На этот раз у него не спросили паспорт. Маленькая победа этого дня в большой войне собственного самобичевания и страдания. Антон прикрыл глаза и затянулся сильнее; горло с непривычки пекло. Вкус ментоловой сигареты уже въелся в кожу, и он уже не пах чужим возбуждением, которое исходило от него еще несколько часов назад. Парень засунул пачку в карман толстовки, острый краешек блистера царапнул по коже, оставив алеющий след. Он повертел его в руках.
«Не рекомендуется принимать совместно с другими психоактивными веществами», — гласила коробочка с яркими желтыми таблетками. Антон бы усмехнулся и закатил глаза, если бы мог, но сейчас он дышал и не ощущал холода и запаха дождя, вдыхал дым и не чувствовал его вкуса. Чувство благополучия и радости так же благополучно улетучивалось с каждым затягом, и в голове звенела пустота.
Он помнил, что поднялся рано, около четырех часов. Он потер свои холодные руки и выпил воды — во рту было сухо, оттого и липко до отвращения. В висках пульсировало. Свет уличных фонарей не мог пробиться сквозь плотные темные шторы. Несмотря на это, он смог разглядеть фигуру лежавшего рядом человека. Поддавшись непонятному, необъяснимому желанию, он укрыл своего клиента, собрал свои вещи, вызвал такси и, попрощавшись с еще бодрым барменом, вышел из бара. В такси он так и не сел — тошнило.
Он не помнил как и во сколько добрался до школы. Голова гудела, мыслей не было. Он видел мелькающие серые здания, мокрый асфальт и жухлые листья. Все смешивалось в единую кашу, калейдоскоп нежити перед глазами. Нежить. Он не мог смотреть в глаза проходящих мимо людей. Он не видел их глаз, на их лицах застыла единая для всех гримаса — такая же каша, как и окружение вокруг: темные пятна вместо глаз, бессмысленно открывающийся рот и шевелящиеся в безмерном танце волосы. Он хотел бы рассмеяться: уж слишком смешно волосы прохожих развевались на ветру, топорщились в разные стороны, били по лицу, заставляя их еще больше раскрывать их безразмерные черные рты, кривясь и выплевывая их наружу, — но он не мог.
Он не помнил, как оказался в классе. Миг — и он сидел, откинувшись на стуле и обхватив себя руками то ли от холода, то ли от желания спрятаться. Он понял, что он в школе, когда в очередной раз пытался сосредоточиться на плакате с алфавитом.
«А — арбуз», — собственный голос в голове казался чужим.
«Д — дом», — он пытался вспомнить, был ли он дома сегодня.
«З — звонок», — констатировал он, когда в класс вошел учитель, и все одноклассники быстро поднялись на ноги. Он поднялся вместе с ними инстинктивно. Звонка он так и не услышал.
— Доброе утро, класс. Надеюсь, выходные подарили вам множество замечательных воспоминаний, — чужой голос гудел по кабинету, отражался от стен и возвращался обратно звенящими волнами, и Антону пришлось заставить себя найти источник этого гула. — А теперь начнем наше занятие.
Он мельком глянул на преподавателя. Тот стоял спиной к классу, записывая что-то на доске. Широкая спина мужчины закрывала какие-то каракули. Мужчина развернулся, провел взглядом по классу и, как показалось Антону, задержал свой взгляд на нем. Антон лишь заметил багровые пятна на его жилистой шее. Вздохнул, приподняв брови, опустил взгляд в парту. Не хотел на это смотреть.
Казалось, что он приходил в себя.
— Итак, продолжим фронтальный опрос, который в субботу нам оборвал спасительный для вас звонок, — начал Арсений Сергеевич, открывая журнал.
Он любил говорить длинными и замудренными фразами, лицо всегда украшала лёгкая ироничная улыбка — он словно понимал, что от этих остолопов никогда не добьешься ничего путного. Всегда был в приподнятом настроении, подбадривал опечаленых, лёгким словцом опускал чересчур разбаловшихся и улыбался. Всегда. И лишь однажды, когда Антон был в классе восьмом, проходя мимо кабинета, желание подглядеть за преподавателем вне рамок урока взяло вверх. Хотелось подтвердить себе, что его Арсений Сергеевич — идеальный учитель во всех проявлениях, что он не человек, а лишь покорный слуга системы образования. Мальчик глянул в щель, ожидая увидеть его, читающего книгу, его светлый профиль и лёгкую улыбку; но он увидел, как его жизнерадостный и довольно экспрессивный учитель сидел в кабинете, сгорбившись над столом. Просто сидел, закрыв лицо руками. Тогда и утро было пасмурнее, чем обычно. Дождь крапал по ветхой школьной крыше, а жуткий противный ветер бил в окна; от сквозняка в кабинетах выступала гусиная кожа…
— Шастун. Антон, — прочел Арсений в журнале. — Проснись и пой, дорогой мой. У тебя два пропуска в этом месяце.
