Легенда Карельского перешейка

— Меня беспокоит местная легенда, — задумчиво проговорила барышня Оксана, совсем не по-девичьи усаживаясь верхом на стул. Яков поморщился и, оторвав глаза от своих заметок, с удовольствием растер затекшую шею… Он все утро с самого рассвета торчал на раскопках, но вскоре отправился в комнату постоялого двора к своим драгоценным рунам, оставив все на Бомгарта, который — тут надо отдать ему должное, — весьма неплохо справлялся и без него. Барышня Оксана немного посидела с ним, углубившись в погодные записи*, а к полудню куда-то испарилась, решительно прошуршав к двери своими юбками. А теперь вот вернулась, чтобы сесть на стул рядом и с глубокомысленным видом начать говорить что-то о местной легенде. — Ну-с удивите меня… Что за легенда такая? — вздернул бровь Гуро. — О кровавом ярле «от рода русского», — охотно продолжила Оксана, поясняя: — Местные верят, что в древности один кровавый ярл на протяжении многих лет терроризировал побережье. Жег, грабил, убивал, насиловал, — продолжила она, выбирая глаголы по восходящей. — Пока однажды местные не объединились и не отправили его в ад… или куда там эти ярлы отправляются? Не наш ли это красавец? — победоносно закончила Оксана, блестя на Якова своими огромными темно-ореховыми глазами. Гуро лишь скептически хмыкнул: — И вы, такая прогрессивная барышня, верите в эти средневековые сказки? — И ничего не сказки, — обиженно нахмурилась Оксана, упираясь подбородком в сложенные на спинке стула руки. — А вы вот вместо того, чтобы смеяться, лучше бы отправили Степана к вашему другу библиотекарю. Вдруг он что-то найдет об этом ярле в местных архивах? — А что, это идея, — усмехнулся Яков, сдаваясь под ее напором. — Пусть лучше читает местные легенды, чем мешается под ногами. — Зря вы так про Степана, — начала было Оксана, но дверь в комнату, которую Яков выбрал себе для работы, препротивно скрипнув, неожиданно распахнулась. — Яков Петрович, Оксаночка! — проговорил вошедший к ним Бомгарт, за чьей спиной Яков вдруг снова увидел свою давнюю царскосельскую любовь… и снова забыл, как дышать. — Смотрите, кого я к вам привел! Оксаночка? Дочка? Это же Коля! Коля Гоголь, сын покойного Василия Афанасьевича… — Коля… — Оксана стремительно поднялась со стула, замерла, словно не веря своим глазам, но в следующее мгновение, сорвавшись с места, бросилась к застывшему на пороге смущенному юноше с распростертыми объятиями в самом прямом смысле этого выражения. Яков тоже поднялся из-за стола и, переждав первый зубодробительный взрыв бурных Оксаниных восторгов, протянул вошедшему руку и дождался нерешительного пожатия тонкой теплой ладони. — Позвольте представиться, — проговорил он, мысленно перекатывая на языке еще незнакомое, но бесспорно приятное «Коля». — Яков Петрович Гуро. Коля, порядком растерявшийся от такой приятной неожиданности, как встреча с семьей Бомгарт, был на таком эмоциональном подъеме, которого не помнил за собой ранее. Дорогой Леопольд Леопольдович и решительная взрослая барышня, в которой он как ни старался, не узнавал ту смешливую бойкую девчушку с растрепанными темными волосами, с которой вместе провел незабываемое лето в далеком детстве… Все это было слишком волшебно и неожиданно для него, того, кто почти смирился с тихой одинокой жизнью в отдаленном имении. А еще на постоялом дворе, где обосновались археологи, все было очень интересно, шумно и необычно, включая господина Гуро, который наверняка был самым настоящим столичным ученым. — Представляете, — проговорил Бомгарт Якову, когда