***
Первое, самое первое воспоминание Фрерина, — ночное небо над Эребором. Он не помнит, сколько лет ему тогда было, или кто был с ним рядом в тот момент, но он отчётливо запомнил одну вещь: собственный восторг, когда он, тогда ещё крошечная капля из волос и кожи, оказался перед сотнями ярких звёзд, переливающихся золотом на тёмно-синем, словно кто разлил чернила, небе, возвышающимся над Эребором. Безбрежном и всепоглощающем. Свет звёзд, столь манящий и притягательный, как тогда казалось Фрерину, мог с лёгкостью затмить собой даже улыбку матери. Впоследствии, за всю свою долгую жизнь, Фрерин видел множество звёзд в самых отдалённых уголках Средиземья. Но ни одни из них, будь то сверкающие белизной диаманты на светло-синем небе Ривенделла либо пурпурные смарагды, высящиеся над крошечным Широм, не смогли затмить собой той бескрайней тёмной синевы, среди которой скрылась верхушка Одинокой Горы. И именно это воспоминание, самое первое воспоминание, накрепко свяжется в разуме Фрерина со словом «дом», минуя звонкий смех матери, запах отцовского табака, ярко-красные волосы Тауриэль, пошлые шутки дяди Кили, бабулю… потому что бабуля, сталь, плавящуюся в глазах дедушки Торина и хриплый голос дедушки Бильбо, рассказывавшего новую историю. И даже тёмно-синие глаза дурня, которого Фрерин впоследствии будет называть своим братом, не смогли затмить собой безбрежной тьмы ночного неба.***
По правде говоря, из всех тех сотен глаз, обладателей которых Фрерин любил, уважал и с которыми сражался бок о бок, — это удалось сделать только одним.***
Клинок мягко переливается всевозможными оттенками серебра в свете факелов, когда отец вынимает меч из ножен и кивает головой, подзывая его поближе. Фрерин откладывает в сторону резную игрушку, которую ему на днях подарил Бофур, и делает несколько неуверенных шагов в сторону отца. — Не бойся, — раздаётся откуда-то справа, когда мама присаживается рядом с ним, слегка поддерживая за талию, когда он делает ещё один неуверенный шаг. — Дотронься. Фрерин неуверенно протягивает руку, с опаской притрагивается к холодному металлу и тут же отдёргивает детскую ладонь, которую моментально перехватывают. — Ты не должен бояться оружия, Фрерин, — с нажимом произносит Фили, снова заставляя своего сына притронуться к мечу, с осторожностью прижимая детскую ладонь к гладкому металлу. — Запомни это на всю свою жизнь. Клинок — продолжение твоей руки и пройдёт не один год, прежде чем ты сможешь владеть им в совершенстве, но умение сражаться — в твоей крови. Ты потомок первых гномов-завоевателей, благодаря которым мы все стоим сейчас здесь. Помни об этом. Фрерин кивает. Раз. Затем второй. И когда отец забирает свою руку, он продолжает держать крошечную ладонь на металле, который уже и не кажется таким холодным. — Это ты сделал? — тихо спрашивает Фрерин, с осторожностью проведя кончиками пальцев от рукоятки до самого конца клинка и так несколько раз. — Да, — кивает головой отец, — как и каждый гном в этой горе. Так же, как и ты когда-то выкуешь свой собственный меч. Фрерин кивает головой в ответ, ощущая тёплое прикосновение рук матери на плечах и трепет глубоко в своей груди, от одного лишь понимания того, что подобное сотворил его отец из нескольких кусков необработанного металла. От понимания того, что он тоже когда-то сможет сделать подобное.***
Он помнит трепет в собственной груди, когда из-под его руки, рождённый в пламени кузницы и дыме, вышел первый, чуть кривоватый серебристый клинок.***
