***
День, когда он впервые видит море, не примечательный ничем. Это обычное утро, обычного летнего дня. Разведчики докладывают им об этом за несколько часов до того, как его ушей достигает звук волн, разбивавшихся о скалы, и терпкий солёный запах, который мигом забивает лёгкие, стоит Вилли сделать короткий вздох. Это… приятный запах и отнюдь не напоминающий собой ту дикую смесь из рыбы, трясины и свежеиспечённой выпечки, что витает среди ухоженных каменных домов Дейла. — Как красиво, — шепчет Олли, словно он боится разрушить иллюзию, замирая справа от своего отца. Вилли лишь кивает. Это и вправду красиво. Белоснежно-серые птицы, летающие у самой воды и практические теряющиеся на фоне тёмно-синего, играющего с солнцем, моря, с ленцой бьющегося о высокие скалы, окружившие голубую гладь со всех сторон, словно защищая. Наверняка тёплый, прогретый на солнце песок, сверкал, словно сокровищница в недрах Эребора, зовя в свои объятья. Вилли не собирался ему отказывать. — В случае чего, Дрэхмор главный, — произнёс человек, одновременно спешиваясь с лошади. — Никому за мной не идти. Вокруг на мгновение поднялся шум. — Капитан! — Старик, ты совсем из ума выжил? — Отец! Который Вилли быстро заглушил, лишь слегка повысив голос. — Это приказ. Он сделал шаг, затем ещё один и ещё один, пока под его ногами не оказался песок, а не твёрдая, не способная дать ничего этому миру, земля. Вилли снял перчатки, засунул их себе за пояс и, лишь затем присел, с осторожностью прикасаясь к песку. Тот оказался и вправду тёплым, слегка влажноватым, если копнуть чуть глубже, с несколькими мелкими круглыми тёмно-коричневыми камешками, который Вилли тут же сует в карман, чтобы, в первую очередь, показать Лейле, а уже затем себе — это не сон и не плод его фантазии. Это реально. Он не знает, сколько времени стоит так, наслаждаясь тёплыми лучами солнца, солёным ветром и звуками волн. Только когда справа мелькает что-то яркое и огненное, он понимает, что прошло, по крайней мере, несколько часов, так как Беллона не смогла бы добраться от лагеря быстрее. — Красиво, — произносит гномка, и лишь на одно-единственное мгновение в её глазах мелькает восхищение, которое тут же тонет в светло-голубом спокойствии. Вилли кивает. — Да, красиво. Они так и стоят, рядом, до самого вечера, молча наблюдая, как на тёмно-синем небосводе появляются первые звёзды, столь похожи на те, что высились над далёким домом.***
Тёмно-коричневые камешки занимают своё почётное место на каминной полке в гостиной и все последующие годы, смотря на них и прикасаясь, Вилли ощущает дрожь в теле. Это был не сон.***
В последний раз он видит её в тот день, когда умирает. За окном буйствует конец лета, растёкшись по всему Эребору и Дейлу ярко-зелёной листвой, шелестящей на ветру. Он знает, что вокруг больше красок. Бледно-голубой ковёр из мелких цветов, вперемешку с крупными розами и нежными пионами, цветущими у его дома. Горящие синевой и золотом знамёна; серебряные, словно созданные из самого света звёзд, руны, мерцающие под куполообразной крышей. Кроваво-красные языки пламени, играющие всевозможными оттенками золота на отполированных доспехах и остро-заточенных клинках, которые в скором времени разбредутся среди гномов и людей. Тёплый и светлый, сотканный из самого солнца, детский смех. Сотни запахов сплетаются воедино, принося с собой душную металлическую вонь крови и отдалённые звуки битв, воспоминания о которых со всей силы врезаются Вилли в грудь, отдавая болью в старых ранах, и тут же отступают прочь, когда всё вокруг тонет в пряном аромате спелых яблок. Рядом мелькает тень и Вилли чувствует осторожное прикосновение к руке. — Дедуль, — человек с трудом открывает глаза и слегка щуриться. Его внучка — копия Лейлы, та же улыбка и веснушки, пожалуй, только цвет глаз другой, — светло-золотой, доставшийся ей от матери. Словно солнце в преддверии рассвета. — Её Высочество здесь. Вторая тень, громыхающая доспехами и пылью дорог, вырастает рядом, и опускается на одно колено возле кровати, на ходу снимая тяжелые перчатки. — Старик, — частит Гвар, обхватывая вторую ладонь Вилли. — Прости, что мы так долго. Мы отправились в путь, как только