***
Вилли замечает седину в волосах в тот самый день, когда Олли впервые берёт в руки настоящий меч. Не то, чтобы он не делал этого раньше, но этот раз — первый, когда его сын держит меч самостоятельно и выходит против другого противника. Ему едва восемь, но взгляд полон решительности и детской упёртости. Его сын напряжён, а ладонь практически побелела от сильной хватки на рукоятке меча. Беллоне хватит одного удара, чтобы выбить клинок из детской руки. Она с едва заметной ухмылкой замирает в центре тренировочного зала. На ней широкая рубаха и штаны из грубой ткани, а босые ступни выстукивают только ей известную мелодию. — Ну, долго там стоять будешь, малец? — тянет принцесса с озорной улыбкой на губах, — или мы будем ждать, когда ужин остынет? Олли — хороший малый, но он предсказуемо вспыхивает, словно пламя, в которое подкинули несколько влажных брёвен. — Я не ребёнок! Сын Вилли сломя голову несётся на Беллону и та предсказуемо выбивает клинок из его руки за один удар. В двенадцать Вилли чистил дерьмо за лошадьми, ел подгоревший ворованный хлеб и не умел даже читать. Его сыну едва восемь и кронпринцесса Эребора учит его владеть мечом. Он унаследует несколько сундуков с золотом, дом в самом сердце Дейла и звание лорда Восточной Крепости, вместе с уважением множества гномов и людей к своему роду. Волосы Беллоны всё такие же ярко-красные, словно зарево пожара, когда она опрокидывает его сына наземь и начинает щекотать. — Перестань! — смеётся Олли, пытаясь выбраться из-под крепкой хватки. Время Вилли, в отличие от Беллоны, начинает двигаться в обратную сторону.***
Вилли едва за пятьдесят, когда ему впервые приходится напомнить другим, что он не просто какой-то старик, занимающий свою должность из жалости. В мире гномов подобные чувства — слабость. Он вытравил из своих костей само понятие жалости через годы тренировок, сражений и потерь, сменив его чем-то холодным и твёрдым, растекающимся в груди терпким запахом железа с примесью едкого дыма костров, в пламени которого исчезали тела павших защитников Эребора. Это стало первым, сразу после постоянно преследующего его запаха конского дерьма, от чего он избавился, как только надел на себя доспехи с вытесненным дубом, над которым выселись Звёзды Дурина. Тренировочные залы Железных Холмов практически столь же прекрасны, как и эреборские, а мастерство оружейников мерцает в свете факелов, надёжно закреплённое на стойках, разбросанных по периметру комнаты. Этот зал один из малых, поэтому здесь тренируется только патрули, увязшие где-то в самых низинах защитников Холмов. Тем не менее, эхо чужих разговоров — громкое, и оно с лёгкостью достигает ушей Вилли, когда тот проходит зал, находящийся между кухней и покоями нового капитана Королевской Стражи Холмов, с которым человек больше в жизни не будет пить. Вилли весьма дорожит печенью и беспокоится о продолжительности собственной жизни, которая после подобных попоек наверняка уменьшается лет на десять с каждым разом. — … всем и так понятно как этот старик заслужил свою должность! — громкое и чёткое разлетается по коридору, заставляя Вилли замереть на месте. Высокие, уходящие под самый потолок колонны отбрасывают кривоватые тени, сотканные из всевозможных оттенков чёрного и синего, которые надежно скрывают его присутствие от пятерых мальчишек-гномов, едва достигших совершеннолетия. — Ты говоришь о капитане самой принцессе Беллоны, — хрипло отвечает рыжеволосый пацан, с кривоватым, наверняка неправильно сросшимся после перелома носом, и веснушками, нелепо разбросанными по всему лицу. — Выбирай выражения, Дрэхмор. У Дрэхмора прищуренный тёмно-серый взгляд и слегка вьющиеся волосы пепельного цвета, едва достигающие плеч в сочетании с уродливым шрамом, пересекающим щёку. «Мышонок», — непонятно почему думает Вилли, наблюдая за одиноким солнечным лучом, с трудом проникшим сквозь створки закрытых окон. Он неохотно минует тени коридора и застывшую одинокую