Инструкция по взаимопомощи для сильнейших

Нанами оказался прав. В день похорон Хайбары слепящая лазурь летнего неба скрылась за невесомой ватой облаков. Подул ветер и унёс с собой что-то, с чем было легко расстаться. Унёс с собой полное боли и уныния лето. Сугуру плохо запомнил церемонию. Он думал о родителях Хайбары, которым тогда ещё ничего не сообщили, и о своих пятках, натёртых новыми туфлями. Из старых, с последних похорон не надетых, он за год вырос. Приехавшая из Киото Утахиме плакала и, казалось, её страшно злило, что все остальные несправедливо сохраняют спокойствие. Нанами стоял недвижно, будто даже не моргал и не дышал. А дальше пришлось жить. Сугуру знал, что иначе не бывает, но всё равно каждое будничное действие казалось нелепостью и оскорблением памяти. На следующий день они с Сатору и Сёко пошли на занятия, где им зачем-то рассказывали про государственный строй современной Японии. Как будто на них распространялись законы обычных людей, как будто в их мире власть не захватила кучка дряхлых стариков, у которых её никак не вырвать из когтистых пальцев даже со всеми молодостью, силой и задором сильнейших. Через неделю Сугуру в компании Сатору неизбежно поехал на первое задание. Они скачали на плеер пару фильмов Тарантино и после успешного избавления от проклятия посмотрели их на крошечном экранчике, лежа почти в обнимку на гостиничной кровати. Сатору накрошил на него чипсами, но Сугуру не расстроился. Он бы на иголках спал всю оставшуюся жизнь, если бы каждый день можно было вот так свободно вдыхать аромат волос Сатору, пока тот смеется и комментирует фильм, который они уже тысячу раз видели. На той миссии Сугуру отчётливо понял, как сильно не хочет возвращаться в Техникум, как опостылели ему стены, в которых он жил, класс, в котором учился, сам факт того, что их охраняет барьер, выстроенный столь страшным способом. Он, конечно, даже думать себе не позволял, как они с Сатору могли бы сбежать ото всех. И дело было не в том, что их могли найти. Если бы они захотели, то скрылись бы ото всех, а если бы пришлось — вступили в бой и победили. Нет, Сугуру не имел права предлагать Сатору нечто подобное. Если сбегать, только в одиночку. Но оставить Сатору одного с бессонницей и кошмарами, с некомпетентным руководством и потребительским отношением, с бесконечными миссиями и чувством вины за всё происходящее? Два месяца назад он бы, может, и колебался, но сейчас… В начале сентября в Техникуме появился новый студент — нервный и тихий Идзити, не проявлявший особых талантов, но сначала и не слишком лажающий. Сатору был с ним как-то особенно груб, словно наказывал за то, что пришёл сразу после смерти Хайбары. И после всех этих тычков и подколов у Идзити как будто надтреснулся и так не слишком крепкий хребет. Сугуру пытался поговорить с Сатору о его грубости, но тот отмахнулся, сославшись на то, что проклятия не будут с новичком вежливыми. И если Идзити хочет остаться целым, то должен научиться подбирать сопли и брать яйца в кулак. Это была правда Сатору, которому приходилось быть сильнейшим с самого раннего детства. Спорить с этой правдой было глупо. Сугуру и не стал. Все эти недели Нанами почти не выходил из комнаты. Сугуру приглядывал за ним, но старался поменьше досаждать вниманием. В какой-то момент с этим что-то придётся сделать, потому что Сугуру видел — Нанами не вернётся к миссиям. Пока Яга-сенсей его не трогал, но это пока. Сугуру репетировал будущую речь в защиту друга, но с каждым днём она становилась всё злее, всё больше о нём самом, а не о Нанами. Он прокручивал в голове, что скажет, даже в тот самый момент, когда Яга-сенсей рассказывал им с Сатору про новое задание. Проклятие предпервого уровня присосалось к шестнадцатилетнему пацану намертво и, пока родители водили сыночку к докторам и шарлатанам, приковало его к кровати. Жертва была уже пару дней как без сознания. При этом на других людей проклятие никак не реагировало и интереса к ним не проявляло. Вроде ничего сложного — так, прогулка в соседний район. Дом семьи, в которой произошло несчастье, находился