Ломать бесхребетных — трудно, но лепить из них всё что угодно — легко.
Eugene Ryabyi
Диана видит сны. Все почти одинаковые. Ей снится Чон: его запах, прыгающий огонек в черных глазах, как от фитиля свечки, его сильные руки и тонкие пальцы, покрытые чернилами. Его костюмы-тройки. Его смоляные волосы. И темные простыни его спальни. Во снах они целуются, он касается её, как если она — необходимость, острая нужда, а он — сама нежность. Простыни мнутся под ним, касания покрывают всё тело, и всё как надо, всё идет к… неминуемой близости. Но этот сладкий миг обращается кошмаром: вместо прыгающего огонька в глазах — ореховые карие, вместо мягких и теплых ладоней —шершавые, холодные, грубые, с силой стискивающие запястья и срывающие одежду. Вместо податливых губ оскал бывшего хореографа. Вместо Чонгука — Нгок. Хуже всего, когда Диана пытается кричать, но голоса нет. Никто не слышит, и Чон не приходит. Она ворочается во снах, мычит, и просыпается от звуков, которые издают её голосовые связки в попытке выдавить хоть один маленький возглас. Именно так и понимает, что всё это сон — жуткий кошмар. Сминает простыни и дышит. Стыдится, что соседка по комнате всё это слышит и просыпается. Хани думает, что Диане снится что-то неприличное, раз она стонет во сне. Ведь все эти стенания очень похожи на стоны. Хани однажды так и говорит в лоб: «Господи, Диана, подрочи уже, раз тебе это даже снится». А Диана одевается в стыд. Оборачивает себя в его слои. За стенания перед соседкой стыдно. За такие ужасные сны стыдно. За то, что Нгок уже однажды посягнул на её тело — стыдно. За то, что Чонгук это ещё и увидел — её, в расстегнутой куртке и со спущенными штанами, со спутанными волосами, в которых смешались слезы — стыдно. Сколько там уже слоев этого стыда? И если бы это ещё был конец… Ну улице валит снег. Январь в разгаре. Весь мир — тарелка с молоком, а с неба из бумажной коробки в нее кто-то сыпет хлопья. Диана завороженно следит за этим зрелищем, пока из уголков глаз катятся соленые бусины, они разбиваются о простыни и исчезают. Вот вместе с ними растаять на простынях. Действительность надорвалась, но еще не склеилась обратно. Но плакать некогда. Надо вставать, надо жить, надо тренироваться. Жизнь не стоит на месте. О произошедшем она ни с кем не говорила. Да и не с кем: девочки делают вид, что не замечают ее угрюмости, отстраненности и пустоты в глазах. Кстати была бы сессия с психологом, но госпожа Чан уехала на какую-то там конференцию в штаты. С мамой, само собой, такое не обсуждается — у неё и так слабое сердце, не к чему ему разбивать. Чим-Чим…он сейчас по уши занят предстоящим дебютом, весь на подъеме, в облаках и в работе… грех сбивать его настрой своими проблемами. Оставался Чон. Но перед ним, черт возьми, стыдно. Очень-очень стыдно. Что её мог трогать кто-то другой. Кто не Он. Не теплыми ладонями, не мягкими губами. Даже во снах. Хотя он, наоборот настаивал на том, чтобы она осталась у него на пару дней. Но Диана тут же забилась в истерике и попросила увезти её в общежитие. Ей хотелось просто быть одной. Чон противиться не стал. В конце концов, он не её родитель, опекун или даже парень. Пообещал поговорить с директором Кимом, чтобы тот усилил охрану, и с менеджером, чтобы тот не спускал глаз. К тому же, её локация всегда ему видна и доступна, а его номер — в быстром наборе. О том, что хореографа в Хорайзене больше нет, никто кроме неё не знал. Их, почему-то всё равно, как по расписанию, везут на танцевальную практику. Наверное, её проведет второй хореограф-девушка — Исыль. Это всего лишь догадки, которыми Диана располагала. К тому же, Нгок всегда слегка опаздывал, девочки не удивлены. Но за дверью вместо Исыль появляется Чон Хосок. Белоснежной улыбкой озаряет помещение ярче ламп. — Добрый день! Не буду тянуть, скажу сразу. Нгок больше не работает в Хорайзен. Временно я побуду вашим хореографом вместе с Исыль. — В смысле? — Гюри вспылила. Руки скрещены на груди. Уже в обороне. Она такая — чуть что — выпускает шипы. Ожидаемо. Она не очень любит любые перемены и изменения. К тому же, все девочки уже сработались с хореографом. — Нгок ушел по личным причинам. Больше мне неизвестно. Давайте не будем тянуть и терять время. Начнем с разогрева. Диана, работаешь вполсилы. Конечно, из-за травмы. Вот и все. Все сделали за нее. Не пришлось ничего никому объяснять. Но от этого не легче. Внутри все метет и метет, как и на улице. Диане хочется лечь на пол танцевального класса, и чтобы ее засыпало тем снегом, валящим снаружи. Сил нет. Но жизнь не стоит на месте. Хочется поговорить, а не сжирать себя изнутри. Слой за слоем, заменяя кожу на стыд. Чон всегда на связи. Но между ними поселились недоговоренности и недомолвки. Диане не хотелось доставлять ему новых проблем. Она была неразговорчива, он засыпал ее цветами. Так и общались. Букеты вызывали у соседок зависть. У Дианы редкую улыбку. Мама — не вариант. Бережливость к её сердцу въелась в вены. Оставался Чимин. Ну и что, что занят… минутку ведь найдет? Холодные пальцы набирают быстрое смс. «Встретимся в кофейне на втором этаже в обед». Не факт, что он ответит, но Диане больше не к кому бежать. Ответ приходит быстро. Это написанное второпях — краткое «Ок».***
Кофейня спрятана от глаз, в самый угол этажа, кроме того, она довольно крохотная: на полу винтажные ковры, вход украшен пышными цветами, по которым и не скажешь, что искусственные. «Кофейней» условно называет уголок со столиками и стойкой, на которой взгромождена несложная кофе-машина, а рядом автомат с напитками. На прилавке снеки, булочки и энергетические шоколадные батончики для стажеров и артистов. По какой-то причине сюда заглядывают нечасто, даже сотрудник тут и не требуется: за местом следит одна девушка, периодически моющая кружки и меняющая выпечку. Им повезло: прямо сейчас кофейня пустует. Ни души. Диана успела заварить чай в заварнике, чтобы хоть как-то подуспокоить дрожь в теле и согнать холод. Чимин появляется в дверном проеме спустя пару минут. Замученный, но счастливый. Он во всем спортивном, волосы после свежего окрашивания. Под глазами залегли легкие синяки от недосыпа, да и в целом, выглядит слишком исхудавшим. Виной всему диеты. — Привет, Ди! Вдруг она вспоминает, как Чон взбесился в больнице из-за этого «Ди». И даже улыбается. — Что случилось? — Он орудует у кофе-машины в