Легенда Карельского перешейка

Карета мягко покачивалась на отличных рессорах навевая дрему и Коля с трудом, но сопротивлялся морфею, рассматривая сменяющиеся пейзажи за окном. В направлении столицы они с Яковом Петровичем отправились ранним утром, прихватив с собой господина Бинха и странно притихшую Оксану, что решила сопровождать его. Их путь лежал до Петербурга, и дальше — в Ярославль. Коля дышал полной грудью, впервые вырвавшись из по гнета удушливой дядюшкиной опеки и малодушно радовался отсутствию Якима, что в наказание за пьянство был отправлен на раскопки в чернорабочие к Леопольду Леопольдовичу и Степану. Чуть приоткрыв глаза, Коля из-под ресниц наблюдал за подругой — всегда бойкая и шумная Оксана молчала, словно бы с каким-то затаенным счастьем прислушиваясь к себе и не сводя глаз со смущенного, но нежно глядевшего на нее Бинха. Расспрашивать её Коля не стал, но был уверен, что сквозь дрему слышал тихий разговор Бинха и Якова: «Ты не понимаешь, Яша, — говорил тогда Бинх, — она слишком молода и сама не знает, что делает», как слышал и ответ Якова: «Нет, Саша, она прекрасно все знает», но, когда он открыл глаза, Оксана и Бинх спали на сидении напротив, а Яков Петрович разбирал какие-то свои записи… Въехали они в столицу далеко за полночь, Коля словно в тумане видел огромный темный город, монументальный особняк, освещенный огнями, Бинха, на руках заносившего внутрь спящую Оксану, слышал тихий голос Якова: «Приехали, Коленька…» Кажется, было что-то еще: кто-то отводил в комнату, помогал разоблачиться, кажется, Коля даже что-то ел, но усталость с дороги скоро утянула его в сон… Разлепив глаза поздним утром, Коля сразу же уставился на незнакомую витиеватую лепнину на потолке и сначала даже немного растерялся, но тут же вспомнил, где он и с кем. Счастливая улыбка сама расцвела на лице и Коля, вскочив с удивительно удобной кровати, поспешил к окну, ведь вчера в ночи он совершенно не рассмотрел столицу, в которой оказался впервые. За окном был ясный солнечный день, небольшой ухоженный сад и легкий витой забор, за которым угадывался широкий проспект. Все вокруг кричало о благополучии и достатке хозяина дома, о его вкусе и любви к красивым вещам. Тонкие пальцы Коли впились в подоконник и чуть дрогнули. До него только сейчас стала доходить двусмысленность его положения. Он не родственник и не близкий друг, да даже не коллега. На правах кого он находился сейчас в этом доме? Кого Яков Петрович привез в столичный особняк? Они так об этом и не поговорили. А ведь разговор был неизбежен. Как неизбежны и гости в этом доме и новые люди в жизни Коли. Это и радовало и пугало одновременно. Но пока Коля поспешил отмахнуться от навязчивых мыслей. Нужно было привести себя в порядок и спуститься к завтраку. Коля очень надеялся, что Яков Петрович его ждет и сердце его трепетало в ожидании встречи. Не успел Коля вернуться к постели, как в дверь постучали. — Помощь нужна, барин? — Веселый и бойкий малый вошел в комнату, не забыв откланяться и представиться: — Я Андрей. Меня Яков Петрович вам в услужение отрядил. — Доброе утро, Андрей, — проговорил Коля, с радостью улыбнувшись вошедшему. — Можешь проводить меня к Якову Петровичу? — Яков Петрович в Академию уехали, а господин Бинх с барышней после завтрака изволили отбыть в Ярославскую губернию, пока погода благоволит, — ответил назвавшийся Андреем, открывая роскошные бархатные гардины и впуская в комнату еще больше света. — Ванну не желаете? Или просто умыться прикажете? Отлично, он опять проспал и завтрак и отъезд Оксаны… Было чуточку обидно, нужно было взбодриться. Ванна для этого неплохо подходила. — Не откажусь от ванны. После ванны был вкуснейший завтрак в огромной светлой столовой, куда Коля спустился свежий и легкий, с наслаждением чувствуя нежнейший хлопок идеально выглаженной рубашки и светлых бриджей, которые принес ему услужливый Андрей. — Не угодно ли осмотреть дом, Николай Васильевич? — вежливо спросил его слуга, после того как с завтраком было покончено. — С удовольствием! — Коле хотелось осмотреть дом в сопровождении его хозяина, но пришлось делать это одному в сопровождении Андрея, который оказался словоохотлив, но не болтлив, что очень понравилось Коле. Они осмотрели все этажи особняка, спустились в сад, где раздавались звонкие птичьи трели и удушливо пахло цветами. — Это туберозы зацветают, Николай Васильевич, — пояснил ему Андрей, который, видимо, уже научился считывать эмоции с лица своего нового господина. Он махнул рукой на маленькую оранжерею — на этот цветочный островок столичного ухоженного сада и продолжил: — Я их не