание, — сделав шаг вперед, тихо ответил мальчик. — Да причем тут ты, Кейя? — Дилюк чуть не задохнулся от гнева. — Я виноват в том, что не рассказал стари.., Кхм, Коннору о своих намерениях, оттого он мог подумать, что я.. — Дальше, — Крепус поглаживал собственный подбородок. «Крепус не хочет, чтобы мальчишка обмолвился о том, что Коннор не просто так прогоняет его: старик боится, что тот снова навредит его карпам», — рассуждал Кейя, беззлобно посмеиваясь. — «А они с Дилюком оказались не иначе как половиной цзиня да восемью лянами, ха-ха!» — Кхм-кхм, — закашлялся Кейя, взглянув в теплую киноварь глаз напротив, и продолжил. — Дилюк виноват в том, что неправильно истолковал действия Коннора. И мы оба — в том, что разбили курильницу. — Это я.., — начал было Дилюк. — Мы оба, — с твердостью в голосе повторил Кейя. — Что ж, не все же делить зеленые сливы да бамбуковых лошадок: вам, как братьям, положено помогать друг другу и в трудностях, — одобрительно закивал Крепус, переведя взгляд с Кейи на Дилюка. — Сегодня оба останетесь без ужина и.. — Отец! — попытался возмутиться Дилюк. — ..и смастерите новую курильницу взамен той, что вы, — выделил он особенно, — сломали. — Слушаемся, отец! — тут же выпалил Кейя, на всякий случай заслоняя собой покрасневшего от гнева Дилюка. Более не пряча собственной улыбки, Крепус, развернувшись, направился в сторону выхода. Даже когда он скрылся за дверью комнат — все еще был слышен шелест касающихся деревянных половиц белых одежд с плывущими по ним золотыми и красными облачками. Стоило ему стихнуть, как все четверо, оставшиеся в комнате, наконец, пошевелились. — Дилюк, Кейя, — все это время стоявшая, склонив голову, Аделинда заговорила первой, потирая затекшую шею. — Думаю, вы можете взять ту глину, из которой Коннор делает винные кувшины. — Но, Аде.., — попытался возразить Дилюк. — Никаких «но», молодой господин. Если вы не хотите навлечь на себя гнев вашего отца, то сейчас же бегите в сад, пока Коннор еще возится там. А вы, второй молодой господин, — обратилась она к Кейе, как только Дилюк шмыгнул за дверь, — помогите ему сделать что-то.., — немного подумав, она, будто боясь, что Дилюк все еще может ее услышать, прошептала, — приемлемое. — Хорошо, Аделинда, — тоже прошептал Кейя. — И еще, — заговорщицким тоном добавила она. — На кухне за печью стоит корзинка с цветочным печеньем. Наутро я надеюсь найти ее пустой, мой господин. — Спасибо, Аделинда! — не скрывая радости, воскликнул Кейя. — Коль на сегодня есть вино, сегодня пью я допьяна! — следом за ним, с восхищением глядя на Аделинду, выкрикнул Кейя. «Пусть меня никто и не слышит», — думал он, провожая взглядом засеменившую к выходу служанку, — «но даже так, пока я просто наблюдаю за ними, мне становится так.. Так..» Не успев оформиться, его мысль угасла: в комнаты, держа в маленьких ручонках увесистый горшок, ворвался Дилюк. Красный от бега и с рассыпавшейся по плечам копной огненно-красных волос — он и сам был похож на язычок пламени; опустив горшок на ближайшую тумбу, мальчишка — так же, как и на тренировке с мечом — утирал испарину со лба рукавом ханьфу. — Кон.. нор.. Этот ста.. рый.. пройдоха! — задыхаясь, говорил Дилюк. — Специально.. дал.. тяжеленный.. горшок! — Почему ты не дождался меня? — сократив расстояние меж ними, Кейя, обхватив горшок, перенес его на другую тумбу, стоящую на мягком узорчатом ковре, и, пока Дилюк пытался отдышаться, пробежал по всем комнатам подобно вихрю. Вернувшись, он аккуратно разложил на поверхности из светлого клена мятый пергамент, свечи и старые, с растрепавшимся на кончиках мехом кисти для каллиграфии. — Это для чего? — заинтересованно спросил плюхнувшийся на ковер Дилюк, потыкав каждый предмет указательным пальцем. — Свечи, — взяв одну, Кейя шагнул к таким же зажженным свечам в углу комнаты и, повозившись там немного, вернулся, прикрывая маленькой ладошкой занимающийся огонек, — для того, чтобы нам было светло: мы наверняка провозимся до самой ночи. Пергамент, — накрыв им тумбу так, будто он — отрез ткани, Кейя продолжил, — для того, чтобы не испачкать дерево глиной. А кисти.. — Чтобы расписывать курильницу, которая у нас получится? Но ты не принес чернила, — наливающаяся соком бузина смотрела прямо в поблескивающий сизый. — Чернила нам не понадобятся, — со знанием дела отозвался Кейя, опустившись за тумбу рядом с Дилюком, — нам потребуется только обратная сторона кисти: ей мы будем вырезать узоры. — О-о-о, — протянул Дилюк. — Отец бы сказал, что ты, Кейя, — подцепив рассыпанные по плечам красные прядки волос, он быстро скрутил их в низкий хвост и — не вставая из-за тумбы — с хрустом выпрямил спину. Важно подбоченившись, Дилюк заговорил низким голосом. — Добродетельный муж, способный на великие свершения. Не сводивший с него взгляда Кейя тихонечко прыснул. — Вылитый Крепус, — смеялся Кейя, присев на ковер прямо напротив мальчишек. Они, совершенно не замечая чужого присутствия, приступили к лепке. Разведенная в горшке глина чуть подостыла и уже начала твердеть, потому Кейя, выудив каждому по большому куску, грел свой прямо над свечой, чтобы глина размякла. Дилюк повторял за ним, не скрывая восхищения его находчивостью во взоре. Тоже заинтересовавшись, Кейя стал внимательно наблюдать за чужими действиями. Тонкие пальцы ловко создавали форму будущей курильницы. Теплая глина легко поддавалась малейшим изменениям: подушечки пальцев — мозолистые от тренировок — то скользили по ней, разглаживая неровности и скрывая трещины, то сминали край так, чтобы он напоминал собой заморское кружево. Дилюк старался не отставать и делал то же самое со своим куском глины, но то ли он надавливал слишком сильно, то ли глина слишком сильно размягчилась от горячих раскрасневшихся пальцев, — выходило не просто плохо, а по-настоящему уродливо. Когда Кейя потянулся к кисти, Дилюк тут же запыхтел, но, боясь отвлечь Кейю, чья рука так и затанцевала над будущей курильницей, тоже взял кисть и, повернув ее обратной стороной, начал тыкать ей в глину, пытаясь изобразить узоры, которые он каждый день видел то на тканях, то на коврах. Волны и треугольнички, ромбы и прямые линии появлялись на курильнице друг за другом, образуя собой словно бы магический круг. Вырезав последний узор, Дилюк, наконец, поднял от изделия взгляд, тут же встретившись с уставившимся на него и мерцающим от огоньков свеч сизым. — Что? — тут же выпалил он, попытавшись закрыть ладонью свою курильницу. — Ничего, — тихо ответил Кейя. — Почему ты ее прячешь? — Разве не понятно? — насупился Дилюк. — Она преуродливая! — Позволь взглянуть, — тонкие пальцы, испачканные в глине, потянулись к чужому запястью. — Только после того, как ты покажешь мне свою, — твердо сказал Дилюк, подняв в воздух сложенные вместе указательный, средний и безымянный. — Хорошо, — просто сказал Кейя, осторожно пододвигая искусно вылепленную курильницу ближе к Дилюку. Словно и не