В целом нечто странное (или Уэнсдей-мультиверс)

Над Джерико опустилась ночь, но не все жители города позволили заключить себя в объятия Морфея. Мотель «Клейтон» располагался на одной из окраин Джерико, недалеко от главной дороги и на противоположном конце той, которая вела прямо к Невермору на другом конце города. Он возник в старом колониальном доме, почти особняке, расширенном и превращённом в гостиницу «Ночлег и Завтрак» в последние полвека. Миссис Клейтон, гордый потомок одной из семей-основателей Джерико, гарантировала удобные кровати, хорошую еду и конфиденциальность. Среди многочисленных переделок, проведённых в старинной резиденции в последние годы, в основном по инициативе её сына, была улучшенная звукоизоляция комнат, что обеспечило бо́льшую приватность для гостей. Вот почему никто не слышал криков гнева и разочарования последних двух дней. В комнате номер двенадцать на полу у изножья не заправленной кровати сидела фигура, вокруг неё была разбросана стопка книг, а рядом лежала аптечка. Очистив ожоги на коже, он обматывал левую руку бинтами. Использование палочки увеличивало силу, но ему не хватало практики и опыта, и, использовав большего количества магии, чем нужно, он получал почти раскалённый кусок дерева в руке. Это было неприятно. Но он уже почти решил проблему. Волк был якорем. Волк был якорем. Это стало почти мантрой. У него были свои подозрения, и то, что ещё один из них появился рядом с оборотнем, лишь подтвердило то, чего он уже опасался. Полный провал его первоначального заклинания и самое абсурдное из искажений. Уэнсдей Аддамс. Уэнсдей Аддамс. Уэнсдей Аддамс. Имя, несомненно, было проклято. Иногда ему хотелось, чтобы повторение этого имени каким-то образом вызвало бы девушку прямо к нему и положило конец всему этому делу. Но у него не было времени на сладкие фантазии о лёгкой мести. Закончив накладывать повязку на руки, он поднялся и с благоговением взял книгу, которую украл из библиотеки Беладонны. Глупые дети, не способные оценить силу, которой они обладали, пожирали лишь пыль. Заклинание было испорчено, но после нескольких часов консультаций он понял, что нужно делать. Теперь Аддамс знала, что он находится в Джерико. Её волчица, несомненно, подняла тревогу, как и подобает этой сучке. Ему нужно было восстановить силы и подготовить кое-что на случай, если всё пойдёт не так, как хотелось бы, но скоро настанет время возвращаться в Невермор. Волк был якорем. Пришло время сделать так, чтобы Уэнсдей Аддамс оказалась на произволе судьбы до самого её конца.

***

Было шесть часов утра, и солнце ещё не начало восходить, когда Пап проснулась. Прошло несколько секунд, прежде чем девочка поняла, где она находится. Последним её воспоминанием были руки мисс Синклер и тепло, которое от них исходило. Посмотрев в сторону, она обнаружила, что окружена одеялами и другими спящими фигурами, отчего её глаза удивлённо расширились. Часть её памяти помнила события предыдущего дня почти как сон. Как она находилась в саду своего дома, ожидая прихода матери с гамбургерами для Клеопатры, как вдруг оказалась в тёмном переулке с незнакомцем. Она была начеку, но вежливо спросила, не похищение ли это, как учили её родители. И, к счастью, мисс Синклер не оказалась врагом или кем-то неприятным и извращённым, как те школьные учителя, которые зачитывались сказками о рыцарях, истребляющих драконов. Кто захочет убить бедного дракона? Подонки, вся система образования была подонками. Но как бы то ни было, это был не сон, и то, что рассказала ей мисс Синклер, подтвердилось как очевидная правда. Что она оказалась с ней в этом переулке из-за магического несчастного случая, что в какой-то странной Академии, где они живут все вместе, есть и другие такие же, как она, и что ей нужно было придумать прозвище, и она решила называть её Пап (впрочем, она была не против). То, что рядом с ней спали три её копии, было убедительным доказательством. Расчленённая рука, лежащая в складках