Да здравствует Панем

Когда Сеян подходил к клетке, раздался свист, особый свист, на две ноты – Сеян достаточно провел времени у этих решеток, чтобы понять, что это было. Этим свистом трибуты предупреждали друг друга, что к ним приближается капитолиец. И ему было больно слышать этот свист, когда к трибутам подходил он сам. Он не был капитолийцем, он говорил это снова, снова и снова, но его не слушал никто из этих ребят, ни Марк, ни остальные. Они брали его хлеб, подозрительно смотрели на него, и отходили, бормоча что-то под нос, и он даже представлял, что именно они бормотали. Капитолийская мразь. Сеяну мучительно хотелось, чтобы хоть кто-то, хоть кто-нибудь выслушал его, и только один человек пришел ему в голову. Прошлым вечером прошли интервью, и Сеян смотрел их через силу, заставлял себя смотреть, чтобы только не думать о Марке, о Марке, который был теперь неизвестно где, неизвестно, был ли он жив, не был ли он ранен – но по крайней мере, он был на свободе. Интервью… Сеяну было тошно на это смотреть. На кашляющую Дилл, на Корал, похвалявшуюся своими навыками с трезубцем, на Таннера, рассказывавшего жуткие вещи. А потом на сцену вышел Кориолан Сноу. Сеян уже разговаривал с ним до этого, ну, вернее, нет, он разговаривал с Лисси, а Сеян и Клемми просто были рядом и слушали, но… Он уже тогда подумал, что Кориолан был самым интересным человеком, что он встречал в жизни. И тогда, когда он увидел его на экране, Сеян подумал, что несмотря ни на что, Кориолан Сноу выглядел больше капитолийцем, чем он сам когда-либо мог. Он выглядел больше капитолийцем, чем многие его одноклассники. Сейчас, когда на нем была красивая рубашка, которую ему принесла его кузина, он был причесан, умыт – он выглядел сейчас, словно был студентом Академии, и говорил так же, Сеян вдруг с удивлением отметил, что за эти несколько дней в Капитолии он почти избавился от легкого акцента Двенадцатого дистрикта, который у него был в первый день, и говорил почти как настоящий капитолиец, словно и не было этих тринадцати лет в Двенадцатом дистрикте. И он говорил как настоящий ученик Академии, которым гордились бы все учителя, он рассказывал о своей учебе, как хотел стать учителем, как важно образование, как все свое свободное время он проводил за книгами, читал, учился, помогал приемной матери с ее уроками. Он не продержится долго на Арене, понял Сеян. Он не был создан для битвы, такой умный, красивый, воспитанный, почти эфемерный, его словно можно было свалить одним ударом пера… Несмотря на это, ему приходили новые и новые подарки, казалось, весь Капитолий пытался спасти своего сына – но никакие хлеб и вода не помогут на арене, когда ему придется лицом к лицу встретиться с трезубцем Корал или бычьей силой Рипера. Этот капитолийский мальчишка умрет на глазах всего Капитолия, и пусть Сеян, как и другие негодовал от такой несправедливости, маленькая, противная, мерзкая часть него иногда вдруг говорила в минуту слабости: так им всем и надо. И именно из-за этих мерзких слабых мыслей Сеяну хотелось поговорить с Кориоланом Сноу. Когда раздался свист, почти все трибуты обернулись, и те, кто сидели ближе к прутьям, сделали шаг назад – кроме Сноу, он всегда спокойно сидел у самых прутьев, оперевшись на них спиной, никогда не опасаясь тех, кто подходит к нему, никогда не переставая напевать под нос или насвистывать одну из его странных песенок. Он только оглядывался через плечо и приветствовал тех, кто подходил к нему, будь это Лисистрата, Тигрис Сноу или один из капитолийских поклонников. Так и сейчас он оглянулся и с интересном посмотрел на него. – А, мистер Второй Дистрикт, – весело сказал он. – Я думал, менторы на какой-то их особой прогулке. – У меня больше нет трибута, – ответил Сеян, и Кориолан нахмурился. – Они нашли его? – Еще нет. Но в Играх он принимать