получили письмо от бабули. У его внука короткие волосы мышиного оттенка и такие же глаза, в которых царит спокойствие и уверенность, сменившиеся сейчас ничем не прикрытой обеспокоенностью, а ещё единственный тонкий шрам на виске, оставшийся в напоминание о неудачном падении с яблони. Вилли помнит это момент столь отчётливо, как будто это случилось вчера, а не два десятка лет назад. Помнит собственный страх и секундное оцепенение, когда за шумом сломавшейся ветки последовал детский плач и возглас Дрэхмора, приказывающий послать за целителями. Вилли моргает несколько раз, пока его мозг пытается обработать полученную информацию, и одновременно с этим не спутывать её с воспоминания, и на это уходит порядком больше времени, чем обычно. Он даже не злится. У него сейчас слишком мало сил, чтобы заниматься подобной ерундой. — Вы скакали без остановки? — его голос: столетний дуб, корни которого впились глубоко в землю, но в чьих ветвях больше нет зелени листвы, и теперь они могут только скрипеть, пугая своим шумом надоедливо детвору. Но детвора не пугается, наоборот, лишь придвигается ближе, убирая упавшие на лицо пряди седых волос. — Да, — кивает Гвар; пот смешивается с грязью и стекает некрасивыми потоками бледно-серого цвета. Этот ребёнок, скорее всего, только спешился с коня и сразу же пришёл в Комнаты Исцеления, даже не удосужившись перед этим переодеться или умыться. — Малой группой. Я знаю, что это запрещено, но сама принцесса Беллона отдала приказ. Мы выбрали самую безопасную, восточную дорогу, поэтому путь занял в два раза больше времени, но это всё равно меньше, чем если бы мы начали готовить к отправлению все отряды и свиту. Ребёнок слабо улыбается. — Зачем я всё это рассказываю, ты и так знаешь. Вилли моргает и ничего не отвечает. Переводит взгляд куда-то поверх голов своих внуков, — серый, мышиный, и светлый, на самой границе между золотом и рассветом, что за странное сочетание, — и встречается взглядом с Беллоной. Она стоит в окружении Дрэхмора, такого же пыльного и уставшего, как и его внук, Лейлы, чей взгляд впервые за всё это время наполняют слёзы, и Олли, поспешно частящий полушёпотом, словно он не хочет, чтобы его услышали другие. Её волосы всё ещё ярко-оранжевые, практически багровые, горящие огнём, словно закат над Эребором в самые тёплые летние дни. Беллона всё такая же, как и при их первой встрече. Молодая. Яркая. Верная. Единственное отличие, которое с ясной чёткостью может сейчас найти уставший разум Вилли между той девчушкой, которую он встретил долгих семьдесят лет назад, и будущей королевой, которая стоит сейчас перед ним: тонкий бледный шрам, пересекающий бледноватое лицо от кончика уха до уголка губ и тёмно-синий взгляд, полный спокойствия и уверенности. Словно их владельца не могло удивить уже ничего. Как будто во всём Средиземье не остался ещё хотя бы один неизведанный уголок, на который не ступала бы нога принцессы Эребора. «Какие глупые мысли», — мысленно фыркает Вилли, и снова прикрывает глаза. Следующее, что он видит перед собой — Дрэхмор, который сменяет Гвара у кровати и закрывает своей широкой спиной всё происходящее вокруг. Он больше не щенок, но остался всё таким же мальчишкой, не умеющим вовремя затыкать рот. — Капитан, — произносит гном, с осторожностью обхватывая немощную руку. — Уже полдень, а вы ещё валяетесь в кровати. Помирать собрались, что ли? — Вилли слабо усмехается посредственной шутке, в отличие от его внучки, которая подозрительно всхлипывает и закрывает рот рукой. — Гвар, забери свою сестру, — тихо просит Вилли. Он научился справляться со многими вещами в своей жизни, но женские слёзы всё ещё не были в их числе. — Дедуль, — тихо всхлипывает девчонка, обхватывая вторую руку. — Дис, — перебивает её Вилли, наблюдая, как на розовых щеках появляются две тонкие мерцающие полоски. — Сырость плохо сказывается на моих костях. Ты ведь знаешь. Проходит не более пары мгновений, прежде чем Дис кивает и, утерев слёзы рукавом платья, в последний раз целует старую немощную руку. — Прощай, дедуль. И до встречи по ту сторону мира, — произносит девчонка слегка охрипшим голосом, отступаю на шаг от кровати и склоняясь в поклоне. Её брат