попытках плеснуть себе фильтр. Сразу понимает, что Диана предложила встретиться не без причины. Или просто её лицо всё выдает. Диана греет холодные руки о чашку и изучает взглядом стол, а Чимин всё пытается прочесть по лицу. — Ты ведь знаешь, что если ты будешь молчать, я ничего не пойму. Ощущение, прямо как во сне: хочется кричать, но голоса нет. Буквы просто не могут вырваться из глотки. — Или просто попьем кофе… чай… что там у тебя? — Он кивает на чашку в ладонях Дианы. Ну же, просто скажи. Просто скажи. Это ведь совсем несложно. — Наш хореограф… — Кто-то изнутри подает команду остановить трансляцию слов. Выключает их, как звукозапись. — Тебя домогался? Чимин предвосхищает реплики, ведь все же читает лица. А говорил, что не может. Он всё насквозь видит. Сдержанный кивок. Кто-то внутри выключил звуки, но не жесты. Тело всё ещё под её контролем. Диана стыдливо прикрывает глаза, скользит подушечками пальцев по векам, роняет голову на ладони. — Далеко зашел? — Этот вопрос не очень этичен, но как иначе узнать масштаб катастрофы. — Не успел зайти далеко. Затащил в машину, а потом появился Чон… и как бы меня спас. Молчание. Одному надо переварить, а другой свыкнуться с тем, что об этом событии теперь знает ещё как минимум один человек. А их и так довольно многовато: Чон, директор Ким, менеджер… наверняка, ещё и Хван, судя по тому, что он с неё глаз не спускает. Теперь ещё и друг. — Козел. — В заключение злобно выдыхает Чимин. Раздувает ноздри от возмущения. Поджимает пухлые губы. — По нему всегда было видно, что он та ещё козлина. Редкостная. И не секрет, что он спал со стажерками. Но я не знал, что против их воли. Что Чон? Камень с души спадает. Друг не винит её в том, что случилось. А ведь она сутками себя грызла: «Я что-то сделала не так», «я себя не так повела». — Разозлился. Нгока уволили. Всё. — Ты немногословна. — Ещё один пристальный взгляд сверлит её глаза. Скользит по лицу, анализирует, впитывает… — Стой, ты что… ты себя винишь? Слишком очевидно. Простой кивок тому подтверждение. — С чего бы вдруг, подруга? Твоя-то вина тут где? — Я не дала ему четкий отказ, не послала сразу… отказала Чону, и вот к чему это привело… я такая глупая… А если бы все знали, что я с ним… — Она прячется в ладони, лишь бы чтец лиц перестал препарировать её психику так легко. — Так, так, тормози. При чем здесь Чон вообще? — Раз не согласилась на отношения с ним, дала всем вокруг понять, что доступна. — Так, малышка, слушай внимательно. — Чимин буквально заставляет своим твердым голосом навести на его лицо стеклянные от слез глаза. — Ты могла спать хоть с десятью парнями попеременно, не встречаясь ни с одним из них, и это не делало бы тебя доступной для секса, которого ты не хочешь. Ты могла бы отказать хоть самому президенту, но это не значит, что тот козлина мог тащить тебя силком в машину, понимаешь? Нет твоей вины в чужой озабоченности. Он поступил как мудак, потому что он мудак. Всё. Нечего выискивать тут других виноватых, окей? Кивай давай, если всё поняла. И она поняла. Более-менее поняла. Толика правды… нет, тонна правда в словах нахмуренного друга есть. — Давай сопли на кулак, руки в ноги и вперед. Надеюсь, Чон переломал хореографу ноги? Диана даже смеется, потому что… — Он обещал. — Именно в такой формулировке. — У вас мысли совпадают. — Иначе с такими козлами нельзя. Я бы не только ноги переломал, но и подрезал бы кое-что… Что б неповадно было к молодым девчонкам шары катить. Чимин сейчас сам ангел возмездия. Свежее окрашивание вместо нимба. Свирепый взгляд вместо меча. — Я теперь и перед Чоном чувствую себя ужасно… будто сама виновата в том, что не согласившись… оказалась в такой вот ситуации. Будто он глазами говорит «а я предлагал!». — А ртом он такое говорит? — Чимин знает, как ставить вопрос. Он не привык себе что-то там выдумывать, он из тех, кто мыслит здраво. — Нет. — Ну вот, пока он этого не сказал ртом, всё, что он говорит глазами — не считается. — Забавно такое слышать от чтеца лиц. — Он взрослый мужик, сам прекрасно всё понимает. Уверен, его предложение из-за произошедшего действовать не перестало. Наверняка, он всё ещё ждет твоего решения. Это ты тупишь. — Как я могу после этого… — Он тебя фактически сам спас по твоим словами. Подоспел вовремя. Ничего ужасного после этого тебе, наверняка, не говорил. Что не так? Что тебя смущает? Заметь, он предложил отношения. Быть партнерами, а не материально зависимым протеже. — А насколько это так? Он будет платить деньги за мою карьеру, покупать мне шмотки, еду, возить по миру… чем это отличается от материально зависимого протеже? — Тебя ещё и любят в этом случае. Это разве плохо? — Из головы всё никак не идут твои слова… тогда в больнице ты сказал, что с такими как Чон… приходится быть бесхребетным. Так какая разница, отношения это или что-то другое… я и так чувствую себя такой — бесхребетной. Рыба без хребта. Птица без крыльев. С тех самых пор Диану преследует именно такое ощущение, как она пришла в Хорайзен. Тут все подчинялись своим, оторванным от реальности, правилам. Существовали внутри этого организма, как в клетке из стекла и бетона. И подчинялись менеджерам, те директорам, директора — спонсорам. Пирамида, в которой Диана в самом низу, а Чон — на её верхушке. — Ты ко всем словам так цепляешься? — Чимин фыркает. Свой кофе он давно допил. — Мало ли, что я там сказал. Да, частенько приходится прогибаться под толстосумами. Потакать прихотям и все такое. Но отношения — это партнерство. А значит, Чон и твои прихотям потакать будет. Причем, думается мне, больше, чем ты его… если вспомнить Париж и лечением в дорогущей клинике… такие, как он, любят бесхребетных. Таких как ты, я и добрая половина, если не подавляющее большинство людей в этом здании. Мы по умолчанию такие, Ди. Вот, сама по суди, что у нас есть? Деньги? Происхождение? Недвижимость? Что? Нихрена у нас нет. Чон скорее сам тебе этот хребет даст. Всё на блюдечке с золотой каемочкой. Ну там… или как говорят красиво — крылья. Мне бы так подфартило, я бы не раздумывая их схватил, нацепил бы и взлетел высоко-высоко. Да друг-то не только чтец лиц, но ещё и романтик. — Разве с твоим спонсором не так? Он тебе разве не дал крылья? — Так. Только без любви. Тупо трах за бабки. И никто не знает, когда лавочку прикроют, а поток денежек прекратится. Когда эти самые крылья отберут. Такое себе, знаешь ли. Слова вновь оседают внутри черепной коробки белыми хлопьями. Будут вращаться там, как искусственный снег в стеклянном шаре, пока не уложатся. Надо всё обдумать. Может, доля правды в этих словах есть. Может, даже тонна.***