участия уже не будет, это понятно. Если его найдут, то застрелят на месте. Кориолан кивнул. Они долго молчали, и Сеян все никак не решался начать разговор, которого так отчаянно хотел, но Кориолан ничем не помогал ему. Не спрашивал, зачем он пришел, не пытался завести разговор, даже не проклинал его. Просто продолжал насвистывать какую-то песню. – Это я должен быть сейчас там, на твоем месте, – наконец сказал Сеян, глядя в затылок Кориолана Сноу, и тот наконец обернулся и вопросительно посмотрел на него. – Ты капитолиец, а я из дистрикта. Ты должен был быть здесь, а я должен был быть там. Я, а не ты, и не Марк. Кориолан серьезно смотрел ему в лицо, склонив голову набок, и вдруг хмыкнул, усмехаясь. – Я уроженец Двенадцатого, мистер Плинт. Так записано в моих документах… – А я уроженец Второго! Я здесь только потому, что мой отец заплатил за нас! – А я с этой стороны решетки, потому что моя бабка за меня не заплатила. Иронично, правда? Но что поделаешь, так распорядились звезды. – Если бы твоя бабушка заплатила… – Сказал Сеян после долгого молчания. – Если бы она заплатила… Ты бы приехал в Капитолий одновременно со мной. Мы вместе пошли бы в Академию. Мы… Мы могли бы стать друзьями. Мы единственные понимали бы, что это такое… – Конечно, – кивнул Кориолан. – Ведь между нами так много общего. Моих родителей убили у меня на глазах, я ел кору с деревьев и корни травы, меня пытались закидать камнями ребята из шлака, когда я попался им на глаза в одиночку, когда мне было шесть, а потом один пьяница пытался меня задушить… С тобой тоже такое бывало, мистер Плинт? – Прости! – Сеян выдохнул, чувствуя себя дураком. – Прости, прости! Я не хотел! Я не это хотел сказать! – Да ладно, – Кориолан пожал плечами. – Вполне возможно, мы действительно могли бы стать друзьями. Кто знает? Эти ребята, остальные менторы… Они мне как-то не очень понравились. Ну, кроме Викерс и этой красотки, что вместе с вами приходила, как там ее, Клементина? – Клеменсия. Да, они с Лисси единственные были ко мне добры… – Да, понимаю, о чем ты, – кивнул Кориолан Сноу. – Было, проходили. – Я… Я просто действительно не хочу быть здесь. Не хочу! Я хочу вернуться во Второй! – Кориолан опять кивнул, задумчиво глядя на него. – А ты… Ты ведь тоже хочешь вернуться домой? – Домой? – Кориолан усмехнулся. – Мой дорогой мистер Плинт… – Сеян. Прошу тебя, Сеян, не мистер Плинт… – Как знаешь. Так вот, мой дорогой Сеян. Я уже дома. – Он покрутил рукой. – Здесь мой дом. Сеян покачал головой, Кориолан явно смеялся над ним. – Нет, я не про просто Капитолий, я про твой настоящий дом, с твоей семьей… – И тебе снова придется уточнить, – на этот раз Кориолан Сноу широко улыбнулся. – Имеешь ли ты в виду бабку, которая меня продала, и кузину, которая только и может что рыдать, или мою ма из Двенадцатого, мою Люси Грей и ее кузенов? – Сеян растеряно посмотрел на него, и Кориолан кивнул. – Именно так, мой дорогой мистер Второй Дистрикт. Панем – мой дом. Везде в Панеме я дома. В Капитолии, в Двенадцатом, в зоопарке, на арене. Везде мой дом, везде моя игровая площадка. – Наконец он серьезно посмотрел на него. – Для своего же блага прекрати это жалкое нытье. Прими свое положение, как я принял свое. Играй с картами, что тебе выпали. Небеса свидетели, твои получше моих. **** Наступил первый день Игр, и Каска Хайботтом отчаянно старался удержаться от желания выпить целый галлон морфлинга, только бы не видеть то, что предстояло увидеть им всем. Но он только покачал головой, смирившись с неизбежным, и попытался порадовать себя мыслью, что возможно сегодня он увидит окончательный крах Красса Сноу. Увидит, как его мальчишка сдохнет прямо там, на арене, на Играх, которые придумал Красс. Но почему-то мысль об этом не доставляла радости. В голове все крутился рассказ мальчишки Сноу о смерти