одеяла, могла быть только Вещью. Ей показалось странным видеть его без коробки и с таким количеством шрамов. Пап встала, бесшумно, как кошка, и начала покидать гнездо из одеял, подушек и простыней, бросив последний взгляд на своих двойников. Они были старше неё. Одна, не намного старше, была одета в розовое. Она была поражена, увидев человека, почти такого же, как она, одетого в такие яркие цвета. Это немного напомнило ей, когда мать и тётя Офелия находились в одной комнате. Они были как день и ночь, несмотря на то, что были почти близнецами. Двое других были примерно одного возраста. Одна была бледной, как кусок белого мрамора, и Пап не могла не восхититься таким трупным цветом лица. По сравнению с ней дядя Фестер выглядел загорелым! Другая тоже была бледной, но не доходила до такой монохромной крайности. Даже в безмятежности сна на её лице проступала суровость, на что Пап одобрительно кивнула. Выбравшись из гнезда, её взгляд упал на кровать с чёрным одеялом, под которым лежали ещё две фигуры. Она сразу же узнала мисс Синклер: её золотистые волосы блестели в свете, проникающем через окно, предвещая рассвет. Оборотень прижалась к другой фигуре, которая спала на спине, сложив руки на груди. Пап медленно и с любопытством приблизилась к Уэнсдей Аддамс. Вид её завораживал. Другие, спавшие рядом с ней, были старше, но её младенческий мозг всё ещё воспринимал их как детей. Но эта Уэнсдей, без сомнения, была взрослой. Молодая, да, но ближе к матери, чем к самой Пап. По правде говоря, она напоминала ей некоторые фотографии матери в молодости, до замужества, когда она ещё укладывала свои длинные волосы в косы. Когда Пап наклонилась, чтобы посмотреть поближе, Уэнсдей Аддамс открыла глаза, и её тёмный взгляд остановился на маленькой девочке. Пап вернула ей взгляд без страха или удивления. Она узнала эти глаза. Они были её собственными. Она видела их каждый день в зеркале. — Не слишком ли рано шнырять вокруг? — спросила Уэнсдей почти неслышным шепотом. Пап покачала головой, отвечая также шепотом, чтобы не разбудить остальных обитателей комнаты: — Я больше не хочу спать. Я просто немного голодна. Это тело нуждается в пище. — Подожди минутку, — сказала Уэнсдей. Она поднялась и встала с кровати. Это было нелегко, ведь нужно было вырваться из объятий Энид и покинуть тепло любимой, стараясь не разбудить её. Ликантроп издал несколько тихих рыков из-за отсутствия тела рядом с ней, но продолжила дремать. «Вчерашние события и два частичных превращения утомили её больше обычного», — подумала Уэнсдей, вспоминая, как за последние полтора года волчица стала вставать раньше них обеих. Надев пальто поверх пижамы, Уэнсдей повернулась к своему младшему воплощению, которое терпеливо ждало рядом. Она протянула руку, которую маленькая Пап без колебаний взяла. Вдвоём они вышли из комнаты, снова молчаливые, как пара тигров, охотящихся в джунглях, и спустились по лестнице, чтобы продолжить свой поход по коридорам Невермора. Когда они спустились на один этаж и оказались на некотором расстоянии от комнаты, Уэнсдей снова заговорила. — Мы собираемся сделать быструю вылазку в кафетерий. В это время там уже начинается обслуживание, так как многие студенты-оборотни обычно встают рано. — Мисс Синклер сказала мне, что она оборотень. И что в этой Академии есть и другие монстры. — Да. У нас есть вампиры, горгоны и сирены — три другие большие группы. А также медиумы, маги и ведьмы, колдуны, оборотни, гарпии, другие существа — оборотни, странные полубоги, целая община ноппера-бо и других ёкаев, а также многие другие. С каждым словом, слетавшим с губ Уэнсдей, в глазах Пап, несмотря на очаровательную серьёзность её маленького личика, всё больше разгорался блеск восторга и заинтересованности. Этот блеск внезапно погас, когда девочка нахмурилась в явном разочаровании. Это привлекло внимание Уэнсдей. — Что случилось? — Это звучит здорово, — сказала Пап. — Не то что та школа, в которую мне приходится