о барах, лимонадах и вреде пива

      На утром Игорь чувствует себя едва ли человеком – полуразвалившейся тарантайкой максимум, кроет во всех изощрённых эпитафиях больную голову и иже с ней Пчёлкину, с усмешкой думает, как бы театрально спохватилась за сердце тёть Лена, если бы услышала хотя бы часть его образных конструкций, что и где он вертел.       И принимает для себя максимально волевое для человека его возраста решение: завязать. Дубин же не пьёт, и ничего, не мешает ему этот факт сосуществовать с социумом. Хотя кто его, Диму, знает, может он пиво не пьёт, потому что вечерами водку глушит.       Нет, на Диму равняться нельзя, тот все ещё мутный человечек в Игоревой жизни с неизведанными принципами работы (которые, всё-таки, Гром признает, заслуживают уважения).       Но картинка, где они вдвоём, после мрачной смены в погоне за нарушителями режима, сидят в месте, менее злачном, и лимонадик с горла прихлёбывают, Игоря забавляет.       Об этом стоит подумать на досуге.       Сообщение на «тапочек» приходит внезапно, и Гром подрывается из кухни в зал, в сердцах моля, чтобы не по работе (не потому что плохо ему, видите ли, себя он не ощущает, знаете ли, а потому что жалко парней и дам, что на дежурстве сидят – без надобности те никогда Грома не дёргают). На сковороде остатки растительного масла шипят, Игорь от них отмахивается, открывая смс-ку за смс-кой, удивительно, от Волкова.       зайдешь?       зайди.       чем раньше, тем лучше.       Игорь мгновенно срывается с места, всё-таки Олег не чужой человек, без надобности беспокоить тоже не станет. Олег не Юлька, у него не бывает в отношении Игоря внезапных острых приступов доебаться, и в общении он прост, открыт и честен, за что Гром его уважает исключительно по-мужски. А малоинформативные смс скорее свидетельствуют о том, что тема с глазу на глаз обсуждаемая, не для телефонного разговора.       Игорь на ходу печатает «скоро буду», выключает конфорку, натягивает вчерашние джинсы, брошенные за диван прошлой ночью в быстрых потугах раздеться, и проверяет наличие ксивы в куртке. На месте.       А за пятна от дождливых луж на потёртых коленках Волков, в конце концов, не осудит.       В пивнухе из клиентуры шаром покати, пару прибившихся забулдыг Олег выпроваживает с мрачным взглядом из-под не менее мрачно сведённых бровей, отпускает парочку адекватных покупателей из ближайших многоэтажек и в тишине кивает Игорю на дверь.       – Пойдем, перекурим. Разговор есть.       Гром кивает, натягивает козырек кепки. Он, собственно, из-за этого разговора в завтраке себе отказал, из дома подорвался, одежду не почистил, спешил спасти как минимум одного бармена, а как максимум отбить любимое заведение у малолетних вандалов.       Они заворачивают за угол, Волков по сторонам оглядывается, становится ещё мрачнее, чем сизое небо над городом, и, прежде чем Гром успевает сориентироваться, на армейской выправке за грудки припечатывает мужчину к стене.       – С хуя ли? – с толикой иронии хрипит Гром.       – Это я у тебя должен спрашивать, с хуя ли ко мне вчера Серёжа в истерике приехал?       – Эй-эй, Олег, погоди, – Игорь тоненько усмехается, перехватывает Волкова за запястья и пытается сдёрнуть с себя чужие лапищи. Лапищи оказываются непомерно сильными, сдёргиваться отказались. – Ну приехал к тебе Серёжа, – Гром не оставляет попыток выбраться, не нравится ему такой расклад диалога. И взгляд Волкова, прямо говорящий, что врезать ему по Игоревой морде охота, тоже. Игорь натужно вспоминает, а что вчера, собственно, блять, было. – Рыжий который? Ну может по пути нахерачился, вот и прорвало.       – Ты долбоёб, Гром? Ты нахуя его до слёз довел?       Олег для показательности Игоря встряхивает, как вчера трахала его головушку Юля, только методы у них диаметрально противоположные, взаимно друг друга дополняющие, и Гром чувствует ущемление в собственную сторону.       – А я блять, виноват, что твоя барышня такая ранимая? Что я вообще сказал такого, чтобы он в слезах уезжал, а ты мне рожу сейчас пытался набить? Ну повздорили мы! И что?       