— Ну, ничего себе. А я думал, вселенная вот-вот схлопнется, если ты хоть разок не явишься на работу. — Взгляд черных глаз отрывается от бумаг и липнет к явившемуся на порог финансовому аналитику. Он, хоть и при параде, но слегка помят, будто нервничал, что опоздает. На лице так и фонит эта тень спешки. — Ты хоть видел этот снегопад? Сам-то за сколько выехал? За два часа до работы? — Ты же знаешь, у меня бессонница. Могу позволить себе ранние подъемы. Ты-то живешь совсем рядом. Странно, что не добрался как обычно — за две минуты. — Чонгуку иногда думалось, что предоставь он в офисе отдельную комнатку с диваном, Тэхён бы с радостью её облюбовал, чтобы вообще никогда не отрываться от работы. — Что, неужели у трудоголика Тэхёна кто-то появился? Ради такого разговора можно и бумажки отложить. Фин-аналитик и по совместительству ассистент молчит. — Колись. Кто она? Как зовут? Как выглядит? — Брюнетка среднего роста. Карие глаза. Как и у 99-и процентов кореянок. Старая знакомая. — Это вся информация, которую готов выдать Тэхён. — Встречались перед работой попить кофе. Так уж и быть. И вряд ли встретимся снова. Работа у Тэхёна на первом месте. Он вообще очень резко остепенился после музыкальной деятельности: в юности они на пару прожигали дни, цепляли фанаток после концертов, заливали в себя виски, танцевали на барных стойках, постоянно влипали в неприятности. А потом всё как отбило. Раз, у Тэхён поступает в ВУЗ. Два, и в голове у него вместо песен, после концертного виски и девушек цифры. Три, и он уже облачается в строгие костюмы, а не в рваные джинсы и свитера пастельных цветов. Взросление у Тэхёна проявилось именно так. — Нам скоро сорокет. — Внезапная и унылая констатация. — Скоро — это через сколько лет? — Тэхён выгибает бровь. Циник до мозга костей. И когда таким успел стать? Даже не верится, что однажды он полуголый, в мокрых от пролитого пива джинсах, танцевал на баре. — Люди в этом возрасте уже задумываются о семье и детях. А что насчет тебя? — Не превращайся в моих предков и не читай мне те же нотации, Чонгук. Лучше сразу уволь. — Они ведь почти ровесники. — У тебя всё схвачено, и я искренне рад. Но ко мне с этим всем не лезь. Если станет одиноко, заведу собаку. — Собака не заменит семью. — Как бы невзначай роняет Чон, возвращаясь к скучным бумагам. Графики, акции, договоры… — А сам-то когда перестанешь потрахивать малолеток и возьмешься за голову, уж прости за грубость? Тэхён не стеснялся выражений в диалогах с боссом. Ведь Чонгук не сколько босс, сколько старый друг. Хотя, Тэхён как никто другой знал, что лучше не испытывать его на прочность, не драконить. Чонгук — человек довольно вспыльчивый и импульсивный, хотя импульсивность эта и весьма холодная и продуманная. — Кстати, странно слышать это от человека, который раздобыл билеты для меня и, как ты выразился, «малолетки», на эротическую выставку, если ты ожидал того, что в ближайшее время, я, как ты снова выразился, перестану их «потрахивать». — Знал, что ты оценишь. Не благодари. На самом деле, это просто случайность. Ты сам сказал — ближайшая выставка. И вот, это была ближайшая. — Он устроился на кожаном диване со стаканчиком кофе, который, видимо не допил на встрече с таинственной незнакомкой, и вел беседу оттуда — со своей галерки. — Тебе ведь понравилось? — Что уж таить, нам с Дианой двоим понравилось. — Уже сдалась твоя певчая птичка? — Фраза утопает в глотке холодного кофе. Взгляд не утаивает простого земного любопытства. — Мы пока держим дистанцию после… — Чонгук не находит слова. Сейчас бы и правда лучше зарыться в бумажки. Он не любит вспоминать это. — Думаю, пока так будет лучше. Шлю ей цветы. Не хочу давить. — Не хочешь давить? — Тэхён переспрашивает с саркастическим смехом. — Действительно. Куда уж больше. Методы у тебя экстравагантные, однако. — А ты давно ли стал экспертом в таких делах? Может, просветишь меня в свои методы? Я как-нибудь воспользуюсь? — О нет, я эксперт лишь в цифрах и аналитике. Мой максимум — это билеты на эротическую выставку. Но признаться, я всё ещё удивлен, что она так брыкается и не приняла твой патронаж. После всего, что ты для неё сделал. Я всегда думал, что такие, как она, цепляются за любую возможность и за любого богатея. — Судишь по себе? — В голосе босса скрежещущие, как наждачка, нотки. И сразу понимает: сказал лишнего. Но в излишней честности Тэхён себе никогда не отказывал. — Да. По нам. — Также честно. — Кто по сути все стажеры? Голодранцы, не имеющие ничего за душой, кроме таланта. — Опять философствуешь. — Мы оба такими были. — Тэхён уже слишком погрузился в размышления. — Талантливыми голодранцами? — Мягкотелыми. Чонгук молчит. Слово неприятно режет слух и возвращает к прошлому. От прошлого он давно бежал и не хотел бы возвращаться. А вот Тэхёна периодически клинит. — И были куда более сговорчивее. Хотя были теми ещё бунтарями. Повиновались, но сколько возмущений было. А Мун Диана — уникальный случай, с точностью, да наоборот. Тебя это зацепило? Мол, не такая как все? — В какой момент наш разговоров перешел в обсуждение моих симпатий? — В тот самый, когда ты захотел засунуть нос в мою кофейную чашку и узнать, с кем я там попивал кофеек. Справедливо. Тэхён частенько платит той же монетой. Всегда таким был. Даже когда был озорливым юнцом, всегда отвечал тем же. В назидание. Чонгук в первое время их знакомства эту черту терпеть не мог, но потом свыкся. — Ну так? — Без понятия. Зацепила и всё. — И всё? Ты и «и всё»? Ни за что не поверю. Тебе ведь всегда нужны причины и следствия. Ты и пальцем просто так не пошевелишь. Без причины. — Причину я пока сам не понял. Но упрямство — это скорее забавный бонус, не более. — Всё с тобой ясно. Ты ничуть не изменился. Как и раньше, хочешь во всем победить и преуспеть. Непобедимый и непроигрывающий Чон Чонгук. Мун Диана бросила тебе вызов, и ты во что бы то ни стало, решил её заполучить. — Говорю же, не в этом дело. Я её заполучу. Это вопрос времени, а не результата. Труднее всего сломить это упрямство, но один раз сломив, навеки получишь покладистость. — Покладистость. Даже звучит мерзко. Лучше бы ты собаку себе завел для таких целей. И дрессировал её. Она бы была покладистой. Внезапное откровение старого друга и теперь уже подчиненного внезапно возмущает. Волнует вспыльчивость, запускает механизмы агрессии, Чонгуку хочется нахмурить брови, сгорбить плечи, будто в стойке. — Или в тебе говорит проф.