***
Вилли впервые встречает «ту самую Тауриэль» спустя четыре года после своего назначения на должность капитана Королевской Стражи. Эльфийка прибывает ранним утром, когда земля вокруг Эребора всё ещё укрыта бледно-голубым туманом, который с ленцой пытаются разогнать уличные фонари и полусонные рыбаки на баржах, начинающие свой нелёгкий труд. Дозор докладывает Вилли об её прибытие за несколько часов до того как его глаза находят в тумане ярко-рыжие волосы, заплетённые в несколько тугих косичек, закреплённые на концах различными бусинками. Жена. Лучник. Член Совета. Член королевского рода. Житель Эребора. Разведчик. Вдова. Она ничем не примечательная. Обычная одежда, слегка затёртая в некоторых местах, и уставший, выгоревший взгляд. Если бы не бусинки, которые может прочесть далеко не каждый, её и вправду можно было бы принять за простую эльфийку, решившую наведаться в Эребор по пути домой. — Ваше Высочество, — приветствует её Вилли, склоняясь в глубоком поклоне, как и десяток членов Королевской Стражи позади него, одновременно с этим прижимая кулак к груди. — Я приветствую вас дома от имени Его Величества короля Фрерина и Её Высочества королевы-консорта Лони. Они сожалеют о том, что не смогли лично встретить вас, как и кронпринцесса Беллона. Эльфийка с грацией, присущей только её роду, спешивается с лошади и передает вожжи расторопному конюху, прежде чем произнести, возвращая ответное приветствие: — Просто Тауриэль, капитан Вилли, — женщина слегка склоняет голову, одновременно с этим прижимая кулак к груди, прямо напротив сердца, и Вилли только сейчас замечает пустой рукав свободной рубашки. Он шелестит на ветру, переплетаясь с карканьем воронов восточных башен и тихими перешёптываниями стражников, несущих вахту. Это отнюдь не портит её. В культуре гномов подобные травмы означают только одно. — … хитросплетения чужого языка, сотканные из всевозможных оттенков чёрного, расплёскиваются на бумаге, припорошенные сверху прелым запахом трав с едва заметными нотками сырости. Перед Вилли дымится чашка с только что приготовленным чаем, в камине весело стрекочет огонь, а в голове полная каша, из которой он не может выловить ровным счётом ничего. Вилли не понимает, почему гномы так берегут свой язык. Как будто бы кто-то по доброй воле решился бы его выучить. — С практикой, приходит совершенство, — пафосно произносит мастер Друхмар, усаживаясь напротив человека. — Но до для этого, мой хороший, вам нужно набраться терпения и перестать метать в меня молнии. По мнению Вилли, старику лет двести, а то и больше, а в его бороде наверняка завелись мыши или какие-то другие мелкие животные. Гном — прекрасный собеседник и учитель, способный вывести из себя в течение десяти секунд. — Я ни слова не понимаю, Друхмар, как ваш язык вообще можно выучить? — сдаётся Вилли и слегка небрежно отбрасывает абсолютно нечитаемый фолиант в сторону. Это его, примерно, десятый урок по кхуздулу, но он всё ещё не продвинулся дальше обычных фраз, на подобии, «привет», «пока» и «я укорочу твою бороду». Старик с осторожностью перехватывает фолиант и произносит набор какой-то белиберды, практически не глядя: — Lak Mazarbul. Lak Аelek Nulukkizdîn. Lak felek. Вилли устало вздыхает. — Мы отужинали? А затем купили коня? И между этим сходили в туалет? Старик качает головой и достаёт из недр своей мантии трубку; медленно набивает её добротным табаком и лишь затем раскуривает, выпуская из лёгких сизый дым. — Нет. Она означает: «Мы сражались. Мы лишились частей души и тела. И мы выжили», — гном встречается взглядом с Вилли, и в его глазах лишь тьма: бескрайняя и будто вытащенная из самых глубин Горы. — Это слова Её Высочества леди Тауриэль. Она написала их в своём первом фолианте на кхуздуле вскоре после Великой Осады. Леди Тауриэль потеряла руку в битве, и это стало той платой, которую она отдала Махалу за