курильница, а испачканная в пыли фарфоровая шкатулка с изящно вырезанными на ней птичьими перьями — она смотрелась так воздушно, словно бы не весила и цзиня. — О-о-о! Кейя! Как ты это сделал? — тут же забыв о том, что прикрывал руками свою курильницу, Дилюк потянулся к Кейе, взяв его маленькие ладони в свои. — У тебя даже руки меньше испачканы! — Мне.., — Кейя переводил взгляд с блестящей от восхищения бузины глаз на руки: смуглая кожа казалась еще темнее от касающихся ее бледных пальцев. — Мне часто приходилось.. — Приходилось что? — в нетерпении перебил его Дилюк. «Он же из лотосов вырезал ритуальные деньги», — Кейя смотрел на поникшего мальчика, — «с такой мелкой работенкой да еще и тогда, когда хочешь есть, и не такому научишься. И говорить об этом, конечно, тоже никому не захочется». — Приходилось.. вырезать.., — мямлил Кейя. — Если ты не хочешь говорить, потому что стесняешься меня, Кейя, — наливающаяся соком бузина заглядывала в растерянный сизый, прячущийся за веером темных ресниц, — то это.., — переведя взор на свою курильницу, Дилюк скривился, — я могу понять. И совершенно не сержусь на тебя за это. Главное — ни в коем случае не стесняйся себя. — Как это? — Кейя вдруг посмотрел на Дилюка так, будто тот собирается открыть ему не иначе как тайны Шести миров. — Что бы ты ни думал и ни делал, — только он отпустил руки Кейи, как тут же взялся ладошками за его острые плечи, — пока твои мысли и действия исходят из твоего сердца, все они — настоящий ты. — А если.., — Кейя облизнул пересохшие губы, — я думал.. Или даже делал что-то плохое? — Ты-ы-ы? — протянул Дилюк, уставившись на Кейю неверящим взором. — Что ж, если так.., — подумав о чем-то, он хитро сощурился и прошептал, — тогда это — та твоя сторона, которая получит от меня взбучку! Вдруг навалившись на Кейю, он легко опрокинул его на пол. Растопырив ладошки и уперевшись ими по обе стороны от лица Кейи, Дилюк навис над ним — не сопротивляющимся, притихшим — и, склонившись к его уху — пряди волос заскользили по смуглым щекам красными нитями, — снова зашептал: — Ты меня понял? — По.., — Кейя оборвал себя на полуслове. — А если нет? — Ты это специально! — вскинулся Дилюк. — Я же слышал, что ты хотел сказать другое! «Мальчишка тебя провоцирует», — словно бы обращаясь к Дилюку, думал Кейя. Поднявшись из-за тумбы, он наскоро растер ладонями затекшие бедра и направился к окну, за которым уже давно стоял поздний вечер. Аромат персика, витавший не только в саду, но и за многие чи от него, теперь сменился другим — осенним, густым, вобравшим в себя запах подгнивающих листьев и сырой земли. Из-за туч ненадолго пробилась молодая луна, разглядывая устремленное к ней лицо: одаривая смуглую кожу своим слабым мерцанием, она одиноко висела в темном небе подобно гигантскому заблудившемуся светлячку. Оставив возню мальчишек за собой, Кейя ненадолго прикрыл глаза, словно бы желая впитать окружающие его звуки: тихий шепот и смех двоих, потрескивание щепок в курильницах, потревоженное ночным ветром пламя свечей, качнувшееся в сторону, даже молчаливость луны — и та имела какую-то неповторимую тишину, гармонично сочетающуюся со всем услышанным. — А этот Дилюк — мальчишка не промах, — луна осветила в мгновение расцветшую улыбку, — уверен, он сможет подарить Кейе то, что называется настоящей дружбой. Все звуки вдруг стихли, и Кейя, открыв глаза, удивленно заозирался вокруг: вместо небольших комнат, в которых только что возились мальчишки, он обнаружил себя стоящим посреди огромной залы, напоминавшей собой или место для собраний, или учебную комнату. В конце нее, на небольшом возвышении, почти скрываемая тенью нависшего над ней багрового полога стояла резная кушетка: создавалось впечатление, что на ней должен восседать глава клана, старейшина или учитель, — а прямо перед ней было составлено несколько низких столов с аккуратно разложенными на них свитками и тушечницами. В воздухе все еще витал дымок благовоний. «Значит, совсем недавно здесь проходило собрание», — подумал Кейя, глубоко вдохнув смолистый аромат золотой лиственницы, — «или..» Стоило ему заметить в конце залы какое-то движение, как мысль, легонько вспорхнув, тут же улетучилась. Сжимая в ручонках свиток с начертанными на нем цепочками иероглифов, у самого окна сидел Кейя, а за ним — медленно опускался на землю снег, белыми мушками отражаясь в сизом взоре и делая его непривычно светлым, почти серым. Трепетали темные ресницы и — словно в такт — то и дело подрагивали поджатые тонкие губы. «Волосы стали заметно длиннее», — Кейя рассматривал сизые прядки, собранные в низкий хвост и небрежно перекинутые через худое плечо. — «Интересно, какая это зима? Та, перед которой я видел и его, и Дилюка, или спустя год-два?» Послышался шум — и Кейя с мальчиком одновременно повернулись в сторону дверей, в одночасье раздвинутых с такой силой, что затрещали и деревянные полозья. «Наверное, это зима все же спустя пару лет», — подумал Кейя, едва завидев раскрасневшегося Дилюка, уверенно двинувшегося вперед. Пусть тело казалось еще нескладным, но было заметно, как окрепли мышцы от постоянных тренировок; алея, рассыпались по плечам длинные волосы, ставшие более густыми, непослушными, а взгляд, пусть еще и хранивший в себе детскую искру, теперь ярко горел, готовый вот-вот заняться новым, непослушным пламенем юности. — Вот ты где, Кейя! Я повсюду тебя ищу! — голос Дилюка громко разнесся по всей зале. — Я никуда и не уходил, — буркнул Кейя, попытавшись спрятать свиток за спину. — Вот именно! А должен был, — остановившись возле него, Дилюк бесцеремонно выхватил свиток из маленьких ладоней. — Мы же еще вчера договорились, что после уроков пойдем строить снежный дворец! А это, — он помахал свитком перед носом Кейи, — не похоже на снежный ком. — Это заветы Клана Сов, Дилюк. — Правда? И где ты их взял? — не унимался он. — И мне, и тебе, кстати, тоже, их дал отец, — Кейя говорил так тихо, что Дилюку явно приходилось напрягать слух: он то и дело щурился и чуть склонялся ближе к Кейе. — Надеюсь, я не положил их в печку вместо хвороста, ха-ха! — бросив свиток подле Кейи, Дилюк подхватил его за локоть, — ну же, поднимайся: мы должны успеть до темноты построить вот тако-о-о-ой дворец! Очертив свободной рукой длинную дугу в воздухе, он стащил Кейю с кушетки и поволок его в сторону выхода. «Не похоже, что бы ты сопротивлялся», — двинувшись за ними, Кейя медленно огибал низенькие столы. «Но что же тебя так встревожило, Кейя?», — думал он, вспоминая, как всего несколько мгновений назад дрожали губы мальчика. Пройдя по длинным коридорам, Дилюк и Кейя ненадолго остановились у больших дверей, ведущих на улицу. Каждый набросил на плечи по теплой накидке: Дилюк — с меховой опушкой, почти полностью черную, лишь у края рукавов да подола расшитую красными шелковыми нитями, а Кейя — темно-синюю, словно ночное небо, тут и там украшенную серебряной крошкой