фигуру человека, прежде чем сосредоточить всё своё внимание на тренировочном зале. — «Мышонок, который подохнет в той же сточной канаве, в которой и родился». Солнечный луч тем временем достигает едкой ухмылки гнома, когда тот перебрасывает тренировочный меч с одной руки в другую, прежде чем ответить: — Ты хочешь сказать, что я говорю неправду? Он наверняка с ней трахается. Или трахался. Вряд ли у этого человечишки есть силы сейчас хоть на что-то. И куда только смотрит король Фрерин… Вилли неохотно отделяется от тьмы, с которой он за прошедшие десятилетия так и не подружился, и делает несколько неспешных шагов в сторону луча солнца, давая время мышонку и остальным мальчишкам себя заметить. Впрочем, тьма тоже не слишком его лелеяла, принимая в свои скользкие объятья только в исключительных случаях. В конце концов, в Эреборе были другие гномы и люди, которые тонули во тьме, убаюканные её шепотом, приносящим им спокойствие и информацию. Вилли же мог заработать себе только головную боль. Мальчишки замечают его слишком поздно. Вилли ломает нос рыжеволосому и успевает пройтись по лицу ещё двоих парней, прежде чем мышонок и ещё один из оставшихся стражников, наконец-то, реагируют и хватаются за мечи. Вилли даже не делает попыток потянуться к своему. Он в мгновение ока ныряет вниз и сбивает с ног обоих парней. Мышонок, на удивление, не попадается в столь банальную ловушку, и с лёгкостью отражает удар справа, а затем ещё несколько, прежде чем Вилли валит его наземь, придавливая сверху весом собственного тела. Мышонок безрезультатно барахтается несколько раз и замирает, как только чувствует поцелуй холодной стали на шее и запах железа. Ярко-бордовая кровь с ленцой стекает по идеально заточенному клинку, затем по рукоятки и, наконец, останавливается на рукаве Вилли, превращаясь в некрасивые кляксы чёрного цвета. — Чего молчишь? — спрашивает человек, сильнее вдавливая клинок в побледневшую кожу. — Вроде язык у тебя пока есть. — Капитан, — шипит мальчишка, несмотря на явный страх. — Не далеко ли вы забрели в поисках целителей? Боль в суставах наверняка даёт о себе знать. Вилли, всматриваясь в расширенные зрачки, полные страха, даёт слабину и растягивает губы в едкой усмешке, которую ни разу в жизни не видел его сын или Лейле, и которую вряд ли смогли бы понять. (Беллона, которая видела его, отбирающего чужие жизни, смогла бы) — Я вправе выносить смертные приговоры и самолично их исполнять, — растягивает Вилли, завороженно наблюдая за одинокой каплей крови, которая сорвалась с клинка и разлетелась на десятки ярких брызг, встретившись с серым мрамором. — А ты, паршивец, оскорбил моего короля и наследную принцессу. Вас, мальчишек, не учат, что нужно отвечать за свои слова? Кровью, если то потребуется. — А я и не боюсь за них ответить, — безрассудно шипит мальчишка, и Вилли слегка ослабляет хватку, чтобы и вправду ненароком не перерезать чужую глотку, когда мышонок резко подается вперёд. Сталь чужого клинка играет всевозможными красками синего и золотого, когда человек насчитывает три с половиной секунды, за которые он бы уже успел сломать худощавую руку, как минимум, в двух местах, когда его шею, наконец-то, целует прохладное лезвие, слегка царапая кожу. «Щенок», — с усмешкой думается Вилли. Движением, отточенным годами практики, он уходит с линии атаки и, выбив клинок с чужой руки, хватает мальчишку за волосы. Несколько раз впечатывает того в каменный пол и лишь затем позволяет себе встать, даже не пытаясь скрыть наслаждение от чужих стонов боли за чем-то более цивильным, подходящим капитану будущей королевы. Четверо других щенков (псов) не предпринимают никаких попыток встать на защиту своего друга или на пути у Вилли, когда тот, насвистывая себе под нос, скрывается из виду, бросив через плечо напоследок: — Сводите своего дружка в Комнаты Исцеления. Нос я не сломал, но парень проваляется с головной болью пару дней, если не дать какого-либо варева. «Слишком много мороки», — лениво мелькает в разуме Вилли. Он отточенным движением прячет в рукаве стилет и слегка морщится, когда плечо, по которому мальчишке каким-то чудом всё же сумел заехать, простреливает болью. Возможно, он и вправду стареет.***