Игорь со злости, сведя брови к переносице, со всей дури дёргает Волкова за руки и, наконец-то, освобождается. Стена у здании пивнухи шершавая, твёрдая, и Гром нелепо подмечает, как бы кожу на куртке не содрать.       Олег в ступоре на Игоря смотрит, отходит на два шага и в тишине вставляет сигарету меж губ. Подкуривает. Даже Грому предлагает, и Гром не отказывается. Ебантейство, блять.       Олег затяжку выдыхает, «успокоился, ишь ты блять», и, чуть прищурившись, говорит:       – Серёга не барышня. И не мой. С чего ты взял, что мы, – Олег взгляд по асфальту водит и пытается слово подобрать правильное, такое, чтоб не обидеть Серёжу, а главное, чтоб Юльку до истерического смеха не довести, когда он ей разговор пересказывать будет. Обещал же на свою голову. И с Игорем поговорить, и рассказать. Хотя, когда пазлы чужой невменяемой истерики и краткого (очень подробного, дословного и в красках) пересказа чужого конфликта, сошлись, он желал по-братски тупо набить Игорю ебало, – вместе?       Игорь мешкает, взглядом поводит на носки ботинок и тоже выдыхает.       – А тебя часто за друзей за грудки к стене прижимали?       – За Серёгу – да. Ты хоть помнишь, что напиздел ему вчера?       Гром головой качает, затягивается, вспоминает.       – Вкратце.       – Вкратце, блять. Я его полночи пивасом отпаивал, а он в ответ матерился на какого-то мента подзаборного, слова не выговаривал, на пьяном узбекском что-то талдычил, и снова в истерику. И как прикажешь реагировать? По головке тебя погладить, сказать, молодец, Игорюш, ахуенный из тебя собеседник?       – Да чё-ты начинаешь, Олег.       – Я только утром у Юльки узнал, о чём вы говорили, – Волков окурок щелчком в полёт за забор отправляет и вторую сижку из пачки тянет, подкуривает, глядя искоса на Грома. А Гром затылок чешет и мнётся что-то сказать. – Что ты родителей упрекнул. Про воспитание там, про курсовую его, про желание надраться. А сам ты лучше? Тоже ведь у нас сидишь.       – Не начинай.       – Я продолжаю. Мы ведь в детдоме выросли, Игорь.       У Грома последняя тяга поперек горла встает и желание в затылке чешется приложится им обо что-нибудь. А Волков, будто не видя, говорит дальше:       – Серёга вообще в общаге тут через дорогу живёт. За многоэтажками. Выбежал на пятнадцать минут, с вахтёршей посрался, а из-за вашего скандала проебал время возвращения. Спасибо, Юлька спохватилась, мне написала и такси оплатила, он же блять гордый, денег в долг не берёт. А стипуху на обучение тратит, книжки по кодингу покупает, сверхурочно занимается. Поэтому его курсовая – это так, предлог, чтоб отъебались и не спрашивали, что он там пишет. А он проект пишет, понимаешь? Масштабный. От которого мы все ахуеем, когда он закончит.       Желание почесаться о стену теперь не просто желание, а цель. Игорь чувствует себя тупым щенком, который только-только начинает осознавать, что, там где жрут, срать не надо.       Волков затихает, успокоившись. Выкидывает второй окурок таким же щелчком за забор и треплет Игоря, задумчиво уставившегося вдаль многоэтажек, за плечо.       – Извинись перед ним. По-братски прошу. Серёжа не заслужил, чтобы его мент оскорблял, тем более, – Олег шмыгает носом, – он вас уважает. Борцы закона, стражи порядка, справедливость, все дела.       Волков под многозначительное молчание Грома за угол ко входу в пивнуху идет, дверь открывает, меняя табличку на лаконичное «открыто», а Игорь, не выдерживая, всё-таки прикладывается затылком о шершавую стену.       Будь здесь Фёдр Иваныч, он бы Волкова поддержал, а от себя бы ещё пару затрещин Игорю вставил, чтобы чудить неповадно было, и приговаривал, что «не так мы тебя с твоим батькой воспитывали, чтобы ты слабых обижал, ты их защищать должен».       – Ну ты идешь, а? Хватит стену подпирать, она и без тебя справится, – с усмешкой хмыкает Олег, выглядывая из-за угла.       – Иду я, – отмахивается Игорь. Вспоминает, на какие цветастые лимонады Дубин залипал.       «Надо бы попробовать».