Порождение бездны

Напряжение в воздухе росло, и наши шаги становились всё более неуверенными, темнота огромным полотном сгущалась прямо над нами, заставляя вздрагивать и вслушиваться в неестественные звуки. Пару раз я останавливался, чтобы перевести дыхание. Пар холодным облаком вылетал из моей груди, и я подставлял руки ко рту, чтобы хоть немного согреться. Мы всё глубже и глубже спускались в недра таинственных катакомб, постепенно лестницы сменялись длинными площадками и извилистыми коридорами, напоминавшими подземные ходы в пещере. Эти переходы начинали действовать на нервы, я становился беспокойным и всё время оглядывался на Шестого. Мне казалось, что мы разминулись по дороге, потому что собственные мысли перекрывали шум его шагов. В этом нельзя было сомневаться, стало труднее идти, и я начал постепенно отставать от своего проводника, хватаясь за ледяные перила лестницы, за которыми даже дна не было видно. Темнота тянула к себе, и хотелось всматриваться в глубь скважины всё больше и больше. — Что случилось, Четвёртый? — спросил нетерпеливо мой товарищ и повернулся ко мне лицом. Его обращение мигом привело меня в чувства, и я живо встрепенулся, оторвав взгляд от пропасти. Такое часто бывало со мной, особенно в деревне, когда я часами мог вглядываться в одну точку и даже не думать ни о чём. Это помогало мне отвлечься от привычной суеты и вновь почувствовать себя полным сил. — Я не могу идти быстрее, — растягивая слова, ответил я, — мы уже очень долго поднимаемся по этой кошмарной лестнице. Я начал переминаться с ноги на ногу и попытался улыбнуться, но уголки губ меня не слушались и начали дрожать, как листья на ветру. — Поднимаемся? — переспросил он, резко пожимая плечами. Шестой посмотрел на меня с таким удивлённым выражением лица, как будто я сказал какую-то неимоверную глупость. Я тихо вздохнул и оглянулся на Шестого, тот тоже смотрелся измученным, и я прекрасно его понимал. Его взгляд, падавший попеременно с одного места на другое, отражал его сонное состояние. Видимо, мой товарищ настолько устал, что ему было уже всё равно, куда идти. — Конечно! Если так будет продолжаться и дальше, мы непременно вернёмся на поверхность, — я с силой оттолкнулся от железной ограды и стал вглядываться в развилку коридора, из которой исходило тусклое сияние, — пора уже остановиться и пойти в другом направлении. На единственном этаже, где горел свет и работало электричество, было несколько просторных помещений. В одной из комнат с сетчатым полом висели провода, которые немного искрились. Потерявшие свою яркость и блеск светильники висели с незавидной усталостью, отбрасывая свои пыльные лучи во все стороны. Рядом с ними сверкали капли воды, смешанные с ржавчиной. Свет проникал в лабораторию через выходящие в коридор грязные и разбитые окна, создавая мрачные блики, которые словно танцевали среди этих заброшенных залов. На стенах комнаты висели многочисленные листки бумаги, полностью исписанные от руки мелким почерком. Рядом с ними красовался рисунок человека, у которого сразу было две пары конечностей, он вызвал у меня лёгкую улыбку, и мы с трепетом в душе шли всё дальше и дальше, весело отбивая ногами по обшарпанному полу взволнованную мелодию. Вдалеке показался вытянутый вверх неизвестный нам ранее предмет. Он был размером с приличное дерево, и на него падал тусклый свет от люстры, встроенной в высокий потолок. Мы подошли чуть ближе, уже готовые плясать от внезапно нахлынувшей радости. Жёлтая, почти бесцветная жидкость, источавшая резкий, немного сладковатый запах, плескалась на дне капсулы. Оголённое тело застывшим каменным изваянием было прислонено к толстому стеклу, и выражение ужаса маской запечатлелось на его лице. Блёклые, потерявшие всякий блеск глаза уставились вдаль, даже тёмных зрачков не было видно. Они полностью слились с этими безжизненными стекляшками, болезненно впавшими внутрь. Я чувствовал их взгляд прямо на себе и хотел тотчас отвернуться, но не смог повернуть голову даже на Шестого. Остатки засохших внутренностей свисали из серо-жёлтого живота и скатывались на дно капсулы, оставляя за собой зловонный багровый след. Белоснежная клетка из рёбер немного торчала по бокам, высовывая свои острые наконечники. Неестественно согнутая в локте рука человека выглядела так, словно он пытался разбить стекло и выбраться наружу, будто он задыхался внутри. Запах животной гнили бил в нос, заставляя глаза слезиться. Шестой медленно подошёл к капсуле и осторожно провёл по стеклу пальцем, не отрывая взгляда от лица, находящегося