в Накано, куда почти без пробок доехала машина, принадлежавшая Техникуму. Трехэтажный дом серого цвета выглядел совершенно безликим, обычное жильё для среднего класса, беднейшей его части. Сугуру когда-то и сам жил в похожем, даже садик на балконе у соседей с первого этажа, кажется, был тот же. На пороге их попросили не снимать обувь, но Сугуру всё равно разулся. Сатору, чуть скривив лицо, повторил за ним и остался в носках с Аполломоном. В комнату к подростку их проводила мать — строгая и уставшая женщина. Статная и высокая для обычного человека, рядом с ними она всё равно смотрелась маленькой и слабой. Она, в общем-то, и была слабой, неспособной защитить сына от несчастья, которое с ним приключилось. Естественно, первым, что Сугуру заметил в спальне, было проклятие. Проклятие, которое зачаровало его своей красотой. Никогда прежде он такого не видел — изумительной, невероятной красоты цветок с нежно-розовыми лепестками расцвёл над головой парня, покачиваясь в воздухе, словно на ветру. Яркие листья нежно касались волос, шипастый стебель обвивал шею, как удавка, и корнем уходил в грудную клетку, где пока ещё билось сердце. Времени, чтобы оценить потрясающее и одновременно с этим жуткое зрелище, оказалось немного. Почти сразу, как они открыли дверь, корень с хлюпающим звуком вырвался из-под рёбер, разрывая плоть, и кинулся в их сторону, помедлил на миг, будто выбирая, и бросился на Сатору. — Вы же говорили, что оно ни на кого не реагирует! — заорал Сатору матери парня. — Оно и не реагировало! — ответила она, пытаясь прорваться к сыну, в груди которого теперь была дыра. Сугуру практически выбросил женщину в коридор, закрыв от неё дверь, и сам подбежал к кровати, чтобы хотя бы зажать рану. Параллельно он доставал телефон для звонка в скорую. Чёрт, они даже не успели поставить завесу. Оставалось надеяться, что они разберутся с проклятием, пока врачи доедут. При ближайшем рассмотрении рана оказалась не такой уж и страшной — пара тонких проколов в районе сердца. Когда Сугуру коснулся холодной кожи рукой, парень вдруг громко и хрипло вздохнул, резко сел на кровати и открыл глаза, уставившись на него перепуганным взглядом. Внезапный поворот событий, конечно. Всё это. Убедившись, что с парнем всё в порядке, Сугуру обернулся на Сатору, чтобы помочь, если потребуется. Но Сатору уже закончил и протягивал ему шарик мясного цвета с прожилками светло-розового, совсем как лепестки. Из поверженного проклятия торчала пара шипов. — Держи. — Так быстро? — У меня не было настроения играться, — мрачно ответил Сатору, глядя в стену над компьютерным столом. — Вы кто? — спросил парень, съёжившись и забравшись в угол. — Твои вторые родители, — буркнул Сатору без обычного самодовольства. Только сейчас, с проклятием в руке, Сугуру смог осмотреть комнату. Это сошло бы за обычную спальню подростка, если бы не одно обстоятельство. Все стены были обклеены снимками, но не постерами знаменитостей или аниме-девочек. Нет, комнату украшали фотографии обычной школьницы, сделанные явно исподтишка. Он понял ещё раньше, но убедился, погрузив зубы в проклятие, поцарапавшее ему язык шипами. Конечно, неразделённая любовь. Чувство, которое может вознести, а может изуродовать. И второе случается чаще, потому что люди в принципе такие… Плохо принимают то, что им нечто недоступно, особенно другой человек. Сугуру прекрасно знал это по себе. Глотать это проклятие — как запихивать в себя ещё еду после слишком плотного ужина. Неразделённой любовью Сугуру был сыт по горло. Сатору не смотрел на него. Мать скреблась в дверь и требовала сказать, что с её сыном, который ничего ей не отвечал, щупая свою грудь, как одержимый, которым он, собственно, больше не был. Сатору наконец отмер и открыл дверь, впуская перепуганную женщину. — Он в порядке? — взмолилась она. — Он в порядке. Вызовите скорую… — сказал Сугуру. — И сводите сына к психологу. Когда они с Сатору оказались на улице, Сугуру попросил: — Зайдем в магазин? В соседнем комбини Сугуру собирался купить жвачку, потому что вкус на языке был отвратительный, напоминающий