звезд, забирающихся даже под светлый мех, особенно контрастировавший со смуглой кожей. Подвязав шнурочки и пояса, они оба, озорно взглянув друг на друга, потянули в стороны двери и, распахнув их, наперегонки бросились в сторону темнеющего неподалеку леса. Кейя выскочил вслед за ними. В сапоги то и дело попадал снег, отчего Дилюк, не стесняясь, взвизгивал, а Кейя — совершенно по-птичьи поднимал плечи, таким образом пряча шею глубже в пушистый мех, но оба продолжали бежать вперед, то наваливаясь друг на друга, то цепляясь за чужой пояс, чтобы самому вырваться вперед. Добравшись до опушки, они, не сговариваясь, одновременно остановились, всматриваясь в раскинувшееся перед ними белоснежное полотно, не тронутое ни единым следом. — Ты первый, — не отрывая завороженного взора от искрящегося в лучах зимнего солнца снега, прошептал Кейя, отступив на шаг назад. — Почему это? — Дилюк также шагнул назад. — Я уверен, тебе хочется больше. — Н-нет.., — прозвучало так неуверенно, что Дилюк, не медля ни секунды, тут же оказался за чужой спиной. — Ну же, прыгай! — закричал Дилюк, что есть силы толкнув Кейю вперед. Закачавшись, Кейя неловко завалился вперед, но все же устоял на ногах лишь для того, чтобы развернуться, схватиться за черный шелковый край накидки и потянуть его на себя, более не удерживаясь и стремительно падая прямо в снег. Потерявший равновесие Дилюк успел лишь всплеснуть руками, как упал вслед за Кейей, вжав худое тело в снег еще глубже. «Сомнений в том, что им обоим это нравится, нет никаких», — думал Кейя, пытаясь отдышаться и глядя на то, как, завозившись, Дилюк неуклюже отползает в сторону от смеющегося мальчишки, и, откинувшись на спину, ложится рядом, оставляя между ними не более пары цуней. — «Но я все не возьму в толк, кому из них это нравится больше». Какое-то время оба мальчишки смотрели на зимнее солнце и проплывающие по небу, в это время года кажущимся особенно низким, редкие облачка, пока, наконец, не повернулись друг к другу почти одновременно. — Любишь снег? — первым нарушил тишину Дилюк. — А еще что? — Еще? — в сизом взгляде напротив отражался красный, мешаясь с белым: непослушные пряди рассыпались по снегу язычками пламени, которые, казалось, могли растопить его; в бузине глаз разливалось тягучее тепло и плыли опускающиеся на землю снежные перья, а на раскрасневшихся щеках тут и там искрились снежинки, бесстыдно облепившие теплую кожу. Горячие губы, приоткрывшись, на мгновение обнажили жемчужинки зубов, и шепнули что-то. — йя.. Кейя! Ты чего застыл? — Н-ничего, — запнувшись, выпалил он, часто моргая. — Ты сегодня сам не свой, — буркнул Дилюк. — И пока ты мне не расскажешь, что случилось, никаких снежных дворцов тебе не видать! — Дилюк.., — видимо, понимая, что простыми отговорками он не отделается, мальчик, вздохнув, взрыхлил ладошкой снег рядом с собой и тихо заговорил, — ты никогда не задумывался о том, кто ты? — Я? — тонкие брови поползли вверх. — Ди-люк? Из рода Сов. Сын главы клана. Но ты и сам все это прекрасно знаешь, Кейя! — А я.. кто? — Ты? Разве ты чем-то отличаешься от меня? Ты тоже из рода Сов и.. — Почему ты так уверен? — перебил его Кейя, взглянув прямо в бузину глаз напротив. — Я.. совершенно не похож ни на кого здесь: не умею принимать истинную форму, не могу призвать духовный меч.. — Погоди, — остановил его Дилюк, накрыв чужую прохладную ладошку своей. — Ты, что, действительно читал заветы клана? — Да, — просто ответил Кейя. — Ты снова меня опередил! — надулся Дилюк. — Хотя бы в чем-то.., — тут же невесело парировал мальчик. — Кейя! Что бы ни было написано в этих скучных заветах, им уже несколько сотен лет! Пусть я и умею призывать духовный меч, но лишь потому, что отец учил меня этому с самого детства. Я уверен: если ты будешь продолжать тренироваться, то у тебя обязательно все получится! А истинную форму, — он заглянул в мерцающий сомнением сизый, — и я еще не принимал, потому что.. Как там говорил отец.. О! Благоприятное время еще не наступило. — А вдруг.., — он снова перешел на шепот, — у меня все же не получится? Если я не научусь принимать истинную форму, то и перо на совершеннолетие не выпадет! — Перья выпадают у всех, Кейя. Почему именно у тебя оно не должно выпасть? — Потому что я вообще не уверен, что я из рода Сов, Дилюк, — поджав тонкие губы, ответил Кейя. — Я.. вообще мало что помню до того, как отец.. привел меня к вам в дом. — К нам, — поправил его Дилюк. — К.. нам, — повторил он. — Я смотрю на тебя, на отца, на Аделинду, на Коннора.. — Фе-е, — услышав последнее имя, Дилюк, скривившись, состроил гримасу отвращения. — Дослушай меня! Я.. Смотрю на всех вас и чувствую себя курицей среди журавлей: мои глаза и волосы, моя кожа.. — Брось, Кейя! У меня, — он, на мгновение отпустив чужую руку, звучно ударил себя в грудь, — нет сомнений в том, что ты из рода Сов! К тому же, разве отец не говорил тебе то же самое? Или ты не веришь ему? — В.. Верю, Дилюк, — почувствовав тепло вновь опустившейся на его руку ладони, он заметно расслабился, — но.. — Наверное, ты просто с южной стороны, — предположил Дилюк, — все же у нас здесь не так много солнца, потому и кожа, и волосы — все другое! — А это мысль, — сизые ягодки глаз так и заискрились. — И почему я об этом не подумал? — Откуда мне знать? — пожал плечами Дилюк. — Кейя, а пообещай мне кое-что! — Что? — тут же отозвался он. — Не смотри больше на Коннора: он мерзкий, — Дилюк хитро сощурился. — Дурень! — завопил Кейя и, зачерпнув снег свободной рукой, смахнул его прямо на раскрасневшееся лицо напротив. Резво откатившись в сторону, чтобы его не постигла та же участь, он оказался прямо у ног стоящего рядом Кейи, все это время наблюдавшего за ними. Пусть и зная, что никто не ощущает его присутствия, он, все же следуя какому-то внутреннему порыву, наклонился, чтобы помочь мальчику подняться, но, не успел протянуть и руки, — как снег под ним начал стремительно проваливаться. Словно были в зыбучих песках — ноги вязли, и сколько бы Кейя ни всплескивал руками, чтобы удержать равновесие, — снег, разинувший белую пасть, в считанные мгновения проглотил Дилюка, бросающего снежок в смеющегося Кейю, темнеющий у опушки край леса, зимнее солнце, и его, напоследок успевшего сделать короткий вдох.***
