В целом нечто странное (или Уэнсдей-мультиверс)

Энид проснулась первой. Это стало происходить всё чаще и чаще, особенно в прошлом году. Обычно Уэнсдей была первой из них, кто вставал на рассвете. Энид до сих пор помнила те первые утра их первого года совместной жизни в Неверморе: она просыпалась и первым делом видела, как из другого конца комнаты на неё смотрит пара тёмных, почти чёрных глаз. То, что поначалу заставляло её нервничать и даже пугало, в конечном итоге стало желанным видом в начале дня. Энид научилась видеть в этом взгляде обожание. Но после первого превращения Энид заметила, что всё чаще по утрам она первой встречает новый день. Быть более синхронизированной со своим внутренним волком означало, что ей требовалось меньше часов сна, кроме канунов полнолуния. За исключением этих нескольких дней месяца, редко когда Энид требовалось больше четырёх-пяти часов сна, а её органы чувств, казалось, были подсознательно более настроены на изменения освещения и температуры. Именно поэтому, несмотря на то что гнездо из одеял и простыней загораживало солнечный свет, проникающий в окно, сонная Энид раньше всех заметила наступление рассвета, проснувшись в обнимку с Уэнсдей. Оборотень улыбнулась. Уэнсдей тоже заснула, обнимая её, но, как это обычно случалось, где-то ночью Аддамс вернулась во сне к своей традиционной позе: лицом вверх, вытянувшись, как труп в гробу, и скрестив руки на груди. Энид всегда казалось любопытным, что Уэнсдей спала больше как стереотипный вампир, чем все те вампиры, которых она знала. Бедняжка Дивина не раз просыпалась ранним утром с ногой Йоко, упирающейся ей в нос. С улыбкой на губах, укутанная в тёплые одеяла, Энид крепче обняла Уэнсдей и открыла глаза, чтобы понаблюдать за ней. Как всегда, когда её взгляд падал на лицо любимой, у Энид на мгновение перехватывало дыхание. Для Энид Уэнсдей всегда была прекрасна, во все времена и при любых обстоятельствах, но во сне, когда каждый мускул её лица был расслаблен и безмятежен, Аддамс представляла собой зрелище, достойное сокровищ. Сдвинувшись на несколько сантиметров, пытаясь устроиться поудобнее, она заметила ещё одно тело у себя за спиной. Вспомнив, что они были не одни, волчица подняла голову, чтобы посмотреть на других обитателей комнаты, и ей пришлось силой сдержать смех, который грозил сорваться с губ. Фрайдей спала рядом с ними. Нидлер была несколько более уединённой, расположившись у их ног. Ву была ещё дальше, около той части импровизированной палатки из одеял и простыней, которая служила входом. И все трое спали точно в такой же позе, что и Уэнсдей. Энид нашла картинку одновременно очаровательной и весёлой. «Боже мой, как бы я хотела это сфотографировать», — подумала она, прикрывая рот рукой, чтобы подавить смешок. Улыбаясь всё шире при виде этой сцены, Энид повернулась обратно к Уэнсдей и обнаружила, что на неё уставилась пара тёмных глаз. — Доброе утро, mia lupa. — Bonjour, моя тень. Уэнсдей глубоко вздохнула, и её глаза, казалось, стали ещё темнее, наполнившись голодом. — Энид… французский… в такое время… Она больше ничего не сказала, когда её губы встретились с губами её любовницы-волчицы. Это был бы глубокий, страстный поцелуй, но сдержанный, потому что они обе осознавали, что их окружает. Но, к сожалению, поцелуй оказался короче, чем ожидалось, когда в комнате раздался невозмутимый голос, заставивший их обеих резко отстраниться. — Вы напоминаете мне отца и мать, и это так тревожит, что я совсем не нахожу это забавным. Ву проснулась и, сидя неподвижно со скрещенными на груди руками с непостижимым выражением лица, наблюдала