о том, о чём вспоминать не хотелось. Но ему на глаза попался ополаскиватель для рта, и Сугуру взял его тоже. Сатору казался подозрительно тихим и отрешённым. Проклятие в итоге оказалось пустяковым, что случилось? — Ты даже не скажешь что-то вроде: «И гандонов прикупи, раз уж мы здесь»? — Зачем? — спросил Сатору, разглядывая подсвеченную витрину с жареной курицей. — Смотри, ты и без меня справляешься. Ученик превзошёл своего учителя — классика жанра. Сугуру зашёл за угол, чтобы прополоскать рот, не наткнувшись на недовольных жителей района, которым могло не понравиться, что какой-то мудак плюётся на их улице. И только набрав в рот ярко-голубого, ядрёного ополаскивателя, он понял. Понял и едва не подавился. Он всё понял. Сатору был в кого-то безответно влюблён, поэтому проклятие бросилось на него, и теперь ему было неловко, что Сугуру знает. Хотя… Сугуру ведь страдал от того же недуга. Почему не на него? Неужели Сатору был влюблён в кого-то сильнее, чем его самого любил Сугуру? Бред какой-то! Сугуру казалось, что такого попросту быть не может. Но главный вопрос — кто? Кого Сатору хотел, но не мог получить? Теперь Сугуру тоже стало неловко, что он знал. Стоило ли об этом поговорить? Но раз Сатору не хотел… Наверное, нет. Вот только что это за дружба такая, когда о своей влюблённости приходится молчать? Может быть, это был кто-то очень близкий? Сёко? Или, наоборот, такой далёкий, что признаваться стыдно? Утахиме? Впрочем, гадать бесполезно, да и бессмысленно, только сердце себе рвать. Когда Сугуру собрался с силами и вернулся к ждущей его машине, Сатору уже сидел внутри, закинув одну ногу на передний подлокотник, и яростно тыкал на кнопки раскладушки. — Чем хочешь заняться? — спросил Сугуру, как будто извиняясь за ситуацию, при этом не говоря о ней напрямую. Сатору вздохнул. — Ты знаешь, я хочу потратить безумную сумму денег. У Сатору, естественно, было много неприлично дорогих вещей, но эти вещи он всегда воспринимал как должное, не упивался ими, не кичился и не сорил деньгами без особого повода. Точнее, сорил, но не сходил с ума от удовольствия. А сейчас Сатору расстроился и хотел отвлечься. Сугуру был готов подыгрывать ему, сколько потребуется. Тем более так легко на секунду забыться и представить, что это свидание. Первым делом они прошлись по магазинам мерча, где Сатору купил фигурку по цене аренды квартиры на три месяца и здоровенную пепельницу-череп для Сёко, а потом сняли зал планетария в Икебукуро и смотрели, как над головой крутится космос. В мягкой плюшевой кровати, под обволакивающую музыку Сатору сморило. Сугуру смотрел на картинки, плывущие по потолку, и думал о своём, пока время не вышло и к нему не обратился сотрудник. Осторожно Сугуру вытащил из кармана Сатору бумажник и протянул пару купюр в обмен на ещё несколько часов спокойствия. Но Сатору проснулся почти сразу, как их снова оставили наедине. — Хочу жрать, — сказал он хриплым со сна голосом и потёр глаза под очками. — Я вытащил у тебя кошелёк, пока ты спал. — Угу. Обычно он бы сказал что-то вроде: «Давай, расскажи, как ещё надругался над моим бессознательным телом». Но не сейчас. Сугуру не нравилась эта неловкость, повисшая чёрной угольной пылью в воздухе. Потом они, уже откровенно достав помощника из Техникума, поехали в ресторан в Гиндзе. Не просто ресторан, понял Сугуру, когда они приехали, в мишленовский ресторан. Первые пару раз в таких местах Сугуру чувствовал себя неловко, но быстро понял, что рядом с Сатору ты или ловишь его волну абсолютной, нарциссической уверенности или не остаёшься рядом. К тому же, первый десяток раз, когда оказываешься на грани смерти, отлично лечит от смущения перед официантами, которые выглядят как киноактёры. Помещение было совсем маленькое: пространство для шеф-повара, один угловой стол меньше чем с десятком стульев, деревянный потолок и пустые светлые стены. Ничего лишнего, чтобы не отвлекаться от изысканного вкуса. — Разве в такие места не надо бронировать столик за месяц или около того? — спросил Сугуру, когда они уже сидели перед столом, за которым