деформация? Деньги и власть тебя испортили. Владельцы больших корпораций зачастую становятся тиранами и абьюзерами. — Хочешь сказать, что я тиран и абьюзер? Выучил это слово новомодное… — Чонгуку уже не до бумажек. Кровь закипает, ладони потеют. И не от нервов. Явно от злости. А Тэхён всё сидит с непоколебимым фасадом. Попивает свой холодный кофеек. — Хочу сказать, что методы у тебя не просто экстравагантные, а варварские, Чонгук. Не увлекайся. Мне кажется, ты уже. Ты стал похож на них. — На кого? — Последняя фраза шевелит в мозгу неприятные мысли. Всё Чонгук знает. Спросил, чтобы убедиться. — На тех, кого сам раньше презирал. А потом ассистент, ударив словесным обухом по голове, выпрямляется, как струнка. Сгребает влажное от снега пальто с дивана, берет стаканчик… и как ни в чем ни бывало, уходит. А у самой двери изъявляет свой уход объяснить, — — Работа не ждет. Надеюсь, ты меня за опоздание не оштрафуешь. — Подергивает бровями, едва улыбается. А у Чонгука кровь в венах… кипит. Тиран и абьюзер? Да, Чонгук не редко шел по головам, да, приходилось проявлять железную волю, иногда грубость, да что таить, иногда даже грубую силу — всё в бизнесе. Тут по-другому не выжить. Как и в индустрии развлечений. Он этим принципам учился с юных лет. Они на подкорке… они запрограммированы двоичным кодом в его характере. Но распространяется ли этот код и на личные отношения? Тэхён мастерски вынес этот вопрос на повестку дня.***
После разговора с другом камень с сердца хоть и спал, но стыд и упрямство настаивались концентратом, и вошли в привычку. Единственное сообщение, которое было отправлено Чону в ответ на десять его других: «я хочу домой на пару дней, можешь помочь? Менеджер наотрез отказался отпускать». Для Ким Сокджина вообще не существовало уважительных причин чтобы пропускать работу. Он казался Диане бездушной машиной. Идеальным человеком-андроидом, для которого график превыше всего. И по его мнению все стажеры должны быть такими же — безупречными машинами. «Конечно». Ответ приходит незамедлительно. Звон смски проходится электрическим разрядом по коже. А потом еще один. «Не хочешь увидеться?» И еще: «Я соскучился». И еще: «Не видеть тебя — пытка». Конечно, Диане льстила мысль, что господин Чон сейчас в своем строгом костюме, наверняка сидит в своем большом кресле большого босса в офисе, и строчит такие сентиментальные сообщения. Ей. Но чувство значимости для такого, как Чон, не сильнее смущения и стыда. «Хочу домой». «Ладно. Машина будет через полчаса, собирайся». Это была пытка не только для Чона, но и для Дианы. Больше всего мучило то, что она сама так долго держит его на расстоянии, хотя дико мечтает увидеть. За последние дни она успела подумать о нем около миллиона раз или больше. Но по неясным причинам… отталкивала. Хотелось оттолкнуть вообще весь мир. Он больше не казался теплым и уютным: опасность могла поджидать за любым углом. Машина приехала ровно через полчаса: внедорожник, который обычно водит Ан. Схватив спортивную сумку с вещами на пару дней, Диана молча покинула разбитую квартирку. Соседки привыкли к таким исчезновения и не провожали. Не спрашивали. Им было все равно. Быстрый шаг к авто. Чем ближе, тем ближе к дому. Диана дергает ручку двери и забирается в салон. Тихое «добрый вечер», и сразу взгляд к окну. Скорее бы поехали. — Добрый вечер, Диана. От голоса водителя по позвоночнику бегут разряды тока. От затылка до копчика. Волнами. Проникают в каждое волокно и… парализуют. Взгляд впивается в спинку водительского кресла. Руки на руле: одна в татуировках. Водитель поворачивает голову, и Диану впечатывает в заднее сидение. — Я же сказал, что скучал. — Голос хрипловатый, будто ему тяжко говорить. Глаза сканируют её лицо во тьме салона. А она… замерла. — Что вы здесь делаете? — Сомнений в том, что это водитель Ан не было, ведь у Чона другая машина — скоростной мерседес модели АМГ. Его появление — сюрприз. — Ты сказала, что хочешь домой, но не сказала, что не хочешь меня видеть. Я отвезу тебя домой. Диана думала, что он ещё работает, ведь рабочий день закончится только через час… а Чон и вовсе имел обыкновение торчать в офисе до полуночи. Но он опять… освободился раньше. — Не хочешь пересесть на переднее сидение? С радостью. Заднее с недавних пор навевает только неприятные воспоминания. На переднем ощущается его приятный парфюм, цитрус и тепло, кашемир черного пальто… безопасность. — Какое облегчение видеть тебя. — Под его тихий голос заводится мотор авто, и они трогаются с места. Имеет ли Диана право говорить то же самое в ответ? Может ли? Ведь сделать это хочется. — Поговори со мной? Как ты? Как проходит стажировка? Тебе нужна какая-нибудь помощь? Диана? Диана молчит. Ей так стыдно, что плакать охота. Чимин сказал, что её вины во всем этом нет. Но перед Чоном стыдно даже за собственные сны, в которых он превращается в Нгока. Будто он может залезть в её голову и увидеть их. — Диана. — Мягкий, но настойчивый голос. — Посмотри на меня. И она выполняет эту просьбу. Но тут же отбивает этот удар, — — Не отвлекайтесь от дороги. Хотя, они подъезжают к светофору, и Чон не создал бы опасную ситуацию, только посмотрев на свою спутницу. — Ладно, ты можешь со мной не разговаривать. Но я хочу свозить тебя кое-куда. Нет, только не это. Сейчас больше всего ей хочется домой, а не свиданий-сюрпризов. Не ресторанов и галерей. — Куда? — Это не так уж далеко. Займет около часа-двух. — Чон улыбается. Это радует. — Тебе понравится. — Я не люблю сюрпризы. — С недавних пор. Лучше все знать заранее. — Учту на будущее. Но сейчас просто доверься мне, ладно? Я устал и хочу развеяться. Думаю, тебе тоже пойдет на пользу. Не то, что бы у Дианы был выбор. Чон включает радио, чтобы не слушать тишину и пытается расслабиться. А Диана — снова привыкнуть к его присутствию. По пути они заезжают в «перевалочный пункт», которыми утыканы трассы всей страны: небольшой комплекс, рядом с заправкой: там можно поесть, купить одежду, привести себя в порядок, зарядить телефон и всё такое. У Дианы даже возникает