You drove me mad and drove me out of my head While you never shed a tear Remember, I remember all that you said, Told me love was true for me and… Told me you was…you and…me and… Aerosmith — Cry Me a River
2015
Меньше всего госпожа Сун — в комично мохнатой накидке, чёрном струящемся платье с пёстрой вышивкой и высоких перчатках с наклеенными золотыми когтями в духе Скиапарелли — ожидала, что на фестивале современной инструментальной музыки будет разнимать драку в туалете культурного центра. Однако Сюэ Мэн, почему-то заподозривший неладное, отправился на поиски брата, попал в эпицентр схватки и не придумал ничего лучше, чем позвонить ей. И теперь она с удивлением переводила взгляд с одного участника на другого. В правом углу ринга, вернее, возле зеркала, стоял руководитель архитектурного бюро «Бэйдоу», живая легенда архитектуры, бывший преподаватель академии Сышэн господин Чу, Чу Ваньнин, по-простому — Пиноккио. Он казался ещё бледнее обычного и, кажется, лицо его было даже белее, чем идеально сидящий белоснежный пиджак, о котором громко спорили девчонки в зрительном зале — мол, Balmain это или все-таки Dior. Он, проходя мимо, бросил им небрежно — это Balenciaga, знать надо, и девчонки ужасно смутились и обрадовались, что он их заметил. Наверное, сохраняют каждую его фотографию со светских раутов. Их можно понять. Он пришёл в отличном настроении. Теперь же и плотно сомкнутые губы, и чуть покрасневшие веки, и сведённые на переносице кинжальные брови, и застывший взгляд выдавали внутреннюю бурю. Но он молчал. Молчание его звучало громче криков и оскорблений, которыми брызгал второй участник драки. Сюэ Мэн пытался удержать кузена, и тут-то выяснилось, что его великолепные мышцы — для красоты, а не для силы. Или же восходящая звезда современной фигуративной живописи, Мо Вэйюй, достиг той степени отчаяния, при которой смертный готов ринуться даже в бой с богами и выйти победителем. В общем, главному инженеру и помощнику архитектора «Бэйдоу» требовалось приложить немало усилий, чтобы этот ураган не вырвался на свободу. Губа у Мо Вэйюя была разбита, а Чу Ваньнин поправлял кольца на руке. Мотру затошнило. Ну, конечно! Он же не снимает кольца. Мо Вэйюй, впрочем, выглядел странно. Мотра привыкла анализировать сначала одежду человека, а затем эмоции, отражавшиеся на его лице — именно в таком порядке, поэтому моментально сделала выводы, окинув его придирчивым взглядом. На нем был чёрный костюм, надетый на голое тело, на шее болтался кулон на шнурке, с которым он не расставался, и неплотно застёгнутый собачий ошейник с цепью, звеневшей при каждом его порывистом движении. На месте Сюэ Мэна она бы осадила эту бешеную псину, придушив тем самым ошейником, но инженер был милосерден к кузену и просто что-то тихонько втолковывал ему на ухо. Судя по размазанной подводке для глаз, перемешанной со слезами, втолковывать что-либо Мо Вэйюю было бесполезно. Она, конечно, замечала в нем тягу к эксцентричной манере одеваться — поживёшь столько с Чу Ваньнином, научишься скандализировать публику внешним видом. Но не до такой же степени! Это ж платье мести, только пиджак. Темноты под глазами добавляла не только размазанная подводка, но и, пожалуй, несколько бессонных ночей кряду; вымотанным до предела художник казался ей и прежде, в статусе любовника архитектора с мировым именем. Что-то происходило между ними ненормальное, болезненное, и Мотра никак не могла поверить, что Деревяшка, столько лет ждавший любви, мог всерьёз обидеть такого нежного и ласкового мальчика, готового отдать ему свою жизнь без малейшего сожаления. В конце концов, именно он приволок Мо Жаня за