наш язык. Лишь после этого, Его Высочеству, принцу Кили, было позволено обучать госпожу кхуздулу — Мужество. Она была не просто эльфийкой. Она была членом правящей династии, женщиной, которая на протяжении десятилетий сражалась за своих родных и потеряла руку в попытке защитить консорта и мать будущего короля Дейла. Через мгновение над городом разносится гул главного рога, оповещая народ Эребора и Дейла о начале нового дня. Эльфийка на секунду прикрывает глаза, словно впитывая в себя дрожь земли и запах весенних трав, прежде чем обратиться к Вилли. — Сначала я хотела бы посетить крипту, капитан. Мужчина кивает. — Её Высочество предупредила меня об этом. Прошу за мной, — Вилли машет рукой в сторону входа и стража, наученная годами практики, в ту же секунду расступается, давая свободный проход. — Благодарю вас, — отвечает леди Тауриэль, прежде чем двинуться вперёд. Вилли выжидает ровно полторы секунды, прежде чем пойти следом. Пол шага за её спиной — вполне достаточно для того чтобы успеть выхватить меч или убрать тело с линии атаки. И занять своё место. Их путь — абсолютная тишина. Её шаги — тихие и неспешные, в отличие от стражи, чьи доспехи, выкованные в огне Эребора, гремят на несколько этажей вверх и вниз, проникая во все щели города. Вилли помнит легенды о ней. Первое солнце Эребора, после которого уже родились великие соправители королей. Но сейчас она лишь холодный камень. Мёртвый и вечный, способный защитить и скрыть во время зимней бури, но уж точно не отогреть в тепле костра. Отголоски той Тауриэль, которая уже более столетия была похоронена вместе со своим возлюбленным, Вилли посчастливилось увидеть только раз, когда они были на полпути между криптой и кухней нижних уровней. — Тауриэль! Ты вернулась! — раздалось откуда-то справа громкое и звонкое, прежде чем в эльфийку влетело светлое пятно, сотканное из тепла и запаха мёда. Принц Торин, более сдержанный, чем его младший брат, замирает в шаге от обнимающейся парочки, и лишь потом обращает своё внимание на Стражу. — Дальше мы сами, капитан. Вилли, перед тем как завернуть за угол и потерять с виду троицу, всё же решил обернуться, мысленно давая подзатыльник привычке, вбитой на уровне рефлексов, которая заставляла его проверять окружающую обстановку, ну, всегда. Едва тёплые лучи утреннего солнца, вылезающего из-за кромки горизонта и освещающие верхушку Одинокой Горы; рыбаки, машущие им с пристани; уставшие стражники, которые пришпоривали лошадей, слегка нарушая строй, при виде первых очертаний города; хлеб, испечённый Лейлой и терпкость её губ, с затерявшимися нотками ванили в волосах; жар кузниц и удары металла о металл, слышимые в тренировочном зале; тёмно-синий взгляд и тяжёлый нотки кхуздула — вот, что приходило на ум Вилли при мыслях о доме до этого самого момента. Эльфийка, с грустной улыбкой и выцветшим взглядом, который наполняется жизнью, как только она крепко обнимает наследных принцев единственной рукой, прежде чем скрыться вместе с ними в недрах кухни, — вот, что он уверенно может добавить в этот список.***
Его единственный сын рождается прохладным зимним утром. Ему сообщают об этом практически сразу же, как только одной из служанок удаётся пробраться сквозь несколько десятков стражников, который окружили главный зал морийского королевства. Вилли вскакивает со своего места, не обращая ни малейшего внимания на десяток благородных и высокопоставленных гномов вокруг, которые прервали свой разговор о чём-то крайне важном для Средиземья и абсолютно бесполезном для него в данный момент. Его ребёнок пришёл в этот мир по воле Махала. Вилли не помнит своих родителей. Он не знает, каково это, когда тебе читают на ночь или целуют в лоб перед сном. Его никто и никогда не хвалил за то, что он собрал яблоки или приготовил вкусную похлёбку. Вилли не знает, что такое родительское тепло. Единственное воспоминание о детстве — холод, пробирающий до самых костей и голод, которому не было конца. У него не было картинки идеального или, на худой конец, не всегда пьющего отца, который мог бы дать подзатыльника или рассказать о том, как правильно держать меч в руке. Его сына не будут мучать кошмары по ночам, и он будет знать историю всего Средиземья ещё до того, как с уверенностью сможет стоять на ногах. Этот, пока что, безымянный ребёнок, будет любим. Вилли уже любит его. Ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, о чём говорит улыбающаяся служанка, прежде чем шум, стоящий в ушах, отступает в сторону, и мужчина сходу тонет в чужих поздравлениях. — Пускай Махал дарует ему длинную жизнь! — Поздравляем! — Поторопились бы с женушкой и мальцу б удалось родится на День Дурина! — Орк тебя дери, Харкаст! Не можешь просто порадоваться за них? — Что сказал? Иду сюда, старый хрен, я подровняю тебе бороду! Вилли вздрагивает, когда кто-то с осторожностью кладёт ему руку на правое плечо, поверх тяжёлых доспехов, в то время как с левой стороны прилетает неплохой тычок, и, только благодаря своей многолетней службе среди гномов Эребора человеку удаётся удержаться на ногах. Король Вирил ещё несколько раз похлопывает его по плечу, прежде чем громко прокричать, завершая царящий вокруг балаган: — Всем заткнуться! Дайте мужику в себя прийти! — а затем произносит чуть тише, с едва заметной улыбкой: — А то он сейчас в обморок грохнется. Беллона замирает в шаге от него, и, только встретившись с ней взглядом, Вирила в полной мере осознаёт, что сейчас произошло. — У меня сын родился. Представляешь, Беллона? — он никогда не называет её по имени среди чужаков, но сейчас ему, скорее всего, простят подобную вольность. Принцесса едва заметно улыбается. — Да неужели? А я-то думала, что Лейла просто немного переела, — гномка кивает в сторону двери. — Идите, капитан, сейчас ваше место рядом с женой. Он отдаёт поспешные приказы Королевской Стражи, прежде чем скрыться за крепкими дубовыми дверьми и на протяжении всего пути от главного зала до комнат, в которых сейчас находились два самых важных человека в жизни Вилли, его сопровождают громкие поздравления и пожелания долгих лет.***
Спустя два месяца его сын всё ещё крошечный вопящий комок с тремя тёмными волосинками на голове. Ему не нравятся громкие звуки и морозный морийский воздух, но он с восторгом хватается за волосы Беллоны, крепко сжимая тугую косу в своей ручонке, когда та наведывается к ним в гости. Его сын идеален, во всех значениях этого слова, и Вилли старается проводить с ним как можно больше времени. В один из обычных и ничем не примечательных дней в их просторные покои приходит далеко не Беллона. — Ваше Величество, — Лейла и Вилли одновременно склоняются в поклоне, приветствуя нежданного гостя. — Отбросьте эти титулы. Мы ведь не на заседании Совета, — отмахивается от них король Вирил, прежде чем усесться на табурет, стоящий возле стены. Капитан его Королевской Стражи молча проходит следом и подпирает собой стену. — Что-то с Беллоной? — хмуро спрашивает Вилли, мысленно уже надевая доспехи и просчитывая возможные варианты угроз, начиная от неожиданного схождения лавины и заканчивая аллергией на орехи. — Что с ней станется, — бормочет король Мории, раскуривая трубку. Запах добротного табака на мгновение повисает в воздухе, прежде чем его капитан, Вафа, выхватывает трубку и бросает её в весело стрекочущий огонь в камине, добавляя сверху несколько поленьев. В комнате повисает тишина. — Не смотри так на меня, — произносит гном, снова занимая своё место возле стены. — Целители запретили тебе курить. И здесь ребёнок, дурень. Олли, словно он понимает, что речь зашла о нём, начинает недовольно хныкать. — Тише, малыш, тише, — бормочет Лейла, с осторожностью беря сына на руки. — Вирил, — кивок в сторону короля, — Вафа, — кивок в