ходить. Мне больше нравилось, когда бабушка давала нам уроки дома. — Я тебя понимаю. Я так и не смогла приспособиться к академической жизни среди… определённых людей. — Я даже не могу привести туда своих питомцев. Я уверена, что смогла бы привести сюда Люцифера без проблем. Официально в Неверморе не разрешалось держать домашних животных на территории кампуса, но Уэнсдей предпочитала ничего не говорить. К тому же правила соблюдались слабо, и среди студентов было немало тех, кто заводил себе маленького питомца, но при условии, что это существо не покидало их комнаты. — Люцифер? — спросила Уэнсдей с искренним любопытством. Это было хорошее имя для домашнего животного, хотя она никогда не имела питомца с таким выдающимся прозвищем. — Моя бородатая ящерица. У нас также есть Китти, лев отца. Клеопатра в саду матери. У Пагсли есть Перикл — его осьминог. А кроме Люцифера у меня есть ещё и Гомер, мой паук. Хотя больше всего мне нравится мой скорпион Неро. Ох… Это было похоже на удар прямо в сердце. У Уэнсдей на секунду перехватило дыхание. Все чувства мучительной тоски, которые она испытала накануне с Фрайдей, вернулись, и, казалось, с новой силой. Пап сразу заметила перемену в поведении Уэнсдей и неожиданное напряжение в её позе, когда они вдвоём остановились посреди коридора. Уэнсдей посмотрела на свою младшую копию с неясным выражением лица, а затем опустилась на колени, чтобы посмотреть на девочку лицом к лицу, и осторожно положила руки на её маленькие плечи. — Пап, — сказала она серьёзным голосом, но с мягкостью, которой мало кто ожидал от Уэнсдей Аддамс. — Я не собираюсь объяснять тебе причины моего совета, поскольку не вижу необходимости подвергать тебя абсурдной жестокости, и я знаю, что ты достаточно умна, чтобы сама догадаться, почему я собираюсь сказать тебе следующее: если ты берёшь своего Неро на прогулку, никогда не выводи его за пределы семейной территории, ты меня понимаешь? Наступила секундная пауза, после чего Пап кивнула. — Я понимаю, — сказала она и положила одну свою руку на ладонь Уэнсдей. — И мне очень жаль. Уэнсдей боролась с желанием закрыть глаза и дать волю влаге, которая бессознательно скапливалась в них. Ребёнок понимал её. Конечно, понимал. И вдруг маленькое тельце прижалось к ней и обхватило её маленькими ручками. Её обнимала Пап. — Ты выглядела так, будто тебе это нужно, — сказала девочка с искренностью человека, утверждающего неоспоримый факт. — Папа и мама обнимают меня, когда я расстроена, а ты выглядела именно так. — Я… — попыталась сказать Уэнсдей, но слова не шли с её губ. Ей никогда не нравились объятия, за очень важными исключениями (прежде всего Энид). Даже Фрайдей воздерживалась от стопроцентного физического воздействия, признавая отговорки Уэнсдей. Пап, как сказала бы Энид, не дала ей шанса. Поэтому Уэнсдей сама удивилась, когда, даже с огромным усилием, словно её конечности были плохо смазанными механизмами, она вернула объятия. И именно в этот момент дверь одной из комнат в коридоре, в котором они находились, открылась, и на улицу вышла только что проснувшаяся Йоко Танака, столкнувшись с совершенно неожиданной сценой. Две Уэнсдей разделились и наблюдали за ней. Уэнсдей — с растущим раздражением. Пап — с вечным любопытством. Глаза вампирши, ещё не закрытые очками, превратились из сонных в широкие от огромного удивления, особенно когда она поняла, что миниатюрная Уэнсдей Аддамс, смотрящая на неё, не была ни одной из тех, с кем она познакомилась накануне. — Уэнсдей, что… — Танака. Если хоть одно слово из того, что ты только что видела, прозвучит из твоих уст для кого-нибудь, кроме Энид — кол в сердце будет наименьшей из твоих проблем. Вампирша нервно кивнула, надевая очки. Уэнсдей вздохнула, указывая на Пап. — Это Пап, ещё одна из моих… гремлинов, как ты их называла, — пояснила Уэнсдей. — Пап, это Йоко Танака. Пиявка. — Эй! Пап помахала рукой в знак приветствия, слегка улыбнувшись. Вампиры всегда казались ей забавными.