♪ One Of The Girls — The Weeknd, JENNIE & Lily-Rose Depp ♪
Гэвин знает точно: он этого выхолощенного Ричарда Стёрна ненавидит. До зубной боли, до сбитых костяшек, до пятен перед глазами. Его эту улыбочку, его ебаные волосы, всегда аккуратно уложенные. И рубашки. О, сорвать бы их да выбросить! Ненавидит, как Стёрн двигается и что говорит (но продолжает смотреть). Как девушки липнут к нему (не то чтобы Гэвин ревнует; ему хочется быть на месте этих девушек). Как Ричард хмурит брови, когда читает что-то в телефоне по дороге в Академию — Гэвин видит это каждое утро в автобусе, им, сука, по пути (и ему всегда хочется знать, что он читает). Как выглядит в форме (Гэвин не может не пялиться). Он не в его группе, его счастье, но разве жить от этого легче? Ричард обходит его стороной. Даже не смотрит на него своими прозрачными глазами, всегда отводит взгляд. «Может, он что-то неправильно понял?» — всегда думается в такие моменты Риду; и, следом: «Ох, ну ты-то объяснил, идиот». Кажется, удар под дых тогда, в холле, нельзя было трактовать никак иначе, как кричащее «Не приближайся ко мне». Может, как «Я не педик, а о твоей оральной фиксации скоро узнает весь кампус». «Я не такой, блядь, как ты». Никак не как «Ты видел меня голым, хотя я почти не раздевался, так что не подходи». «Ты первый человек, с которым мне было не так стыдно за то, что я люблю». «Ты мне нравишься, давай повторим». «Я хуёво поступил, но, пожалуйста, не уходи». «Мне тяжело брать ответственность за свой выбор и я не умею выражать эмоции по-другому». «Хотя всё, что у нас было, — минет в туалете бара, напиши мне». Ричард Стёрн живёт в его голове уже полгода и не платит за аренду ни цента. И снова: пьяная Тина, темнота и громкая музыка. Такая громкая, что сердце, бедное, пытается подстроится под бит ускоренной версии какой-то старой песни, но так и остаётся где-то в горле. Сегодня первокурсники празднуют успешно сданную сессию. И второкурсники. И третьекурсники… Риду душно, его сжимают толстые бетонные стены. Тут тоже есть подобие светомузыки; свет от неё отражается в летающем всюду конфетти и слепит глаза. Тина визжит, поднимая пластиковый стаканчик над головой: — Нахуй копов! Пьяная толпа хохочет, повторяет нестройно: — Нахуй копов! Гэвин за это не пьёт — он пытается устоять на месте, у кухонной столешницы. Волнами горячих пьяных тел его иногда относит в сторону, и каждый раз, возвращаясь на нагретое место, Чэн меняет игры и напитки. Теперь играют в бирпонг. Детский сад. Такие мероприятия перестали нравится Гэвину аккурат после того вечера. Во-первых, к моменту своей последней попойки Рид распробовал всё, что хотел. Во-вторых, опыт был… Достаточно полным, чтобы больше в это не ввязываться. Но Тина, он знает, не дойдёт до кампуса сама. Сносным собутыльником он не был, но точно был хорошим другом: хотя бы это убеждение выдерживало внутреннюю критику. Чэн вся в блёстках, с гигантскими серьгами в ушах, в коротком красном платье, нарядилась и подготовилась; как уважаемому «трезвому другу», ему выделяться не стоит. Он в джинсах и футболке. Снова визги: диджей, кажется, второкурсник, переключает на Уикенда. Люди на кухне начинают прыгать с такой силой, что Рида сносит в гостиную. Тут оказывается ещё теснее. Начинает кружиться голова. Гэвин, сам не зная зачем, пытается сохранить свой напиток и поднимает стакан над головой, ловя в него блестящие ленты конфетти. И вот — чья-то грудь, тело к телу, ни дюйма расстояния. Голубые глаза — холодные льдинки, стекляшки, в разноцветных вспышках света кажущиеся чёрными. Точки-родинки, автоматной дробью пробивающие сетчатку. Гэвин едва успевает открыть рот, как Ричард, уворачиваясь от него, проскальзывает в сторону. Рука с напитком всё ещё взмывает вверх, затекает, но вторая, ведомая секундным импульсом, крепко хватает Стёрна за предплечье, тянет, и последний не сопротивляется. Смотрит внимательно, может, идёт за Ридом потому что последний выглядит жалко; может, надеется получить что-то; может, хочет набить ему морду. Риду не претит ни один из возможных исходов: заслужил. Сам всё, дурак, испортил. Его подташнивает — от духоты и волнения. Будто девчонка какая-то… Комната кажется бесконечной, человеческие силуэты плывут перед глазами чёрными пятнами. Они пробиваются сквозь толпу так долго, что Рид не сразу замечает, что теперь ведёт не он, а его. Ричард постоянно оборачивается. Смотрит, изучает своими красивыми глазами, хмурит ровные брови и в какой-то момент — Гэвин не помнит, как до этого доходит, — подхватывает навалившегося на него Рида под мышки. И Гэвин воет-ноет-стонет ему в плечо: — Я долбоёб… Они, кажется, на втором этаже. Тут тихо, громыхания с первого набатом проходятся по двери и полу. Ноги ватные, мысли — застрявшие в патоке мухи. Щёки накрывают холодные мокрые ладони, то же после происходит и с шеей. И Гэвину стыдно за то, что он, в перерывах, пока Ричард мочит руки, ему говорит. А именно: — Ты мне нравишься. Нравишься, и… — Гэвин затыкается, когда Ричард вытирает его лицо махровым полотенцем. Кожа горит, значит, не только из-за стыда. Можно будет оправдаться. Оправдаться за что? Ричард усаживает Рида на край ванной и тяжело вздыхает. Гэвин продолжает невнятно: — Извини меня… Сломай мне нос. Давай по-… дерёмся… — Нет, — отрезает Ричард, берёт из рук Рида помятый пластиковый стаканчик, оставляет его где-то в стороне и присаживается рядом, принимаясь вытирать чужую шею. Он явно скрывает свою злость: у него пухнут желваки, поминутно раздуваются ноздри. — Пожалуйста… Ты мне нравишься… Ричард поворачивает лицо Гэвина на себя и вытирает пальцами упущенные капельки. Гэвин кривится и улыбается поочерёдно — от жара во всём теле и спасительного холода чужих пальцев на коже. — Это не то, что делают, когда нравится человек, — дерутся, — замечает Ричард и позволяет себе улыбку. Разморенный Рид ему вторит, но выходит кривовато. Стёрн заметно расслабляется. — Я тебе должен, Ричи… — начинает вдруг Гэвин, но его прерывают: — Нет. Ничего ты не должен, — и гладит Рида, уложившего на его плечо свою голову, по волосам. — Разве что свидание. Избавление от необходимости объяснять доносится до ванной:I just wanna be one of your girls tonight.
Какая же безнаёжная попса. Рид усмехается, позволяя себе поцелуй в чужую молочно-белую шею.