Легенда Карельского перешейка

Просыпался Коля мучительно медленно. Сон, странный и муторный, словно затянувший его в мутную пелену тумана, не желал его покидать… В нем Коле видел сначала погребальный костер посреди неспокойной водной глади, потом артефакты в песке и глине, что ускользали из его рук, чтобы рухнуть в бескрайнюю черную дыру, совсем не похожую на место упокоения древнего норманна, а потом… Потом Коле привиделось недовольное лицо Якима, что вторгся под сень хранителей древностей-сосен, и прервав их с Яковом Петровичем первый поцелуй, забурчал недовольно о том, что «обряд уже давно закончился и все домой собираются, потому как спать пора…» Оглушенный и потрясенный Коля что-то ему отвечал… но что — память того не сохранила, потому как обожженные сладостью поцелуя губы горели, а ноги не желали уходить прочь от мужчины, что мгновением ранее укрыл его от всего мира теплом своих объятий, в которых Коля впервые за последние годы почувствовал себя живым. Вырвавшись наконец из дурмана тяжелого сна, Коля отрыл глаза в своей гостиничной комнате, примечая за окном яркое солнечное утро, которое, судя по всему, уже грозилось перерасти в день. Крепко зажмурившись, Коля поймал себя на мысли, что не может сдержать сумасшедшую счастливую улыбку, что возникла на его губах в первые минуты пробуждения… стоило только вспомнить теплый прощальный взгляд темных кофейных глаз, что проводил его вчера до самой комнаты… а потом вдруг испугался, подумав, что то, что случилось под соснами, тоже лишь сон, наподобие только что виденного, слишком яркий и реалистичный, а он просто уснул в своей комнате, так и не увидев обряда. Нужно было немедленно удостовериться, что все произошедшее с ним реально, и что он вчера действительно впервые целовался… Целовался с Яковом Петровичем, а для этого… — Яким! — Барин, — Яким, который опять бесцеремонно нарушил его покой и спугнул волнительные беспорядочные мысли, тем временем вторгся в комнату, придерживая поднос с завтраком и кувшином с подогретой водой. — Ну и заспались же вы, Николай Васильевич, — освобождаясь от своей ноши, сообщил ему слуга, продолжая: — Садитесь завтракать… или обедать уже? А то барышня Оксана ждет вас… В комнате Якова Петровича, — закончил наконец свою недовольную тираду Яким. При звуке любимого имени Коля подорвался с кровати так стремительно, что едва не упал, запутываясь в ногах, а потом вдруг застыл, розовея. Он сейчас должен спуститься вниз и при свете дня встретиться с Яковом Петровичем. Что ему сказать? Как себя вести? Страх и неуверенность снова голодными волками набросились на него. — Я не буду сейчас завтракать. Лучше сразу спущусь. — Коле хотелось скорее избавиться от смятения, что словно броня, сковало все тело. — Да не спешите вы, барин, — покачал головой Яким. — Барышня Оксана ведь никуда не убежит, а кроме нее больше никого из этих … из а-хеологов в гостинице и нету. — К-как нет? — Коля непонимающе посмотрел на равнодушно убирающего постель Якима. — Да так, барин. — Тот пожал плечами. — Яков Петрович вместе со своим столичным другом куда-то еще с рассветом уехали, а Степан и Леопольд Леопольдович на берегу, на раскопках. Только барышня Оксана туточки. Уехал? Коля почувствовал одновременно и разочарование и облегчение. Как глупо! Но может, это даже хорошо — к возвращению Якова Петровича он успеет совладать с чувствами и успокоиться, а может даже что-то разузнать у вездесущей Оксаны. Оксана встретила его цветущим внешним видом, теплой дружеской улыбкой и неизменно прекрасным настроением. — Заспался ты совсем, засоня. — Она поднялась из-за огромного рабочего стола Якова Петровича, чтобы привычно чмокнуть друга в щеку. Мягко отбившись от излишне чувствительной подруги, Коля с интересом осмотрел комнату. Тут было довольно уютно, как вроде бы не должно быть в комнате гостиницы, и ему это понравилось, как понравился и едва уловимый аромат парфюма, который Коля теперь не спутает ни с каким другим, тот самый, что кружил ему голову уже несколько невыносимо прекрасных недель. — Эй, Коля, — озадаченная очаровательная хмурость Оксаны вдруг вторглась в его сокровенные мысли… мысли о Якове. — Ты вообще со мной сейчас? — Д-да, конечно… Что ты сказала? — Что ты еще не проснулся, — неожиданно понимающе улыбнулась Оксана. — А еще о том, что хотела бы, чтобы ты помог мне с работой. Коля только сейчас заметил, что Оксана разбирала принесенный с раскопок ящик с мелочевкой и что-то усердно