Мама приводит его в один из малых тренировочных залов в тот самый день, когда ему исполняется три. Фрерин уже здесь был и не раз. Он знает, что это владения Двалина и что сюда нельзя заходить без его разрешения, потому что в противном случае тот может с лёгкостью выставить наглеца вон, перед этим влепив несколько оплеух. Но его мама заходит. Она делает несколько уверенных шагов в сторону капитана Королевской Стражи, который с лёгкостью парирует удары маленькой деревянной шпаги не менее маленького ребёнка. — Ваше Высочество, — хмуро кивает Двалин, выбивая из чужих рук деревяшку и отправляя её владельца на землю, — какая неожиданная встреча. — Мастер Двалин, — кивает мама, замерев в шаге от гнома. Тот переводит взгляд с принцессы-консорт на Фрерина и обратно, прежде чем нахмуриться ещё больше. — Рано. — В самую пору, как по мне, — невозмутимо отвечает мама и слегка машет рукой, подзывая Фрерина поближе. Тот замирает справа от неё и оказывается лицом к лицу с низким темноволосым мальчишкой в потёртых штанах и рваной рубашке, на пару лет старше него самого. Ребёнок шмыгает носом, и окидывает Фрерина пристальным взглядом, прежде чем вызывающе вскинуть подбородок: — Чё смотришь? Не нравлюсь? Фрерин удивлённо моргает, но, прежде чем он успевает хоть как-то на это отреагировать, Двалин протягивает руку и даёт мальчишке подзатыльник. — Ты забыл о манерах? Тот недовольно трёт голову, прежде чем поклониться едва улыбающейся Беллоне и протянуть руку в сторону Фрерина. — Вафа. — Фрерин, — отвечает принц Эребора, крепко обхватывая чужую ладонь, так же, как это делают взрослые, и чувствуя раздражение, клокочущее внутри груди.***
Раздражение становится вечным спутником Фрерина при общении с этим наглым гномом, что в детстве, что на протяжении взрослой жизни, когда они живут, сражаются и проливают кровь друг за друга.***
Благоговение — именно это ощущает Фрерин, при первой встрече с ярко-рыжими волосами, напоминающими по своему цвету небо над Эребором во время заката. Дядя Кили о чём-то громко спорит с отцом и дедушкой Торином, но Фрерину это совсем не интересно. Его куда больше интересует лук, торчащий из-за спины эльфийки. — Нравится? — спрашивает Тауриэль, вынимая лук из-за спины. — Да, — с восторгом отвечает Фрерин, впервые видя эльфийку с оружием в руках. — Хочешь, научу стрелять? — Да.***
Кроме благоговения Фрерин начинает испытывать к Тауриэль и дяде Кили восхищение и гордость, молча наблюдая за тем, как они срастаются друг с другом всевозможными способами, становясь единым целым, которому нипочем чужие слова или время, которое несётся только вперёд с огромной скоростью.***
Фрерин удивлённо моргает. — И ты ничего не делаешь? Вообще ничего? Дедушка Бильбо громко смеётся и с осторожностью вынимает росток вишни из надбитого кувшина, прежде чем передать его Фрерину. — Конечно же, нет. Если не ухаживать за растениями, не поливать их и не пропалывать сорняки, то они погибнут. Нужно поддерживать их, прежде чем они окрепнут. Но… я только помогаю им расти. Не более того. Фрерин кивает головой и опускает росток в свежевырытую ямку, неловко насыпая сверху землю. Как только он забирает руки, крошечное растение тут же клонится в сторону и практически полностью падает на бок. — Ничего страшного, — произносит дедушка Бильбо, всучивая ему в руки следующий росток. На этот раз яблони, если Фрерин правильно запомнил. — Здесь нет ничего сложного. Ещё несколько раз и у тебя получится. Фрерин переводит недовольный взгляд со своей ямки на ровненький ряд саженцев дедушки Бильбо, прежде чем решительно кивнуть головой и снова приняться за работу.***
Удивление становится вечным спутником Фрерина при общении с дедушкой Бильбо. Потому что никакое другое чувство не может вызвать у него крошечный хоббит, способный заткнуть полсотни гномов одним лишь хмурым взглядом.***