за Уэнсдей и Энид. — Ирония в этом есть, и я её не упустила, — размышляла Уэнсдей, тоже поднимаясь. — Доброе утро, Ву, — мягко поздоровалась Энид. — Как спалось? — Адекватно, — ответила Ву. — Одеялам не совсем удалось смягчить твёрдость деревянного пола, что привело к очень приятной жёсткости. — Доброе утро, — пробормотал сонный голос слева от Энид. Оборотень увидела, как Фрайдей встала и протёрла глаза. Самая молодая копия Уэнсдей выглядела скорее спящей, чем бодрствующей. — Доброе утро, малышка, как ты себя чувствуешь? — спросила Энид. — Нужен… кофе… — Э-э… не слишком ли она молода для…? — спросила волчица, слегка наклонившись к Уэнсдей, которая покачала головой. — Она Аддамс. Если она такая же, как я, то, вероятно, пьёт кофе с шести лет. — Ну, учитывая историю вашей семьи с цианидом, кофеин, я думаю, звучит не так экстремально. — Эта всё ещё спит, — прервала Ву. Она стояла рядом с Нидлер, легонько пиная её в бок, но безумная учёная, казалось, никак не отреагировала. — Не пинай её, пожалуйста, — сказала Энид, выбираясь из-под тёплых одеял и подползая к всё ещё спящей Нидлер. Она взяла её за плечо и осторожно потрясла. — Нидлер? Пора просыпаться… Никакой реакции не последовало. — Нидлер? — снова спросила Энид, ещё раз тряхнув подростка чуть сильнее. Но Нидлер по-прежнему не реагировала. — Она всё ещё дышит, значит, она не мертва, — заметила Ву. — Спасибо, Ву, очень обнадеживающе, — ответила Энид с лёгким рычанием. — Не за что. — Предоставь это мне, — сказала Уэнсдей, внезапно и тихо появившись рядом с Энид. Она склонилась над спящей Нидлер, перевела дыхание и… …схватила её за лодыжки, подбросив в воздух, отчего она пролетела над головой Фрайдей, пока не врезалась в простынное покрытие гнезда, обрушив всю конструкцию. Энид застонала. — Неужели это было необходимо? Ответ она получила сразу же, когда очень бодрая Нидлер поприветствовала их, появившись между упавшими простынями. — Доброе утро! — сказала она, оглядываясь по сторонам. — Это оказалось бодрящим. — Когда я была маленькой, я иногда цеплялась за простыни, погружаясь в глубокий сон близкий к смерти: у меня не было желания вставать с постели, — объясняла Уэнсдей. — Когда это случалось, отец подбрасывал меня в воздух, чтобы разбудить. Затем я некоторое время пользовалась гильотиной. — Ах, я прошу прощения, если мой сон показался трупным, — сказала Нидлер. — Дома я тоже привыкла пользоваться гильотиной, и Икабод обычно хватает меня и выбрасывает в окно перед завтраком. — Икабод? — спросила немного пришедшая в себя ото сна Фрайдей. — Он наше живое дерево, — ответила Нидлер. — Он был моим первым и единственным другом на протяжении многих лет. Когда все проснулись, пришло время планировать дальнейшие действия. Уэнсдей и Энид решили, что первое, что нужно сделать, это поговорить с директором Баркером. Сотрудничество с Невермором, безусловно, упростило бы ситуацию. Трое двойников продолжали ждать в комнате под присмотром Вещи до возвращения пары. Энид настаивала на том, что, как только вопрос с Баркером прояснится, лучше всего будет позавтракать во дворе квадрата и, немного отдохнув, начать обмениваться идеями. Возможно, даже попросить о дополнительной помощи. Уэнсдей не была полностью убеждена в этом, но она подумала, что, по крайней мере, Юджин сможет внести свой вклад. Несмотря на то, что он в основном занимался насекомыми в целом и пчёлами в частности, мальчик был одним из самых светлых умов в округе. С этими мыслями Аддамс и её волчица направились в кабинет нынешнего директора Академии Невермор. Через нескольких минут, почти без ожидания, эти