чувство, будто они в настоящем дорожном путешествии. И что будто они сбегают… как Бонни и Клайд в бегах. Хотя это всё — ей бурное воображение, а Чон вообще не любит кино. Через час опознавательные знаки сообщают, что они въезжают в Инчхон. А за окнами машины… чернеет море. Авто тормозит у набережной, где работают некоторые магазинчики и палатки с едой. Людей немного. Вокруг тихо. — Мы приехали. — Сообщает он. — Сегодня я вспомнил дом… и мне захотелось к морю. Но до Пусана далековато. Пройдемся? На улице совсем тихо. Только волны плещутся вдалеке. Они спускаются к пляжу. Тут холоднее из-за воды, но ветра нет. В воду сыпят снежные хлопья. И на душе вдруг спокойно. Не зря говорят — природа исцеляет. Как и его объятия со спины. И теплое дыхание. И сладкий аромат. Душа покрывается сотней лечебных пластырей. И просыпается от вечной зимы. Будто его руки расчищают тонну снежных хлопьев и тянут её на поверхность. — Хорошо тут. Скажи? — Да. — Она позволяет простоять им вот так мгновение. Вот бы его растянуть на часы. А руки Чона только сильнее заключают её в свой замок. — Вы спрашивали, как я. Мне нехорошо, но становится лучше. Стажировка нормально, она отвлекает и дает смысл. Помощь… вы и так много для меня сделали. И делаете. Даже сейчас. В благодарность за всё. — И давно мы перешли снова на «вы»? — Его ухмылку даже слышно. Теплый шепот путается в волосах. — Это всё мелочи, Диана. Если честно, я чувствую себя виноватым. Удивление. Чувство вины должно разливаться в ней одной. Но не в Чоне. — Почему? — Поворачивается и смотрит прямо в глаза. Беспроглядно-темные. От этого мужчины мурашки бегут по рукам. — Мне кажется, я мог это предотвратить. Был бы рядом, этого бы не произошло. — Но вы ведь не можете быть рядом со мной двадцать четыре на семь. Вы ведь не мой личный охранник… И в том, что Нгок… это сделал, нет вашей вины. — И твоей в этом тоже нет. — Теплая ладонь касается холодной щеки. Ещё один лечебный пластырь. — Хорошо, что всё обошлось. Надо двигаться дальше. А я буду рядом, если ты позволишь. И больше не допущу подобного. Руки прижимают её к твердой груди. Она бы сослужила прочной стеной, способной защитить. Крепостью. И Диана ему верит. Но вместе с тем, ей страшно. Страшно быть рядом с кем-то настолько влиятельным. И превосходящим её во многих аспектах: интеллектуально, материально, морально. — Что с Нгоком? — Почему ты спрашиваешь? — Чон слишком резко реагирует, голос будто железный. — Это не должно тебя беспокоить. — Но это меня беспокоит. Что с ним? — Она прекрасно помнит его обещание, брошенное в пылу: переломать ноги. — Жив и без работы. Его не возьмут ни в одну школу танцев и ни в одну компанию. Я об этом позаботился. Подал иск в полицию, и его взяли под особый контроль. Его жизнь больше не будет прежней. Суровая мера. Но справедливая. — Иск от моего имени? А его ноги? Диана снова говорит глупость, потому Чон смеется. — У меня связи в полиции, неважно от чьего имени иск. Главное — результат. Ноги остались целы. Или надо было сломать? — Нет! И Чон смеется пуще прежнего. — Ты замерзла. Пойдем, поедим местной лапши. Она тут объедение, я знаю одну палатку, мне там всегда делают скидку. — Вам разве нужны скидки? — Звучит как какая-то нелепица. — Конечно, нет, но приятно очень. Идем? — Давайте постоим ещё немножко? — Диана сама укутывается в его объятия. Забирается в них как в домик, как в кокон, в котором тепло и безопасно. — Да хоть всю ночь, моя радость. — Мягкий голос исцеляет. Объятия крепче, а шепот почти умоляет, — Только не закрывайся от меня больше. Всю ночь простоять так физически невозможно, и Чон всё же уводит её под руку с холодного, но живописного, усыпанного белым снегом, пляжа. После вкусный ужин. Хозяйка палатки узнает Чона с порога, и глядя на их сомкнутые руки, тут же нарекает Диану его невестой. Расхваливает обоих, угощает, и как и сказал Чон, делает щедрую скидку. Дома Диана оказывается уже заполночь. Не хочет будить маму, поэтому тихонько поворачивает ключ в замочной скважине. Щеки пунцовые от соджу, на языке её вкус и вкус поцелуя, которым они распрощались с Чоном. Диана ожидает прогрузиться в темноту, но свет на кухне горит. И пахнет сердечными каплями. Дурное чувство, от которого сводит желудок. Дома бабуля Чан. — Чиён, внучка? — Она так порой её называла, как если она и правда ей внучка, — Ты приехала? — Что случилось? Что с мамой? Бабуля старается не выдавать волнения, выглядеть спокойной и даже бодрой. Хотя лицо её выдает: оно серое и морщины видны лучше, чем раньше. Диана тоже неплохо читает по лицам. — Не волнуйся, присядь с дороги! Твоей маме в последнее время нездоровится. Я записала её в больницу, прием уже завтра. Раз уж ты дома, может, сходишь с ней? Конечно, Диана сходит. А сегодня вряд ли уснет.***
К клиникам Диана привыкла. Ещё с детства. Сначала они ходили туда все вместе по вопросам здоровья дедушки, а потом мама брала её с собой уже по своим вопросам. Тогда Диана и узнала, что такое кардиология, сердечная недостаточность, как выглядит загадочный орган, который она всегда раньше представляла в виде сердечка. Увидев, разочаровалась: и это есть сердце? Больше похож на пульсирующий фрукт внутри грудной клетки. Как груша. Поэтому в клинику они идут как в дом родной. Медсестры кардиологии её узнают и здороваются, обращаются к ней как «Чиён». Новое сценическое имя «Диана» им неизвестно. Спрашивают, что случилось — так, невзначай. Сочувствуют, когда узнают об ухудшениях. Диана сопровождает маму на некоторые обследования, необходимые для приема. Терпеливо ждет, пока хитрые машины рисуют ритмы маминого сердца. — Ты точно хочешь пойти со мной в кабинет? В этом нет необходимости… — Мама отмахивается и называет это всё излишней заботой. Но Диана хочет. — Нет, мама. Я пойду. Точка. В кабинет идут вместе. Диана занимает второй стул, пока доктор обращается то к одной, то к другой. У него в руках кардиограмма, ритмы, графики, показатели. То, в чем Диана даже начала разбираться к концу школы. — Исходя из последних исследований, я могу подтвердить ухудшение состояния мисс Мун. — С врачом им повезло: он учился за границей в престижном вузе, а значит, очень толковый. — Но почему? Лечение ведь помогало, и мы думали, что мама идет на поправку. — Сердечная недостаточность — хроническое состояние, которое имеет тенденцию со временем ухудшаться. Прогрессирование