Антон оглянулся по сторонам. Слишком резко — в глазах замерцали огоньки. Все смотрели на него. Антон глянул на часы и свел брови: прошла половина занятия.
— Утро доброе.
— Д-доброе, — промямлил он и встал. По классу пронеслись смешки.
— Обособленное определение, — сказал Арсений, кивнув сам себе.
— Что? — он повел головой, моргнув. Антону показалось, что он моргал целую вечность, а единое слово очень медленно слетало с его губ. Он облизнул сухие губы, скривил лицо: случайно задел ниоткуда взявшуюся трещинку, зажевал губу.
— Так, а вот здесь нам нужно все разжевать, — мужчина присел на краешек стола и, скрестив руки, сам продолжил медленнее, чем обычно. — Что-о тако-о-ое обосо-о-обленное определе-е-ение, Антош.
Видно, подросткам нравились такие безобидные издевки от учителя: по классу вновь прокатилась волна смеха.
— Антош? — подняв брови, тихо переспросил Антон. Было сложно заставить себя просто думать.
— Да, Антош. Суть моих слов улавливаешь? — Арсений развел руки в сторону и наклонил голову.
Антон медленно покачал головой, не отводя взгляда от учителя.
— Хорошо, садись, — мужчина вздохнул и встал возле доски.
Антон неторопливо присел обратно. Учитель, расчертив непонятную и заковыристую схему, как казалось Антону, несколько часов объяснял о понятии «обособленное определение и деепричастие» лично для Антона. Но тот не мог уловить его слов, лишь изредка кивал, показывая заинтересованность.
— Ты понял? — сухо спросил учитель.
— Да, — так же сухо ответил Антон, подняв на него свои безжизненные мутные глаза.
Мужчина сжал губы и закатил глаза. По выражению его лица было понятно, что его как минимум раздражало такое поведение — его бесила, выводила из себя отрешенность учеников. Им как обычно ничего не надо от этой жизни, кроме славы и огромной суммы на карте. Учитель тряхнул головой, стараясь не воспринимать поведение Антона близко к сердцу, продолжая шутить и улыбаться, закончил занятие на автомате. Однако все мысли занимал вчерашний вечер.
Он проснулся один в холодной, остывшей от утреннего сквозняка, постели, умылся, собрался и вышел из бара. Он прошел мимо своего дома — забыл повернуть — и сразу пошел в школу. Его мысли впервые за три года занимали не занятия. Он пытался вспомнить черты лица парня, пробывшего с ним всю ночь. И в утренней дремоте, заметив, как этот «парень легкого поведения» укрыл его от утреннего сквозняка, в сердце ненароком потеплело. Он прокручивал этот момент в голове уже который раз, и каждый раз образ парня казался ему отчетливее и более знакомым. И в течение всего урока он словно чувствовал взгляд этих наглых глаз на себе, но не мог понять откуда. Списывал все на похмелье.
Сейчас, устало опустившись в кресло, он смотрел на убегающий из класса муравейник и думал о том, что произошло вчера. Ему не было стыдно за то, что он переспал с парнем. С кем не бывает? Он не мог корить себя за то, что это была лучшая ночь за последнее время. Может быть, даже в жизни. Арсений смотрел сквозь своего ученика, подошедшего к его столу.
— Арсений Сергеевич? — тихо спросил Шастун, отвлекая учителя от его размышлений.
— М-м-м, да? — Арсений натянул улыбку и вскинул головой, смотря на ученика исподлобья.
— Я могу отработать двойку за сегодня? — голос парня дрожал, он продолжал кусать губы, и они раскраснелись, распухли, будто он вечность целовался с кем-то там на задних партах. Мужчина тряхнул головой. Арсению нравилось, когда его уважали или боялись. Но сейчас эти губы напоминали ему о вчерашнем вечере.
— Двойку? Какую? Я тебе ничего не ставил, — отрешенно проговорил Арсений, открыв журнал в поиске подтверждений своих слов.
— Да? — Антон вскинул брови и удивленно посмотрел на учителя.