записывала в толстенную тетрадку. — Помогу, чем смогу. Что мне нужно делать? — Коля, взяв стул, уселся рядом с ней и склонился к ящику. — Это называется «вести погодные записи», — Оксана, отобрав у него ящик, вместо него подсунула ему исписанную ее четким мелким почерком тетрадку. — Сюда мы записываем все сведения о раскопках… Ну и о находках, соответственно. Давай так — ты будешь записывать, а я — разбирать этот ящик. Коля согласно кивнул и под звонкий голосок Оксаны: «Итак, пиши…», полностью погрузился в работу. Время ушло далеко за полдень, когда уставшая Оксана решила сделать перерыв на чай, принесенный в комнату недовольным и заспанным Якимом. — Вечером гроза будет. — Глядя в окно на безбрежно синее, жаркое небо, Оксана отставила опустевшую чашку. — Интересно, как там в Выборге Александр Христофорович с Яковом Петровичем? Им бы вернуться сюда до дождя и темноты. — Ты не знаешь, что за дело у них в Выборге? — спросил Коля, аккуратно отпивая горячий чай маленькими глотками. — Не знаю, Коля, но догадываюсь. — Оксана молчала некоторое время, словно решая, нужно говорить ему или нет, но все же продолжила: — Я кое-что вчера услышала… — ты только не подумай чего! я не подслушивала, просто прошла мимо этой комнаты! — так вот, кажется, столичный доктор что-то говорил о порошках, которые этот твой Гофман заказывал для тебя в Выборге, а кто-то из них — то ли Яков Петрович, то ли Александр Христофорович, — усомнился, что в их составе было нечто лечебное и безопасное. — Порошок, который не лечит… — протянул Коля задумчиво, напрочь забыв о намазанной джемом булочке. — Значит, Яков Петрович не зря подозревал господина Августа… Ведь именно сейчас, когда не пью эти порошки, я чувствую себя действительно живым и здоровым. — Но это все меняет… — Оксана посмотрела на него озадаченно. — Коля, неужели ты сам не понимаешь, как сильно это все меняет? Гофман бы не рискнул такое проделывать без согласия твоего опекуна, господина Данишевского… И после этого ты еще и недоволен был, что я чуть ли не силком увела тебя из Сувенира! — в сердцах попеняла ему она. — Я благодарен тебе за помощь, просто злюсь на себя и свою слепоту… Я уже не ребенок, но так и не научился отличать правду от лжи, искреннюю привязанность от умелой игры. — Ладно, Коленька, — Оксана тяжело вздохнула, качая головой. — Тебе, конечно, нужно все рассказать Якову Петровичу, а пока давай вернемся к работе. Отставив чашки, они снова углубились в работу, которая, к счастью, не давала Коле сосредоточится на горьких мыслях о предполагаемом вероломстве дяди, и провозились так до густой темноты за окном, в которой на постоялый двор обрушилась обещанная Оксаной гроза… — Как же гремит… — проговорил Коля, неловко поднимаясь из-за стола и подходя к окну. — В такую погоду лучше сидеть в тепле… Как думаешь, если гроза пришла со стороны Выборга… то дорогу там сильно размыло? — Ты про Якова Петровича и про… про Сашу думаешь? — Смущаясь на этом, выдавшем ее «Саша», Оксана тоже поднялась и, подойдя ближе, встала рядом. — Я думаю, что они сегодня не вернуться, Коля. На их месте я бы заночевала в Выборге. На их месте Коля и сам заночевал бы в Выборге, но… Но почему-то очень хотелось чтоб Он вернулся. Потому что уже скучает, потому что сердце не на месте, потому что хочется чтобы Он чувствовал то же самое, так же остро и ярко. Чтобы хотел вернуться, потому что там на берегу не договорили, недоцеловали, недочувствовали… А тем временем заявившийся с раскопок в обществе Степана милейший и добрейший Леопольд Леопольдович со всей присущей очень добродушным людям прямолинейностью и жестокостью лишь подтвердил невеселые выводы Оксаны: — Конечно, они останутся в Выборге, — говорил он, когда вся их поредевшая компания уселась в общем зале за ужином. — Это же просто безумие — ехать сюда в такую дрянную погоду. Леопольд Леопольдович еще о чем-то говорил, но Коля, равнодушно ковыряющий у себя в тарелке, его совсем не слушал. — Не переживай ты так, — донесся до него тихий голосок заметившей его состояние Оксаны. — Лучше после ужина почитай что-нибудь, чтоб отвлечься и ложись пораньше. Пожалуй, Коля так бы и поступил, потому что это вполне разумно… Но в его комнате обнаружился Яким, который разлегся поперек его кровати, от души похрапывая во сне и распространяя вокруг себя нестерпимый запах сивухи. Дав себе зарок утром непременно продать его цыганам, Коля забрал с тумбочки любимого Шекспира и ушел туда, куда сейчас вело