Единственно чувство, что вызывает у него бабуля — это восхищение. Ну, возможно ещё ужас, толику уязвлённости, подавленность и нервозность. Из них всех, кровных потомков Дурина, — дедушке Торине, дяде Кили и отце, — именно в бабуле чувствуется королевская порода. И перед подобной силой, сколь бы высоко ты не поднялся, — всегда будешь чувствовать себя маленькой крошечной каплей из волос и кожи, как и в тот момент, когда Фрерин впервые оказался перед всепоглощающей и бескрайней силой природы. — Ещё раз, — кивает головой бабуля. Фрерин устало вздыхает. Он терпеть не может заниматься с бабулей, но это неотъемлемая часть его каждодневных занятий, так же как и тренировки с Вафой и Двалином. — Леди Лаланара принадлежит к клану Чернобородых и является дочерью лорда Дунара и леди Рунары… — Лунары, — тут же перебивает Фрерина Дис, делая несколько осторожных глотков с вычурного бокала, полного вина. Фрерин со вздохом сползает пониже в кресле. — Я не понимаю, зачем мне всё это учить? Бабуль… — Ты должен уметь не только махать мечом, — тут же отрезает Дис, со стуком ставя бокал на стол. — А и знать, к кому с этим самым мечом стоит подходить в самую последнюю очередь? Ясно? — Да, — обречённо кивает головой принц, снова начиная с трудом вспоминать краткую биографию глав союзных королевств Эребора и их ближайшее окружение.***
Впоследствии, спустя годы, восхищение так никуда и не девается, потому что… потому что бабуля. Правда информация всё же меняется, приплетая к тому, что уже знает Фрерин такую важную вещь как «слабые точки», которые являются неотъемлемой частью такой вещи как «политика».***
Дедушка Торин всегда вызывал у Фрерина уважение. По-другому и не могло быть. Невозможно не уважать гнома, который вернул скитающемуся народу дом и возродил из пепла дракона падшее королевство. — Аккуратней, — хрипло смеётся дедушка Торин, когда корона на мгновение кренится в сторону, налезая Фрерину на глаза. — Красивая, — едва слышно произносит светловолосый принц, не отрывая взгляда от собственного отражения. Серебряная корона, с едва заметными тёмными смарагдами, мерцает всевозможными оттенками зелёного в свете настольных ламп. — И когда-то она станет твоей. Фрерин хмурится. — Но она ведь твоя. Как она может стать моей? Дедушка Торин тускло улыбается. — Не забивай себе пока этим голову. Как насчёт пирога с грибами?***
Последующее столетие приносит в мир гномов, да и во всё Средиземье, множество изменений, но уважение, что Фрерина, что гномов, людей и даже эльфов в отношении Торина лишь растёт и превращается в многомесячный траур, когда король Эребора отдаёт свою жизнь за возвращение ещё одного павшего королевства.***
Он впервые узнаёт, что такое «самопожертвование» в тот самый момент, когда дедушка Бильбо толкает его вперёд, куда-то в сторону пустующей узкой улицы, ведущей к главной площади Дэйла, а сам покрепче перехватывает Жало и второй клинок, который он подобрал с земли, у валяющего с раскуроченной грудиной человека в доспехах Городской Стражи Дэйла и разворачивается в сторону троих орков, бросив напоследок через плечо: — Беги и не смей оборачиваться. Дэйл полыхал в зареве пожара. Ненасытные, кроваво-оранжевые языки пламени взымались под самое небо, затянутое серыми низкими тучами и слоем едкого дыма, пожирая всё на своём пути: начиная от деревянных построек и заканчивая гномами и людьми, которые не успели выбраться из собственных домов. Фрерину слышатся их крики сквозь рёв пламени и мерзкие разговоры орков. Это впервые в жизни, когда Фрерин видит их вживую, а не на рисунках в книге. Он надеется, что больше никогда их