люблю — уж больно они удушливые, но матушка Якова Петровича, барыня Ксения Алексеевна — дай ей бог здоровья и долголетия! — очень их уважает. — Я плохо разбираюсь в цветах, даже таких прекрасных как эти, — проговорил Коля, ощутив странное волнение в груди от упоминании матушки Якова. — Зато, как Яков Петрович говорит, прекрасно разбираетесь в книгах, — заметил Андрей, когда они вновь повернули к дому и медленно шли по усыпанной гравием дорожке. — Не угодно ли с нашей библиотекой ознакомиться? Глаза Коли заблестели, как было всегда, когда он слышал волшебное слово «Библиотека». — О, конечно, с радостью. — И он заспешил за своим провожатым с улыбкой ребенка, которому преподнесли самый вкусный десерт, предвкушая отлично проведенный день, ведь без Якова Петровича ему в доме заняться было нечем. Библиотека, вскоре представшая его взору, заставила Колю ахнуть от восторга. Огромные шкафы темного дерева, тяжелые дубовые столы, удобные мягкие кресла с подставками для ног и резной кофейный столик. Все говорило о том, что в этом доме любят не только коллекционировать книги, но и читать их в максимально уютной атмосфере. Обилие книг и старинных фолиантов чередовалось здесь с журнальными подшивками; журнальные подшивки — с записями, выведенными твердой рукой Якова; записи — со старинными свитками; свитки — с новыми записями, среди которых Коля увидел руны, скопированные с борта откапываемого ими моноксила и четкое, опять же выведенное твердой рукой Якова: «Боги, позаботьтесь о несчастной…» и… книгу, на которой, уподобляясь готическому шрифту, красовалось неожиданное: «Варяги и Русь. Сочинение Я.П.Гуро.» — Решили ознакомиться с моим скромным опусом, Коленька? — прозвучало как раз в тот момент, когда Коля с головой погрузился в хитросплетения варяжских эпосов. Коля вздрогнул от неожиданности, и только тогда понял, что время уже клонится к обеду, солнце давно висит в зените, а на пороге библиотеки стоит Яков Петрович в домашнем… такой необычно уютный, смотрит с нескрываемым интересом и улыбается своей завораживающей улыбкой. — Я… я только начал… — ответил улыбкой на улыбку Коля. — И с удовольствием поделюсь с вами впечатлением. — Вы, Николай Васильевич, словно глоток свежего воздуха посреди удушливого лета, — как-то необычайно серьезно ответил ему Яков. — Конечно, поделитесь. А я в ответ поделюсь с вами тем, как сегодня меня долго и тщательно мучили эти старые сморщенные олухи из Академии. — Я даже не предполагал что вы автор стольких монографий. Это правда так увлекательно… — мечтательно проговорил Коля, а потом добавил полушутя-полусерьезно: — А почему эти академики вас мучали? И отчего все-таки решили отпустить? — С трудом, но я все же вырвался от них, Коля, — Яков рассмеялся. — А мучили они меня, потому как не хотели утверждать дальнейшее финансирование. Впрочем, оружие нашего кровавого ярла и то, что вы с Оксаной Леопольдовной разобрали — все эти драгоценные мелочи, — их умилостивили… Чего тебе, Андрей? — оторвав свой бархатный взор от Коли, Яков вздернул бровь и недобро зыркнул на застывшего в дверях библиотеки Андрея. — Отобедать бы пора, барин. — Тот с достоинством поклонился. — Слуги уже давно все накрыли. — Пойдемте пообедаем, Коленька, — проговорил Яков, когда многое, наверное, повидавший малый скрылся в одном из коридоров. — А потом, если вы не против, поговорим и прогуляемся. — Пойдемте. — Коля бережно отложил рукописи и рука об руку с хозяином дома прошел в столовую, где все уже было готово к обеду, Яков отодвинул для Коли стул и сел напротив, а когда тарелки наполнились едой, жестом отослал вышколенных слуг прочь и с удовольствием продолжил трапезу уже с Колей наедине. Коля был очень благодарен за это уединение. Непривычный к помпезным обедам и ужинам, он сам предпочитал простоту и тишину, а еще ему не хотелось ни с кем делить те удивительно теплые взгляды, которые на него бросал Яков Петрович. — Какой странный вкус… Так в Сувенире не готовят, — проговорил Коля, понимая что к столичным изыскам он не привык, да и стоит ли привыкать. Ведь здесь он всего лишь гость… Или все же нет? — А еще мне очень понравился этот дом и маленький сад. — Но вам как будто здесь грустно, Коленька. — По своему истолковав на мгновение потухшие глаза и чуть дрогнувший голос, Яков отложил салфетку, отставил прибор и, легко поднявшись, вдруг уселся на соседний стул рядом с Колей. — Что с вами, голубчик мой? — поглаживая тонкие пальцы, продолжил Яков. — Вы мне скажите? — Мне все нравится, Яков Петрович. И дом, и сад, и библиотека, вот только…я думаю, что мне все же придется выйти отсюда, чтобы увидеть