То ли спустя всего пару снежинок, стремительно летящих к земле, то ли — целых вечностей Кейя очутился на берегу озера, гладь которого снова была покрыта льдом и припорошена снегом, начавшимся неизвестно когда. В спину что-то неприятно кололо: заведя за нее руку, Кейя нашарил торчащий из под рыхлого снега маленький предмет с тонкими гранями. «Осколок», — тут же подумал он, но, не найдя в себе силы встать, продолжал задумчиво смотреть в темное небо, но вместо него перед взором — как в калейдоскопе — до сих пор крутились образы мальчишек, Крепуса и Аделинды, комнат, в которых ему довелось побывать вместе с ними, опушки леса, тренировочного поля и злополучного прудика прямо за ним. — Сегодня мне удалось подглядеть гораздо больше, чем в прошлый раз, — тихо шептал Кейя, обращаясь к единственной собеседнице — сребролицей молодой луне. — Вот только и эти воспоминания не помогли мне приблизиться к разгадке того, кто я вообще такой. Хотя.., — вытянув руку перед собой, он так и эдак подставлял ладонь под лунный свет, — этот Кейя и я — мы оба похожи. И у меня, и у него сизые волосы, и оттенок кожи разве не одинаковый? Вдруг и цвет глаз у меня такой же, как у него? Вот только кто я ему? Брат? Или — настоящий отец? Нет-нет-нет, — Кейя покачал головой и фыркнул от защекотавшей нос снежинки. «Я даже не могу узнать, какое время наблюдаю», — словно бы боясь признаться в этом самому себе, молча думал он. — «Прошлое или настоящее? Если прошлое, то сколько же лет назад это было? Десять? Двадцать? Сто? А если настоящее, то где же в этом настоящем я? Или меня вообще не существует?» — Нет. — Прошептал он, чтобы развеять собственные сомнения. — Нельзя падать духом. В тот раз у меня был один осколок, а сейчас — уже два. В тот раз я видел одно воспоминание, а в этот — намного больше. Уверен, что чем больше будет и того, и другого, тем быстрее я смогу увидеть что-то такое, что поможет мне понять кто я и как связан с теми, за кем наблюдаю. И тогда, — он прикрыл глаза тыльной стороной ладони — то ли закрываясь от так и норовящих упасть в сизый взор снежинок, то ли для того, чтобы не смотреть в никак не меняющийся пейзаж, — у меня получится выбраться. Повернувшись на бок — осколок так и норовил впиться в спину поглубже — Кейя лишь теперь ощутил навалившуюся на плечи усталость. «Вспоминая тех двоих», — подумал он перед тем, как перестал слышать даже снег, чуть похрустывающий под весом тела, — «и я бы не отказался сейчас лежать вот так — рядом с кем-то, кто мне по-настоящему дорог. Только.. Кто же..»2.
— Вот же.. М-м! — подставив под удар собственный бок, чтобы не навалиться на безжизненное тело, которое он так и не выпустил из рук, Дилюк упал на красную глиняную черепицу. Разжав, наконец, пальцы, он перевернулся на спину и раскинул руки в стороны: в темной бузине глаз отражалась усталость и тяжелое пасмурное небо, с каждым днем опускающееся все ниже, словно знамя поверженной осени, на смену которой вот-вот придет зимний холод. «Судя по тому, как выглядит небо и..», — он поднялся, кряхтя и потирая ушибленный бок, — «..и все вокруг, — свое обещание вернуться к концу Сезона Холодных Рос я сдержал. Но сколько же мы были в этом городе? Я был там, едва начались Холодные Росы. Неужели той ночью..» Оглядев заплетенные в косу чужие волосы, уже ставшие грязными от того, что постоянно возились по земле, Дилюк, отбросив собственную брезгливость, склонился и подхватил легкое, точно веточка молодого бамбука, тело на руки. «Или не только ночью, но и вообще всегда время в том городе течет иначе? Хорошо, что день там не равен году здесь, не то..», — тряхнув головой, он тут же отбросил невеселые мысли. — «Ни к чему и думать об этом. Главное, что теперь я — здесь. Добро пожаловать домой, Ди..» — Молодой господин! О, небеса! — откуда-то снизу донесся женский голос. — Что вы делаете на крыше? И кто это.. там с вами? — Аделинда, — шепнул он. Казалось, собственные губы окаменели: улыбаться было непривычно, даже больно. Прижав к себе покрепче чужое тело, Дилюк подошел к коньку крыши и, оттолкнувшись от него, спрыгнул. — Молодой господин, — стоило ему мягко опуститься на землю, как женщина тут же бросилась к нему, на ходу причитая. — Вы так исхудали! А этот господин.. Он ранен? Я приготовлю горячей воды и свежую постель.. — Не нужно, Аделинда, — зеленые — точно молодая хвоя — глаза напротив были полны слез. — Он мертв. И не называй его господином: он не достоин зваться и человеком, потому что он.. — Что вы такое говорите, молодой господин, — прикрыв ладонью раскрывшиеся от удивления губы, еле слышно произнесла Аделинда. — ..убийца моего отца, — глухо закончил Дилюк. — Это.. Вы его.., — ее речь стала совершенно сбивчивой. «Мой мальчик..», — думала Аделинда, заламывая собственные руки. — «Почему же на твою долю выпали и такие свершения?» — Нет, Аделинда, — покачал головой Дилюк из стороны в сторону. — Я нашел его уже.. таким. Так получилось, что я, — вспомнив все, что приключилось с ним в городе Мэй, он вздохнул, — не смог оставить его. Да и причина, по которой он совершил свое злодеяние, пока так и остается для меня загадкой. Потому я и решил, что прихватить его с собой будет совершенно не лишним. — Но куда же.. его.., — Аделинда шумно выдохнула, а после, вернув самообладание, уверенно заговорила. — Где прикажете разместить его, молодой господин? — Прежде, чем предать его тело земле, я еще должен наведаться с ним в одно место. Я вернулся совсем ненадолго, Аделинда, — Дилюк огляделся вокруг: казалось, вслед за хмурившимся небом, и узорчатые стены дома стали темнее и тусклее. — Завтра я хочу снова отправиться в путь. — Завтра? Молодой господин, да как же это.., — Аделинда всплеснула руками. — Вам нужно как следует отдохнуть с дороги, набраться сил и.. — Аделинда, — прервал ее Дилюк, — я боюсь, что Кейя не может столько ждать. «Кейя!» — так и всполошилось, забившись чаще, тяжелое сердце. — «Какой же я дурень! Нужно было сразу спросить о нем». — Со вторым молодым господином все.. по-прежнему, — завидев заметавшийся в бузине зрачок, женщина поспешила успокоить Дилюка. — Тогда.. оставьте этого господина.., — словно бы пытаясь скрыть смятение, она оправила складки на собственных одеждах. — Убийцу. — Быть может, вы хотя бы знаете его имя? — не унималась Аделинда. Дилюк нахмурился. «Как же она его назвала..», — припоминая тех троих, что повстречались ему в городе Мэй, он так и скрипел зубами. — «Этот мерзавец Венти.. Кто он вообще такой? Я не видел в его руках талисмана, когда он отправил меня обратно. А поток ветра, докрутивший нас обоих до самого дома.. Магия, конечно, красивая, но, как по мне, она может в мгновение обернуться смертоносной». Его взгляд скользнул по чужим одеждам: когда-то белые — теперь они были испачканы так, словно человек в них не ходил, а ползал по земле. «Белый.. Кажется, и в имени у него было он же», — думал Дилюк, пока, наконец, его не осенило. — «Бай Чжу, точно! Так к нему обращалась та девчонка, На Ин». — Молодой господин.., — Аделинда заглядывала в наливающуюся багровым бузину. — Бай Чжу, — буркнул Дилюк. — Этого.. Человека звали Бай Чжу. Я оставлю его в пристройке за садом: там сейчас особенно прохладно. Накажи всем не заходить туда и, прошу тебя, Аделинда, — подрагивающий голос выдавал волнение своего хозяина, — не притрагивайся к нему и пальцем. Я знаю, что ты и мертвого не сможешь оставить, пока не удостоверишься, что он вымыт и одет в чистые одежды. Но если вдруг и с тобой что-то случится, то я.. — Полно, мой господин, — она осторожно коснулась чуть ссутуленного