не встретит. — Я останусь с тобой, — решительной произносит златовласый ребёнок, вынимая из кармана крошечный складной нож, который ему подарил Бифур на днях. Это основы основ. То, что постоянно повторяет ему Двалин на тренировках с Вафой — никогда не оставляй своих братьев и семью одних в сражении перед превосходящей мощью. Особенно перед превосходящей мощью. Становись с ними бок о бок и с честью прими смерть, если другого пути нет. Фрерину всего шесть, потому, что такое смерть он всё ещё осознаёт с трудом, но единственное, что он сейчас понимает, так это то, что дедушки Бильбо уж никак нельзя оставлять наедине с тремя орками, которым златовласый хоббит едва ли достаёт по плечи. — Фрерин, — дедушка Бильбо слегка оборачивается и растягивает губы в тусклой улыбке, но не отрывает пристального взгляда от скалящихся орков. — Ты должен бежать. Бежать очень быстро. И привести подмогу. Это приказ. Хорошо? Гном кивает головой, делая первый неуверенный шаг в сторону узкой пустующей улицы. — Ты ведь будешь в порядке? У самопожертвования тусклая улыбка и выцветший взгляд карих глаз, с привкусом вони горящей плоти и припорошенных серебром волос, когда дедушка Бильбо кивает головой. — Само собой. И Фрерин… — Что? — мальчишка замирает, покрепче стискивая короткий складной ножик в ладони. — Скажи, что я приказал закрыть главные ворота, и не открывать их ни при каких обстоятельствах. Понял? — Хорошо. Передам. Я скоро, — бросает Фрерин напоследок, прежде чем на всех порах побежать в сторону главной площади Дэйла, пытаясь выхватить из тёмных пустующих окон и едкого дыма хоть одно живое лицо.***
Фрерин ощущает витающий в воздухе запах пепла, хоть вокруг, куда не глянь, лишь бескрайний золотой песок, сливающийся у самой кромки горизонта с кристально-чистым небом, когда обменивает себя на десяток гномов, имён которых даже не знает, под прицелом нескольких сотен стрел.***
У преданности ярко-рыжие, сверкающие кровью и молодостью волосы, запах горькой полыни, пробивающийся даже сквозь вонь дыма, и прищуренный взгляд тёмно-зелёных глаз, когда Нори задумчиво кивает головой несколько раз, прежде чем бросить в сторону Лайа: — Ведущий. Мирэйна замыкаешь. Стреляйте во всё, что движется, и не вздумайте промазать. Рыжеволосая девушка фыркает, покрепче стискивая лук в руках. — Не отставай, лапуля, — произносит Мирэйна, с которой золотой принц Эребора обожает играть в шахматы, прежде чем решительно двинуться вслед за Лайем, который делает самые лучшие резные игрушки во всём Эреборе (почему-то важно не говорить подобного перед Бофуром), в сторону, с которой прибежал Фрерин, оставив позади дедушку Бильбо. Фрерину сделать этого не даёт крепкая рука капитана Фарина, неожиданно опустившаяся на плечо. Златовласый гном удивлённо моргает, прежде чем до него доходит. — Нет, нет, нет, нет, — поспешно шепчет ребёнок, пытаясь вырваться из-под крепкой хватки. — Нет, Нори! Я обещал ему, что вернусь! У Нори тусклая улыбка, а ярко-зелёная листва превращается во что-то серое и блеклое, но разом с тем тёмное и решительное. — Прости, Высочество, но сегодня твоё слово не будет значить ничего. Уводите, — кивает головой Нори, куда-то поверх головы Фрерина, прежде чем исчезнуть вслед за ярко-красными волосами Мирэйны. Фрерина, будто по волшебству, сразу же окружают со всех сторон блестящие на солнце доспехи с вытесненным дубом над которым возвышаются семь звёзд Дурина.***