— У меня просто сегодня отличное настроение, — коротко улыбнувшись, ответил Арсений. — Хорошие выходные дают энергию на всю неделю, я так считаю. — Он усмехнулся.
Антон опустил взгляд и кивнул. Нотка обиды и ревности кольнула в его сознании только сейчас, когда он вблизи рассмотрел побагровевшие засосы.
— Я вижу, — холодно отозвался Антон и продолжил рассматривать узор на пестром линолеуме.
Арсений свел брови и коснулся пальцами шеи, синяки заныли от прикосновений, и учитель стыдливо прикрыл их воротом рубашки. Прокашлялся. Он мельком глянул на своего ученика и усмехнулся.
— Вижу, у тебя тоже ночка была жаркая.
Антон поднял взгляд на мужчину и резко дотронулся до собственной шеи.
— Блять, — пробубнил он, накинув капюшон.
Арсений пропустил это мимо ушей.
— В любом случае постарайся ответить хорошо на следующем уроке. Ты все еще помнишь, что такое обособленное определение, и когда мы его обособляем в синтаксисе?
— Э-э-э… — парень отвел взгляд.
— Вот за что я люблю тебя, Антон.
«Люблю…» — гулом отозвалось в голове у Антона.
— Ты всегда включаешь энергосберегающий режим, прежде чем ответить мне, — в его голосе звучали нотки иронии. Он, скрестив руки на груди, вновь глянул на ученика.
Антон смутился. Пунцовая краска залила его щеки.
— Так я могу отработать? — не поднимая взгляда, спросил Антон.
Арсений вздохнул. Уже несколько раз обдумав план действий после окончания занятий, он с сожалением отодвинул свои дела, услышав, как очередной отстающий ребенок просит его о помощи.
«Часом позже, часом меньше. Этот паренек в борделе подождет», — подумал Арсений, но все же решил спросить:
— А как же твоя работа?
— Работа? — испуганно посмотрев на учителя, спросил Антон.
— Ну ты же вроде говорил, что работаешь мерчендайзером в «Пятерочке».
— А, ну да. Не пойду сегодня, учеба важнее, — улыбнувшись, ответил Антон.
***
— Тогда я ему говорю, дескать, ты разговариваешь по-русски вообще? — смеясь, сказал Арсений.
— А он? — отозвался Паша.
— А он мне отвечает: «Дя, Сениясегеевичь, азговаиваю». Думаю, турок что ли, — Арсений отпил виски из бокала. — Оказалось, сын логопеда.
— Сейчас родителям абсолютно наплевать на своих детей, — констатировал Паша, выпив весь бокал залпом. — Я вот сегодня…
Стук в дверь прервал его неначавшийся монолог. Тяжелая дверь со скрипом открылась, и в проеме просунулась светлая голова ученика.
— Здравствуйте, Арсений Сергеевич, — пролепетал парень, вытирая со лба капли воды. Он пригладил челку и уверенно шагнул в кабинет, смотря только на учителя русского и литературы. Тот, залпом допив стакан, усмехнулся и ответил:
— Здоровались.
Второй преподаватель вздернул свой острый нос, кинул на запыхавшегося ученика пренебрежительный взгляд и встал, отодвигая стул за парту.
— А со мной здороваться не надо, значит, — обиженно протянул Павел Алексеевич. — Двоечник? — спросил он, обращаясь к Арсению.
— Можно и так сказать, — ответил мужчина. Он не отводил от ученика своего взгляда.
— Ясно.
— Ладно, Паш, увидимся позже, — он коротко улыбнулся своему приятелю и, похлопав его по плечу, вновь перевел взгляд на мальчишку. — Малыш, садись.
«Малыш», — по спине пробежалась толпа мурашек. Антон заморгал, тряхнул головой, избавляясь от навязчивых воспоминаний.
— Вы как всегда любезны, — нагло улыбнувшись, ответил он. Он прошел в класс, спустил рюкзак на стол и присел.
Арсений встал, снял пиджак и, под изучающий и немного удивленный взгляд Антона, убрал бокалы в тумбочку.
— Хотите грустную историю? — неожиданно спросил Антон.
— Валяй, — сказал мужчина, присев на краешек парты. Свел брови и скрестил руки на груди.
— Итак, история про грустного Арсения Сергеевича, — парень сцепил руки в замок и кивнул. — «Арсений Сергеевич, Вы пили?» — пролепетал он высоким голосом. — «Нет», — он наигранно нахмурился и сложил руки на груди, подражая мужчине.