В ту ночь ему снится яркая улыбка Дрэхмора, с которой тот умер на губах, а лёгкие забивает едкий дым погребальных костров. — присмотри за ней — — кровь, нескончаемым потоком льющаясь с чужой груди — — крепкая хватка, под которой больше не стучит чужое сердце — Вилли просыпается, задыхаясь, и судорожно размахивая клинком, вынутым из-под подушки до ужаса знакомым движением. — Знаю, знаю, — шепчет в темноте комнаты Вилли, ощущая призрачную хватку мертвеца на собственной руке. — Я давно не был у тебя и ребят. Простите. Как только вернёмся в Эребор, сразу же притащу свою жирную задницу и хороший эль. Дункан! — повышает голос мужчина, как только ему удаётся взять себя в руки. Не проходит и нескольких мгновений, как дверь открывается, являя его взору высокого, как для своей расы, бритоголового гнома, с густой коричневой бородой, в которую вплетены несколько косичек, закреплённые на концах изумрудными бусинками. — Капитан? — вскидывает бровь гном, больше никак не высказав своё удивление относительно человека. Одинокий луч напольной лампы, который с трудом проник из коридора в комнату, ярко мерцая на тёмном металле клинка. — Мальчишка по имени Дрэхмор, — хрипит Вилли и несколько раз откашливается, прежде чем продолжить, упираясь лбом в колени. — Третий… нет, восьмой отряд, — продолжает мужчина, пытаясь выцедить из своего разума полезную информацию. — Из Городской Стражи. Серые волосы и глаза. В рукаве клинок из-под руки мастера Квалада. — Убить? — безразлично спрашивает гном, даже не меняясь в лице. — Нет, — отвечает Вилли. — Не трогать. Найди всё, что сможешь к рассвету. Ступай. Дункан слегка склоняет голову, прежде чем скрыться за дверью, снова оставив Вилли во тьме и одиночестве. Мужчина выжидает, пока чужие шаги в коридоре стихнут, прежде чем зажечь напольный фонарь и заново откинуться на подушку, всматриваясь в резной деревянный потолок над собой и вспоминая глупого мальчишку, не пережившего своего первого боя.***
Когда Вилли ещё раз садиться выпить с новоиспечённым капитаном Холмов и сыном лорда Даина, то мысленно прощается с собственной печенью и двумя десятками лет. Но это стоит того, чтобы встретиться взглядом с тёмно-серыми, словно в преддверии бури, которая вот-вот готова была разразиться над горными пиками Сумеречных Гор, глазами, и ровной, как будто высеченной из камня, спиной, когда Дрэхмор застывает перед ним через несколько дней. — Разрешите обратиться, капитан? — буквально выплёвывай мальчишка, на что Вилли лишь едва заметно кивает, больше занятий царящим вокруг балаганом, который собственноручно пытается превратить во что-то более или менее похожее на вооруженное сопровождение своей принцессы обратно домой. — Почему меня переводят в Эребор? — наконец-то, спрашивает Дрэхмор, продолжая буравить мужчину испепеляющим взглядом. Вилли едва заметно пожимает плечами. — Задавайте этот вопрос не мне, а капитану Городской Стражи, под началом которого находитесь. Я не занимаюсь бумажной волокитой. — Я спрашивал, — шипит мальчишка и шрам на его лице идёт некрасивой рябью, искажая и без того не очень привлекательную внешность. «С дисциплиной придётся поработать», — лениво мелькает в разуме Вилли. — И он сказал, что приказ поступил от самого капитана Королевской Стражи лорда Даина. Мстить будете? Хотите загубить мою военную службу? — заканчивает мальчишка, подходя непроизводительно близко. Вилли в последний момент сдерживает себя, чтобы не схватиться за меч по привычке, вдолбленную в его кости на уровне инстинктов. Небо над их головами бескрайне синее, с едва видимыми блеклыми тенями некогда пёстрых туч и тяжёлым запахом дыма, витающим в воздухе, с лёгкими нотками наступающей весны. Вилли вдыхает