болезни непредсказуемо и происходит индивидуально у каждого человека. Во многих случаях симптомы остаются на стабильном уровне некоторое время, иногда месяцы и даже годы, до наступления внезапного ухудшения. Диана чувствует, как у неё неприятно потеют ладони, а желудок тревожно стягивает спазмом. Не отвлекает даже постер со строением злосчастного органа. Дальше доктор пускается в объяснения, какая именно часть маминого сердца отказывается добросовестно выполнять свою работу, показывает схемы, пытается проявлять буддийское спокойствие, говорит про поддерживающую терапию, которая снизит риск инфаркта. А он, при этой болезни, может наступить в любой момент. — Что можно сделать? — Диана останавливает эту лекцию. Маме не нужно ещё пару лет стабильного состояния до очередных ухудшений, маме нужна полноценная жизнь. И здоровое сердце. Пересадка, если она понадобится, черт возьми. — Помимо таблеток, которые, очевидно перестают работать со временем? — Есть ещё одна терапия. Хирургическая. Мы могли бы сделать операцию на больные клапаны. И если они заработают как и у здорового сердца, это здорово увеличить шансы на ремиссию и продолжительность жизни. Но операция не из рядовых и… — Не дешевых. — Диана уже достаточно смышленая, чтобы понимать, что к чему. Операцию предлагали маме, когда дочь была ещё совсем малышкой, но мать тогда отказалась, объяснив, что у них просто нет столько денег. — Верно. Её можно будет провести в областной сеульской кардиологии. Плюс, если учитывать стационар, реабилитацию… то сумма будет внушительной. — Спасибо, доктор. Я обязательно попробую новую схему лечения. Увидимся через месяц. Мама сама заканчивает прием. Берет дочь за руку и выводит из кабинета. Сейчас она скажет то, что сказала и тогда маленькой Диане. Денег нет и нечего думать про всякие операции. Но что такое деньги по сравнению с жизнью самого близкого и родного человека? Диана обязательно заработает эти деньги, во что бы то ни стало. Вот только сейчас есть одно но — время. Когда она их заработает? И сколько его осталось у мамы перед последующим ухудшением или инфарктом? Сколько она продержится без этой операции? Казалось, что этого времени у них совсем нет.***
В огромном зале не протолкнуться — тут толпы кричащих девчонок, прибежавших поддержать новую мужскую группу компании «Хорайзен». Диане повезло оказаться у сцены, а не в гуще толпы. На ней кепка и маска, как и на её коллегах. На этом настоял менеджер Ким. Он их, собственно, сюда и притащил — посмотреть, на что похож дебют в реальности. Прочувствовать это. Прорепетировать. А ещё в зале душно, от криков закладывает уши. Настроения быть здесь нет. Но Диана обещала Чимину прийти. Обещала поддержать. Кем бы она была, если бы не пришла? Группа Чимина впервые выступит со своим первым синглом с грядущего мини-альбома. И представят треки с него, в качестве эксклюзивного прослушивания. Удивительно, но ещё неизвестная группа набрала целый зал, из чего следует вывод, что Хорайзен хорошо занимается маркетингом и пиаром. Диана умрет со страха, если и на неё придёт посмотреть столько людей. Включается музыка, и под ещё более громкие вопли, на сцене появляются восемь парней. Они представляются, дарят улыбки, делают что-то милое, отчего сердца девушек трепещут. Но Диану сейчас волнует только одно — мамино. Все мысли с ней. Чимин выглядит как принц из сказки, сияет в свете софитов и ясно сразу — завоюет симпатию миллионов. Диана тоже скандирует его имя, даже перехватив взгляд со сцены. Сет отыгран, песни спеты. Парни на пределе: они выложились на полную, исчезают за кулисами под рев толпы. Их группу хорошо приняли. Вот бы и с группой Дианы было так же легко. Вот бы всё получилось, вот бы… Менеджер выводит их спустя час или два из помещения: надо было подождать, пока остальные артисты закончат снимать грим и переоденутся, чтобы отправиться в район общежитий вместе. Да и пока все люди разойдутся. До этого времени пересечься с Чимином не выходит. Диана вылавливает его только у черного входа. Он уверенной походкой идет не к фургонам, а к ожидающему его белому порше. Уставший, но всё ещё заряженный. Чимину к лицу успех. — Эй, а со мной не поздороваешься? Я тебя ещё не поздравила! — Приходится хвататься чуть ли не за рукав его куртки. Он её и не узнает в «конспирации». — Думал, ты сумасшедшая фанатка в этой кепке и маске. Очков не хватает! — Он и сам сейчас выглядит так же, поэтому… — Чья бы корова мычала. Я думала мы с тобой поедим чего-нибудь, отметим… — Как-нибудь в следующий раз обязательно. Я угощу тебя говядиной! Но сейчас меня заждался мистер «Х». Тоже, видишь ли, хочет отпраздновать мой дебют. — Он кивает на белое порше, что с готовностью заводится. — Столько бабок в него вбухал. Видимо его мистер «Х» нетерпеливый. Или ревнивый. Диана и не подумала, что, наверное, ставит Чимина в неудобное положение перед его спонсором. — Не буду тебя задерживать. Повеселись. — Обниматься не стали. Диана прекрасно помнит реакцию Чона, не исключено, что и спонсор Чимина настолько же ревностен. Парень лишь подмигнул и исчез в белом авто. — А ведь ты можешь так же. — Голос из-за спины раздается так внезапно, что Диана чуть ли не подпрыгивает на месте. Менеджер кивает на удаляющееся порше. И так понятно, что он имеет в виду, но для пущей уверенности Диана переспрашивает, — — Как? — Дебютировать. Выйти на большую сцену не через несколько лет, не через пять, а уже сейчас. Наслаждаться славой и деньгами. Делать всё, что захочется. Это, конечно, вряд ли. Айдолы не делают всё, что им захочется. Диана знает наверняка, ведь не вчера родилась. Слава не шибко ей нужна. Чего не скажешь про деньги. — Господин Чон хоть завтра готов спонсировать дебют, но по какой-то причине ещё этого не сделал. Я так полагаю, причина в тебе? — Если бы он хотел это сделать, то уже сделал бы? — Парирует Диана. Она всё ещё смотрит вдаль, где уже давно нет никакой машины. — Видимо, он не хочет это делать просто так. Нужен веский повод. Дай его ему. К тому же, насколько я знаю, он предлагал не только спонсорство, а быть с ним. Я думал, ты набиваешь себе цену и ждешь именно этого. Конечно, нет. Подсознательно Диана этого желала, но… — А вы сами видите разницу? Почему-то все думают, что это так здорово — быть с богатым и влиятельным мужчиной, что я сразу же побегу к нему в постель, что буду благодарить бога за такую удачу. — И тебе пора бы начать это делать, иначе твоя удача от тебя точно отвернется. Разве это не предел мечтаний каждой девушки? Только что сказанное активизирует старые воспоминания, которые Диана постыдно старалась стереть и выкинуть из своей головы./flashback/