сторону другого гнома, — не то, чтобы я не был рад видеть вас двоих, но сейчас уже весьма поздно, и Олли хочет спать. Так что… — Прочти это и подпиши, — прерывает его Вирил на полуслове, доставая из-за пазухи сложенный в несколько раз лист бумаги. Вилли переглядывается с Лейлой. В документе, подписанным лично рукой короля и всеми членами Совета, много слов. Они выведенные ровными строчками кхуздула, превращаясь в приказ, который Вилли, перечитав несколько раз, всё ещё не в состоянии понять до конца. — Что это? — наконец, хрипло спрашивает Вилли, отрывая свой взгляд от бумаги. Король растягивает губы в едкой ухмылке, встречаясь взглядом со своим капитаном. — Ты, вроде бы, в совершенстве знаешь синдар, кхуздул и всеобщий. Так что не задавай глупых вопросов. — Жизнь человека коротка. Особенно, если сравнивать со временем, которое Махал отвёл нам, гномам, — берётся пояснять Вафа, подходя к Лейле. — Позволишь? — он протягивает руки, но не предпринимает никаких попыток забрать ребёнка, прежде чем женщина едва заметно кивает и с осторожностью передаёт сына гному. Тот в момент затихает и лишь едва заметные слёзы-бусинки, мерцающие на ресницах, напоминают о недавнем недовольстве ребёнка. — Нравится? — улыбается гном, когда взгляд Олли замирает на бусинках в волосах, а через секунду его рука уже играет с одной из них, светло-зелёной, с едва заметными вкраплениями белого золота и нескольких крошечных сапфиров. — Ты ведь знаешь, Вилли, — возвращается к теме разговора капитан, не отрывая взгляда от ребёнка в своих руках, — что в нашей культуре звание или титул переходят от отца к сыну, за исключением членов Королевской Стражи, которых лично отбирает король. Нарушить данный порядок может лишь преступление кого-то из членов семьи, повлёкшее за собой различные последствия, вплоть до изгнания или казни. — Твой сын не унаследует ничего, — берёт слово Вирил, — да, ты оставишь ему золото и имущество, но больше ничего. У твоего рода нет имени. Нет земель. Нет титула. Мы решили это изменить. — Поэтому вы двое делаете это? — поражённо спрашивает Лейла, по второму кругу перечитывая бумагу, которую Вилли всё ещё сжимал в своей ладони с побледневшими костяшками. — Отдаёте нам звание лорда? — она встречается взглядом с Вафой. — Отдаёшь нам своё звание? — У меня никогда не будет детей, — поясняет гном, с осторожностью пожимая плечами, всё ещё помня о том, что у него в руках крошечный человечек. — Эта та плата, которую я отдал за любовь к Вирилу. Поэтому, никто и никогда не унаследует мой титул и мои земли. — А отдавать звание лорда короне, чтобы затем оно было даровано какому-то левому гному или человеку, такая себе идея, — продолжает король Вирил, враз напоминая того гнома из рассказов, который однажды провёл два дня в темнице за кражу эля на городской ярмарке. — Имя для своего рода сам придумаешь или помочь? — с усмешкой заканчивает гном. — Я никогда не смогу отплатить вам двоим за это, — отвечает Вилли, чувствуя, как под самым горлом у него застывает ком, сотканный из всевозможных оттенков различных эмоций, отдающими вкусом горькой полыни, с едва заметными нотками свежеиспечённой выпечки и морозного весеннего рассвета. Вирил с Вафой переглядываются. — Защищай наше будущее. Этого более чем достаточно. Вирил задумчиво почёсывает бороду, прежде чем добавить: — Кружка эля тоже бы не помешала.***
С годами он напрочь стирает со своих воспоминаний время до военной школы. Он не отрекается от него, берёт всё, что может взять, например, как умение чистить конюшни или готовить еду из ничего, но на этом всё. Если быть предельно честным, то первая мысль, которая приходит ему на ум, при слове «детство», — ярко-рыжие, словно поцелованные огнём волосы, развивающиеся на ветру, и любопытный взгляд голубых глаз, во тьме которых можно утонуть с головой. Он и тонет, слепо следуя за их владелицей.***