Легенда Карельского перешейка

Карельский перешеек, девять лет спустя

Выборг, бывший шведский город с древней каменной крепостью, Яков покидал в отличном расположении духа. Откинувшись на мягкую спинку собственного экипажа, он размышлял о том, что совершенно не напрасно задержался здесь на пару дней для осмотра окрестностей. Он бы остался и подольше, гостиница была уютна, а еда для провинции очень даже не плоха, если бы не желание, что толкало его вперед. Скоро, совсем скоро… он достигнет цели, ожидающей его за городом на берегу Финского залива и мечта о важном археологическом открытии станет еще ближе… Об открытии, путь к которому начался для него много лет назад. Одним далеко не солнечным июльским утром юный Яков Гуро, учащийся царскосельского лицея, будучи на каникулах в столице, движимый страстью к собирательству, зашел в лавку Древностей на Литейном и купил там боевой топорик, весь украшенный рунами, в который влюбился мгновенно, едва увидев на витрине. Антиквар пояснил миловидному темноволосому мальчику с горящими неприкрытым интересом выразительными глазами, что оружие это из Старой Ладоги, было найдено на месте погребения богатого варяга, чем породил в нем стремление узнать о варягах все. С тех самых пор топорик неизвестного варяга стал его талисманом. Отроком Яков был пытливым, семья его — богатой и влиятельной, а потому ему открылись те двери, которое мало кому открывались в его возрасте… да и вообще мало кому открывались. Юный Яков с радостью окунулся в мир профессорских гостиных, куда, пользуясь многочисленными связями, его ввел отец, боевой офицер, герой 1812 года и большой любитель русской истории. Отец, в чине генерала вышедший в отставку, и любящая единственно сына до беспамятства матушка из богатого московского дворянского рода Голенищевых, всячески поощряли рвение Якова к истории, литературе, входившей в силу и моду археологии, и страсть к библиотечным хранилищам с рукописями. А для юноши не было ничего увлекательнее, чем слушать различные мнения научных светил на историю родного края и прикасаться к драгоценным свиткам. Наблюдая за проносящимися мимо соснами, перелесками и рощами, Яков снова задумался о своих любимых варягах. То, что варяги неразрывно связаны с историей родного края, Яков уяснил еще в процессе ознакомления с Повестью временных лет Нестора-летописца, став ярым поклонником норманской теории*, немногими разделяемой. «Даже сам Ломоносов ее отвергал, представляешь?» — говорил юный Яша своему другу и наперснику в лицее — юноше из знатной аристократической фамилии с черными волосами и хрустально-голубыми глазами, добавляя при этом, что всего знать нельзя, а «Ломоносов при всей его гениальности был всего лишь великий химик…» Тот не возражал, он вообще ничего не хотел слышать о норманнах. Он просто тянул смеющегося Якова в теплые объятия, целуя жадно и сладостно, позволяя узнать кое-что о любви и страсти. Прошло время, тот красивый брюнет давно сгинул в толще времени и воспоминаний, а порожденные золотыми царскосельскими днями желания остались — страсть к черноволосым хрупким юношам и другая, не менее сильная — к истории, варягам и археологии… Как раз в тот момент, когда Яков задумался о том, что вообще-то страстей в его жизни давным-давно не было, и что он скоро, видимо, повенчается со своей ненаглядной археологией, карета замедлила ход. Желая выяснить причину задержки, Яков выглянул в окно и… его первая царскосельская любовь вдруг повернула голову в его сторону. Юноша лет семнадцати-восемнадцати в обществе своего грузного слуги отступил в сторону, давая дорогу его экипажу, а Яков, забыв как дышать, пристально смотрел на такой знакомый и незнакомый изящный овал лица, обрамленного темными волосами, на чистейшие хрустальные глаза, на красивый поворот головы… Все это длилось лишь мгновение, юноша уже давно исчез за поворотом, а Яков все еще невольно прижимал ладонь к тревожно бухающему сердцу, размышляя, не померещилось ли ему… столь неправдоподобным было увиденное. Сходство просто