Обычный вечер в щиктане. Подработка после школы. Она задерживается допоздна, потому что компания посетителей — сотрудников какой-то фирмы ещё засиживается, выпивая снова и снова. Босс заставляет убирать грязную посуду и подливать ещё выпивки. А Чиён уже себя не помнит от усталости. Ей даже пришлось пропустить ужин, и теперь при виде еды живот урчит. Один из мужчин-работяг это слышит и начинает травить шуточки, но шестнадцатилетняя девушка ещё не понимает, что они уничижительные. — Какая ты трудяга! Должно быть, весь вечер на ногах? Сядь с нами, поешь! — Да, угощаем. Садись! Её тянут за руку и игнорируют отказы. Она умоляюще смотрит на босса в окно кухни, но тот всё говорит глазами: «желание клиента — закон, если он закажет что-то ещё или попросит налить, то ради этого можно сделать что-угодно». Чиён угощается. Всё-таки ужинает. Ничего ведь страшного не произойдет, да и к тому же, гости сами просят. А потом ей наливают стопку соджу. — Мне нельзя! Я ещё школьница. — Эй, ну чего ты? Наверное, уже в старших классах, а значит можно! Другой мужчина тут же подхватывает, — — Да, выглядишь как выпускница, не меньше. Выпей с нами, тебе что сложно? — Да, меньше восемнадцати тебе не дать! Босса в окошке кухни нет. Он бы наверняка такого не допустил. Спасать некому. Выкрутиться никак. Она пьет. Впервые в жизни. Именно после этого раза Чиён пообещает себе не пить никогда. К счастью, всё ограничивается одной рюмкой. Потом она порывается убрать грязную посуду, но её тут же останавливают. — Да брось ты это всё! Мы пойдем в караоке. Пойдем с нами? Повеселимся! Угостим тебя чем покрепче. — Нет-нет, не стоит! Мне ещё надо работать! — Выглядит как детский лепет. Она просто не знает, как отделаться. — А почему вообще такой ребенок, как ты, должен работать? Тебе что, настолько нужны деньги? — Особенно неприятный тип лезет не в свое дело, а Чиён не может смолчать. Ещё не умеет. — Моя мама болеет, и я пытаюсь заработать денег… Мне нужно работать, извините. В этот раз Чиён вскакивает на ноги и почти обороняясь подносом несется со всех ног на кухню. Умоляет босса самому выпроводить этих стариков, и только после их ухода сердце продолжает функционировать как обычно: адреналиновый приступ проходит. Но что-то на интуитивном уровне подсказывает: этот ужин был не бесплатным и ещё аукнется. Тот самый мерзкий тип приходит в обед и на следующий день. Сверлит её глазами. И Чиён была бы рада его не обслуживать, но разве так можно? Как ни в чем ни бывало расставляет перед ним тарелки, пока он спрашивает, — — А это не ты ли вчера обслуживала нас с коллегами? Ты ещё наливала соджу и ужинала вместе с нами? Конечно, она хочет сказать, что он обознался. Но это будет враньем. — Так и есть, дядя. — Намеренно называет его дядей, чтобы подчеркнуть его старшинство. Чтобы не забывался, что перед ним всего лишь ребенок. — Ты вроде сказала, что у тебя мать больная. Ты ведь поэтому и работаешь? — Да. И тогда старик хватает её за тонкую руку в показушно-заботливом жесте. Но Чиён противно. — А не хочешь поработать на меня? Как домработница? Я живу один, квартира небольшая, но хорошая, работы немного: убирать и готовить. Я помогу деньгами тебе и твоей матери. Можешь даже жить у меня, если захочешь. Он правда это говорит? Это что, все по-настоящему? Это правда с ней? — Спасибо, но меня устраивает и моя работа. — Слабая попытка отказаться. — Ну и сколько ты тут зарабатываешь? Я буду платить больше, это не проблема! Я возглавляю отдел! — А старик всё никак не отпустит руку, хотя Чиён уже пытается её вырвать. — Не стоит. Мне правда нравится работать в щиктане. Отпустите. — Ну чего ты так сразу грубо? Разве вежливо отказывать старшим? А потом всё как в тумане. Она опрокидывает горячий суп ему на брюки. Вырывается и бежит прочь, ничего никому не объяснив. В том щиктане она больше не появлялась./end of the flashback/
Один уголок губ кривится от мерзкого осознания того, что тогда с ней произошло. Этот эпизод просто стерся, выпал, исчез. А теперь, случайный разговор с менеджером Кимом его разблокировал. Конечно, Чон — не тот старик. Конечно, он далек от этого. Но тогда Диана хорошо усвоила один урок: бесплатный сыр только в мышеловке. Её раз угостили ужином, а потом посчитали, что она обязана убирать чужой дом и готовить для чужого человека. — Ведь не так уж сложно хоть разок сделать так, как тебя просят, ради общего блага? — А что ради этого сделали вы? Звучит резко. Глаза в глаза. Диана и сама не знает, почему так сказала. А у Сокджина глаза размером с четвертак. Он чуть ли не в бешенстве. — По-твоему я мало делаю? Вы — сейчас вся моя жизнь, я живу этой чертовой группой, ношусь с вами, как с детьми, надрываюсь! Это разве мало? Конечно, это не то же самое, что ходить с богатым и влиятельным человеком по ресторанам и ездить по Парижам, наслаждаясь вином и искусством! — Да он действительно взбешен. Он кричит, а у Дианы голова кругом. Она ненавидит, когда кричат. Плохо соображает. А потом ещё и телефонный звонок. Бабуля Чанг. Час поздний, и она не стала бы звонить в это время без резкого повода. Диану с головой накрывает ужасное предчувствие. Она отвечает, даже не закончив говорить с Сокджином. — Детка, только не переживай! — Что с мамой? — А к глазам уже подступают слезы. Вот же… — Она в порядке и уже в стабильном состоянии. У неё случился небольшой приступ, сейчас она отдыхает в кардиологии. — Мне приехать? — Тебя уже не пустят. Поздно. Приезжай завтра и ни о чем не беспокойся. Врачи наблюдают за ней постоянно. Пока она в больнице, всё хорошо. Реальность рушится. У мамы и раньше были приступы. Мир Дианы и раньше рушился. И не раз она оказывалась в карете скорой помощи вместе с мамой. И слышала пищащие аппараты. Но от того, что таких раз было много — не легче, и с каждым разом только страшнее. — Ты вот так просто ответила на звонок во время разговора?! — Сокджин готов продолжить взбучку, но у Дианы нет на это никаких моральных сил. — Отвезите меня к Чону. — Сейчас?! — Прямо сейчас. И шторм окончен. Менеджер стихает. Девочки садятся в фургон к Хвану, а Диана идет с Сокджином в его машину, пока тот делает быстрый звонок. Диане плевать на косые взгляды. Ей плевать на все. Ей сейчас так страшно и плохо, что хочется только одного — оказаться там, где безопасно. В его объятиях. После звонка Джина на телефон Дианы приходит одно сообщение — цифры. Это код от входного замка квартиры.***