плеча. — Моим долгом всегда были две вещи: быть рядом с вами и исполнять вашу волю. Я сделаю так, как вы просите. — Спасибо, Аделинда, — Дилюк заметно расслабился. — Тогда я отнесу его, а затем отправлюсь к Ке.. — Думаю, для начала вам все же лучше привести себя в порядок, молодой господин, — словно бы зная его мысли наперед, сказала женщина. — Я приготовлю вам горячую воду и чистые одежды, а затем вам следовало бы и поужинать. Когда вы ели в последний раз? — Но, Аде.. — Будь второй молодой господин в сознании, — она перебила его тоном, не терпящим возражений, — он бы точно хотел видеть вас отдохнувшим и сытым. — Хорошо, Аделинда, — сдался Дилюк. — Честно говоря, я бы хотел рассказать тебе все, что со мной случилось. Быть может, ты заметишь то, что я мог упустить или не так истолковать. не скрою: когда бы не шла речь о мелких деталях, — вы с Кейей всегда могли сложить из них картинку быстрее и лучше меня. — Тогда, чтобы не терять время, я послушаю ваш рассказ прямо в купальне, — не поведя и бровью, отозвалась женщина. — Но.. Аделинда! Я же.., — Дилюк начал густо краснеть. — Что, молодой господин? Неужто хотите сказать, что после того, как я растила вас чуть не с пеленок словно родного сына, вы меня стесняетесь? К тому же, — молодая хвоя хищно зазеленела, — после такого долгого путешествия я должна осмотреть вас: сами вы никогда не замечаете на себе ни царапин, ни серьезных ран. Будто ему снова было не более десяти и всех лет и зим после не существовало — Дилюк стыдливо потупил взор, но подрагивающие уголки губ все же выдавали улыбку, вызванную чужой заботой. — Слушаюсь, Аделинда, — мягким тоном, как если бы вновь испугался навлечь на себя гнев этой женщины, молвил Дилюк и, перехватив покоящееся у него на руках тело покрепче, направился в сторону деревянной пристройки, едва виднеющейся за садом даже сейчас, когда не цвели персики.***
Горячая вода ощущалась не иначе как благословение, ниспосланное свыше: ступни, что то и дело подмерзали в мягких сапогах, наконец, окутало тепло, медленно поднимающееся к щиколоткам и ползущее вверх вдоль икр и бедер; кусая бок, капли воды заползали в рану, образовавшуюся в тот момент, когда поток ветра швырнул Дилюка прямиком в холодные объятия глиняной черепицы, устилавшей всю крышу. «Даже не заметил, как содрал кожу», — думал Дилюк, погрузившись в воду так, что на поверхности оставалась лишь половина лица. Алые пряди волос с налипшей на них белой пеной от мыльного корня были похожи на спинки притаившихся карпов. «Это ведь я еще в детстве зажарил карпов Коннора? Или Кейя?» — думал Дилюк, глядя на них сквозь поднимающийся от воды молочный пар. — «Может, спросить у Аделинды?» Словно бы подслушав его мысли, женщина тотчас заглянула в бузину глаз, ставшую багряной и теплой. — Мой господин хочет что-то спросить? Ничего не ответив, Дилюк прикрыл и так слипающиеся веки. Казалось, что пар, медленно разносившийся по всей купальне, не только размывал очертания предметов, но и скрадывал звуки: копошащуюся рядом Аделинду, раскладывающую на небольшом столике мази и чистые отрезы тканей, было почти не слышно, как и изредка стучащегося в окна ветра. Погруженный в горячую воду и беззвучную темноту — он мог и вовсе провалиться в долгий сон, если бы не собственные руки, держащиеся за деревянный край бочки и постоянно соскальзывающие с него, что приходилось, то и дело вздрагивая, цепляться снова и снова, чтобы не уснуть и не уйти под воду с головой. — Молодой господин, — прозвучавший совсем рядом голос Аделинды заставил его встрепенуться. — М-м, — промычал Дилюк, чуть приоткрыв тяжелые веки. — Если вы решите заснуть прямо здесь, то, боюсь, вас — совершенно голого — кроме меня увидит еще и несколько мужчин: одна я при всем желании не смогу ни вытащить вас отсюда, ни, тем более, дотащить до ваших покоев. — М-м, — снова промычал он и, неспешно приподнимаясь, облокотился спиной о край бочки. — Где-то болит, мой господин? — тут же засуетилась вокруг него Аделинда. — Пока вы здесь, мне будет удобнее всего осмотреть и промыть ваши раны. — Сбоку.., — горячие губы еле приоткрывались, — ..слева. — Приподнимитесь немного, вот так, — сухие ладони остановили и чуть повернули раскрасневшееся тело; едва завидев содранную до мяса кожу с торчащими из нее глиняными осколками, Аделинда покачала головой и запричитала. — Молодой господин! Взгляните, что вы..! Ай-я, уверена, вы даже и не заметили, как содрали ее! — Ты, действительно, знаешь меня лучше всех, Аделинда, — Дилюк тихо посмеивался над ее ворчанием. — Как же не знать! — продолжала ворчать Аделинда. — Пока я обрабатываю вашу рану, не расскажете мне о своем путешествии? Кто, помимо того господина.. — Убийцы, — буркнул Дилюк. — ..Бай Чжу, — продолжала говорить Аделинда так, будто ничего и не слышала, — встретился вам на пути? И удалось ли что-нибудь узнать про.. тот цветок? — Как только я вылетел из Леса мягких Ветров, — он начал говорить, уставившись прямо перед собой, — то все время держал путь на город, о котором мне рассказал Эльзер.. Из купальни доносились то испуганные возгласы Аделинды, то крепкая брань Дилюка, за которой всегда следовали звучный шлепок по мокрой коже и тихое шипение. Разбивающиеся о деревянные двери фразы «Разве благородный муж так изъясняется, молодой господин?», «Аделинда, ты говоришь прямо как мой отец», «А как иначе? Я жила с ним бок о бок почти тридцать лет!» то и дело мешались со смехом, всплесками воды, а после — тонули, теряясь в рассказах о девятихвостой лисе и театре, масках и загадках, неожиданной встрече с убийцей и когда-то спасенной им девушкой, тайнах, что прячет за искрящейся зеленью глаз Венти, и хищных желтых нимфеях, в последние секунды перед тем, как их всех разнесло в разные стороны потоками ветра, смотрящих так, словно если и будет судьбой уготована следующая встреча, то на ней Дилюка не поприветствуют — склюют, стоит только показаться алой макушке. — Молодой господин думает, что этот.. Потерпите немного: сейчас будет щипать, — бамбуковая палочка, на кончике которой виднелась мазь, остановившись всего в цуне от ранки, тут же опустилась прямо на нее. — ..