Масти

      Тёмные масти любят контроль. И определённо точно не любят подчиняться. Даже если это им во благо. Особенно, если это им во благо…       — Мне очень нужно. У меня кот не кормленный, — слова звучали абсурдно, но сейчас это был последний более-менее адекватный аргумент. Однако, кажется, на медсестру он не воспроизвёл должного эффекта.       — Сейчас вам нужно лечение и покой. Стационарный, — голос Хару из-за маски казался глухим, но от этого был не менее неотвратимым, — не забывайте, что вам прострелили плечо. Ещё чуть-чуть и попало бы в лёгкое…       — Но не попало же.       Хару смерила пациента гнетущим взглядом.       — Послушайте, я отлично себя чувствую, — не унимался Курон, — я обещаю выполнять все медицинские требования. Только дома. Пожалуйста…       В этот раз дверь его палаты хлопнула. Кажется, он всё-таки довёл медсестру до белого каления за эти три дня. Что ж, не удивительно. У него был прекрасный пример для подражания.       Палаты в этой части больницы запирались на ключ, ограничивая передвижения пациентов четырьмя стенами и искусственным светом светодиодных ламп.       — Это для безопасности делается, — объясняла ему Николь (тот самый «пример для подражания»), когда парень поинтересовался почему его лечат именно здесь, а не в обыкновенном госпитале, — город у нас неспокойный. Нет никакой гарантии, что та мелкая шайка не решит тебя добить. А ты в плохо охраняемой больнице, раненый, без табельного оружия… Не вижу смысла рисковать. Да и Данте мне должен. Так что тебе и безопасность, и конфиденциальность обеспечат по первому разряду. Девушка развалилась на стуле, откинув подальше больничный халат и надкусив яблоко.       — Ну и кислятина, — скривилась она.       — Я думал, вы это мне принесли, — отрешённо произнёс Курон.       — А, ну да. Тогда не буду объедать больного, — вручив парню почти огрызок, улыбнулась Николь, — кстати. Тебе ничего в квартире поделать не надо, пока ты отсутствуешь? Цветы полить? Пыль протереть? Кого-нибудь покормить?..       — Нет, спасибо, — мгновенно ответил Курон.       — Точно?       — Точно.       — Точно, точно? — не унималась Николь, — а то, я от Хару слышала, что ты кота кормить рвёшься. Не знала, что у тебя есть домашние животные…       — Домашних нет, — отрезал Курон, почёсывая, точнее пытаясь, почесать раненое плечо сквозь слои бинтов, — я живу на первом этаже и иногда ко мне через форточку приходит бродячий кот. Милый такой, хоть и ободранный всегда. Я его подкармливать стараюсь…       — Ну, так давай я подкормлю, пока ты тут, — улыбнулась Николь.       — Нет, не нужно. Он посторонних не любит. Ко мне как-то Курохико в гости навязался, так он сбежал и целый месяц не появлялся. Кот сбежал… Не Курохико, — Курон замолчал, вслушиваясь в тишину одноместной палаты, стараясь оценить обстановку. Николь продолжала молча смотреть на него хитро улыбаясь. Неужто он сболтнул лишнего?       — Не знала, что ты такой кошатник. Говоришь о своём коте и прямо глаза загораются. Даже на человека стал похож. А то, ходишь такой же хмурый как этот. Эх, работаю словно не в полиции, а в похоронном бюро, — девушка ловко соскочила со стула, — вспомнила. Тебя сегодня шеф собирался навестить, так что я, пожалуй, пойду. Выздоравливай.       Никто к нему не пришёл. Ни сегодня, ни на следующий день, ни в следующий за следующим… А потом наступила подготовка к выписке.       — Молодости свойственно грешить поспешностью, — неоднозначно произнёс доктор Нацу, пока Курон смахивал вещи в единственную сумку, которую сержант соизволила ему притащить в самом начале лечения. Парень не обращал особого внимания на слова своего лечащего врача, старательно осматривая палату на наличие потерянных предметов обихода. Когда-то, кажется, не так давно, он от кого-то услышал, что, оставив личную вещь в больнице — ты обязательно туда вернёшься. Не то, чтобы парень был сильно суеверным. Но возвращаться сюда не хотелось. Вот, совсем.       Коридор за пределами палаты казался с непривычки слишком тёмным. Курон медленно плёлся за доктором, стараясь не наткнуться ни на что и, заодно, разобрать хоть что-то, при том, вполне успешно. Тонкая полоска белого света, выскочившая из-за двери одной из палат, приманивал взгляд.       — Ты меня предал. Меня и моих подчинённых. У меня не было выбора, — чужой чуть хрипловатый голос звучал приглушённо, но даже так, Курон сумел различить вселенскую печать в этой, казалось бы, гневной речи, — плевать я хотел на твой бойкот. Как только ранения заживут, ты отправишься со мной далеко и надолго.       — На дно Марианской впадины? — внезапно ответили ему, насмешливо так, хоть и тихо.       — Во Францию. Устроим отпуск, — повисло неловкое даже для Курона молчание, — да, не смотри на меня так! Тебе же нравится Париж. Ты же сам говорил, что это город искусства. Чего тебе ещё не хватает? Я и так сделал всё, что в моих силах! Притащил сюда почти всю твою студию, подогнал автоматическое кресло, чтобы тебе было удобнее передвигаться и что я получаю взамен? Ноль внимания, фунт презрения!       — Нам пора. Любопытной Варваре, как говорится… — внезапно произнёс доктор Нацу, бесшумно прикрыв дверь в палату, отделяя её от внеплановых слушателей толстыми стенами. Николь называла звуконепроницаемость нижних палат, одной из форм защиты конфиденциальности пациентов. Курон, в свою очередь, особым видом пытки, но переспорить девушку ему ещё ни разу не удалось.       Парень моргнул, ощущая себя так, словно очнулся от сна, и кивнул. Нацу смотрел на него с хитрым прищуром, ожидая, пока он последует за ним на выход. Иного пути отсюда всё равно не было.       Родная квартира. Такая тёмная и кем-то уже обетованная. Только перешагнув порог, Курон почувствовал этот резкий запах бичпакетных специй, непроизвольно сглатывая. Даже несмотря на то, что по коридору гулял ветерок из не закрывающегося окна гостиной.       Курон сбросил сумку с вещами на полку для обуви и разулся. Успеет ещё разобрать. Как и ожидалось, окно в самой большой комнате миниатюрной квартирки было распахнуто настежь, позволяя тюлевым занавескам свободно колыхаться на ветру, едва касаясь сидящего под подоконником. Тот, подогнув под себя ноги, уплетал палочками содержимое картонной упаковки, совершенно не обращая внимания на хозяина квартиры.       — Тебе… не холодно? — настороженно произнёс Курон и парень поднял на него глаза. Серо-зелёные, с завитком спирали вместо зрачка. Курон на секунду задержал дыхание, чувствуя, как внутренности пронзает этот цепкий взгляд.       — Может прикрыть окно? — перебарывая гнетущее ощущение, добавил он. Ару сощурил глаза и отрицательно покачал головой, возвращаясь обратно к еде. Чувство, словно тебя ментально препарируют, исчезло, позволяя Курону медленно выдохнуть.       С Ару всегда было так… сложно. Кот. Уличный кот, что приходил, когда ему вздумается и уходил, когда наскучит. Мог потереться головой о плечо, требуя ласки, или ударить когтями по лицу. Сложно предугадать, какое из «мог» наступило бы сегодня. Правая рука Курона была обездвижена, плотно прилегая к груди. Левая не очень результативно выполняла её функции, щёлкая по кнопкам электрической плиты. Тихие шаги за спиной заставили на секунду замереть, прислушиваясь. Ару аккуратно прошёл на кухню, ставя на стол упаковку из-под лапши быстрого приготовления. Зашипевшее на сковородке масло, вывело из раздумий, плюясь раскалёнными каплями. В яичницу попала часть скорлупы и Курон принялся выковыривать её вилкой.       Взгляд Ару чувствовался спиной, уже совершенно не напрягая. Как же быстро человек привыкает… Готовая яичница приземлилась на тарелку прямиком перед гостем, заставляя его непонимающе подобраться.       — Поешь нормально. Со своим «Сайкебоном» несварение скоро заработаешь, — подцепляя кусочек жареных яиц со своей стороны тарелки, произнёс Курон, — и я рассчитываю на твою помощь в мытье посуды.       Ару промолчал, крайне выразительно закатив глаза, но всё же принялся есть. И всё-таки он был слишком похож на кота. Такой же самодовольный, свободолюбивый…       — Ты ещё не нашёл его? — когда яичница закончилась, спросил Курон. Ару помрачнел, упираясь локтями в стол, всем своим видом демонстрируя недовольство.       …такой же неразговорчивый.       — Не нашёл значит, — понял реакцию Курон, — логично. Иначе сюда бы не явился… Так, ты жил здесь всё время, пока меня не было? Все семь дней?       — Двенадцать.       — Что?       — Тебя не было двенадцать дней, — пробурчал Ару. Курон в непонимании округлил глаза. Не то, чтобы его совсем не волновали потерянные из памяти дни. Просто говорящий Ару был слишком редким явлением, затмевая собой всё остальное.       — Только не говори, что действительно ждал меня здесь всё это время, — пытаясь вновь получить ответ, нерешительно произнёс Курон. Ару взглянул на него таким взглядом, что парень понял: нет, не скажет.       — Знаешь, я могу попробовать помочь тебе с поисками, — стараясь вырулить обратно на более безопасную тему, сказал Курон, — попросить Николь пробить его по нашим базам. Ты же помнишь имя своего брата?       Ару не ответил, позволяя оглушающей тишине повиснуть в воздухе. Курон нервно почесал бинты на плече. Попытка разговора не удалась. Плечо стянуло болезненное ощущение от впившихся пальцев.       — Ладно. Схожу в душ. Даже знать не хочу, что на меня налипло за эти две недели его отсутствия, — поднялся со стула Курон, — помой, пожалуйста, посуду. Я на тебя рассчитываю.       Ответом ему послужило молчание.       Прохладная вода приятно обтекала тело и не совсем приятно пощипывала ранение. Марлевое плетение под собственным мокрым весом сползло с плеча. Курон окончательно развязал промокшие насквозь бинты, разглядывая в зеркале кровавый шрам на предплечье. Заживающие ранение всё ещё саднило, словно нечто чужеродное продолжало находиться внутри. Пальцы правой руки едва откликались на команды, локоть сгибался через силу и лишь с внешней помощью. Рубец приковывал больше всего внимания. Рваный, с яркими границами стянутой кожи и видимыми швами. Его хотелось прикрыть и, одновременно, не хотелось прикасаться. Курон ещё помнил, как его зашивали. Эти куски воспоминаний от пробуждений под наркозом отдавались болью и кричащими голосами: «прошло сустав насквозь… осколки костей… не попало в лёгкое…» — единственное, что он смог запомнить в этой суматохе. И даже так не был до конца уверен, правдивы ли воспоминания. Кажется Николь, уже после операции, рассказывала парню, как тот, отходя от наркоза, утверждал, что его главнокомандующий преследует великие цели построения социализма на развалинах карточных империй и что Курон, как примерный гражданин, должен ему во всём помогать. Правда, в правдивость её слов парень верил ещё меньше.       — Помочь? — чуть хрипловатый голос вырвал из пелены переживаний. Ару в отражении смотрел ему прямо в глаза, гипнотизируя спиралевидным зрачком.       — Что? — обернулся Курон, встречаясь с парой зелёных омутов напрямую. Ару цыкнул и ткнул парня прямо в раненое плечо. На удивление, ожидаемой боли не последовало.       — Умеешь делать перевязку? — уточнил Курон, на что Ару закатил глаза, так и не озвучив витавшее в воздухе «не умел бы — не предлагал».       Холодные пальцы вызывали приятные мурашки от соприкосновения с горячей кожей. Дезинфекция оказалась почти безболезненной и теперь Курон просто наблюдал, как его плечо обматывается бинтом. Раз за разом, почти на автомате, спокойными отточенными движениями. Хотелось спросить, где Ару так научился и, что умеет делать ещё, почему ищет брата в одиночку, отказываясь от помощи, зачем вообще носит эти странные косплейные линзы и ещё много-много всего… Но понимание того, что ответа он всё равно не дождётся — останавливало на пол пути.       Ару затянул узел почти у локтя, разорвал марлю зубами и поднял вопрошающий взгляд на сидящего напротив парня. Естественный дневной свет, льющийся из открытого окна, дарил его глазам какой-то желтоватый оттенок. Необычно, по-своему красиво. Почему-то сказать сейчас об этом было почти физически необходимо.       — Я люблю тебя, — неосознанно вырвалось у Курона, заставляя обоих парней на секунду замереть, — в смысле… я имел ввиду… Спасибо, что помыл посуду. Я искренне благодарен. Одной рукой это было бы сделать сложно, — спохватившись, принялся оправдываться Курон.       