Именно преданность гномов и людей Эребора, настоящая, яркая и выбитая на костях с первых секунд жизни, поддерживает Фрерина на протяжении всего пути, не хуже прикосновений матери и хриплого смеха отца, не оставляя ни единой секунды на раздумья, даже когда тьма подбирается к нему со всех сторон вместе с холодом и отдалёнными криками на одном из перевалов в Мглистых горах или когда ярко-красная кровь медленно, капля за каплей, просачивается сквозь зияющую рану в груди. Фрерин знает, что такое преданность, потому что это именно то, что он ощущает на протяжении всей своей жизни по отношению к своему народу. Это то, что он ощущает в собственной груди, когда ведёт гномов и людей на верную смерть и не видит в их глазах ни капли страха.***
У безысходности лицо матери, когда вслед за рукой Балина вверх поднимается ещё несколько, образуя в общей сумме десять. Больше половины гномов и людей, сидящих за столом. Фрерин, стоящий у входа в комнату вместе с Вафой, не может понять, почему это плохо. Больше половины это ведь хорошо? — Старые трусливые хрены, — фыркает Вафа, и его слова звучат чрезвычайно громко в абсолютной тишине, повисшей в зале. — Что ты сказал, мелкий засранец? — рычит один из членов Совета, Рондард, если Фрерин не ошибается, со всей силы опуская сжатый кулак на дубовую поверхность стола. — Я сказал, что вы все старые трусливые хрены, — громче повторяется Вафа, делая несколько уверенных шагов вперёд, несмотря на Беллону, тряхнувшую головой. — Наш король и двое наследных принцев, вместе с половиной войск Эребора в Железных Холмах, — это да. Но вторая половина то с нами. А вы просто предлагаете ничего не делать. Оставить консорта Короля-под-Горой на произвол судьбы, вместе со всеми людьми и гномами, что не успели вернуться в Эребор. Они ведь там! — кричит Вафа, махая рукой в сторону наглухо закрытого окна. — Сражаются с надеждой на то, что мы придем им на помощь! А вы предлагаете закрыть ворота и не делать ничего… — Как тебя зовут? — прерывает мальчишку на полуслове Нара, единственная женщина, заседающая в Главном Совете Эребора, с тонким шрамом на переносице и тяжелой рукой. Фрерин не понаслышке знает об этом. — Вафа, — решительно вскидывает подбородок ребёнок. — Так вот, Вафа, — она слегка поддаётся вперёд, — мы опустим тот момент, что тебе можно преспокойно всыпать с десяток палок за неуважительное отношение к членам Совета, — мальчишка хмыкает, уверенно встречаясь взглядом с прищуренными, тёмно-серыми глазами, в которых пляшет раздражение с едва заметной ноткой заинтересованности. Словно Вафа зарвавшийся щенок, которого не пинают только потому, что с него может вырасти нечто большее, чем ещё одна дикая псина. — И сразу же перейдём к тому, что Его Высочество приказали закрыть ворота и не открывать их, — кивок в сторону Фрерина, — слова твоего принца. Кроме того, как ты думаешь, скольких из нас пощадят орки, если прорвутся за стену, когда мы попытаемся прийти на помощь тем, кто остался в Дэйле? Правильно, — хмыкает гномка, когда Вафа опускает взгляд в пол. — Они убьют всех. Не пощадят даже младенцев. И поверь мне, малец, смерть будет милостью, в отличие от того, что они могут сделать, когда мы будем ещё живы. В зале Совета наступает тишина. Абсолютная и всепоглощающая, не прерываемая ничем. Если бы комната сейчас не была забита гномами и людьми, лёгкие не горели от дыма, а каждый из присутствующих не потерял бы членов семьи и друзей за несколько последних часов — можно было бы сделать вид, что ничего не происходит. Можно было бы. — Да, Бильбо отдал приказ, — все вздрагивают, когда Беллона начинает говорить. Уверенно и спокойно. Так, как и подобает жене будущего короля. — И само собой мы должны ему подчиниться. Но кажется, благородные лорды и леди, вы забыли об одной маленькой детали, — Фрерин молча наблюдает за тем, как мама откидывается на спинку стула, зачем-то