этот Венти не только знает про трупный цветок, но и прячет его? Но где? — На горе Утай, — сквозь зубы процедил Дилюк, жмурясь от обжигающей холодом кожу мази. — Он проговорился тогда, когда еще не знал, для чего я оказался в городе Мэй. А после — то ли из-за его собственной беспечности, а то ли сама удача была на моей стороне, — но, когда Елан скрутила Венти чуть не всеми своими девятью хвостами и прилипла к нему, точно лак к клею, из его рукава выпал талисман. Сам не знаю почему, но я подобрал его, и, когда Елан сказала, что все то, что мы ищем, находится прямо у нас под носом, я.. — И вы собираетесь использовать этот талисман, чтобы попасть на ту гору? — накладывая на смазанную кожу мягкий отрез ткани, Аделинда особенно торопилась, словно боялась, что Дилюк сорвется с места уже сейчас. — Это может быть опасно, мой господин! К тому же, сколько я живу, но никогда не слышала о горе Утай. А что если этот Венти обманом заманит вас в ловушку? — Пусть даже и заманит! — горячие ладони сжались в кулаки. — Один раз я смог дотянуться до него, так отчего же не быть и второму? — А Бай Чжу? Вы, что, и его туда возьмете? — Возьму! Приставлю той девчонке нож к горлу и заставлю отвести меня к своим благодетелям: они-то уж точно знают об этом душегубе побольше ее, а ради своей родной кровиночки — и вовсе выложат все без утайки. — Но.. — Я знаю, что ты сейчас скажешь, — тяжело вздохнув, Дилюк спрятал лицо в поданном ей аккуратно сложенном угольно-черном ханьфу, — благородный муж должен быть непременно милосерден, человеколюбив и следовать по пути только благих намерений, но посмотри на меня, Аделинда! Разве я еще не упал в канаву далеко от этой, избранной когда-то и моим отцом, дороги? А.. он.., — его дыхание стало прерывистым, — где теперь он?! — Умерьте гнев, мой господин. Кто я такая, чтобы поучать вас? — Не говори так, Аделин.. — Тогда я скажу вам так, мой господин, — молодая хвоя глаз встретилась с бузиной, замерцавшей в ожидании. — Признаюсь честно, однажды я, по воле случая, подслушала ваш разговор со вторым молодым господином: вам было лет по девять, и — до сих пор не знаю, кто из вас разбил ту курильницу в южных покоях — хозяин наказал вас обоих, поручив взамен той вылепить новую курильницу. Вы провозились весь вечер, не показывая оттуда и носа, а я, сняв подсохшее белье, как раз проходила мимо вашего — оказавшегося открытым — окна и услышала то, что, как я думаю, теперь необходимо вновь услышать и вам. — Что ты услышала? — Это был ваш голос, мой господин. Вы сказали: «Если ты стесняешься меня — я не сержусь на тебя за это. Главное — ни в коем случае не стесняйся себя». — Я, правда, так сказал? — переспросил Дилюк шепотом. — Да, — Аделинда согласно кивнула. — На любом пути есть место ошибкам: они делают больно нам и тем, кто оказался рядом, бьют под дых, сбивают с ног, а после — оказываются тем, что помогает нам не потерять самих себя. Поэтому, — ее теплая ладонь легла на остывающее крепкое плечо, — где бы вы ни оказались: на прямой и светлой тропинке или наоборот — в канаве далеко от нее, — посреди пустыни ли, леса ли, моря, — будьте собой. А я — буду стоять за вами. — Спасибо, Аделинда, — бузина напротив так и запылала. — Ты всегда.. — Аделинда! Аделинда! Ты здесь? — вдруг раздался взволнованный голос Эльзера прямо за дверями купальни. Дилюк и Аделинда переглянулись. Словно бы отвечая на немой вопрос женщины, Дилюк кивнул, тут же начав набрасывать на плечи угольно-черное ханьфу, а она — поспешила к дверям, привычно на ходу оправляя складки одежд. Стоило дверям распахнуться, как внутрь все еще наполненной паром купальни ввалился Эльзер. Казалось, что он — запыхавшийся и красный — бежал что есть сил, ни разу не останавливаясь, не то через весь дом, не то и через сад в придачу; едва завидев Дилюка, уже затягивающего пояс на талии, он с грохотом шлепнулся на колени. — Молодой господин! Вы вернулись! — Эльзер. Как давно ты делаешь передо мной.., — он смерил его взглядом, полным недоумения, — так? — С того момента, как молодой господин.. О, небеса.., — зашептал он себе под нос, — как же я мог ошибиться.. Кхм! — шумно откашлялся он. — С того момента, как вы стали главой клана, мой господин! — Поднимись, Эльзер. То, что я теперь глава клана.. — Слушаюсь приказа, мой господин! — перебил его Эльзер, тут же вскочив на ноги. — Так.., — вздохнув, Дилюк потер переносицу большим и указательным пальцами. — Ты искал Аделинду? Или меня? К чему вообще такая спешка? — Я искал Аделинду, но.., — он весь, вдруг сжавшись, будто уменьшился в размерах, — потому что не знал, сообщать ли тому господину о том, что вас нет. А вы, оказывается, вернулись, и.. — Какому еще господину, Эльзер? — прервал его Дилюк. — Я.. Так и не понял, кто он, мой господин! Он пришел совсем недавно — не догорела еще и палочка благовоний — и спрашивал вас. Я привел его в Рубиновую Залу и все пытался занять разговором, но единственное, что мне удалось у него выпытать, пока этот господин не отослал меня искать вас, так это то, что вы, — он шумно сглотнул, — обещали ему какую-то информацию. — Явился, значит, — процедил Дилюк, до хруста сжав кулаки. — Кто же он, мой господин? Признаться честно, у меня сегодня.. — Что-то со зрением? — словно бы прочитав чужие мысли, закончил за него Дилюк. — Но ведь меня ты отчетливо видишь? — Не может быть.., — Эльзер будто в одночасье прозрел: его глаза так и выпучились, и задрожал черный зрачок, — неужели это тот самый помощник старейшины? — Созови-ка мне лучших воинов, Эльзер. Не знаю, что он за птица, но в наших краях, — с шумом оправив одежды, Дилюк двинулся к выходу из купальни, — ему и летать по-нашему. С губ Эльзера тут же сорвался протяжный свист, просочившийся сквозь маленькие трещинки в сухом дереве стен и понесшийся дальше, до самой опушки леса неподалеку. Аделинда, не успевшая сказать и слова — так спешно опустела купальня, — осталась в ней, а Эльзер, стараясь не отставать от Дилюка, семенил следом за ним, сдерживая шаг, чтобы не влететь в широкую спину, обтянутую угольно-черным шелком, который то и дело оглаживали алые — будто горящие — пряди. Казалось, что коридоры, по которым они шли, в одночасье стали узкими: развевающиеся полы одежд Дилюка касались не только поскрипывающих половиц, но и расписанных узорами стен, шелестя подобно тем сухим листьям, что загорятся от одной шаловливо прыгнувшей в них искры. За окнами замелькало — то были тени от множества крыльев; приземляясь, слетевшиеся на зов совы принимали человеческий облик и, спеша к дому, на ходу призывали духовное оружие: блестящие мечи, тяжелые сабли, мелодично позвякивающие тетивой легкие луки, украшенные пестрыми перьями. Будто и не добежав — долетев до дверей, ведущих наружу, Дилюк с шумом распахнул их и, приняв почтительный поклон от собравшихся за ними воинов, скомандовал: — За мной. Успев обогнуть его, Эльзер побежал вперед в глубь дома, прямо к Рубиновой Зале, боясь, что если он не откроет двери и в нее, то Дилюк, отделяемый от своей цели лишь ими, и вовсе вышибет сухое дерево вместе с полозьями. Выпущенный в коридор свет заставлял жмуриться, но даже сквозь прищур в багровевшей бузине глаз отчетливо отражался стоящий посреди залы молодой юноша. Эльзер не ошибся — Дилюк перемахнул через порог так, словно был не в человеческом облике, а в истинной форме: стремительно и бесшумно, — а за ним — держа наготове оружие — вбежали остальные воины и тут же встали у входа и окон, лишая юношу возможности к отступлению. — Приветствую, молодой господин! О, прошу прощения, — юноша, окруженный со всех сторон даже не дернулся, — молодой глава клана! Давно не ви.. — Ты, — враз преодолев несколько чи между