замирает с другой стороны. Сложенная в кулак ладонь врезается в звёзды Дурина на доспехах, слегка стряхивая пыль с металла, прежде чем Гвар склоняет голову, произнося лишь одно слово: — Капитан. У Вилли нет сил на то, чтобы должным образом ответить на прощание. Поэтому он лишь говорит: — Пускай Махал всегда будет на вашей сторону и пускай наши пути пересекутся через множество десятилетий, — он снова прикрывает глаза, когда в висках разливается резкая боль, на секунду затапливая собой сознание, а когда приходит в себя, его внуков уже нет рядом. Дис и Гвар ушли, оставив после себя лишь сырость, пыль дорог и зарождающуюся боль между рёбер, преодолевать которую становится всё труднее с каждым вздохом. Вилли едва заметно приподнимает уголки губ, потому что на полноценную ухмылку у него сейчас нет сил, когда в воздухе отчётливо повисает тонкая нотка неуверенности и желания, приправленная сверху щедрой долей ужасного юмора, спрятанная за бронёй и паршивым характером. Вилли пересекается взглядом с Дрэхмором и ему на секунду чудится светло-золотой рассвет Эребора, который медленно, и как будто нехотя, но, тем не менее, бесповоротно, стал вытравливать серость и тьму. — Она проживёт намного меньше тебя, — на этот раз слова даются ему куда сложней. Они вязко оседают у него в глотке, а вздох больно царапает лёгкие, прежде чем мысли обретают форму, а в глазах напротив обеспокоенность сменяется принятием. Лишь на одно-единственное мгновение в них мелькает обречённость, смешанная с тоской, но Дрэхмор с лёгкостью загоняет её глубже в собственный разум. А затем спрашивает, одновременно с этим поднося к губам Вилли чашу с водой: — О чём вы это капитан? — щенок научился неплохо врать за все эти года. Вилли делает несколько маленьких глотков, ощущая, как прохладная вода стекает по губам и подбородку, чтобы через секунду быть с осторожностью вытертой чужой рукой. — Я умираю, мальчишка, но я всё ещё не слепой, — тихо произносит Вилли, на этот раз не желая, чтобы его шёпот услышали посторонние. — Дис — человек. Стоят ли пятьдесят или шестьдесят лет жизни последующими за это столетиями одиночества? Дрэхмор ставит воду на место и убирает руки из-под головы Вилли, на всё это ему требуется порядком больше времени, чем обычно. Он молчит ещё секунду или две дольше, чем позволено будущему капитану Королевской Стражи, за которые Вилли успевает практически заснуть, прежде чем всё же заговорить: — Я отдам свою жизнь за неё, если потребуется. И в этом мире для меня нет вещи желанней, чем её улыбка, — Дрэхмор криво усмехается и ерошит и без того непослушные волосы. — Кажется, это и принято называть любовью. Для Вилли любовь — это смех, тёплое прикосновение рук и запах свежеиспечённого хлеба. Это жар огня в кузнице и промозглая весна, когда даже жарящее во всю солнце не способно прогреть своими лучами верхушку Одинокой Горы. Любовь — это дружеское похлопывание по плечу, ругань в тренировочном зале и сверкающие доспехи, с вытесненными дубом и звёздами, запутавшимися в его ветвях. А ещё ярко-оранжевые, словно обожжённые огнём, волосы, пахнущие морем и свободой. — Трудно делить своё сердце между любовью и долгом, — тихо произносит Вилли. — И трудно принять то, что ты постареешь и умрёшь, тогда как тот, кого ты любишь, будет всё ещё молод, как будто сотня лет это ничто. Дрэхмор кивает и переводит взгляд на открытое окно, из которого доносится шум жизни. — Я знаю, старик. Как и знаю то, что она может мне отказать, но… — гном глубоко вздыхает. — Я не хочу бояться. Я хочу любить её, хочу сражаться с ней бок-о-бок и вместе защищать нашу королеву. И я хочу сделать её счастливой. Вилли кивает. На его взгляд получилось слегка слащаво, но, речь идёт о его внучке, так что, он может пропустить подобные мелочи мимо ушей. — Место капитана Королевской Стражи твоё, — Дрэхмор хмуриться, из-за чего несколько морщинок залегают между бровей, делая, и без того некрасивое лицо, более мрачным. — Будет много болтовни. Вилли слегка приподнимает бровь. — Не припомню, чтобы тебе когда-то было дело до чужих слов. Кроме того, ты вроде знаешь, с какой стороны нужно держать меч, чтобы укоротить чужие бороды. Или языки. Мальчишка