Ёкай для Тёмного Лорда.

      — Не знал, что в твоей родословной ёкаи потоптались, Поттер…       Эти слова, сказанные Реддлом, заставили девочку устремить взгляд к могилам отца и матери, а после и вовсе пойти следом за лордом, шаг за шагом ускоряющим темп. Цепь, их соединяющая, при движении, издавала металлический звон, но, несмотря на это, не мешала и не раздражала, просто была и означала их единомыслие и договор по возрождению бывшей героини из мертвых. И даже больше. Что именно, должен был поведать Марволо, думала девочка, когда она и Темный Лорд предстали перед надгробиями почившей четы Поттер.       — Так, вы мне расскажите, милорд, — саркастически обратилась она к Реддлу, — что эти цепи значат? И причем тут мои предки? — смотрела она на Волан-де-Морта, внимательно вглядывающегося в имена им же убиенных волшебников. Но он пока что молчал, лишь смотрел.       Смотрела и она, по-прежнему ожидая ответа. Только ответа пока что не было, только тишина, да ощущение легкости в груди и отсутствие камня на сердце. Разум так же был ясен и чист, словно только родился и ничему не подвергался. Этим она и наслаждалась, закрыв глаз, отпустив мысли. Ей в данный момент казалось, что этих ненавистных шестнадцати лет не было вовсе.       Никаких тебе Дурслей с и приказами и домашними обязанностями, школьных приключений и испытаний на выживание, происходящих год за годом. Разрывающих в лоскуты сердце тоскливых надежд у открытого окна хоть на одно драклово письмо от друзей. Масштабных планов по уничтожению Лорда. Горькой тоски по крестному, которому, иногда казалось, она и вовсе не нужна. Да много от чего еще освободилась со смертью ее душа и сущность.       — Разбились розовые очки? — вывел ее из мыслей голос Темного Лорда, — это всегда так, — сказал он, показывая на могилу Поттеров, — думаю, они, там, — устремил Реддл взгляд в небо, — сто раз пожалели, что связались с Альбусом и отвергли мое предложение присоединиться и жить так, как им хочется, — усмешка и взгляд на Гарри, — но сладкие речи Дамблдора, обещавшего им будущее без вселенского зла в моем лице, сделали их жизни слишком короткими.       — Но это вы их убили, а не директор, — сказала девочка, напоминая о той ночи на Самайн, — ваше убивающее заклятье, слетело с палочки, а не Альбуса. — Лорд же не отрицал, говорил как есть, без прикрас и словесных кружев:       — Кто не со мной, тот против меня, — вот его истина, двигающая вперед, к поставленной много лет назад цели. — И теперь ты, Поттер, со мной, — на его губах тут же материализовалась широкая улыбка-оскал, — цепи нашего единения не позволят тебе меня предать, — сказал лорд, подцепив стальной ободок на запястье девушки. А она, действуя по наитию, ответила тем же:       — Как и вам. Мы с вами отныне связаны, — а после уточнила, ведь то, что они с лордом теперь повязаны пожизненно понятно, осталось бы узнать дополнительные нюансы, — только как именно?       — Наруч, — показал он на стальной ободок, охватывающий запястье, — что там написано? — и прочитал выбитое имя на его половине клятвы: — Амариллис Лилианэрис Поттер, — девочка, все еще находясь в ступоре, шоке и панике от блуждающих в мыслях предположениях, посмотрела на вторую половину связи и назвала написанное на ее наручи имя:       — Марволо Кринум Мракс, — прочитала девочка имя темного лорда, сереющего от злости на глазах. Такого подарочка от предков Поттер он никак не ожидал. То, что из-за крови ёкаев их с девчонкой связало магическим, нерасторжимым браком, он принял, но вот второе имя-цветок — нет. Только поздно и сделать что-то, чтобы этот брак разорвать, уже никак нельзя. Поэтому:       — Только скажи кому, Поттер, — зло прошипел он, приблизившись вплотную, нависнув над ней, крепко и больно сжимая девочку за плечи, смотря своими змеиными глазами с вертикальным зрачком, предупреждая: — если кто-то узнает, то твой череп, — показал он на костяную голову, которую она, как и говорил Реддл, держала в руках, — развеется по ночному ветру раньше, чем ты отомстишь своему убийце, — гортанно и утробно прошипел он, как самая опасна в мире змея, даже раздвоенным языком пригрозил и ядовитыми клыками, выдвигающимися из-под верхней губы, царапая нижнюю, — а ты вкусишь моего семейного яда!       — Пусти!       Поттер пыталась вырваться, призвать хоть какие-то способности, чтобы оказаться вне «нежных и теплых» объятий лорда, но бесполезно. Реддл держал ее стальной хваткой, причиняя боль даже новому телу ёкая. Он воистину сильнее, даже с приобретенной сущностью ей не сравниться с Реддлом. И вот сейчас, находясь в захвате его рук, словно в змеиных кольцах, Амариллис верила в то, что Марволо зло вселенского масштаба, по крайней мере, по отношению к ней и в данный момент точно. Но сдаваться не в ее характере.       — Пусти! — потребовала она еще настойчивее, обращаясь, сама не понимая как, к цепи их с Реддлом связывающей. И сиюминутно, словно по воле предков, Лорда шарахнуло разрядом алой молнии.       — Хм, — только и сказал Марволо, убирая руки от плеч девочки, — больно, — усмехнулся он, касаясь змеиным языком дымящейся, как от ожога кожи ладоней. Слюна и яд сработали быстро, и уже через десять секунд от раны ничего не осталось. Она посветлела и почти пропала. Но ощущения остались, как и воля предков, их с Поттер связавших. — Учту, — сказал он, смотря алым взглядом в пустоту пространства, — Пошли! — в своей манере приказа, приглашал Амариллис следовать за ним.       — Куда? — поинтересовалась ёкай, впавшая в ступор и панику.       Но лорд не стал вдаваться в подробности, рассказывать все и по полочкам разбирать, а снова резко сократил между ними расстояние. Нависая, прожигая тяжелым, холодным взглядом, пробирающим до мурашек и дрожи, показывая тем самым пропасть в уровнях между ними, схватил девочку за руку и аппарировал по известным лишь ему координатам.       И какого же было удивление Поттер, когда он перенес ее к дому лучшего друга, к Норе. Она, было, обрадовалась, поспешила к той, кто ее по-настоящему любил и всегда привечал, кормил и выслушивал, давал советы и учил жизни в магическом мире. Но Реддл резко ее остановил, с силой сжал запястье и снова посмотрел этими глазами-рубинами, без единого намека на тепло, говоря:       — Мы здесь не по этому, — девочка не понимала, зачем тогда Реддл привел ее к Уизли? Он, сделав ей одолжение, слегка подготовив почву, пояснил: — раскрыть тебе глаза, чтобы ты окончательно, раз и навсегда скинула с плеч, сердца и души связи с прошлой жизнью и окружением, — почему-то в недвижимом сердце затаилась тоска, издавая пока что только шорох и скрежет когтей по поверхности.       Преодолевая дрожь и боль в теле, бьющую тонкими, острыми иглами, нарастающую с каждым шагом, девочка шла к окну кухни, где едва слышались родные голоса Молли и Артура, а так же прибывших в гости к Уизли Римуса и Сириуса.       — Девять дней прошло, — услышала она родной голос крестного, — пора бы уже снять траур, — говорил он не тело и ласково, а грубо и с явно неприязнью, словно она бельмо на его глазу, — приличия и традиции мы соблюли, так что хватит горевать по девчонке и ее несправедливой кончине!       Слыша этот тон и лед в голосе, Амариллис не верила в то, что говорит Сириус, и не верила бы дальше, не увидь его в отражении окна. Глаза, которые были теплыми и родными, смотрели на нее, как на дочь, теперь словно закаленная, пропитанная ненавистью сталь, готовая ворваться лезвие в сердце, забрав жизнь. Ничего кроме злости не отражалось, а слова, слетаемые с губ, как быстродействующий яд, разили без промаха.       Треск!       Так разбивалось в осколки состояние внутреннего покоя, обретенного на могиле в цветах. Рассыпалось в стеклянную крошку, и падало на дно души, впиваясь острыми гранями до крови и слез.       — Я согласен с Сириусом, время траура закончено, — вставил свою реплику Римус, — девочка послужила на благо света, сделала достаточно. Мы ее почтили, помянули и хватит. Она и так погибла, как героиня, во имя справедливости … — его тон не такой холодный и промораживающий, как у Сириуса, но так же ничего родного и теплого по отношению к ней не мелькало. Лишь голый расчет и выгода, которую они приобрели с ее смертью.       — Да, дружба с девочкой нам всем сыграла на руку, — произнесла Молли, хлопоча на кухне, — вам, — показала она на Блэка и Люпина, — реабилитацию в глазах магического мира, а нам внушительное состояние, погасившее все долги и взятые по необходимости ссуды.       Треск! Бах! Кап! Эти слова, открывающие истинный расклад вещей обо всей ее жизни, которая, как она думала, была наполнена дружбой, родственными связями, отношениями и понятиями «семья», «друзья», «близкие», отразились разбитыми остатками человечности, до того мгновения теплящейся внутри ее сущности.        Обида, злость, гнев и тоска, тяготившая все внутри, обратилась льдом в сердце, бушующей вьюгой в душе и алой пеленой злости перед глазами. По щекам же, с последними мгновениями окончательного тления каких-либо связывающих нитей родственного и дружеского характера, потекли алые дорожки кровавых слез, падающих на землю багровыми каплями с последующим прорастанием смерть несущих цветов…