ними, Дилюк крепко схватился за тонкое горло, протащив тощее тело еще на десяток цуней вперед, — стало быть, ищешь смерти, раз вновь явился сюда! — Отчего же, — прохрипел юноша; Дилюк мог поклясться, что если бы видел его лицо, снова скрытое резной маской, окропленной кровавыми кораллами, то сейчас на нем красовался бы не иначе как довольный оскал. — Я пришел точно не для того, чтобы ты и твои глупые птицы растерзали меня. — А ты сам, стало быть, птица умная? — Дилюк все крепче сжимал собственные пальцы, впиваясь короткими ногтями в чужое горло. — Кто сказал, что я вообще птица, ха-кха! — плюясь словами, юноша еще и рассмеялся. — А ты, как я погляжу, очень любишь представления, Дилюк: и мой спектакль тогда, и то, что творилось в городе Мэй, — все проглотил! — Откуда ты знаешь.. — А какая разница? Может быть, от кого-то услышал, а может.. «А может он и вовсе был там?», — мысль стрелой пронеслась в голове Дилюка. - «Как еще объяснить то, что он оказался здесь ровно в тот день, когда я вернулся домой?» — Говори: это ты убил Таннера? — глядя прямо в глазные прорези на маске, процедил Дилюк. — Я, — просто отозвался юноша. — Невероятно ворчливый старикашка! Даже в последние секунды — и то все бурчал себе что-то под нос. — В тот раз я слышал лишь твои слова, произнесенные будто устами Будды, а в этот — мне показалась, наконец, и твоя змеиная голова, — с жаром выпалил Дилюк и — так и держа юношу за шею — поднял его на пару цуней. — Будет тебе, Дилюк, — хрипел юноша. — Убьешь меня сейчас — или лучше расскажешь, что тебе удалось узнать про трупный цветок и птицу Пэн? Взамен — узнаешь, как безболезненно.., — закашлявшись, он поправил сам себя, — почти безболезненно достать сердечные струны, чтобы спасти своего дорогого брата. — Замолчи! — взревел Дилюк. — Чем слушать тебя — просто вырву их с корнем и дело с концом! — Если сделаешь так, боюсь, спасти своего Кейю, — прошипел он, — ты уже не успеешь. — Ты.., — собрав остатки благоразумия, Дилюк швырнул юношу на пол; не издав ни звука, тот лишь огладил тонкую шею. — О птице Пэн мне ничего не удалось узнать. — А о трупном цветке? — Я думаю, что он находится на горе Утай, — честно сказал Дилюк. — На горе Утай? — переспросил юноша. Дилюк молча кивнул. «Даже не буду спрашивать у этого ползучего гада о том, где она находится. Если талисман, действительно, оттуда, в чем я почти не сомневаюсь, он должен сработать и перенести меня прямиком на гору», — думал он, не выпуская поднимающегося с пола юношу из виду. — «Лучше узнаю у него про сердечные струны». — Я встретил челове.. Нет, он точно не человек, — сам себя поправил Дилюк. — Я встретил кого-то по имени Венти. Хоть он и отрицал, что знает про трупный цветок, но все же, когда я показал ему свиток, который ты дал мне, он не выглядел таким уж удивленным. — Словно уже видел этот свиток? — Или догадывается о том, чей он. Ты же украл его, я прав? У кого? — У одного своего.. друга, — невозмутимо ответил юноша. — Он имеет отношение к горе Утай? — не унимался Дилюк. — До сегодняшнего дня я был уверен, что нет, — юноша — словно был в каком-то внутреннем нетерпении — вдруг начал потирать ладони друг о друга. — А все оказывается еще интереснее, чем я думал! Безумец-травник, Венти, птица Пэн, трупный цветок.. А как же со всем этим замешан ты, старый пройдо.. — Ты сказал «травник»? — хрустнули крепкие кулаки. — О каком травнике идет речь? — Ха-ха! А ты схватываешь на лету, Дилюк! — юноша заозирался по сторонам, словно ища лазейку для того, чтобы выбраться. — Этот травник — поистине тот человек, которому и слева, и справа приходится туго: мало того, что потерял голову при жизни, так даже после смерти — и тогда самой судьбою предначертано ему вершить безумства. Вот же умора! — Так, выходит, — за спиной Дилюка замерцали красные искорки, — ты знаком с убийцей моего отца? Или не просто знаком, — перехватив рукоять призванного меча, он, скобля кончиком лезвия деревянные половицы, двинулся вперед, прямо на юношу, — а вместе с ним и совершил это злодеяние?! И, как погляжу, — легко вытянув руку вместе с мечом, он направил его на чужую грудь, — имя Венти тоже не вызвало у тебя никакого удивления. Так кто же ты такой? Его друг? Или враг, который хочет стравить нас вместе? — А ведь ты и вправду мыслишь под стать наследнику главы клана, Дилюк! Но знаешь, чего тебе не хватает для того, чтобы стать настоящим главой? — юноша резво отскочил назад и помчался в самый конец Рубиновой Залы, где над резной кушеткой нависал бордовый кисейный полог. — Кажется, ты еще не понял, что не все в мире делится лишь на плохое и хорошее. Я научу тебя! Есть еще угодное и неугодное, — он бежал, не огибая столы — отталкивая их от себя так, что то и дело взлетали в воздух свитки и кисти, тушечницы и курильницы, — как есть и то, что еще существует, и то, чего больше не вернуть! С этими словами с кончиков его пальцев, опасно блеснув, разом сорвались сотни снежинок и, стремительно полетев в сторону ближайшего воина, впились ему в кожу, а следом — и вовсе прошили насквозь. Не успел он и моргнуть, как уже рассыпался на тысячи и тысячи серебристых — как и его меч — частиц. «Это..», — Дилюку казалось, что он вот-вот задохнется — в горле комом стоял то ли гнев, то ли ужас от увиденного, — «магия Льда?» Проглотив его, он тут же прокричал: — Слушайте все: каждый с помощью духовного оружия должен выставить перед собой заслон из энергии! Быстро! Растерявшиеся воины тотчас повиновались: замерцали разноцветные искры, слетевшие с мечей, сабель и луков, и соткались в полотна, защищающие своих владельцев. Дилюк проделал то же самое, не спуская взора с юноши, который, добежав до багрового полога, легко вскочил на него и теперь балансировал на тонкой деревянной балке. — Ты сам загнал себя в ловушку, — выплюнул Дилюк, двинувшись вперед и держа перед собой сыплющий красные искры меч. — Пока ты думаешь так, пожалуй, расскажу тебе про сердечные струны, — то ли уверенный в своих силах, то ли просто не сознающий опасности, продолжал как ни в чем не бывало говорить юноша. — Чтобы вытащить их без особого вреда для себя — нужно искупаться в чужой крови, ха-ха! Что ты так смотришь? — заметив блеснувшую недоверием бузину глаз напротив, юноша склонил голову набок. — Разве ты уже не пролил кровь своего брата, кровь Венти, — он спрыгнул с балки и в мгновение ока оказался в одном цуне от Дилюка, тут же насадившись ладонью на горячее лезвие, — даже мою кровь ты пролил, Дилюк! Кто будет дальше? Оба в одночасье отдернули руки: Дилюк, в чьем взгляде багровым плескалась ненависть, рванул руку назад, тут же поднимая ее вместе с мечом над собой для единственного рубящего удара, а юноша — легонько отдернул свою, шаловливо перебирая пальцами, будто разминается перед игрой на цине. Меч, рассекая воздух с глухим свистом, опустился, разрубив пустоту: юноша, пригнувшись к самому полу, ловко увернулся. — Все в бой! — крикнул