Они никогда раньше не говорили о своих отношениях и как вообще можно было их охарактеризовать. Ару иногда приходил в квартиру Курона через открытое окно второго этажа, специально забираясь по шершавой кладке дома. Он вместе с ним ел, смотрел новости, спал, читал принесённые газеты, спал в другом смысле, удовлетворяя свои и чужие потребности… Разве что уходил всегда один, исчезая из чужой жизни на дни, а иногда, недели. Курон никогда не ждал его, не грезил скорым возвращением странного компаньона, продолжая жить словно Ару никогда не существовало. Так было и будет всегда, верно? Тогда почему?..       Глаза нервно бегали, огибая сидящего напротив и никак не могли зацепить сознание хоть за что-то. Руки непроизвольно сжимали простынь кровати. Уши, а может и щёки, наверняка, пылали маковым цветом. Вся кровь прилила к голове. Её шум, словно морские приливы, заглушали всё вокруг.       Из прострации вывел несильный толчок в здоровое плечо. Ару беззвучно смеялся, уткнувшись в него лбом. Курон не успел толком расстроиться, что над его чувствами посмеялись, как чужие руки оплелись вокруг талии, а на его колени бесцеремонно уселись.       — Я ждал, — куда-то в шею парню прошептал Ару, опаляя её горячим дыханием, — всё двенадцать дней.       Курон медленно выдохнул, чувствуя, как сознание вновь начинает функционировать в привычном режиме и обнял Ару в ответ. Сегодня ему благоволила ласковая сторона парня.       Ару пах приятно, тем «дурацким», как он сам выразился, гелем для душа с медово-молочным ароматом, ютящимся в ванной комнате квартиры. Парень тихонько ёрзал на чужих коленях, словно пытаясь устроиться удобнее или, скорее, потереться о набухающую, от непосредственной близости, плоть. Курон шумно сглотнул, когда кончик носа Ару прошёлся вдоль сонной артерии, щекоча чувствительную кожу. Где-то внутри разгорался огонёк вожделения, заставляя сердце биться чаще.       — Извини, — на выдохе произнёс Курон, когда Ару уже более ощутимо прошёлся по шее губами, безболезненно прикусив под челюстью, — я не уверен, что смогу удовлетворить тебя сейчас.       Ару перевёл взгляд на плотно прибинтованную к груди руку и, чуть опустившись, невесомо поцеловал раненое плечо. Сердце пропустило удар, а краска вновь хлынула на скулы смущением. Слишком нежно. Слишком интимно…       — Тогда я сверху, — констатировал Ару, рывком уронив сероволосого парня на кровать. Курон зажмурился от вспыхнувшей боли в плече и резко распахнул глаза, когда в его губы впились требовательным поцелуем. Язык скользнул по кромке рта, словно спрашивая разрешения. И, не дожидаясь, углубил поцелуй, обхватывая своим языком чужой. От такого напора перехватывало дыхание. Собственная чувствительность возрастала в разы, почти бессознательно отвечая на чужие движения губ и рассылая приятное возбуждение от лица по своему телу. Ару редко позволял поцеловать себя, а ещё реже целовал сам. Никогда, на самом деле. Возможно поэтому тело Курона реагировало на всё так остро. Член давно упирался зеленоволосому парню в бедро. Хотелось потереться, сократить это несчастное расстояние, слиться в одно целое. Но опираться на плечо было по-прежнему больно. Оставалось довольствоваться малым. Или…       Ару, не разрывая поцелуя, скользнул ладонью вниз. Прошелся по нервно вздымающийся грудной клетке, по подобравшемуся от невесомого касания животу, накрыв возбуждённую плоть, обхватывая её сквозь хлопок пижамы. Курон чуть не подавился воздухом и, кажется, прикусил губу Ару, когда рука последнего сжалась сильнее, двигаясь вверх-вниз. Сердце, казалось, синхронизировалось в чужими резкими движениями, отбивая бешеный ритм. Ещё чуть прибавить скорости и он мог позорно кончить от одних только предварительных ласк. Возвращающееся после болезни либидо вступало в свои права.       Ару замер, почти болезненно сжимая чужое достоинство, когда Курон только почувствовал приближающийся оргазм. Скрыть недовольно-хнычущего стона не удалось. К ушам вновь прилило стыдливое смущение. Ару смотрел цепко своими до безобразия странными гипнотическими глазами. Курон иногда гадал, какие они на самом деле под этими неестественными линзами, но спросить всё не доводилось. Ещё один лёгкий поцелуй, маскирующий под собой шаловливые движения чужих рук, стягивающих пижамные штаны вместе с нижним бельём, отбросил лишние мысли. Ару единым движением кинул одежду на пол, развёл ноги Курона и рывком оказался между ними, поцеловав уже дернувшийся в предвкушении член.       — Ар… Мхаа, — Курон даже не успел произнести чужого имени, срывая голос в страстных стонах. Рот Ару горячий, влажный, так приятно обхватывающий. Сероволосый парень непроизвольно дёрнул бёдрами навстречу, не обращая внимания на боль. Его потряхивало. Внутри скручивалось узлом возбуждение, намереваясь выплеснуться в любую секунду. Та горячая теснота была слишком восхитительна. Курон сдерживался из последних сил. Он ведь так и не доставил удовольствия Ару и это казалось чем-то неправильным.       Лёгкая боль в заднем отверстии позволила на секунду отвлечься. Ару входил медленно и, наверное, лишь одним пальцем. С непривычки казалось, что в него вводят что-то явно большего размера. Курон прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы болезненные звуки не покинули его. Расстраивать Ару совсем не хотелось. К тому же, он так старательно пытался отвлечь Курона, заглатывая глубже и втягивая щёки. Парень медленно выдохнул, действительно стараясь расслабиться. Боль постепенно отступала, привнося вместо себя ощущение нетерпения, обволакиваемое разрастающимся возбуждением.       Курон не успел толком понять, когда подготовка закончилась, балансируя между болью и желанием. Лишь когда горячая головка прижалась к подёргивающемуся сфинктеру, парень понял, что пути назад уже нет. Внутренности непроизвольно сжимались. Боль вновь периодически охватывала тело, заставляя закусывать губы до крови. Курону казалось, что с каждым малым продвижением члена внутри, его постепенно разрывает пополам. Ару целовал его шею, игриво покусывал красное ушко, отвлекая от боли. Собственный член, на удивление, даже при такой экзекуции продолжал стоять, иногда капая предякулятом, когда неприятные ощущения совсем исчезали.       Ару начал медленно двигаться. Это скользящее трение всё ещё отдавалось вспышками лёгкой болезненности, но уже не настолько. Вожделение захватывало сознание, заставляя мышцы сжиматься.       Совсем привыкнув к ощущениям, Курон поднял взгляд, встречаясь с парой зелёных водоворотов, подёрнутых поволокой страсти. Зелёные ресницы Ару подрагивали, смаргивая текущие со лба капли. Губы припухли от долгих поцелуев. Острый кадык дёрнулся. На тонкой жилистой шее это было особенно заметно. На руках, поставленных по обе стороны головы Курона, можно было разглядеть твердый рельеф мышц и выступающие бисеринки пота.       Курон непроизвольно сжался сильнее. Представшая перед глазами картина будоражила всё внутри.       — Расслабься, — наклонившись к самому уху, шепнул Ару. От такого Курон лишь вновь сжался, улавливая сдержанный стон партнёра и дрожь его тела. Внутри стало влажно и горячо. Ару со стоном привстал. Курон вновь непроизвольно сжался, словно стараясь удержать в себе обмякающий член ещё чуть-чуть. Кажется, тело было не сильно довольно, что его оставляют в возбуждённом состоянии. Но в целом, Курон был удовлетворён. Чужое семя стекало по внутренней стороне бедра с развратно хлюпающим звуком.       — В следующий раз используй презерватив, — устало произнёс Курон. Его собственный член прижимался к животу, подергиваясь от не вышедшей энергии. Ару хмыкнул, бросив мимолётный взгляд вниз и грубо обхватил чувствительную плоть. Пары настойчивых ласк хватило, чтобы Курон вскрикнув кончил, утопая в блаженном чувстве спокойствия.       За окном небо затягивалось тёмным тоном сумерек. Подниматься с кровати не хотелось от слова совсем. После оргазменной дрёмы тело отдавало приятной ломотой. Курон развернулся на здоровый бок.       Соседняя подушка пустовала. Кровать уже успела остыть от чужого присутствия. Внешних шумов в других комнатах слышно не было. Квартира вновь пустовала.       Курон вздохнул, кутаясь в одеяле. Постоянство. Ару, не изменяя себе, вновь сбежал на неопределенный срок. И Курон несмотря ни на что, даже на собственные чувства, не собирался его ждать. Просто, будучи человеком определённых привычек, оставил одно открытое окно. Так для проветривания и, совсем немного, для контролирования того, что им точно воспользуется один конкретный уличный кот. Ведь тёмные масти любят контроль.