Коэффициент (со)зависимости

Из Дазая хреновый напарник, ещё хуже коп, и ещё хуже — ручная псина, хотя кажется, что сидеть на поводке и послушно есть с рук куда проще, чем играть роль законопослушного гражданина, потому что, если честно, он никогда им не был. Постоянно балансировать на грани между полноправным членом общества и латентным преступником оказалось утомительно, и единственное, что его когда-то ещё могло спасти, — это Одасаку. Но (глупый) Одасаку умирает — и тогда Дазаю остаётся просто нечего терять. Он никого не предавал и не обманывал. Он просто сделал свой выбор. Он просто почувствовал себя свободным, принимая свою участь, потому что единственное, что ему теперь не было позволено делать, — покидать территорию департамента без разрешения Сивиллы или надзора инспектора. Хотя можно сказать, что он заслужил. Гончая из него получается что надо: можно не чуять преступника, но думать как преступник — и уж на свои интеллектуальные способности Дазай точно пожаловаться не мог. Гончей вполне удобно в своей псарне, потому что он просто меняет должность с инспектора на исполнителя — и теперь его место в служебном полицейском фургоне на одной скамье со стариком Хироцу, гением Рампо Эдогавой, шебутным Тачихарой Мичизо и юной Кёкой Изуми. И даже пастух у них что надо: разве мог бы Дазай издеваться над кем-то изощрённее, чем это делает над Чуей? И всё-таки порой кажется, что их команде чего-то не хватает. Чего-то человечного. Чего-то, что вправит обратно деформированные кости и заштопает дыры на месте груди — ровно там, где вроде бы должно биться сердце. Не то чтобы Дазай придаёт этой мысли должное значение, но предчувствие надвигающейся бури с каждым разом всё ощутимее бьёт по нервам. Дазай может только улыбаться и щурить глаза. Чуя, возвращающийся от Фукузавы-доно, главы БОБ, говорит, что в скором времени к ним приставят второго пастуха, молодого пацана, недавно окончившего академию. Кажется, он даже называет имя. Дазай не уверен, что запоминает. А потом Дазаю кажется, что всё идёт крахом, потому что этот пацан, Ацуши Накаджима, ведёт себя слишком человечно, потому что в Фукузаве Юкичи — со слов Чуи — что-то неуловимо меняется, потому что Белый Кирин вновь проснулся — и теперь, кажется, в очередной раз намерен забрать у Дазая самое важное. В груди вроде начинает что-то болеть. Кажется, он заново становится человеком. Кажется, у него в неволе есть намного больше шансов остаться самим собой, особенно когда Ацуши после первого поцелуя смотрит так понимающе, что у Дазая перехватывает дыхание: это не просто спасение, это — индульгенция. Бесплатно, безвозвратно и насовсем. Дазай вручает Ацуши свой поводок, и тот держит его так бережно, словно это нечто ценное. Дазай знает, что это не так. И ещё знает, что Ацуши не умеет приручать, но почему-то все готовы за него жизнь отдать — и это пугает Дазая по-настоящему, потому что желание совершить самоубийство не настолько эгоистично, как желание быть ручным только для одного человека. Наверное когда-нибудь Дазай поплатится за свою слабость. Поплатится за то, что забыл своё место и снова переступил грань. Но пока Ацуши позволяет быть его преданным псом, Дазай готов понести наказание.