поразительное, но незнакомый юноша словно отрок с иконописи…был возвышеннее, чище и утонченнее? «И явно отягощен какой-то болью, — размышлял Яков, вспоминая красивые грустные глаза. — Интересно, кто он такой и какую боль испытывает?» Экипаж набрал ход и уже через несколько мгновений Яков снова вернулся к своей Альфа и Омега — к своей ненаглядной археологии. После окончания университета он все силы отдал раскопкам в местах варяжских погребений, а сейчас следовал к тому самому, где несколько лет назад один из местных рыбаков случайно обнаружил торчавший из песка нос почти целехонькой ладьи. Хорошо, что у рыбака хватило ума сообщить о находке местному библиотекарю, который — и тоже весьма кстати! — оказался давним приятелем Якова Гуро — одного из самых удачливых археологов Российской Империи и самого уважаемого специалиста по варягам. Якову хотелось думать, что ладья уцелела полностью, и что в ней что-то да обнаружится, когда экипаж опять замедлил ход. Только теперь тому виной был не черноволосый юноша, мелькнувший падающей с небосвода звездой, а ожидающая его барышня в удобном сером платье — Оксана Леопольдовна Бомгарт. Одним словом «Эта противная пигалица, которую ему навязал другой его давний знакомец Сашка Бинх, будь он неладен.» — О, мадемуазель — великий археолог, давно не виделись, — язвительно выдал Яков, легко выбравшись из экипажа и расправив сюртук. — Как поживает ваш дражайший батюшка? — Я тоже безмерно ценю и уважаю вас, Яков Петрович, — непрошибаемо отозвалась Оксана, решительно беря его под руку. — А батюшка чувствует себя прекрасно, настолько, насколько себя может чувствовать человек, занятый не своей мечтой, а вашей. — И чем же, вам не угодила моя мечта, позвольте полюбопытствовать? — показательно оскорбился Яков, картинно закатив глаза. — Вы же знаете, что ваши варяги — не плод мечтаний моего отца, — напомнила ему Оксана. — Папа египтолог, но увы — его мечта еще раз побывать в Египте разбилась о твердолобие нашей Академии и вашу пронырливость в получении финансирования только для себя. — Да выбью я вам финансирование, выбью, — пообещал ей Яков. — Только сначала вы поможете мне, а уж потом я помогу вам. — Вы невозможный человек, — подытожила Оксана, но под пытливым взором Якова начала рассказывать, что им с отцом уже удалось раскопать до его приезда. — Это не драккар, не ладья, а моноксил. Такая плоскодонная лодка, которой можно управлять в одиночестве. И вы оказались правы — она прекрасно сохранилась. — Что еще? — нетерпеливо спросил Яков, потирая руки в предвкушении. — А еще мы нашли гребца. — Это был ярл**? Оксана кивнула: — Да, а точнее его скелет в богатых доспехах и полуистлевшем бархатном плаще. И кроме этого — горшок с арабскими серебряными дирхемами***, оружие и наконечники стрел в изобилии. Оксана вдруг замолчала, погружаясь в какие-то свои мысли, а Яков, решив, что ему наконец улыбнулась заслуженная удача, поинтересовался: — Что вы примолкли, Оксана Леопольдовна? — Да так. — Глухо ответили ему. — Смотрю на места, где пролетели годы моего беззаботного детства. — Вы бывали здесь раньше? — Яков вгляделся в ее лицо. — Бывала, — с тщательно сдерживаемой горечью, которую Яков вдруг явственно ощутил, отозвалась девушка. — Недалеко отсюда находится имение Сувенир, где в возрасте одиннадцати лет я провела самое счастливое лето в своей жизни. Пока Оксана рассказывала ему о милейшем владельце Сувенира Василии Афанасьевиче Гоголе-Яновском, о его щедрости к ее отцу, заключавшейся в огромной денежной сумме, выданной на экспедицию в Египет, о себе самой, оставшейся на попечении Гоголя-старшего и своей дружбе с его сыном Колей, Яков внезапно вспомнил о встреченном им темноволосом юноше и спросил: — Значит, вы знакомы с местными жителями? — Более-менее. — Оксана поморщилась как от боли, завершая свой рассказ: — В тот проклятый день мы с Колей набрали в парке черники и хотели угостить ей Василия Афанасьевича, но, к несчастью, не получилось. Мы нашли его в кабинете, он лежал головой на столе и уже