напротив улыбается. Столь знакомой и едкой ухмылкой, что Вилли ощущает неожиданную тоску, что было ему отнюдь не свойственно. — Удачи, капитан, — произносит Дрэхмор. С осторожностью сжимает стариковскую руку и поправляет сползшее одеяло. — Когда мы встретимся с вами в следующий раз, то я, скорее всего, буду с вами одного возраста. — Если научишься вовремя затыкать рот. — Ну, вы ведь знаете, — усмехается мальчишка. — Подобное никогда не произойдёт. Вилли ничего не отвечает. Моргает на секунду и открывает глаза снова лишь в тот момент, когда Дрэхмор подносит к носу какие-то дурно пахнущие травы, одновременно с этим бросая через плечо: — Олли! Тащи сюда свою задницу! Следующее: его Олли. С паникой, царящей в глазах, которую ребёнок с лёгкостью берёт под контроль, как только встречается с ним взглядом. — Отец, — произносит мальчишка. У него тёмные волосы, слегка вьющиеся на конце, и плавящаяся сталь в глазах. На нём нет доспехов, а только свободная рубашка и такие же штаны, завязанные тонким тёмно-синим поясом. Его оружие — это не меч, а слова, которыми он умеет ранить столь же искусство, как и его мать. — Позвать целителей? Вилли хмурится и уводит нос в сторону от трав. — Перестаньте. Вы ведь знаете, что мне уже ничего не поможет. Олли переглядывается с Дрэхмором, но ничего не произносит. — Мне жаль, — тихо говорит Вилли, — что мы с тобой пропустим нашу пятничную тренировку. Лицо Олли светлеет. — Всё хорошо, — мальчишка улыбается, — сможем потренироваться с тобой на мечах в следующий раз, когда встретимся. Это будет не скоро, так что тебе придётся немного подождать. — Дис, — произносит имя внучки Вилли, заставляя напрячься Дрэхмора, и слегка нахмурится Олли. — Дай мне слово, что она сама выкует собственную судьбу. И что ты примешь любого, кто займёт место в её сердце. Олли приподнимает бровь. — Что-то, о чём мне нужно знать? — Нет, — Вилли даже не предпринимает попыток покачать головой, прекрасно понимая, что сейчас это только закончиться темнотой. — Просто пообещай мне. Олли ещё больше хмуриться, но, всё же, кивает. — Ты всегда учил нас всех выбирать свой собственный путь, а не слепо следовать по протоптанной дорожке. Вот почему на мне нет доспехов, хотя я и твой сын, — он улыбается. — Кто я такой, чтобы запрещать делать что-то женщине с подобным именем? Ответ более чем правдоподобный. — Идите. Хватит разводить мне здесь сырость, — в конце концов, просит Вилли. Он сделал всё, на что сейчас был способен его уставший разум. Пришло время отдохнуть. Он чувствует, как оба его сына поочерёдно сжимают его ладонь, прежде чем подвестись на ноги и замереть в шаге от кровати. Они склоняют головы, а сжатый кулак знакомо покоится напротив сердца. — Отец. — Старик. Два коротких слова со всей силы врезаются Вилли в грудь, но, в отличие от прошлых воспоминаний, — эти тёплый и мягкие, наполненные детским смехом и светом. Пылью дорог и звуками клинков в тренировочном зале. Тяжёлым запахом книг в библиотеке и каплями дождя, запутавшимися в кудрявых головах. А ещё прикосновением слегка шершавых рук и ванилью, которая въелась под кожу, и нет способа, который смог бы выдрать её. — Милый. Взгляд Лейлы всё такой же. Наполненный любовью и светом, мерцающим, не хуже маяка в самой кромешной тьме. Её волосы спадают в буйном каскаде серебра, в которых затерялось несколько светло-зелёных бусинок, с вкраплением золота и мифрила, слегка щекоча щёки Вилли. — Не забывай поливать розы, — тихо произносит мужчина; Лейла кивает, с осторожностью убирая упавшие на глаза волосы. — Хорошо. — И не оставайся одна в доме, — он пытается улыбнуться. — Заседания Второго Совета, перестройка рынка, проблемы гильдий — работы всегда будет хватать, ты ведь знаешь. Она улыбается в ответ, крепко сжимая руку Вилли. — Я не буду одинока, дорогой. Мы слишком много и тяжело работали с тобой, чтобы сейчас я чувствовала себя одинокой. Лейла не плачет. Посол Эребора не может позволить себе подобного. Она будет плакать потом, когда наступит вечер и его тело облекут в доспехи, а в руки вложат меч. Укроют сверху сине-золотыми знамёнами и охапками мелких, бледно-голубых цветов, а затем навсегда закроют в крипте, среди