двое оказались перед офисным столом, а Барнабас Баркер наблюдал за ними. Темнокожий горгон средних лет, прячущий свои змеевидные волосы под стильной шляпой: новый директор Невермора никогда не стремился к этой должности. После смерти Ларисы Уимс совет директоров назначил Баркера исполняющим обязанности директора после отмены семестра из-за «инцидента» с воскресшим Джозефом Крэкстоуном. Это была временная должность, пока не будет назначен кто-то постоянный. Но преподавательская деятельность Баркера в области культуры изгоев и нормисов, похоже, убедила некоторых членов совета, что он будет подходящей кандидатурой для поддержания преемственной политики Уимс. Баркер предпочёл бы продолжать вести свои занятия и не иметь дела с ответственностью за административную сторону дел и благополучие всего студенческого сообщества. Кроме того, он предпочёл бы ограничить своё общение с Уэнсдей Аддамс занятиями, которые она посещала. Не то чтобы Баркер имел что-то против молодой девушки. Конечно нет. Но даже с её лучшими намерениями (как бы странно это ни звучало) Уэнсдей Аддамс была природным бедствием, которая способствовала распространению «интересных времён». А для такого любителя безопасной рутины, как Баркер… Да, слишком много стресса. В остальном их отношения были тёплыми. Уэнсдей всё ещё испытывала определённую степень недоверия к руководящим постам в Академии, но смерть Уимс несколько повлияла на неё. По крайней мере, она была более тонкой и вдумчивой, прежде чем нарушить правила. Она также, похоже, придерживалась личной политики информировать его всякий раз, когда была в чём-либо замешана, хотя Баркер был почти уверен, что за это стоит благодарить мисс Синклер. Некоторые из «приключений» последних двух лет были настоящей головной болью, хотя, к счастью, ничего подобного тому, что произошло с воскресшим паломником-нацистом, Лорел Гейтс и её питомцем Хайдом. Поэтому, памятуя о том, что Уэнсдей Аддамс спасла Академию, несмотря ни на что, он воспринял только что услышанную историю вполне спокойно. — Итак… ваши копии… — Точно. — И ты планируешь выдать их за… кузенов, приехавших на каникулы? — Для видимости. Мы были бы признательны, если бы вы помогли нам сохранить это прикрытие, пока мы выясняем, кто за всем этим стоит, и ищем решение. Энид мягко толкнула Уэнсдей локтём. — … сэр, — вынужденно добавила она. Баркер посмотрел на них. Как обычно, лицо Уэнсдей Аддамс не выражало никаких эмоций. Энид Синклер научилась скрывать свои под радушной, но нервной улыбкой. — Мисс Аддамс… Какова вероятность того, что всё это закончится чьей-то смертью? — спросил Баркер. Уэнсдей приподняла бровь. — Не зная истинных намерений ответственного за происходящее лица, я не могу точно сказать, — ответила она. — К сожалению, я думаю, что они невелики. — К счастью, моя дорогая, — прошептала Энид сквозь зубы. — Он знает, что я имею в виду. Горгон вздохнул. — Ну, я думаю, нам просто придётся довольствоваться этим… Насколько я понимаю, у вас есть свобода действий, пока вы не подвергаете опасности Академию или кого-либо из учеников или персонала, всё ещё присутствующих на этих каникулах. Понятно? — Понятно. — Это означает никаких допросов с пытками, мисс Аддамс. Уэнсдей кивнула. После секундной паузы. Баркер перевёл свой покорный взгляд на Энид. — Мисс Синклер… — Не волнуйтесь, сэр, я позабочусь о том, чтобы ничто не вышло из-под контроля. — Хорошо. Можешь идти, и удачи. Баркер погрузился в свои мысли, наблюдая за уходящей парой. Да, удача. Она им понадобится. Всем им. Одна Уэнсдей Аддамс была природным бедствием. Переживёт ли Невермор четверых?