шкирку в фонд «Хайтан» и бросил перед ней, как гордая мать-кошка — смотри, кто у меня есть. Пока Мо Жань издавал растерянный писк, как и полагается детёнышу с разъезжающимися слабыми лапками, Чу Ваньнин убедил её взяться за это юное дарование, таскал его с выставки на выставку и добился персональной. Не то чтобы Мотра была сильно заинтересована в Мо Вэйюе как художнике, но худо-бедно его работы продавались, кому-то он нарисовал афишу, кажется, оформлял кафе, да и число подписчиков в аккаунтах центра выросло после его интервью — правда, за счёт юных дев, которые повелись на этот безупречный профиль, пухлые губы и тёплый взгляд. Зачем вообще работать с такой внешностью? Шёл бы в модели. Ссора продолжалась в одностороннем порядке. Мотра наконец сумела разобрать в бессвязных криках художника что-то вроде: — Ты же знаешь, что между нами ничего не было! Как ты можешь вот так просто всё… как ты можешь!.. Ты даже не пытался разобраться!!! Чу Ваньнин вместо ответа молчал и всё так же безучастно поправлял окровавленные кольца. — Кто первый начал?! — рявкнула Мотра. Только теперь архитектор подал голос — правда, одновременно с Мо Вэйюем. — Я! — твёрдо заявили они оба. — Понятно, значит, он, — Мотра решительно ткнула золотым когтем в Чу Ваньнина. — Не отрицаю, — тот пожал плечами. — Это неправда! — тут же возмутился художник. — Это неправда!!! Это была самозащита! Я… я… я во всем виноват! Это я… — А вот и доказательства, что он. Господин Мо Вэйюй — подопечный нашего фонда поддержки молодых художников. Он имеет право на… безопасность. Господин Чу, покиньте здание. В противном случае я вызову охрану. — Справедливо, — согласился Чу Ваньнин всё тем же ровным тоном, от которого у Мотры мурашки по коже бегали. — Да, госпожа Сун, это справедливо. — Нет!!! — заорал Мо Вэйюй после кратковременной передышки. — Это я должен уйти, это я заварил… — Что ты там заварил, придурок?! — закричала Мотра в ответ, уже не сдерживаясь; ей картина была ясна, как день. — Господин Сюэ, вы на машине? Посидите там с братом, пусть придёт в себя. У вас же есть запасная рубашка? Приведите его в более… пристойный вид. — Мы, наверное, поедем домой, госпожа Сун, — Сюэ Мэн наконец-то утихомирил Мо Вэйюя и теперь ласково гладил его, всхлипывающего, по плечам. — Я всё равно ничего не понимаю в музыке, а ему… нечего здесь делать. Учитель Чу может оставаться, если захочет. — У ч и т е л ь Чу может идти и напиться на какой-нибудь лавке в парке. Или чем он занят в последнее время? — хмыкнула Мотра. — А то ведь я, блядь, не знал, чем мне заняться! — вдруг огрызнулся архитектор, выйдя из оцепенения, и быстрым шагом пошёл прочь. Он задел плечом бывшую подругу по пути, и она разглядела на его шее синяки — насколько она могла судить, эти синяки не могли быть оставлены Мо Жанем, то есть, простите, молодым художником Мо Вэйюем. Просто потому, что Мо Вэйюю на «Алом лотосе» уже не рады. Кое-кто завёл нового щеночка? А этого можно забрать домой? Adopt, don't buy. В последнем Мотра была не уверена. Пиноккио, чего доброго, отгрызёт ей голову, если она покусится на это сокровище. Ни себе, ни людям. Когда архитектор ушёл, Мотра и Сюэ Мэн вздохнули с облегчением и понимающие переглянулись. Оба они знали, что шторм не миновал, а сражаются они по разные стороны баррикад. Но теперь они заключили временный стратегический союз — теперь, когда в четыре руки гладили по плечам плачущего мальчика с разбитой губой, отвергнутого любимым человеком. Уже, наверное, молодого мужчину.***