Дилюк, шаг в шаг ступая за юношей. Тот лишь играючи уворачивался; даже когда рядом замелькали и другие острые лезвия с мерцающими на них цветными искрами, он не отвечал на удары — танцевал, каждый раз искусно уходя из-под удара в последнее мгновение. Проскользив на мягких сапогах к одной из стен, он, взлетев в воздух, выпустил перед собой десятки снежинок, тут же изрешетивших резное окно, возле которого не оказалось никого. Ринувшись прямо на него, он вышиб остатки дерева собственным телом и, спотыкаясь, побежал в сторону леса. — За ним! — скомандовал Дилюк, и сам, как и все следом, обратился в истинную форму и выпорхнул в окно, издав нечеловеческий крик. Совы гнали юношу вплоть до опушки леса. Образовав пеструю воронку — они вились над ним: планировали вниз, ударяя крыльями и взрезая одежды острыми перьями; некоторые — особо смелые воины — так и норовили подобраться к лицу, чтобы выклевать, пусть и не видимые за прорезями в маске, глаза, а сам Дилюк, выбрав подходящий момент, впился когтями, способными разорвать плоть, в чужую спину, скрытую под уже изрядно потрепанной другими совами накидкой. Все это время зыбившийся и скрытый дымкой — облик юноши теперь напоминал собой решето: тут и там торчали клочья грязных одежд, из-под которых то проглядывала белая кожа, то снова обрастала дымкой; тонкие запястья, открывшиеся на секунду, были украшены браслетами с красными кораллами, нити которых растянулись так, что вот-вот оборвутся, и только маска, сверкающая бусинами — такими же, что и на браслетах, кораллами — крепко держалась на его лице. Не отпуская чужой накидки, Дилюк закричал, ожидая, что юноша повернет голову на крик, и — лишь стоило маске сдвинутся на пару цуней — как он, собрав все силы, одним точным ударом крыла рубанул по ней словно мечом. Маска тут же пошла трещинами: сухое дерево захрустело, упали на землю несколько кровавых коралловых капель, — но, пока она и вовсе не открыла лицо, — юноша, быстро вскинув руку, дернул за болтающиеся на шее завязки, и накидка тотчас слетела с его плеч. «Нет..», — только и успело пронестись в голове Дилюка в тот момент, когда он, отцепив когти от, оказавшейся кроваво-красной — в тон маске — накидки, взмахнул крыльями, чтобы не потерять равновесие. Этого мгновения юноше хватило для того, чтобы упасть наземь и покатиться по листьям, хрустевшим от выпавшей к вечеру и подмерзшей росы. Воронка из сов, все это время вьющихся над чужой головой, тотчас обратилась клином: закричав, совы ринулись вниз, — но юноша, подняв подрагивающую руку над собой, сорвал маску и, взмахнув рукавом, растворился в воздухе. Ударившись оземь, совы — все как один — приняли человеческий облик и бросились к Дилюку, уже стоящему на своих двоих. — Молодой господин! Хозяин! Простите нас! — наперебой говорили запыхавшиеся воины. Некоторые даже упали на колени, боясь того, что Дилюк разгневается, но он, опустив голову, некоторое время лишь смотрел на примятые мягкими сапогами листья да лежащие на них коралловые бусины, сорвавшиеся с чужой маски. — Полно, — вздохнув, наконец молвил он. — Вы все.., — оборвав себя на полуслове, он покачал головой и продолжил, — каждый из вас защищал меня, наш дом и честь Клана Сов. Пусть этот мерзавец ушел живым сейчас, но встреться он мне еще раз — я спущу с него шкуру. — И я! И я, мой господин! Мы еще зададим ему трепку! Так, сопровождаемый ободряющими возгласами, Дилюк двинулся в сторону дома, пока не дошел до раскрытых дверей, у которых стояла, заламывая морщинистые руки, Аделинда. Едва завидев толпу воинов, женщина бросилась вперед и, оказавшись рядом, тут же вцепилась в угольно-черные одежды. — Молодой господин.., — всхлипывала она, заглядывая в осунувшееся лицо. — Вы совсем не щадите себя! — Со мной все хорошо, Аделинда, — бузина наливалась красным, теплым. — Я.. только немного устал. — Тогда поспешим в дом, — обхватив его локоть, она поглаживала и легонько тянула за него, — я провожу вас до ваших комнат. — Кейя.. Я хочу видеть его, Аделинда, — устало прошептал Дилюк. — Тогда, — женщина с пониманием кивнула, — нам в южные покои, мой господин.***
«Ничего не изменилось», — подумал Дилюк, едва ступив на порог комнат. Оправив складки ханьфу, он подошел к окну, за которым простирался осенний вечер; выглянув, Дилюк увидел, как на самом углу дома, перекинутые через бамбуковую перекладину, сушатся, развеваясь на ветру, его же одежды. «Не удивительно, что Аделинда слышала нас здесь еще тогда, в детстве», — пусть уголки его губ и дрогнули, но сил на улыбку уже не осталось. — «К тому же, вряд ли мы с Кейей шептались». Отойдя от окна, некоторое время он просто стоял, опустив голову, словно не смея поднять взор на полог, скрывающий кровать и лежащего на ней, а, наконец, решившись, — широким шагом пересек комнаты и одним уверенным движением отодвинул тут же зашептавшиеся красные нити. Присев на приставленную к кровати низкую кушетку — стало быть, Аделинда проводила здесь ночи, — Дилюк облокотился о самый край чуть торчащего матраса, пахнущего набитой внутрь него сухой травой и хвоей. В бузине глаз отражались таусинные одежды — все такие же безупречные — какими он и видел их в последний раз. — Я обещал, что вернусь до конца Холодных Рос, Кейя, — скользнув взором по замершим ресницам, прошептал Дилюк. — И вот я здесь. «Снова привез мне что-нибудь невыразимо скучное?» — отголоском эха ушедших лет пронеслось в голове Дилюка. — В этот раз я не успел даже пройтись по местному рынку, — будто отвечая, молвил он, вглядываясь в сомкнутые тонкие губы. — Так торопился домой. «Может, и не домой, а ко мне?» — А не слишком ли ты самоуве.. Ох, Кейя, — Дилюк зажмурился. — Я начинаю сходить с ума без разговоров с тобой. «Расставались ли мы хоть раз на такое долгое время? Кажется, с того момента, как ты появился в нашем доме, мы вообще не оказывались друг без друга более, чем несколько дней» — он пошарил по кровати и, нащупав холодную руку, вздрогнул. — «Будто изо льда!» — Еще не зима, Кейя, — дрогнули веки — и бузина глаз вновь замерцала теплом, оглаживая взором смуглую кожу, поблескивающую маленькими искорками образовавшихся на ней снежинок. Стерев их кончиками пальцев, Дилюк обхватил чужую ладонь и поднес к горячим губам, намереваясь согреть ее собственным дыханием. — Вот так. Я согрею твои руки. «Не делай этого, Дилюк». Набрав в грудь побольше воздуха, Дилюк выдыхал медленно и осторожно, стараясь случайно не коснуться губами кожи. От тепла, накрывающего ладонь Кейи словно куполом, что все рос, пока не накрыл собой и переплетенные руки, и лицо Дилюка, хотелось спать: тяжелели веки, а ниспадающие пряди волос, касающиеся простыней, смуглой кожи, раскрасневшихся скул, — казались нитями полога, закрывающими огоньки свечей. — Завтра я снова отправлюсь в путь, Кейя. Пока меня не будет.. Аделинда.. Позаботится о.. тебе.., — шептал Дилюк, пока не уснул прямо так, не отпуская чужой руки.