столицу, ваших коллег и друзей, а мне до сих пор не понятно в качестве кого я здесь… нахожусь. — Как я уже сказал — в качестве глотка свежего воздуха посреди удушливого лета, Коленька, — отозвался Яков, прежде чем добавить: — В качестве моего друга, гостя и, если вы сами того пожелаете, ближайшего помощника и делопроизводителя. Согласны помогать мне, любезный Николай Васильевич? — Про глоток свежего воздуха мне понравилось. — Улыбнулся Коля, краснея. — А помогать вам мне будет только в радость, мне интересно все, что вы изучаете. Вы только пожалуйста предупреждайте меня о ваших гостях и посетителях… Не хочу поставить вас в неловкое положение своей неосведомленностью… В провинции все по-другому… — Здесь, кроме меня и вас, Коленька, только один Александр Христофорович и бывает, — с улыбкой отозвался Яков. — А теперь первое задание для моего помощника и делопроизводителя: быстро собраться, чтобы быть готовым к прогулке… — И добавил, добавляя в голос напускной серьезности: — Пять минут на сборы! Наверное, так быстро как сегодня Коля еще никогда не собирался на променад, хотя, наверное, стоило бы сделать все наоборот и степенно спуститься в холл в лучшем своем костюме, но Коля только сменил домашний сюртук, пригладил непослушную челку и несмело глянул на себя в зеркало. Конечно же, он смотрелся как провинциал, но сейчас… сейчас все это было неважно, ведь его ждал Петербург и Яков Петрович в роли провожатого. — Прекрасно выглядите, Коленька, — с улыбкой встретил его как всегда безупречный Яков, поигрывая любимой тростью — Думаю, мне многие сегодня позавидует. — Вы мне льстите, Яков Петрович. Лучше не надо, — проговорил Коля, вновь ощущая на щеках предательский румянец — Я только что видел себя в зеркале. — И что вы там увидели? — пропуская его вперед и выходя за ним во двор, поинтересовался Яков. — Красивого юношу лет восемнадцати… красивого юношу, отягощенного сознанием собственной провинциальности? Да полно, Коленька! Вас, с вашим воспитанием и безупречными манерами, провинциальным делает только платье, но это дело поправимое… конечно, если вы сами того захотите… Хотите изменить свой облик, Коленька? — лукаво поблескивая глазами, поинтересовался Яков, не спуская взгляда с идущего рядом с ним юноши. То, что Коля слышал, было приятно. Нет, даже не так, то что он слышал заставляло сердце трепетать и петь, а тело — ощущать странную невесомость, но Коле оставалось только пылать ушами и выдавать несуразное мычание вкупе с частыми кивками: — Хочу. Но только если вы будете моим наставником и не оставите меня на растерзание этим ужасным портным и цирюльникам. — Разве я могу доверить… истинную красоту неограненного алмаза тому, в ком нет живости Рафаэля или Рубенса? — опять серьезнее, чем обычно, отозвался ему Яков. — Пойдемте, Коленька, — добавил он, увлекая ошарашенного неожиданно обрушившейся на них толчеей и горячей столичной жизнью Колю в сторону спокойных и тихих переулков. — Тут уже недалеко. Так, этими самыми славными переулками, они добрались до Невского, изумившего Колю своими роскошными парадными фасадами, из которых к его ужасу Яков выбрал самый роскошный и респектабельный. — Входите, Николай Васильевич, — кивая распахнувшему им дверь швейцару, Яков посторонился, пропуская его вперед. — Входите же, и… ничего не бойтесь, Коленька… Коленька… Но не от ласки темных глубоких теплых глаз сейчас кружилась голова, а от всего обрушившегося на него нового: от грохота столичной жизни, от витавшего здесь духа богатства, власти, успеха и респектабельности… От склонившегося перед ними превосходно одетого малого, улыбнувшегося заученной улыбкой и услужливо заметившего: — А чего же сами-то, Яков Петрович? Вы всегда месье Луи к себе домой вызывали. — Так дело срочное, Матвей… Месье Луи, позвольте представить вам моего друга и гостя, Гоголя Николая Васильевича. — Переходя на французский, продолжил Яков, когда на лестнице показался старичок-портной с живыми цепкими глазами. — Надо бы приодеть, придать столичный лоск, и остальное — уже на ваше усмотрение. — Костюм? — спросил портной, снимая мерки глазами и внимательно оглядывая совершенно потерявшегося от всеобщего внимания к своей персоне Колю. — Костюм. И все, что к нему полагается, — ответил Яков и добавил: — Сегодня, месье Луи. Сумеете?.. — Сумею, — спокойно отозвался старичок-француз. — Есть у нас кой-какие заготовки… Думаю, за час управимся. — Чудесно. Коленька, ступайте с моим персональным Рубенсом и ни о чем не волнуйтесь, а я обожду вас здесь, — проговорил Яков устраиваясь на удобной банкетке для посетителей у столика со свежей прессой.