δangerous woman

      Квартира с тех пор, как он хлопнул дверью и ушёл навсегда, как будто особо и не изменилась. И как только Баринов переступает порог, на него нападает жуткая ностальгия. Всё буквально было пропитано совместным прошлым: смехом маленькой Кати, которая любила бегать по всей квартире; вкусной выпечкой, которой он баловал своих девочек; Элином приятным парфюмом. «Прошу тебя, не мешай мне готовить», — упрашивал он частенько жену, а она всё требовала его объятий; требовала поцелуев и ласки. «Витя, давай я хотя бы тебе помогу», — обнимала его со спины и улыбалась.       — Ты чего застыл? — отвлекла Элеонора Баринова от размышлений. Она повесила ключи на крючок и села на пуфик, снимая обувь. — Считай, я тебя в гости пригласила.       — Я думал, ты давно продала эту квартиру, — рассеяно произнёс Виктор, осматриваясь. — Ты вообще ничего не меняла?       — Почему? Обои переклеила. Технику на кухне поменяла. Кровать… Да какая разница? Не продала. Мне здесь нравится, — как ни в чём ни бывало ответила Галанова. Она встала с пуфика, надела тапочки и встала напротив бывшего мужа. — Витюш, так ты будешь моим гостем, или тебя можно спроваживать?       — Да останусь. Интересно же, почему ты весь день не отвечала на звонки. Недели три-четыре не появлялась в поле зрения. А теперь вот, стою на пороге квартиры, в которой не был… ой как много лет, — с ухмылкой ответил Баринов и принялся снимать с себя уличную одежду.       — Отвечу сразу, чтобы не было повисшей интриги — тот милый итальянец оказался прохиндеем, чего и следовало ожидать, — женщина разочарованно вздохнула и пошла в сторону кухни. — Чай, кофе или что покрепче?       — Давай чай, — отозвался Виктор. Он продолжил рассматривать интерьер квартиры, удивляясь тому, что большинство вещей стояла всё на тех же местах. Конечно, во время браков или отношений с кем-то Галанова редко бывала в этой квартире. Но по чистоте и уюту можно было сделать вывод, что в последнее время она была её пристанищем.       — Не думала, что ты примчишься по первому моего зову, — честно призналась Галанова, ставя чайник.       — Я думал, что с тобой что-то случилось… серьёзное, — так же без долгих вступлений ответил Баринов.       — Да уж, — загадочно ухмыльнулась женщина, сложив руки на груди. — С нами всё время что-то случается, Витюш. Так что, это не объяснение…       — Ты позвала — я приехал. Какие могут быть ещё вопросы? — начал уже было злиться Баринов. Он с прищуром вгляделся в силуэт женщины и сжал руки в кулаки.       — Много вопросов, Витенька, — протяжно отозвалась Элеонора, смотря в глаза бывшему мужу.       — Эля, прекращай свои дурацкие игры! Вот бесишь, — фыркнул недовольно Виктор. — Что, опять молодой мальчик видел в тебе лишь мамочку? И это, дорогая, вообще не удивительно!       — Ой, тебя забыла спросить! Вот, сиди, и жди свой чай молча, — теперь недовольной стала и Элеонора. И хоть разговор не приносил никакого удовольствия, она была рада, что он рядом; что пытается уколоть едкими замечаниями. Но зато рядом и не пытается убежать.       — Ты никогда не отличалась гостеприимностью, — искренне рассмеялся Баринов.       — Вот и зови тебя в гости! — закатив глаза, Элеонора отвернулась от него. Сама не понимала, что нашло — он ни в чём не виноват. Не виноват, что в энный раз она наступает на одни и те же грабли. Бьётся головой и идёт дальше.       Чайник закипел. И Элеонора потянулась за кружками, но крепкая мужская рука перехватила инициативу. Виктор очутился за её спиной внезапно, поэтому, только почувствовав его дыхание на своей макушке, женщина взволнованно дернулась.       — Давай помогу, — Виктор взял две кружки и поставил на стол, но не отошёл — ни в сторону, ни подальше он женщины. — Я беспокоюсь за тебя. Поэтому приехал, — осторожно положил руки на её талию, ведь знает — может и взорваться.       