Лифт, хоть и скоростной, но едет ужасно долго. Играющая в нем классика тошнотворна. Мигающие этажи приближают к последнему. Скорее бы, скорей. Цифры на кодовом замке плывут перед глазами. Надо собраться. Диана, надо собраться. Не можешь же ты явиться к нему на порогу и тут же расплакаться, упав в объятия. Хочется, но нельзя. Замок пикает и впускает гостью внутрь темной квартиры. Верхний свет не горит, только светильники и подсветка. Он появляется в коридорном проеме. В спортивных штанах и безразмерной футболке. Сбитый с толку, хотя непривычно видеть его таким, ведь Чон всегда собран и спокоен. А теперь он ошарашен её появлением. При виде его как назло хочется распасться от слабости, ведь Диана знает, что он её утешит. — Что случилось? Ты в порядке? А она в пару шагов преодолевает расстояние между ними и чуть ли не с разбега обнимает. Утыкается носом в шею. Чон был в душе: так пахнет его кожа после геля. Пахнет чем-то родным. Он ничего не понимает, но тоже заключает её талию в кольцо рук. Гладит одной по затылку. Целует в висок. Диане хочется больше. Хочется ощутить всё его тепло, всю его любовь, если она и правда есть. Хочется знать, что она не одна. Наверное, поэтому она без стеснений просит с мольбой в глазах, — — Поцелуй меня. Чон, наверное, в шоке. Ведь это совсем не похоже на привычную Диану. На его скромную Диану. На его недоступную Диану. Он не может отказать и целует как всегда — властно и долго. Как ей нравится. Должно быть, она слишком льнет, и слишком распугает руки, поглаживая его шею и спину, раз Чон сильно прижимает её к себе. Да так, что можно прочувствовать весь рельеф сильного тела. — Что на тебя нашло? Я ведь не устою… — Диана знает, как раздразнить его. Поняла это слишком быстро. И признаться, ей нравилось, что Чон так легко слетал с катушек. Это льстило. А сейчас он был ей нужен. Остро. И во всех смыслах. — И не надо. — Выдыхает в губы, и последний барьер рушится. Тёмные глаза обволакивает дымка, и Чон тянет её в спальню. Падает на кровать, завлекая её с собой. Усаживает на свои бедра, продолжает целовать, а она — гладить. — Только не останавливайся, девочка моя, прошу. — Такое откровенное и нежное. Между поцелуев. Как будто, если она остановит свои касания, он без них задохнется. А когда её бедра инстинктивно поддаются навстречу, он чуть ли не хнычет. — Хотя подожди минутку, стой… — Чон цепляется за здравый разум, тормозит, ладонями останавливает её бедра. Взгляд серьезный и почти строгий, — Что случилось? Это всё на тебя не похоже… — Я согласна. Быть с вами. С тобой. — Теплые ладони всё ещё на пульсирующих на его шее венках. Диана смотрит прямо в черные глаза. Их освещают огни соседних небоскребов за окном. В них весь мир. — С чего вдруг так внезапно? — Между бровями у Чона залегла морщинка. Он не верит, что всё вот так просто. Чует подвох. — Ты мне нужен, Чонгук. Мне нужна твоя помощь. Моя мама… И температура в комнате стремительно снижается с плюс ста до градусов десяти. Его ладони леденеют, тело слабеет… а внутри Дианы от желудка до горла поднимается разочарование. Неужели она сделала что-то не так? Сделала неверный, абсолютно неправильных ход... Но мысли так путались, едва ли она понимает, что творит. — Что случилось с твоей мамой? — Он тут же включает свой деловой тон. Что Диане совсем никак не нравится. Привстает на локтях, не хватает только делового костюма для привычной серьезности. — В последнее время у неё наблюдаются ухудшения, а сегодня у неё случился приступ. Она сейчас в больнице, с ней относительно всё в порядке. Но доктор сказал, что нужна операция, которая стоит… слишком много. — Диана чувствует себя жалко. Жалко и мерзко, от того, что всё это выглядит так, будто она здесь только ради того, чтобы переспать с ним за деньги. — Диана. — От серьезности его голоса ещё больше не по себе. Он сейчас будто строгий учитель, отчитывающий её за проступок, — Почему ты не в больнице? Мы можем поехать прямо сейчас… — Нас не пустят. Время для посещений только днем. Чон тяжело вздыхает, а потом продолжает свою нотацию, — — Я помогу твоей маме и без этого всего. Даже если ты сейчас ты остановишься. Даже если сейчас мне откажешь. Я помогу и подожду. Столько, сколько надо подожду. Тебе необязательно… — Я хочу. — Руки вцепляются в его плечи. Ладони потом обхватывают щеки, лишь бы он поверил. Диана долго пыталась думать и анализировать. Но жизнь решила всё иначе, не дав времени всё взвесить. Тянуть больше нельзя. Все преимущества говорят за себя, все на стороне Чона. Его подарки будут не бесплатны, терпение рано или поздно иссякнет, — Я этого хочу. Между ними случается поцелуй. Искренний, страждущий, отчаянный. Она будто пытается дышать этим поцелуем, а без него — задыхается. Будто Чон — единственный её кислород. И Чон верит. Запускает руки под её толстовку, пока её руки стаскивают футболку. Бедра продолжают свой танец, доводя возбуждение до предела. — Ты точно уверена? — Ещё раз спрашивает Чон. — Я уверена, Чонгук. Вот и всё. Подпись в контракте, которого нет. Рукопожатие. Клятва на крови. Теперь они — союз. Одно целое. Одно неделимое. Пара. В его глазах не только огни небоскребов, там фейерверки восторга. Счастливый, как тогда после подписания крупной сделки. Взволнованный триумфом. Он не сдерживается, простонав во весь голос, когда она вжимается в него в очередной раз. — Тогда доверься мне. Другого варианта нет. Диана уже давно доверилась. Доверила свою судьбу в тот самый день, когда они впервые так неловко встретились в душевой. В тот миг оба уже всё знали. Чон всё делает сам: стаскивает одежду, с себя штаны, расправляется в презервативом, сам фиксирует её положение… даже когда она сверху, не передает контроль. В этом весь он: властен до кончиков пальцев. А Диана в плену этой самой власти. Но сейчас на всё плевать, она лишь хочет быть максимально близко, быть с ним, быть не одинокой, быть под его крылом. Плевать на неприятные ощущения, на неудобное положение, на всё плевать... Выбор сделан. Беспокоиться не о чем. Сожалеть тоже.