— Я не против, что ты тут живёшь время от времени, — Сюэ Мэн, жёстко держа Мо Жаня, а вовсе никакого не Мо Вэйюя, за подбородок, влажной салфеткой стирал его криво намалёванную подводку. — Но моя квартирная хозяйка против. А это очень удобная квартира… для меня. Зал рядом, на работу ездить недалеко, цена небольшая. Я тебя не выгоняю, но… — Я понял, понял, — Мо Жань отпихнул его руку. — Я уйду. — Да не гоню я тебя! Блин, псина ты тупая, я ж знаю, что ты для меня тогда сделал и… и как тебе это далось… И вообще… — Я уйду, не волнуйся, — Мо Жань резко встал, убежал в ванную, сорвал с сушилки свои вещи, запихал в сумку вместе с коробкой дорогущей акварели и, несмотря на протестующие вопли брата, вышел из квартиры. На улице было прохладно, а он не взял пальто, так и остался в пиджаке на голое тело. Ни к чёрту никому не нужное тело. В этот раз он точно знал, что не вернется на «Алый лотос», где совсем недавно был так счастлив и несчастен одновременно. Он неуверенно коснулся разбитой губы. Сюэ Мэн называл Чу Ваньнина Учителем. И Мо Жань называл его Учителем — но по другой причине. Совсем иные уроки давал ему Чу Ваньнин, а он получил «неуд» без возможности исправить оценку. В кармане пиджака завибрировал телефон. Звонила госпожа Сун. — Да? — Мо Жань, ты в порядке? — голос её звучал обеспокоенно. — Я всё понимаю, но… тебе нужна помощь? — Нет, благодарю, я… Госпожа Сун, это моё личное дело. Я улажу его сам. Он прекрасно понимал, что ничего не уладит. Что улаживать? Вернуться к дяде и тёте? После того, что произошло на его персональной выставке, после всех тех потоков оскорблений, которые он обрушил на близких? Пойти к Жун Цзю? Но и с ней он поступил как мудак. Впрочем, эта шлюха сама напросилась. В мире оставался только один человек, кого он знал — и кому он доверял. Сун Цютун. Мотра, королева кайдзю. Он обречённо смотрел на тёмный экран смартфона. Дьявол носит не Prada, дьявол носит Balenciaga, тонкие ремни, белоснежные «оксфорды», оставляющие на ногах кровавые мозоли, наушники в ушах, тяжёлые кольца и серьгу с фианитом, а дома — расписанные журавлями и цветами шёлковые пижамы. Дьявол пахнет яблочными Escada, опускает ресницы, закусывает губу, подставляет поцелуям худую шею, задумчиво скользит по его потной спине прохладными пальцами. Дьявол мешает экстази с алкоголем, ему мерещатся чёрные пряди волос, свисающие с потолка, он работает день и ночь, он жесток и требует жестокости, но после… после так хорошо лежать, обнимая его и прикидываясь, что спишь, потому что только тогда он позволяет себе немного нежных касаний и ласкового шёпота. Мальчик мой. После того чудовищного случая, когда Мо Жаню заблагорассудилось отмечать Рождество, и последовавшего затем великого перемирия ещё больнее оказалось услышать его «убирайся прочь». Оттого Мо Жань и боялся его нежности, оттого каждый поцелуй обжигал кожу и будто до сих пор горел невидимым ожогом, что он знал: когда этот медовый месяц кончится, от сердца останется кровавый фарш — на корм одному там дикому коту. Так всё и закончилось. Но невозможно, невозможно любить кого-то другого, если довелось любить его в каждой ипостаси. Они разрушили то хрупкое счастье собственными руками. Они и... — Алло, госпожа Сун? — он не особенно надеялся на ответ. — Простите, я вам солгал. Я не хотел бы вам досаждать, сегодня я и так… доставил вам… проблем. Но, видите ли… — Тебе негде переночевать? — догадалась Мотра. Мо Жань понял, что сейчас умрёт со стыда, но терять ему было нечего. Всё, чем ему посчастливилось обладать, он уже потерял. Свинцовые тучи над головой уронили ему в волосы несколько первых снежинок, и Мо Жань, ёжась от холода, подумал, что Чу Ваньнин снова всю зиму пробегает без перчаток, потому что никто не напомнит ему об их существовании.