Но не взорвалась. Никак не отреагировала, только тяжело вздохнула и оперлась о столешницу двумя руками. Сама себя загнала в угол, прекрасно понимая, к чему всё вело от начала до конца. Боялась оступиться, опять позволить себе влюбиться до беспамятства, да поздно открещиваться и делать вид, что какой-то мальчишка выбьет это чувство.       — Вить, я дура. И не должна была тебя звать. Давай не будем… — больше для самой себя тороторила; приводила в чувство.       — Замолчи! — прошептал Виктор, окончательно прижимая её к себе. Обнял крепко и поставил тем самым точку в сомнениях. — Слышишь? Ещё раз скажешь, что ты там дура и прочее… Я не знаю, что сделаю с тобой.       — Угрозы, угрозы, а на деле, — едко ухмыляется Элеонора, положив свои руки на его. — Всё, понежились и хватит.       — Элька, как была ты занозой в заднице, так и осталась, — её рука попыталась отодвинуть его руку, но всё тщетно. Попытки к бегству — пресечены на корню.       — Витя, ну правда, — сдалась. Развернулась в его объятиях, оказавшись лицом к лицу, и положила руку на его грудь. Глаза в глаза, ещё миг — и искра, буря, безумие. — Давай сделаем вид, что мы по старой дружбе встретились, попили чай и… и ты уйдёшь домой к своей жене…       Её здравый рассудок пытался; она сделала всё возможное. А Баринов всё разрушил одним своим томным взглядом.       — Баринов, — процедила грозно Элеонора, смотря то в глаза, то на губы собеседника, — я понимаю, что Бог любит троицу, но я тебе не позволю! Слышишь! Мы не станем…       Здравый рассудок окончательно потерпел поражение. Слово магнитами притянулись друг в другу. Галанова жадно хватала воздух и вновь припадала к любимым губам, которые отвечали быстро да с азартом. Их поцелуй можно назвать скорее поединком, чем простым событием. И в момент, когда острые коготки оставили на шее красивые красные полосы, Виктор совсем теряет голову, отодвигает последние запреты.       — Витя, пожалеешь потом, скулить будешь, — едва проговорила Элеонора, подставляя шею для поцелуев.       — Давай, ты наконец-таки замолчишь? — тяжело дыша произнёс в ответ Баринов, уткнувшись носом в шею бывшей супруги.       — Милый, я хочу тебя вразумить. Я же не враг тебе, — Элеонора грустно ухмыльнулась и провела рукой по волосам шефа. Ей нравилась безмятежность возникшая буквально из неоткуда. Страсть и буйство крови угомонились в этом любимом гордом мужчине. — Что из этого выйдет? Ну, представим, сейчас мы с тобой переспим. Мне будет хорошо, тебе будет хорошо. А потом ты будешь изворачиваться, вешать лапшу на уши Лене. А я, не смотря на то, что ты считаешь меня бесчувственной стервой и змеёй, буду винить себя.       — Мне незачем изворачиваться, — нахмурился Баринов и оставил короткий поцелуй на шее женщины. Вновь поравнялся с ней и поставил руки так, что у Элеоноры и шанса на побег не осталось. — Мы поругались с Леной.       — То есть, ты намекаешь то, что я уже разбила твою семью, да? — глаза в глаза. А рука сама потянулась к его рубашке. Поправила воротник и медленно спустилась к пуговицам. Как бы невзначай.       — Почему сразу ты её разбила? — мужчина попытался выравнять дыхание, но не смог справиться с напряжением. Он чуть наклонился и уткнулся своим лбом в её. — Я запутался, Эль. И боюсь, что понять в данной ситуации меня можешь понять только ты.       — Потому что я… — Элеонора была готова предположить, но её бесцеремонно перебили.       — Потому что с тобой, как выяснилось спустя столько времени, мне проще всего. Я ни с одной женщиной не могу быть таким откровенным, как с тобой. И плюсом ты по… по темпераменту меня понимаешь. Тоже считаешь, что ты одна хорошая, а все остальные вокруг тебя должны плясать под твою дудку, — и тут уже Элеонора хотела перебить Баринова, но он не дал, — только не говори, что я не прав!       Они стояли непозволительно близко друг к другу. Чуть ли не делили одно дыхание на двоих, а губы так и норовили встретиться вновь.       — Давай, я наконец-таки налью нам чай, — не выдержала Галанова. Она погладила по щеке бывшего супруга и осторожно чмокнула его в губы.       Нельзя. Мы не должны. Впервые в их жизни появились эти слова. Два упёртых барана, которые впервые прислушались к голосу рассудка, хоть и хотелось упереться рогами и рвануть к краю, — не просто нарушить правила, а взять чёрную гелевую ручку — и к чёрту их перечеркнуть да написать собственные. Но они не пошли на поводу собственных желаний. «Прошло время, а все вокруг пляшут под мою дудку, и только я пляшу под твою», — может добавить уставшая от жизни женщина. «А мне приходится молча тонуть в твоих глазах», — так же про себя добавил Баринов и сел обратно за стол, ожидая обещанного чая.       — Ответь Кате, она волнуется, — после десяти минут молчания произнес Баринов. А Элеонора молча кивнула головой и поставила перед ним кружку с зелёным чаем.       — Отвечу, обязательно. Завтра уже… Сегодня поздно, да и к тому же, как-то у меня настроения нет, — призналась и села напротив. — Вить, давай ты сегодня домой поедешь, м?       — Места даже на диване не найдётся? — ухмыльнулся Виктор. Он понимает, что и к чему.       — На диване найдётся, а вот в сердце моём уже под сомнением, — ухмыльнулась в ответ. Один незначительный глоток чая и вновь возвращается к карим глазам, которые без зазрения совести изучают её лицо. — Витя. Витюш. Я так устала от всех этих любовных игрищ. Ты, конечно, можешь мне не верить, дело твоё. Но… я просто хочу, чтобы меня любили. Без каких-то преград, без желания на мне как-то заработать. Наигралась я во все эти игрульки! Вот сидишь ты сейчас, да, я сама тебя за каким-то чёртом пригласила, но факт остаётся фактом. Ты остался. Зачем? Мы проходили с тобой этап «ах ты мне изменила!». И я приняла этот этап. Научилась, ну а ты куда? Всё, считай, я старею и теряю хватку. Я не стану камнем преткновения между тобой и Еленой. Отказываюсь.       Вновь тишина, вновь переглядки.       И допив чай, Виктор без слов покинул её обитель. Принял правильное решение — не сотрясать мир своим желанием быть… а не казаться.

***

      На утро Галанова наконец-таки ответила дочери. Рассказала, как на духу, историю молчания и всех скинутых звонков. Извинялась судорожно и пообещала, что вечером она приедет в отель и они всё же посидят вечером в ресторане за приятной беседой. «Года идут, а ты не меняешься», — без злобы сказала Катя в конце их телефонной беседы. «Ну, я буду стараться. Сколько можно…», — наступать на эти грабли, хотела добавить, но промолчала Элеонора.       А Баринов не вернулся домой. Сначала держал курс, но, почти подъехав к дому, развернул машину и рванул в сторону отеля. Совесть не дала и шанса, — он каждый раз, встречаясь с Элеонорой, и думать не думал о том, что изменяет своей законной жене. Не мог помыслить, что происходит что-то неправильное. В первый раз — списал на свет былой любви; второй раз — на жажду другой-иной жизни; но сейчас — касаясь её третий раз — отговорки не прокатывают. Сам не заметил, как во второй раз влюбился. Раньше бы начал обвинять бывшую жену, кричал, мол околдовала. Но не в этот раз — всеми силами души она пыталась биться за счастье бывшего мужа. Счастье, которого нет.       «Лена, я переночую на работе. Спокойной ночи», — отправил сообщение шеф, ложась на неудобный диван. Стены любимого кабинета не давили. Здесь был уют и комфорт. И даже тесное пространство диванчика, который не впервой служит местом сна, не давит.       «Витя, ты какой-то не такой», — Лена всё видела, но молчала. Скиталась тенью, выискивала ответы на свои вопросы в тишине, возникшей между ними внезапно. И всё началось же с того самого отпуска, — злощастного и ненужного. «Что-то на работе? Или с Катей?», — а Виктор лишь качал головой. Не знал, что ответить — ни себе, ни жене.