полной грудью. Пройдёт не более пары недель, прежде чем всё вокруг потонет в терпком дыхание цветов и зелени деревьев, которые с ленцой начнут сбрасывать с себя тень зимы, чтобы затем вдоволь насладиться тёплым, но коротким летом. Лишь пик Одинокой Горы, как и столетия до этого, останется кристально-белым, указывающим путникам дорогу домой столь же ярко, как и маяк, прорезающий тьму своим светом. Вилли едва заметно улыбнулся. Он и вправду постарел. В его разум стали чаще приходить мысли о доме, покое и тепле, а не о далёких землях и авантюрах, на которые с такой лёгкостью шла его будущая королева, частенько ставя на кон свою жизнь. — Nulukkizdîn tarâg Tumunzahar? * — спрашивает Вилли, встречаясь с глазами полными удивления. — Вы… — мямлит мальчишка. — Вы знаете кхуздул? — А ещё синдар и даже грязное наречие орков, — пожимает плечами Вилли. Их разговор на секунду прерывает появление гнома, в слегка припыленных доспехах с вытесненным дубом и Звёздами Дурина, высящимися над голыми ветвями. — Капитан, — стражник слегка склоняет голову. — Провизия погружена. Экипировка также проверена. Ждём только вас и Её Высочество. — Лорд Даин решил дать нашей принцессе напутствие по старой привычке? — Так точно. — Спасибо, Нерван. Свободен, — гном снова склоняется в лёгком поклоне, прежде чем скрыться в толпе снующих туда-сюда жителей Холмов и через мгновение занять своё место среди остальных стражников, ждущих своего командира. — Так что означает твоё имя? — снова спрашивает Вилли, возвращая своё внимание к мальчишке, во взгляде которого плескалась тоска с едва заметными нотками зависти, когда взгляд серых глаз замер на вышколенных годами тренировок стражниках, в сверкающей на солнце брони. — Тот, кто защищает, — наконец, отвечает Дрэхмор. Вилли кивает. — Первым это имя носил человек. Ты знал об этом? — мальчишка едва заметно хмурится и отрицательно качает головой. — Капитан, который руководил Городской Стражей Дейла во время Великой Осады. Он и его люди погибли, прикрывая отход короля-консорта Бильбо и мирных жителей в Эребор. Он защитил несколько десятков детей и женщин, включая мать будущего короля Дейла. Также это имя когда-то принадлежало моему другу. Он тоже умер, защищая тех, кто не был в состоянии этого сделать, — Вилли вдыхает морозный воздух с едва заметными нотками земли, прогретой светом весеннего солнца. — окровавленная земля, орошённая слезами, которую не может очистить даже ледяной дождь, пробирающийся сквозь броню — — кроваво-красные языки погребальных костров, возвышающиеся к самому небу, чью синеву затмевает едкий густой дым — — женщина, на чьих губах больше никогда не расцветёт улыбка и едкий запах благовоний, забивающий лёгкие, когда Вилли в один из редких дней свободы приходит наведать её в крипту — — Ты себя-то был не в состоянии защитить от старика. Не то, что остальных, — обрубает Вилли, встречаясь взглядом с мальчишкой, чия глаза уже не пылали былой злостью, сменившись чем-то блеклым и размытым. — Я очень сомневаюсь в том, что у мальчишки, чья нога никогда не ступала за пределы Холмов, когда-либо появиться возможность увидеть мир за этими стенами. Не то, чтобы защитить кого-то. Мальчишка ничего не отвечает. Он лишь слегка хмурится и не смотрит в глаза Вилли, сосредоточившись на доспехах, исписанных рунами кхуздула. — Я не заставляю тебя. Ты можешь остаться, — подытоживает Вилли, решая закончить балаган, как только в поле его зрения мелькают волосы, поцелованные огнём. — Но ты ведь сирота. У тебя нет никаких связей с женщиной или мужчиной. И близких друзей у тебя тоже нет. Тебя здесь ничего не держит. А в Эреборе всегда нужны стражники. Решайся. Вилли разворачивается, оставляя мальчишку позади, и лишь тогда позволяет себе растянуть губы в усмешке. Кому, как не Вилли знать, на что способен серый мышонок из сточной канавы, если ему показать, что мир не заканчивается на дерьме. И сколь сильно этот мышонок стремится к свету.***