Оксана опять завладела своим другом детства, оттащив его поближе к окну. — Оказывается, Николай Васильевич все это время был по соседству, в своем имении Сувенир, а мы даже не догадывались об этом… Жалко, что раньше не встретились. — Резюмировал Леопольд Леопольдович, не обращая внимания на то, что собеседник совершенно его не слышал. Он смотрел, смотрел жадно, не таясь, ибо не мог не смотреть, даже понимая, что выдает свой интерес с головой, на чистое одухотворенное лицо, на высокий белый лоб, на длинные черные ресницы, под которыми прятался переменчивый живой хрусталь. Хотелось, чтобы все они — говорливая барышня Оксана, ударившийся в воспоминания о своем покойном друге надоедливый Бомгарт, ввалившийся к ним громко сопящий Степан, — чтобы все они исчезли и красивые грустные глаза обратились в его сторону и заблестели только для него. — Чего тебе, Степан? — взяв себя в руки, ровным тоном спросил Яков. — Так обедать пора, Яков Петрович, — прогудел тот. — В зале уже все накрыли. — Отобедаете с нами, Николай Васильевич? — В обращенную к юноше улыбку Яков, кажется, вложил все возможное тепло и доброжелательность. — Я с удовольствием, если это никого не затруднит, — ответил Коля, готовый согласиться на кислые щи и воду, только чтобы остаться с этими удивительными людьми подольше. — Конечно, он отобедает. — Оксана решительно взяла вновь обретенного и явно смущенного таким повышенным вниманием к своей персоне друга под руку. Но, к великой радости Якова, в общем зале она была вынуждена отступить и вернуться на свое место рядом с отцом, освобождая самому Якову место рядом с так сильно заинтересовавшим его юношей. За обедом, состоящим из запеченной с грибами рыбы, картофеля и румяной курочки, общим внимание и разговором завладел словоохотливый Бомгарт: — А какие обеды давал в Сувенире ваш батюшка! — вещал Леопольд Леопольдович, не замечая темную горестную тень, мелькнувшую на бледном лице юноши. — Оксаночка, дочка, ты не припомнишь, как называлась та рыба, которой так часто потчевал нас мой дорогой друг Василий Афанасьевич? — Не помню… — Оксана с тревогой наблюдала за склонившимся над тарелкой другом, и, как и все замечавший Яков, увидела изменение в настроении Коли при упоминании его покойного отца. — Если я все правильно понял, то Леопольд Леопольдович сегодня встретил вас где-то рядом с нашим раскопом, — отвлекая юношу от не самых приятных воспоминаний, проговорил Яков. — Вас тоже интересует археология? — Да, очень… Но как обывателя, я просто интересуюсь, — сбивчиво ответил Коля, почувствовав пристальное внимание к себе и чуть покраснел от теплого взгляда и глубокого голоса собеседника. — Вам показали, над чем мы сейчас работаем? — продолжил Яков. Дождавшись отрицательного покачивания головой, он улыбнулся: — А хотите посмотреть? — Конечно! — Когда глаза Коли загорелись неподдельным интересом, а чай с свежим ягодным пирогом остался без внимания, Яков почувствовал, как сбивается собственное дыхание. — Можно? — Конечно можно. Если угодно, можем отправиться на берег прямо сейчас, — ответил Яков, всей душой желая только одного — чтобы непоседливая барышня Оксана не увязалась за ними на раскопки. К счастью, после обеда Бомгарт планировал усадить дочь за разбор ящика с мелочевкой с раскопок, а потому на берег они отправились вдвоем. — Пойдемте, Николай Васильевич, — дождавшись, пока юноша отдаст распоряжения своему высунувшемуся с общей кухни слуге, Яков вышел в удивительно теплый день, наполненный ароматами скошенного сена и трав, и с наслаждением потянулся.