Арсений сморщил нос и неожиданно рассмеялся. Он смеялся раскатисто, живо: в этом смехе была и искренность, и светлая непосредственность. Этот смех никак не вязался с обликом серьезного делового учителя. Антон поднял голову и посмотрел на него снизу. Он не мог не улыбнуться в ответ.
— На самом деле я уже пропустил стакан, но чур ты ничего не слышал и не видел, — он вскинул брови и повернул голову, глядя на парня.
Антон провел пальцами по губам, повернул невидимый ключ и, вскинув руку, показал его мужчине. Тот поднялся, подошел к парню и забрал воображаемый ключ, коснувшись пальцами пальцев Антона. Он положил руку ему на лоб, и парень вздрогнул.
— Вижу, тебе лучше, чем было утром.
— Да, — Антон поднял взгляд, фокусируясь на темном, немного плывущем взгляде. — Голова чутка болела.
Мужчина оторвал свою руку, и Антон разочарованно вздохнул. Арсений Сергеевич подошел к доске, развернулся на носочках и, схватив мел, направил его кончик на Антона.
— Что такое «обособленное определение?»
Антон глянул на него невинным взглядом, покачал головой, давая понять, что в голове было пусто.
— Обособленныe определения — это выделенные интонационно и пунктуационно члены предложения, выступающие в функции определения, — начал учитель, раскатывая слова по доске. — Все еще глухо, как в кастрюльке? — спросил он, повернул голову.
Парень кивнул. Арсений продолжил чертить схему, проговаривая правила и приводя к ним примеры. Антон же пытался сконцентрироваться на его записях, но те эмоции и чувства, которые вызывал в нем преподаватель всем своим видом и жизнерадостностью мешали ему состредоточиться. Он, кивая, как нищенка перед барином, вслушивался в его голос. Он был приятным и завораживающим.
— А что такое «постпозитив»? — нахмурившись, Антон глянул в свои записи. Он не помнил, когда он успел записать какие-то фразы.
— Ты серьезно? Я тебе, — Арсений посмотрел на часы, — десять минут это объяснял.
Вновь довольный щенячий взгляд. Он тянул время, словно хотел побыть здесь дольше. Мужчина подошел к столу, достал недопитую бутылку виски, показательно налил его в стакан и выпил залпом. Антон лишь рассмеялся, опустив голову на парту.
— Я настолько плох?
— Фух, — мужчина облизнулся, со стуком поставил стакан и продолжил. — Вот посмотри на этот пример.
Антону нравилось наблюдать за тем, как его учителя размазывает от алкоголя: он пропускал и зажевывал слова, тихо смеялся себе под нос и долго, пристально смотрел на парня. Ему нравилось то, насколько они были близки — по воле случая и по прошествии лет тогдашний мальчик и нынешний парень мог чувствовать себя спокойно только с этим преподавателем, остальные казались ему враждебно настроенными. Антон знал, почему и когда у него появилось это теплое чувство. Это был не ураган, что полностью охватывает весь разум, заставляя забыть, как дышать и двигаться. Его любовь к учителю — давно не ученическое уважение и обожание; это волна, прилив, что медленно, но уверенно накрывает его при каждом взгляде и случайном касании. Этому была довольно веская причина. Он не знал только одно — почему Арсений Сергеевич, на вид серьезный мужчина, что выпорет за любой проступок или неготовность к уроку, отдавал свое учительское внимание ему? Ему хотелось думать, что только ему.
— Теперь, думаю, у тебя не будет проблем с этим, — со стуком положив мел на стол, Арсений отряхнул руки и подошел к парте.
— Да, спасибо большое, — тихо отозвался парень, глупо улыбнувшись.
Арсений жизнерадостно кивнул и отошел в сторону. Он посмотрел в зеркало над раковиной, поправил волосы и брызнул одеколон на шею. Улыбнулся собственному отражению. Антон не мог отвести взгляда от этого действа. Он громко сглотнул и промямлил:
— К чему такой марафет? Для меня? — Антон усмехнулся с собственной глупой шутки.
Арсений повернулся и усмехнулся в ответ, свел брови и скрестил руки на груди.
— Ну, я надеюсь на свидание сегодня, — как ни в чем не бывало ответил преподаватель.
Под ребрами похолодело.
— Со мной? — спросил он с нотками опасения и надежды.
Арсений покачал головой и улыбнулся, неуверенно свел брови домиком.