внутри. Комната сразу наполнилась протяжным скрипом, который заставил меня скривиться. Взгляд каждого из нас был прикован к этому ужасному зрелищу, страх сковал наши тела, он не позволял сделать ни единого шага. Руки моего товарища немного задрожали, но он тут же овладел собой. — Я… просто не могу в это поверить, — прошептал Шестой и нахмурил брови, его голос был едва слышен и доносился до меня эхом, постепенно увеличиваясь в громкости, — как можно было оставить его одного разлагаться здесь? Я слышал речь Шестого неразборчиво, словно он находился не в нескольких шагах от меня, а в соседней комнате за тяжёлой дверью. Слова, которые он произносил, долетали до меня с некоторым опозданием, а в мыслях всё смешивалось в один звенящий гул. Я начал тихо идти дальше по лаборатории, осматривая стены, покрывшиеся чёрной плесенью. Вокруг было сыро, и холодный воздух проникал в лёгкие, попутно превращая их в лёд. Зачем же люди в спешке покинули это место и оставили всё на своих местах, как будто ничего и не произошло? Неужели были дела более важные, чем сохранение человеческой жизни, хоть и искусственной. Несмотря на это, я никак не мог понять, чем дубликаты отличаются от обычных, естественных людей. Ведь они так же существуют, думают о чём-то своём и чувствуют… Остальные встреченные нам капсулы пустовали, я испытал неимоверное облегчение, когда понял, что больше покинутых дубликатов мы не увидим. Продолжая свой поход по катакомбам, мы наткнулись на деревянный стол, заваленный засохшими бумагами и записными книжками. Глаза разбегались по его поверхности, пытаясь зацепиться хоть за один предмет. Я взял в руки первую попавшуюся книгу. — Подойди-ка сюда, Шестой, не могу разобрать, что здесь написано, — я прищурился и стал наблюдать за надписью на книге, расплывающейся в глазах, — гибир… гибридизация, — еле выговорил я, с трудом отодвинув пальцем слой налипшей на обложку грязи. Знакомые буквы были аккуратно выведены на полуоторванном корешке книги, который изо всех сил старался удерживать согнутые во многих местах страницы. Я с треском распахнул книгу, отступив от начала примерно середину. Толстый слой пыли ударил мне в нос и глаза, и я раскашлялся, попутно раздувая туман, образовавшийся перед моим лицом. — Это же тот самый учёный с дневником, — выпалил Шестой, нагнувшись над книгой и легонько оттолкнув меня, — прочитай что-нибудь, только не как в прошлый раз. Совсем недавно мне доверили ознакомиться с рукописью научного работника, и я просто отвратительно читал вслух, ведь в первый раз в своей жизни держал книгу в руках. — В водный раствор формадель… фор-маль-де-ги-да, стабилизированный метанолом, поместить системы диффузионной аэрации, — я нахмурился и посмотрел на Шестого, переворачивая страницу, — метод позволяет растить целые организмы, генетические реплики исследуемой особи, — захлопнув книгу, я оттолкнул её рукой и заставил скользить по гладкой поверхности стола. Загадочно кивнув, наклонив голову чуть в сторону, я сделал вид, что всё понял и пропустил через себя. До того, как мы попали в лабораторию, я никогда не видел книг и даже не знал, что таковые существуют. На удивление, во мне резко пробудилась способность к чтению, будто я всегда умел это делать, словно этот навык и не покидал меня, и теперь я чувствовал себя невообразимо странно и пытался понять, откуда же я умею с абсолютной точностью воспринимать буквы, начертанные на бумаге. Шестой снова потянулся за книгой и открыл её, но уже с конца. Я поделился своими мыслями с товарищем, и мы принялись выискивать в рукописи те заметки, которые нас так сильно интересовали. — А тут у нас что… — он начал долго переворачивать страницы, слюнявя пальцы, — интегральная схема имеет собственную память и логику, — Шестой продолжил небрежно их листать, водил по строчкам руками, испачканными в чернилах, и беззвучно шевелил губами, выбирая, что сказать вслух, — обладает способность наделять дубликатов свойствами создателя, воссоздаёт в установленной мере его интеллект и черты характера. Теперь всё встало на свои места, и я наконец понял, откуда в моей памяти резко всплывали непонятные слова. Я вдруг осознал, почему находил в себе силы делать странные вещи, но не придавал этому особого значения. Мы были рады, что нашли настолько полезные материалы. Однако нас не отпускало чувство обиды, потому что эти умения лишь повторяли чужие. Злость окутывала тело целиком, и на это чувство никак нельзя было повлиять, поэтому мы просто шли дальше, пытаясь забыть обо всём и немного успокоиться.