***

Отправляясь утром на прогулку, Коля и предположить не мог, чем она для него обернется. А обернулась она удивительной встречей с прошлым, и новыми знакомствами. И Коля бы соврал себе, если бы сказал, что господин Гуро ему не интересен, наоборот — интересен, даже боле чем повзрослевшая Оксана и ее все такой же влюбленный в археологию отец. Яков Петрович вот совсем на него не походил. В нем чувствовался столичный лоск, он двигался и говорил как настоящий аристократ, вот только его столь щедрое внимание несколько смущало. Коля к такому не привык. С ним еще никто не пытался подружиться, а этого так хотелось. Очень хотелось. И его, кажется, не обманывают этим обещанием дружбы. Пока они шли к берегу, Яков Петрович завел разговор о красоте здешних мест, как-то незаметно переведя его на самого Колю, на его жизнь в имении Сувенир, на то, что составляло большую часть этой затворнической жизни — на книги, которыми так славилась обширная библиотека этого самого Сувенира. — Папа очень дорожил старинными книгами, даже приглашал знаменитых специалистов в этой области… Я… Я рад, что у меня теперь будет, с кем поговорить о них. — Невероятно мило смущаясь, Коля рассказал, что дядю его увлечения не интересуют вовсе, и это удручает. Теперь — скорее удручало. Ведь все изменится… — Пустите как-нибудь покопаться в ваших сокровищах? — внезапно спросил Яков, вспомнив про утреннее обещание, данное барышне Оксане. — Конечно… То есть… Если вы сочтете это действительно для вас интересным. — Коля словно засветился изнутри, видимо, уже предвкушая совместные изыскания. — Очень интересным, — тепло отозвался Яков, продолжая откровенно глазеть на смущенного юношу. — Завтра в полдень… если вас это не затруднит. — Нет. То есть… Конечно приходите. Я велю накрыть для нас чай в беседке. Или можете остаться на обед. Наш повар готовит вкусно и сытно, но для одного меня… этого слишком много… — Значит, ждите меня завтра в полдень! — заверил Гуро, вместе с юношей выходя на берег к месту раскопок. На берегу их встретило яркое послеполуденное солнце, словно шаловливый малыш купающееся в блестящих водах Финского залива и двое парней с ружьями, несущие караул у закрытого защитным кубом раскопа… еще один повод восхититься барышней Оксаной, организовавшей охрану. Что ж… Надо будет разрешить ей взять что-нибудь ценное из ящика с мелочевкой, если это ценное там действительно обнаружится. — Возьмите лампу, Николай Васильевич, — проговорил Яков, когда по его приказу один их добрых молодцев засветил две масляные лампы. — В раскопе темно. Вдвоем они прошли в странное для Коли сооружение и начали неспешно спускаться по грубо вытесанным временным ступеням. Коля, высоко поднимая лампу, слушал указания идущего впереди Якова Петровича: «Осторожнее, Николай Васильевич, здесь ступенька покосилась» и задушено вскрикнул, когда на него из темноты пустыми глазницами глянул мертвец в доспехах и бархатном плаще, полуистлевшем от времени. — Не пугайтесь, Николай Васильевич, — беззлобно хмыкнул Яков Петрович, мягко придержав за локоть застывшего юношу. — Он уже давно мертв и никому не причинит вреда. Хотя, если верить нашей неутомимой Оксане Леопольдовне, это кровавый ярл, который много веков назад терроризировал население здешнего побережья. — Вы, Яков Петрович… — Коля, немножко заикаясь, явственно ощущая, как от крепкой ладони тепло разбегается по его телу колкими мурашками, укоризненно проговорил: — В следующий раз оповещайте меня о… м-мертвецах. — Простите старого и ко всему привычного циника, — улыбнулся Яков, любуясь игрой света на смятенном лице юноши. — Но право, бояться его не стоит. Теперь он уже совсем не опасен. Лучше посмотрите, как мы работаем. Коля огляделся по сторонам, примечая все вокруг, но взгляд его то и дело сбивался на кровавого ярла. Очень любопытно было узнать, почему именно так прозвала его Оксана, но