— Это было бы странно, — сказал он, накинув пиджак.
— А, — коротко отозвался Антон и опустил взгляд в пол. — А с кем, если не секрет? Хотелось бы знать, на кого вы меня променяли, — он выдавил из себя наиграную ревность, хотя понимал, что это очень рисково и нагло.
— У тебя очень своеобразный юмор, — Арсений подошел и похлопал его по плечу. Он не собирался ему отвечать. — Я уж чуть не поверил, что ты ревнуешь. Это было бы глупо.
— Да, спасибо, я тот еще юморист, — сказал Антон, дернув плечом.
Арсений закинул сумку на плечо и повертел в руках ключи. Антон поднял взгляд. Знакомый яркий брелок сильно выделялся в связке, и теперь это яркое пятно клубничного цвета, словно стрела, вонзилось, въелось в мысли Антона. Он резко поднял взгляд на своего учителя, сглотнул и вздохнул, не моргая.
«Он ходит в наш мотель?» — первая мысль.
— Антон? — Арсений заметил его странный взгляд.
«Мой любимый учитель спит с проститутками».
— Тош? — он испуганно повел головой, прикасаясь ко лбу парня. — Хей, приятель, все в порядке?
Чужой протяжный стон из памяти гулом отозвался в голове, и Антона словно окатило ледяной водой. Он резко отшатнулся, скрипнув ножками стула.
— Хей? — Арсений поднял руки. — Ты чего?
«Он не может спать с проститутками! Это же
он».
Антон посмотрел в лицо мужчине. Осознание полностью выбило из него весь воздух в легких, и он забыл, как дышать. Он резко встал, отшатнувшись от мужчины, схватил портфель.
— М-мне пора, р-работа, — протараторил Антон и выскочил из кабинета, словно ошпаренный. Арсений лишь глянул вслед.
— Странный он сегодня, — сказал Арсений сам себе, повертев ключи в руках.
***
Запахом жженого сахара и клубники веяло за несколько кварталов от бара. Стоял тихий вечер, из окон старых советских пятиэтажек лился желтый свет, в каждом таком муравейнике кипела своя жизнь. Растущая луна тускло освещала заснеженные первым октябрьским снегом улицы и дороги. Арсений решил пойти пешком. Он уже выбросил из головы своего ученика, и полностью погрузился в сладкую негу предвкушения. Он смаковал этот вкус ожидания, отчетливо проявлявшегося кисло-сладким привкусом клубники и дорогого виски.
Он кивнул вышибале возле, стоящему около входа, окинул взглядом неоновую вывеску и зашел. Знакомый запах резко ударил в нос. Арсений осмотрелся. Все так же тихо и даже уютно. Мужчина подошел к барной стойке, кивнул бармену, который отвлекся от двух приятных на внешность девушек и сразу переключился на уже знакомого клиента. Он поправил волосы, широко улыбнувшись, наклонил голову и с прищуром глянул на Арсения.
— Шотландский…
— Скотч, да, у вас отличная память, — Арсений радостно улыбнулся и протянул купюру.
Бармен кинул в стакан несколько кубиков льда, залил это янтарной жидкостью и оттолкнул его в сторону мужчины. Арсений повертел стакан в руках и отпил, начиная разговор.
— Вчера был парень. Такой высокий, зеленоглазый, — Арсений усмехнулся, отметив про себя эту деталь. — И жутко обворожительный. Он сегодня свободен?
Бармен улыбнулся, посмотрел на него с наигранной жалостью и отрицательно качнул головой.
— К сожалению, его сегодня нет.
Арсений свел брови и сжал стакан. На пальцах фантомно ощущалась нежная кожа того парня.
— У него появились какие-то срочные дела, — констатировал бармен, пытаясь заглянуть в глаза мужчине.
Арсений вскинул брови, опустил взгляд в стакан и разочарованно кивнул.
— Что, понравился? — по лицу бармена расплылась хитрая улыбка.
— Ну, можно и так сказать — сказал Арсений и дернул головой, пожимая плечами.
— Он тут всем нравится. ВИП-персона, так сказать, — продолжил бармен, размешивая очередной коктейль. — Обычно его берут очень важные и очень богатые клиенты.
Арсений отпил из стакана.
— Да? — ему не очень-то хотелось слушать о похождениях парня.
— Думаю, он будет завтра, — бармен улыбнулся. Нельзя упускать такого заинтересованного клиента.
— Хорошо, — коротко бросил мужчина и, допив виски, ушел.