и готовили, и подавали блюда. — Я тебя умоляю. — Но повар же один, а время расписано. — Ресторан ещё не работает, но его открыли специально для нас. — Сатору! — Что? Если ты не помнишь, две недели назад мы изгнали духа в двух зданиях отсюда. Ещё немного, и они бы лишились бизнеса. Считаю, что мы заслужили. Сугуру задумался над словами Сатору. Если бы каждый человек, которому они помогали, благодарил, славил их, кланялся в ноги, открывал все двери и подносил дары, было бы этого достаточно? И пришёл к тому, что нет. Он бредил не благодарностью, не восхищением и не поклонением, а справедливостью для себя и таких, как он. Действо оказалось забавным, но суетливым и оттого довольно утомительным. Повар крутил нигири, подавая их по одной с разными мудрёными топпингами, а официанты резво забирали чёрные блестящие тарелочки, потому что съесть каждую порцию полагалось за пару минут, не больше. Сатору пытался завести беседу хоть с кем-нибудь, но отвечал ему в основном Сугуру, и получалось неловко. — Что думаешь о третьем сете блюд? — спросил Сатору притворно важным голосом, когда они вышли подышать вечерним воздухом центра Токио, в котором гул толпы и шум машин подсвечивался бесконечными вывесками. — Ты как-то спрашивал, какие проклятия на вкус? Вот такие. — Спасибо за этот комментарий, коллега. По результату обсуждения предлагаю поехать в тот торговый центр в Синдзюку, где мы как-то забыли Сёко в женском туалете, и нормально пожрать уже. Там подают гору жареной курицы. В смысле, это не оценочное суждение, а реальное название блюда. — Звучит как что-то, что мне жизненно необходимо. Это действительно оказалась гора жареной курицы. Снизу была постелена подушка горячего риса, сверху лежали кусочки хрустящего мяса в панировке, политые острым майонезом и посыпанные зеленым луком. Божественная еда. Сатору так бесстыдно наслаждался этим незамудрёным фастфудом, что Сугуру до боли в сердце захотел украсть поцелуй с его масляных губ, но вместо этого он вытерся салфеткой и отпил спрайта. Закончив есть, Сатору снова стал непривычно и неприятно серьёзным, и Сугуру был уверен, что он всё-таки сейчас признается в своих душевных метаниях. — Мой отец болен, — внезапно сказал он вместо того, чтобы сознаться в безответных чувствах к какой-то таинственной особе. Сугуру нахмурился. — Всё серьёзно? — Типа того. Это продолжается довольно давно, и никаких хороших новостей нет. Насколько Сугуру знал, до рождения Сатору клану Годжо предрекали закат. Его отец, человек мягкий по характеру и не блещущий шаманскими талантами, с каждым днём упускал из рук вожжи власти. И даже его жена, женщина куда более умная и расчётливая, не могла помочь мужу удержаться на пьедестале. Но потом на свет появился Сатору, и расстановка сил поменялась с первым же его вздохом. Никто не мог отрицать, что начались золотые дни клана Годжо. Впрочем, Годжо-сан оставался номинальным главой, хотя это и виделось неизбежной, временной мерой. Насколько временной, никто не знал. До этого момента, видимо. — Ты готов? — спросил Сугуру, зная, что Сатору поймёт его правильно. Вопрос, конечно же, не о смерти родителя, к этому нельзя подготовиться, а о том, чтобы занять наконец-то предназначенную ему роль. Сатору фыркнул. — Я готов с рождения, но это не значит, что мне нравится сама идея. — Почему? — поинтересовался Сугуру. — Думал, что тебе не терпится всем доказать, какой ты сильный и главный. — Какой я сильный и главный, все и так знают, а с этим проклятым статусом идёт куча мелкой неприятной фигни: встречи, расшаркивания, бумажки, Старейшины. Буэ-э. Курицы с лучшим другом вот так не пожрёшь, когда захочется. И было что-то в том, как горько и зло Сатору произнёс «лучший друг», что Сугуру уловил, но не смог расшифровать. Получалось, Сатору всё же уплывёт из его рук в своём безграничном величии, и случится это совсем скоро. Но сегодня, сейчас Сугуру почти не хотел сбежать от этой мысли в испуге, а предпочёл бы насладиться оставшимися моментами вроде этого. — По десерту? — предложил он, лишь бы продлить вечер. — Я когда-то отказывался?