Красса, и теперь, закрывая глаза, Каска не мог уже представить себе ненавистного лица своего старого друга. Каждый раз, когда он закрывал глаза, лицо Красса в его голове вдруг облезало, превращаясь в скалящийся череп, и Каска содрогался от ужаса – череп словно смеялся над ним, дразня его, издеваясь над ним, словно повторяя ту глупую фразу, которую однажды сказал ему брат Красса, сказал, что это придумала его дочь – Сноу всегда берут верх. Каска вздохнул, входя в аудиторию, и он заметил эту болтушку Лисистрату Викерс, что сидела рядом со своей подругой. Когда он подошел ближе, он поморщился – они говорили о Сноу. – Честное слово, я говорю тебе, когда его покажут по телевизору, весь Капитолий сойдет с ума! Я сама чуть не упала, когда он показал мне это! – Откуда он взял это? – Тигрис отдала ему! Еще вчера, когда принесла рубашку, сказала, что это должно принадлежать ему! Вот точно говорю тебе, следи во все глаза, когда покажут трибутов! Может надо подсказать Счастливчику… Лисистрата поднялась на ноги, но заткнулась, замерев, увидев рядом с собой Хайботтома. – Вам бы лучше сказать Сеяну Плинту, чтобы сел неподалеку от входа, – сказал он, наконец решаясь принять несколько капель морфлинга. Он не думал, что сможет пережить то, что случится трезвым. Наконец на экранах появилось изображение арены, но никто не смотрел на трибутов, ожидавших удара гонга. Каска заставил себя смотреть на экран, смотреть на Маркуса, висевшего на конструкции в центре арены. – Чудовища! – Закричал Сеян, бросая в экран кресло. – Вы все тут чудовища! Да, согласился Каска, не отрывая взгляда от экрана. Камера переключилась на трибутов, ожидавших удара гонга, и зачем-то кто-то из команды Счастливчика решил крупным планом взять лицо Кориолана Сноу, который так и смотрел вверх, на тело Марка, не отводя от него взгляда. Повесьте повыше, чтобы видел весь Панем – вспомнил Каска слова, которые крутились у него в голове, когда он вспоминал Рей Сноу. Именно поэтому он понял, прочитал по губам Сноу то, что не могли услышать микрофоны, то, что Кориолан произнес себе под нос, глядя на Марка, висевшего на перекладине. Хайботтом, вот что он сказал. Хайботтом, грязный ублюдок. Что ж, он был прав. Хайботтом и сам не был уверен, что не рассказал о словах мальчишки Галл, когда был под действием морфлинга, когда был не в себе, что снова, будучи не в себе не произнес слова, которые не должен был произносить, тем самым подавая Галл новую жуткую идею. Наконец раздался удар гонга, и трибуты разбежались во все стороны. Каска против своей воли пытался разглядеть в их толпе только одного – мальчишку в чистой голубой рубашке, но все смешалось на экране, и несколько секунд никто не мог понять, кто где находится. Он наконец рассмотрел, что два или три трибута успели схватить какое-то оружие из кучи и убежать прочь, и на месте остался только Рипер, на котором и сосредоточилась камера – он поднял вилы и длинный нож и резко развернулся, готовый драться, но недоуменно опустил оружие, глядя куда-то в одну точку. Экран переключился на камеру общего вида, и стало понятно, на кого он смотрит. Кориолан Сноу стоял у груды оружия, в десятке шагов от Рипера, и он был безоружен. Они стояли, молча глядя друг на друга от силы десяток секунд, но зрителям казалось, что это длится вечность. – Почему он не убьет его? – Вскрикнул кто-то из менторов, Каска не понял, кто, но узнал голос Лисистраты Викерс, спокойно ответившей ему. – Потому что это будет бесчестно. Бесчестно. Каска видел, что Кориолан что-то говорит Риперу, и он представлял, как Кориолан заговаривает ему зубы, убеждая поверить ему, зачаровывая. Каска видел такое много раз. Бесчестно. Он играл на этом, в этом Каска был уверен, на чести Рипера. И Рипер купился. Он медленно отступил на несколько шагов, подозрительно глядя на