почти не дышал. Доктор сказал — апоплексический удар, — закончила горько Оксана. — Его похоронили через неделю. — Рискну предположить, что в тот день и закончилось самое счастливое лето в вашей жизни? — Оно закончилось с приездом кузена Василия Афанасьевича — господина Данишевского, — Оксана тяжко вздохнула. — Он спешно отослал меня к родственникам в Москву. Папа потом еле меня нашел и очень ругался. А с Колей с того дня мы больше не виделись. Даже не знаю, где он и что с ним. — Должно быть, ваш друг сейчас уже взрослый юноша и если бы захотел, нашел бы вас с отцом, — сказал сочувственно Яков, удивившись самому себе. — Наверное, — кивнула Оксана, облегченно добавляя: — Вообще-то, мы уже пришли. Якову — известной язве, наверное, нужно было сказать, что та, должно быть, была препротивнейшим ребенком, раз этот Данишевский незамедлительно отправил ее к родственникам, но, выйдя с ней на берег, к месту раскопок, он почему-то промолчал. Острый глаз, однако, по привычке подмечал все: серые воды Финского залива, деревянный защитный куб на раскопом, Степана Тесака, его то ли секретаря, то ли персонального ангела-хранителя, которого он послал вперед предупредить барышню Оксану о приезде, толпу собравшихся здесь местных зевак и нелепого Оксаниного папашу, устремившегося к нему навстречу. — С приездом, Яков Петрович, — Бомгарт приветственно протянул грязную ладонь. — Как добрались? — Прекрасно. — Коротко ответил Яков, игнорируя протянутую руку и с нетерпением поглядывая на раскоп. — Хотите посмотреть? — понимающе поинтересовался Бомгарт. Яков кивнул и, взяв масляную лампу, вместе с сопровождающей его барышней спустился в раскоп. — Мы ничего здесь не трогали, — проговорила Оксана, пока Яков жадно осматривал отрытую половину лодки со скелетом на ней. — Решили оставить все как есть до вашего приезда. Разве что дирхемы и оружие унесли на постоялый двор для дальнейшего изучения. Зная ее, Яков не сомневался, что найденные дирхемы и оружие под надежной охраной, тем более, что сейчас его вниманием целиком и полностью завладел скелет в доспехах. — Как вы думаете, что с ним случилось? — поинтересовалась Оксана, наблюдая за тем, как внимательно Яков изучает видимые части доспеха. — Убили его, Оксана Леопольдовна, — уверенно ответил Яков, указывая на валяющиеся вокруг наконечники стрел. — Скорее всего, зарились на привезенные из набега дирхемы. — Почему тогда не ограбили? — пожала плечами Оксана, а Яков уже устремился к борту лодки, высоко подняв лампу. Так и есть, ему не показалось — на борту виднелась нацарапанная нетвердой рукой руническая вязь. — Вы сможете прочесть? — проговорила Оксана, как и Яков, жадно всматриваясь в незамеченные ей ранее руны. — Попробую. — Ответил тот, доставая грифельный карандаш и видавший виды дорожный блокнот. — Только не здесь и не сейчас. Яков скрупулёзно перенес руны на бумагу и захлопнул блокнот. Все, что можно было сегодня увидеть, он уже увидел. Теперь бы не мешало перекусить и отдохнуть. Тем более что Степка, ожидая его, уже нетерпеливо топал снаружи, как дикий жеребец. — Отвык я от работы на раскопках… А воздух… Здесь он слишком прозрачен и свеж… Настолько, что я готов съесть целого мамонта… Кстати, тут есть приличный повар? — спросил Яков, выбираясь из раскопа. — Мамонта не обещаю, но рыбу на здешнем постоялом дворе готовят очень даже неплохо. — Улыбнулась Оксана, принимая протянутую ей ладонь. — Тогда ведите! *Норманская теория (норманизм), — условный термин для обозначения совокупности научно-исторических представлений, согласно которым народ русь и варяги являлись скандинавами; происходили из Скандинавии (скандинавы назывались в Западной Европе норманнами, отсюда термин). Некоторыми авторами скандинавы рассматриваются в качестве основателей или активных участников формирования первых государств восточных славян: государства Рюрика, а затем Киевской Руси. **Ярл — один из высших титулов в иерархии в средневековой Скандинавии, а также само сословие знати ***Дирхем — арабская серебреная монета