***

Закат несмело заглядывал в раскрытое окно. Сугуру сидел за столом, положив ногу под себя, и читал книгу, подсвеченную лампой на прищепке. На его кровати спиной к стене расположился Сатору. Глаза были закрыты, но Сугуру чувствовал на себе его взгляд, даже не оборачиваясь. Сугуру было даже немного стыдно за то, что во время их сеансов «смотрения в душу» он ничего не делал. Точнее, он что-то да делал — обычно готовил уроки или читал, или слушал музыку. Но при этом вроде никак и не помогал Сатору. Однако через какое-то время Сатору сказал, что стал лучше спать. Сугуру, откровенно говоря, сомневался и думал на эффект плацебо, но если это помогало, то пусть хоть всю душу из него высмотрит, не жалко. К тому же, они столько времени теперь проводили вместе, какая разница под каким предлогом? Едва начав книгу, Сугуру понял, что она не пойдёт ему на пользу. Монолог не вполне здорового человека происходил бесперебойно у него в голове, дублировать его на страницах было необязательно. Сцена, в которой главный герой ржавым ножиком портит кортик своего «молодого бога», вызывала лёгкую тошноту и брезгливость. Но Сугуру продолжал давиться написанными словами, как вчера давился проклятием. Он заранее знал, как история закончится, прочитал на каком-то форуме — герой уничтожит всё, что ему дорого. Было в этом что-то одновременно отвратительное и невыносимо притягательное. И особенно беспокойно читать эту книгу было в тот самый момент, когда Сатору пристально вглядывался в его душу. Видел ли он тот мрак, который Сугуру носил в себе? Разумеется, видел, даже думать не о чем. Вопрос только — что чувствовал по этому поводу? Сугуру заложил страницу пальцем и закрыл глаза, откинувшись на стуле. — Сугуру, — позвал его Сатору таким голосом, как будто спал и разговаривал во сне. — Что? — Сугуру… — Ну что? Сатору не ответил, и Сугуру обернулся, откладывая книгу. Обычно они не отвлекались, понимая, что поговорить могут и потом. Сатору сидел на кровати неестественно прямо, лицо ничего не выражало, а глаза, напротив, выражали пугающе много. Это было похоже на тот случай в душе. Но только тогда казалось, что Сатору ничего не видит, а теперь… Будто не видит ничего, кроме Сугуру. И это выстилало туманом голову не хуже алкоголя. Эти жадные, цепкие, пронзительные глаза пугали и манили. Присев на край кровати, Сугуру пожалел. Видеть этот одержимый взгляд так близко оказалось непросто. Хотелось совершить непоправимую глупость. — Что с тобой опять такое? Сатору качнулся к нему совсем близко, завел руку за голову и дёрнул резинку с волос. Обычно Сугуру не дал бы так нагло вторгаться в своё личное пространство, но происходило что-то совершенно необычное. Коснувшись щеки, Сатору заправил волосы Сугуру за ухо и положил руку ему на шею. Так вот к чему всё шло. Нужно встать, нужно уйти. С Сатору явно было что-то не так, нельзя позволять ему продолжать, но Сугуру замер, перестал дышать. Это явно какой-то долбанутый побочный эффект от практики, но как же сладко было чувствовать ладонь Сатору у себя на лице, видеть его губы так близко. — Сатору, что ты делаешь? — спросил Сугуру, но даже голос его умолял продолжать. Естественно, ответа не последовало. Зато последовал поцелуй. Сатору ткнулся губами в плотно сомкнутые губы Сугуру и навалился всем телом. Сугуру поймал его и не нашёл в себе сил оттолкнуть, привлекая в объятия. Боги, они обнимались тысячи раз, но держать его вот так в своих руках без стыда и ограничений оказалось ни с чем не сравнимым удовольствием, в котором можно было забыть обо всём. На секунду Сугуру зажмурился, принимая ужасное решение. Потом сожрёт совесть, но пусть это будет потом. Губы у Сатору были тёплые, влажные и неловкие. Они кружили и кружили, почти несмело, почти невесомо, так нехарактерно, пока Сугуру сам не открыл рот, чтобы закончить с этой неопределённостью, чтобы сделать поцелуй настоящим. Кулаки Сатору нервно сжали ткань его футболки на спине. Он явно не умел целоваться, пытаясь повторять то, что видел в фильмах, да и у самого Сугуру не то чтобы был какой-то обширный опыт в этом деле. Но с Сатору было бы приятно вообще всё что угодно, даже недвижно сидеть, едва прикоснувшись губами. Сатору устроился у него на коленях, обвив ногами талию, и запустил дрожащие руки в распущенные волосы. Сугуру не сдержал короткий стон, раскрывая рот шире, позволяя жадно вылизывать свои губы, которые уже пылали. Он прижал Сатору крепче, словно языка во рту было недостаточно для желанной близости. Пусть только это никогда не кончается! Сугуру чувствовал возбуждение, но не одно сексуальное, а нечто такое огромное и будоражащее, будто ему открылся новый мир, который только предстоит исследовать. Или нет, скорее как будто он сжёг Золотой храм, только, в отличие от героя книги, остался в своей святыне и сгорел вместе с ней. Он сам разорвал поцелуй, чтобы прийти в себя, и натолкнулся на совершенно осознанный, ясный взгляд Сатору, который тянулся к нему, словно не мог больше ни секунды находиться порознь. То есть им всё-таки придётся об этом поговорить? Отметая неприятную мысль, Сугуру устремился в новый поцелуй, потому что на самом деле совсем не хотел приходить в себя.