его сердце — в комнату Якова Петровича… — Можно я почитаю здесь, Степан? — вежливо попросил разрешения Коля, пока то ли камергер, то ли ангел-хранитель Якова Петровича невозмутимо разжигал масляную лампу. — По мне — читайте хоть всю ночь, барин, — спокойно отозвался тот, ставя лампу около Коли. — Яков Петрович, видимо, все равно сегодня не вернется. «Он вернется», — подсказывало Коле трепещущее в груди сердце, когда Степан покинул его, оставляя с Шекспиром наедине. Осмотревшись, Коля понял, что самым удобным местом для чтения было хоть и видавшее виды, но удобное кресло с высокой спинкой и мягкими подлокотниками, на которые было так удобно пристроить руки… Устроившись в его глубине, Коля открыл книгу, но промучившись пару минут, понял, что не видит ни строчки. Перед глазами — только стена дождя, увязший в грязи экипаж и уставший, скептически улыбающийся Яков Петрович… Дождь хлестал все сильнее, молнии разрезали низкое грозное небо. Коле было зябко и страшно, но он продолжал идти к экипажу… И вот, когда до заветной лужи, больше похожей на болото, в которой он застрял, осталось лишь пару шагов, раздался жуткий треск… и чей-то мягкий голос вдруг позвал его: — Коля… Коленька. — заставляя распахнуть глаза и оглядеться. Яков Петрович — промокший до нитки, но обрадованный его присутствием и улыбающийся, — сидел на корточках, осторожно поглаживая озябшие Колины пальцы. Думая, что это всего лишь сон, Коля храбро поднял руку, чтобы коснуться упавшей на чужой лоб влажной темной пряди, но вдруг испуганно замер, понимая, что сон был раньше, а сейчас — самая настоящая реальность. Уставший и мокрый, но настоящий Яков Петрович смотрел на него так… Так, словно не мог наглядеться. — Я ждал… — Прошептал, решаясь, Коля. — Я знал, что вы вернетесь и… Очень, очень ждал…

***

— Ее зовут Элоиза и она действительно любовница Алексея Данишевского, — рассказывал Бинх, пока задумчивый и мрачный Яков смотрел в окно пробиравшегося по дорожной грязи экипажа, за которым лил дождь и бесновались молнии… Сегодня Выборг, куда они уехали на рассвете, встретил их хмуро и неприветливо. Да, он по-прежнему блестел дробившимся в витринах солнцем и радовал глаз своими веселыми пряничными фасадами, но Якову отчего-то показался провинциальным, скучным, пыльным, равнодушным и чужим. Должно быть, дело было в Коле, в мыслях к которому Яков то и дело возвращался. Потому что хотелось, чтобы он тоже помнил вкус их первого поцелуя, который для Якова впервые ощущался так сочно и ярко. Наверное, потому что там, под соснами, Яков чего-то недоговорил, недолюбил, недочувствовал… — Ты слушаешь меня, Яша? — Сашка прерывал свое повествование о некой Элоизе… которая действительно оказалась хозяйкой той самой нарядной кондитерской, и к которой они отправились после неудачного похода по аптекам. Во всех трех имеющихся в городе аптеках провизоры лишь пожимали плечами, своим невинным внешним видом не обнаруживая связи ни с Гофманом, ни с Данишевским… — Да, я слушаю тебя, Саша, слушаю, — отвлекаясь от безрадостных раздумий, ответил Яков. — Тогда слушай… — Сашка нахмурился на сверкающие молнии, углубляясь в свой рассказ об очаровательной дамочке Элоизе, которая только казалась такой наивной и простодушной, хотя на самом деле весьма ловко отделывалась молчанием, когда Сашка пытался разузнать у нее про Данишевского. — О том, что она его любовница, я, к сожалению, смог выяснить только у ее прислуги, — словно извиняясь, докладывал Бинх, добавляя, что всерьез рассчитывал, что это симпатичная Элоиза сможет быть им полезна. — Теперь и этот номер мимо, — закончил Бинх, когда карета наконец остановилась возле здания гостиницы. Дождь метал косые ледяные струи прямо в лицо и Яков, выбравшись на улицу, сразу же промок до нитки. Высунувшаяся во входную дверь гостиницы заспанная голова верного Степана и его приветствие: «Рад, что вы вернулись, Яков Петрович!», моментально возвратили утраченную было бодрость духа. — Помоги Александру Христофоровичу разместиться и распорядись по поводу ужина. Мы оба ужасно устали. — Проходя к себе в комнату, велел ему Яков. А в комнате, в потоке золотого света от старой лампы, к удивлению Якова, в старом кресле, с книжным томиком на коленях спал единственный желанный юноша, тот, к которому весь день рвались его мысли вместе с сердцем. — Коля… — Опускаясь перед ним на корточки и не удержавшись от того, чтобы погладить расслабленные нежные пальцы, позвал его Яков. — Коленька…