Коля побоялся показаться навязчивым, потому любопытство свое укротил и спросил совсем о другом: — Наверное раскопки для вас это что-то уже обыденное? — Не обыденное, Коля, — внезапно упуская отчество, серьезно отозвался Гуро. — Не обыденное. Напротив — это вся моя жизнь. С этими словами Яков Петрович легко сбросил сюртук и, взяв какое-то маленькое, почти детское ведерко и такую же детскую лопатку, опустился на корточки, ближе к холодной темной почве, жестом приглашая Колю последовать его примеру. Проводив взглядом явно дорогой светлый сюртук, который Гуро небрежно отложил в сторону, Коля перевел его на широкие плечи, обтянутые тонкой белой сорочкой, судорожно вдохнул терпкие ноты незнакомого тяжелого аромата и поспешил опустить глаза, на что-то действительно достойное внимания. — Вот так мы удаляем все ненужное и лишнее. — Меж тем рассказывал ему Яков, осторожно собирая своей маленькой лопаткой землю в ведерко. — И открываем великие тайны прошлого. Хотите сами попробовать? — Конечно… Если я ничего не испорчу и не сломаю, — Коля охотно принял из чужих рук ведерко и лопатку. — И сколько же таких ведерок в день нужно насобирать? — Сколько сил хватит, — беззлобно засмеялся Яков. — И не бойтесь, вы ничего не сломаете. Глядя, как под его руководством юноша начал сначала неловко, а потом — все более уверенно убирать землю и песок, Яков поймал себя на том, что опять невольно улыбается. За сегодняшние несколько часов с этим мальчиком рядом он улыбался чаще, чем за последние полгода уж точно. Яков уже и не думал когда-нибудь встретить кого-то настолько глубокого и одухотворенного, как этот юноша, и… настолько притягательного — что уж там. «Но здесь физическое совершенство сочетается с бесспорно наилучшими душевными качествами», — сам для себя решил Яков, а вслух сказал: — Довольно, Николай Васильевич. А то вы со своей прытью скоро оставите нас без работы. — Но я только вошел во вкус… — улыбнулся Коля полушутя-полусерьезно. — Можно, я буду иногда приходить сюда? Я вам не помешаю, готов делать, все что скажете. — Будете отнимать хлеб у нас, у археологов? — Яков весело заблестел глазами. А потом, вновь сделавшись серьезным, произнес: — Вы можете приходить к нам в любое время, Коля. Мы всегда будем рады вас принять и разделить дружескую беседу и работы на раскопках и даже обеды и ужины. Коля захотелось ответить так же складно и тепло, глядя в притягательно блестящие, странно-пронзительные темные глаза, но снаружи неожиданно раздался голос Якима и ему с огромным сожалением пришлось покинуть раскоп. Яков последовал за ним. — Куда ж вы потерялись, барин? — начал укоризненно выговаривать своему барину Яким, когда тот выбирался из раскопа. — Солнце уже на вечер повернуло, дядя волноваться будут. — Иду я, Яким. Будь добр, перестань ворчать и позорить меня, — зло проговорил Коля, чувствуя как горят от стыда щеки и уши. — Яков Петрович, благодарю вас за увлекательную экскурсию и вообще за этот чудесный день, но мне действительно надо идти. — Завтра я непременно буду у вас, Николай Васильевич. — С улыбкой напомнил о главном Яков. — В полдень, как уговорились. Кивнув на прощание, Коля устремился прочь от раскопа, пылая праведным гневом на ведущего себя как дуэнья Якима, ощущая затылком теплый пронзительный взгляд, и чуть не свалился, споткнувшись об огромный корень старой сосны, когда на его пути неожиданно возник растерянно-задумчивый Бомгарт. То ли потому что Коля и сам был слишком впечатлен всем произошедшим, то ли по какой-то другой причине, но он даже не удивился, когда милейший Леопольд Леопольдович совсем не обратил на него внимания… как не видел и того, что было дальше — как, оглядевшись на берегу, Бомгарт сразу устремился к Гуро: — Яков Петрович, — Бомгарт подступил чуть ближе, нервным жестом теребя свой видавший виды сюртук. — Это очень важно… Мы можем поговорить о Коле?..