прижимая руки к животу. — Мы не знаем, жив ли Бильбо. Как бы это ужасно не звучало. Мы не знаем. А значит, до его возвращения, исполняющим обязанности Короля-под-Горой является мой сын в моём лице, в силу невозможности выполнять эти самые обязанности из-за своего возраста. Вопросы и возражения? — Беллона не даёт и секунды на раздумья, прежде чем продолжить. — Пойдут только добровольцы. Малыми группами, через один из боковых выходов. Внимание орков сосредоточим на главных вратах ложной диверсией. Вопросы? — Никаких, — тут же отвечает Баин, сын лорда Барда, прежде чем низко поклониться и подняться из-за стола вместе с ещё несколькими людьми и гномами. — Хорошо, — кивает головой Беллона, встречаясь взглядом с Фрерином впервые с того самого момента, как она упала перед ним на колени в главном зале, крепко прижимая к своей груди, когда небольшая группа Королевской Стражи сумела с боем прорваться в Эребор.***
Именно этот взгляд, взгляд матери, полный сожаления, безысходности и обречённости, словно Фрерин уже умер, а не стоял всего в нескольких метрах, будет преследовать в кошмарах золотого принца Эребора ещё не один год.***
Фрерин узнает, что такое прощение в тот же самый день, когда его мама судорожно вздыхает и произносит одно-единственное слово: — Папа, — прежде чем со всей силы врезаться в рыжеволосого гнома, тут же оказываясь в крепких объятьях. Абсолютно незнакомого гнома, в грязных доспехах, покрытых кровью и пылью. Сзади маячили тёмные флаги клана Огнебородых, знакомые Фрерину с рождения, и ярко-золотые эльфийские, которые практически терялись на фоне позолоченной брони. Флаги, что гномов, что эльфов, развевались на ветру, прогоняя вонь гари и дыма, а шпили знамён прорезали собой небо, давая лучам солнца проникнуть в подгорное царство, полных обречённых на смерть гномов и людей.***
Прощение, истинное прощение, — единственно, что даётся Фрерину с трудом и единственное, что никогда не вызывается у него чувства сожаления.***
Когда Фрерин впервые видит своего брата, то чувствует лишь разочарование. Его брат маленький и крошечный, не способный ни на что, кроме плача и криков. Фрерин не понимает, как он может играть с ним и тренироваться, если тот не способный даже сказать чего хочет. — Он мне не нравится, — честно сообщает матери и отцу Фрерин, когда крошечный вопящий комочек на мгновение замолкает, позволяя вставить хоть слово. Фрерин с Беллоной удивлённо переглядываются, прежде чем отец спрашивает: — Аргументы? — Он ведь ничего не умеет, — произносит Фрерин, на свой взгляд, самый весомый аргумент из всех. — И постоянно кричит, — добавляет принц через мгновение. Мама весело фыркает. — Когда тебе было два дня, ты тоже только и умел, что кричать и плакать. — Неправда, — хмурит брови Фрерин. — Правда-правда, — хрипло смеётся Беллона. — Подойди и поздоровайся с братом. Фрерин делает так, как говорит мама. Его брат… обычный. Те же руки и ноги, что и у него самого, те же губы и нос, и если бы не копна рыжих волос на голове и ярко-синие глаза, вместе с крепкой хваткой детской руки, от которой Фрерин вздрагивает, то да, его можно было бы назвать обычным. Но это не так. Этот ребёнок не просто ещё один гном. Он его брат. — Можно я дам ему имя? — спрашивает Фрерин, встречаясь взглядом с отцом. Тот кивает головой. — Только что-нибудь разумное. Твоему брату носить его до конца жизни.***
Вирил вызывает много чувств в душе Фрерина. Беспокойство, злость, раздражение, гордость, любовь и ещё парочку-другую сотню эпитетов. Но разочарование? Спустя десятилетия Фрерин и не может вспомнить того, чтобы когда-то ощущал что-то подобное по отношению к своему брату.***