Кориолана, и потом рванулся вверх на трибуны, оставив Сноу одного у кучи оружия. Сноу медленно обошел вокруг груды, поднимая топорик, но он не ушел вместе с ним, вместо того обрушив топор на лук и стрелы, лежавшие чуть сбоку, а потом разбив им арбалет, пару алебард и копий. Он старался уничтожить все то, что мог, и лишь затем отбросил топорик в сторону. Затем он присел у оружия, поднимая какие-то вещи и кладя их в карманы, и наконец поднял дубинку, помахал ею из стороны в сторону, несколько неловко, и наконец пошел прочь, тоже вверх на трибуны, но в противоположную от Рипера сторону, и в этот момент, когда он полностью повернулся к камере, Лисистрата взвизгнула. – Вон оно, видите! Вон? – Что там? – Вскинулся Счастливчик Фликерман, недоуменно глядя на экран, и Лисистрата ткнула пальцем в фигурку своего трибута. – Медаль павших героев Панема! Медаль его отца! Тигрис отдала ее ему! Он ее надел! – Не смей! – Зарычал Хайботтом, когда Счастливчик попытался отдать команду дать крупный план. – Не смей ее показывать! – Но даже так было видно, что на шее мальчишки висело что-то на ярко-красной ленте, черный крест Павших Героев Панема, медали, доставшиеся посмертно всем солдатам Капитолия, погибших в войну. В эту минуту Каске хотелось придушить и мальчишку, и его ментора, и эту дуру Тигрис, и всех вокруг. Он пытается манипулировать зрителями, понимал Каска. Пытается раз за разом напомнить им, что он из Капитолия. Но это ему не поможет, удовлетворенно подумал он. Никакое спонсорство не поможет, не поможет серебряный язык, когда на него обрушится меч, потому что не все ты сумел уничтожить, ты, маленький мерзавец. – Почему никто его не убил? – Возмущался Фест. – Почему не было бойни? Все разбежались, как тараканы, и этот ненормальный спокойно переломал оружие! В обычных играх… – В обычных играх двадцать четыре участника, мистер Крид, и сильнее всех трибуты из Первого и Второго, которых теперь нет. По сравнению с обычными играми, количество выживших участников в это время таким же и было. – Да, – согласилась Клеменция Доувкот. – Так уж получилось, что у оружия остались только мальчишка, который не умеет драться, и дурак, слишком благородный, чтобы этим воспользоваться. – Он умеет драться! – Возмущенно заспорила Лисистрата Викерс, но никто ей не поверил. Время текло медленно, и все уже были утомлены, когда на арене наконец появилась Ламина, девочка из Седьмого дистрикта, та, которая все время плакала. Каска словно сквозь мутное стекло смотрел, как она выбрала оружие, забралась на балку и убила висевшего на ней Марка. Нужно было принять новую дозу. Остаток дня прошел как в тумане, и когда Галл вызвала его, он едва держался на ногах, и сообщение о том, что Сеян Плинт проник на арену едва не убило его. Каска прикрыл глаза, глядя на фигурку наивного доброго мальчишки, пришедшего отдать последние почести своему бывшему другу. Прикрыл, но открыл снова. Нет, он не мог отворачиваться. Он должен смотреть. Страдать, но смотреть, смотреть на то, в чем был повинен. Он не слушал разговор Галл с миротворцами, с миссис Плинт, которая заполошно подбежала к ним, он не отрываясь смотрел на экран, и ему показалось, что сбоку, недалеко от Сеяна показались очертания фигуры. Он не мог сказать точно, было размыто, но ему казалось, правда казалось, что где-то там, за пределами видимости камеры был кто-то, и этот кто-то смотрел на Сеяна. – Поторопитесь! – Выкрикнул он, не оборачиваясь от экрана, впиваясь взглядом в экран, пытаясь разглядеть, разглядеть, что там происходит. – Его обнаружили! Поторопитесь! Он услышал отчаянный вскрик миссис Плинт, услышал дыхание доктора Галл, которая подошла к нему, и в этот момент микрофон арены уловил свист. Громкий пронзительный свист, особый, на две ноты – и Каска прикрыл глаза. Он знал, что судьба Сеяна Плинта решена.