других, таких же, как он, защитников Эребора. Лейла будет плакать молча, в их спальне, среди тишины и тьмы, поделившись своим горем лишь с каменными стенами и высокими сводами, исписанными серебряными рунами. — Ты не хочешь, чтобы я осталась, — это даже не вопрос. Вилли, насколько у него хватает сейчас сил, сжимает её ладонь, желая насладиться теплом своей жены в последний раз. — Я стал твоим мужем, будучи капитаном Королевской Стражи наследной принцессы. Хочу, чтобы ты запомнила меня таким. Она же… она видела меня подметающим дерьмо за лошадьми и воровавшим еду, которой была не шибко лучше того, что выходило из-под хвоста этих благородных животных. Лейла растягивает губы в улыбке и наклоняется вперёд, с осторожностью целуя Вилли в лоб. Он глубоко вздыхает, затапливая лёгкие запахом ванили, и жалеет о том, что у него нет сил на полноценные объятия. — Я люблю тебя, — шепчет Лейла в его волосы. — И буду любить всегда. Ты ведь знаешь. — Знаю, — произносит Вилли в ответ, чувствуя, как предательские эмоции, в виде непрошеной влаги, собравшейся у кончиков глаз, просачиваются наружу. — Иди, любовь моя. И до встречи. Лейла не оборачивается, когда уходит. Молча оставляет его в одиночестве, среди тишины и покоя. Запах ванили, столь родной, оседает на коже и волосах, согревая своим теплом. Вилли глубоко вздыхает. Он готов. Скрежет стула врезается в мир Вилли, принося с собой ярко-оранжевые, горящие в зареве заката, волосы, и прищуренный, тёмно-синий взгляд. Беллона усаживается напротив его кровати, принося с собой шум жизни, молодости и запах свежих яблок, трое из которых перекочёвывают из её рук на столик рядом с Вилли. — Ты ведь не видел их ещё в этом году, — поясняет гномка на недоумённый взгляд Вилли. На ней свободная рубаха белого цвета и тёмно-золотой жакет, со Звёздами Дурина на рукавах. Волосы заплетены в две тугие косы, с сотнями бусинок и заклёпок, но борода всё ещё недостаточно длинная для того, чтобы в неё можно было вплетать украшения. Из-за пояса торчит Оркрист, а с другой стороны Жало. В её глазах нет страха, жалости или сострадания. Бесшумное, тёплое море спокойствия. — Ты даже помереть мне спокойно не дашь? — Умирать, — тянет Беллона, перебрасывая тугую косу через плечо, — скучно. Вилли хмыкает и на несколько минут между ними повисает тишина. Старик, который был готов предстать перед Создателем и гномка, которая была готова стать королевой самого огромного королевства на востоке Средиземья. — Присмотри за ними, — просит Вилли и недовольно хмурится. В отличие от неё, последнее 70 лет пошли ему не на пользу. Он стар и немощен. И даже его голос пропитан серостью и усталостью. Беллона кивает. — Присмотрю. Ты ведь знаешь, что присмотрю. — Спасибо тебе. — За что? — За всё. Беллона не сжимает его руку. Не наклоняется вперёд, чтобы обдать запахом весны и прогретой на солнце земли. Не даёт никаких напутствий или пожеланий. Она лишь спрашивает, одновременно с этим потянувшись к яблокам, стоящим на столике: — Рассказать тебе что-то? — Да, — едва заметно кивает головой Вилли, наблюдая, как Беллона достаёт маленький кинжал из сапога. — Ту самую историю. Принцесса кивает, и вокруг всё тонет в запахе яблок, от которого Вилли становится немного дурно. — Жил-был в норе под землей хоббит. Не в какой-то там мерзкой, грязной, сырой норе… Вилли не страшно. Ни капли. За его плечами десятки выигранных сражений, сотни переговоров, несколько прекрасных учеников, сын, жена, которую он любил всем своим сердцем, хитросплетения нескольких языков и королевство, которое он оставляет в руках своих потомков и своей королевы. Он прожил… хорошую жизнь. Он наблюдает за Беллоной, чистящей яблоки, ещё несколько долгих мгновений, прежде чем закрывает глаза. Ласковая и нежная тьма с ленцой подбирается откуда-то со стороны, с осторожностью обволакивая его со всех сторон, и даёт возможность склонить уставшую голову себе на плечо. Вилли делает глубокий вздох, в последний раз наслаждаясь запахом цветущих яблонь, прежде чем тьма поглощает всё вокруг. В конце концов, он жалеет лишь об одной вещи в своей жизни, которую не успел сделать: увидеть, как рыжеволосую голову венчает серебряная корона.***