Афганец

*** Смотрю на время и смею предположить, что операция, должно быть, окончена. Я сильно волнуюсь, потому что исход операции, быть может, плачевный. Но узнать результаты раньше времени я не могу. Я опускаю печеньку в свежезаваренный чай и кладу ее в рот, прежде чем в мою дверь врывается старший врач с соседнего отделения и орет на всю Ивановскую: — Ольга, бегом в седьмую палату! Какого черта вы чаевничаете?! На пациентов похер?! Я не успеваю дожевать печеньку, как пускаюсь в след за разъяренным Дмитрием Ивановичем - практически моим начальником. «Боже, что могло случиться?…» Перед глазами судорожно мельтешат картинки того, что могло произойти. Впопыхах мы со старшим врачом врываемся в палату и видим картину, как двое и без того покалеченных военных во всю прыть дубасят друг друга: один из них Вова, конечно же, а второй мне неизвестен. Но знакомый мне пациент сейчас находится в более выигрышной позиции: на лице афганца ни следа драки, в отличие от его оппонента с разбитой в щепки головой. Его сырые, засохшие в крови волосы уже замарали белую больничную койку. Тот уж на последнем издыхании старается стянуть с себя обезумевшего зверя Суворова, но в последний момент ему помогает главврач. Он подлетает к двум взъерошенным псам, словно сорвавшимся с цепи, и начинает их разнимать. В миг поспешили на помощь и остальные медработники-мужчины, что спешно развели тех по разные углы ринга. Я стою и не смею двинуться: руки от страха онемели, а лицо застыло в ужасе. Володя сплевывает кровь на своего противника и тот смело на него замахивается, прежде чем Вовины руки сильно заламывает за спиной мой коллега. Суворову здорово достается кулаком в районе скуловой кости, откуда теперь кровоточит рассеченная рана. — Еще раз тебя тут увижу - придешь к своим Домбытовским с маркировкой «Груз 200», – грязно выплевывает Суворов, скрипя зубами на пострадавшего. «Домбытовские, домбытовские…» - начинает крутиться в веретене моих мыслей знакомое слово. Знатно отхвативший люлей парень был едва старше Владимира: его возраст, быть может, достигал 25, но не более. Что они могли не поделить? Когда пострадавшего провели мимо меня, я постаралась вглядеться в окровавленное лицо – это, кажется, солдат с психиатрического отделения, которым заведует Дмитрий Иванович. Кажется, намечаются крупные проблемы. Карие озверевшие глаза сверкнули в мою сторону и тут же смягчились: Вова только сейчас отметил мое присутствие. Я насупила брови, столкнувшись с ним взглядом, но сразу же прочитала в его виноватом виде что-то вроде извинения. Мужчина гневно раздул ноздрями и тяжело дышал; было заметно, что он только встал на ноги после операции, ведь выглядел очень слабым. «Дурак, еще и драться полез… После операции отлеживаются днями…» Главврач начал охать и ахать, сразу же причитать монотонную лекцию о том, как он недоволен случившимся. Доктор смотрел на своего озверевшего пациента и готов был разорвать его на крохотные кусочки, но на самом деле сделать ничего не мог: если бы он выбросил любого военного из госпиталя по собственному желанию, то им бы в миг занялись свыше. Вину за случившееся полностью несли мы, ведь сами не доглядели. Вернее - виновата была моя напарница Наташа, которая попросила меня присмотреть. Это ж ее отделение. Точно… Она же меня убьет, когда узнает… — Ты, - Дмитрий Иванович стал тыкать в больную и тяжко вздымающуюся грудь Суворова, пока тот аж приоткрыл рот, чтоб восстановить свое дыхание после драки, — ты все устроил. Какого хера?! Хочешь обратно, блядь?! Так я тебе устрою… Прежде, чем Вова что-то рыкнет в ответ, я встала между двумя сжирающими друг друга огнями, заставив обратить внимание главврача на себя: — Дмитрий Иванович, мы с коллегами разберемся и обязательно устраним проблему. У нас же всегда тут тихо было. Всяко бывает. Тем более, получается, это ваш пациент сюда пришел… - закидываю удочку я, уже успев пожалеть о своих словах за доли тянущихся секунд его молчания. Я чувствовала волнительный взгляд военного на своей спине. Прямо сейчас его держали поспешившие на помощь, но он уже утихомирился. Я боялась, что прямо сейчас меня снесет ударной волной истерики Дмитрия Ивановича, но врач почему-то притупил свою пламенную речь. Он посмотрел на меня, словно аппарат МРТ сканируя мои глаза насквозь, и тяжело сглотнул. Старший врач Зайцев тоже успокоился. Мужчина одарил напоследок еще одним свирепым взглядом моего пациента и удалился из палаты, не проронив ни слова. А мне и так было ясно - у меня последний шанс исправиться. Как только дверь за всей бригадой врачей во главе с Зайцевым захлопнулась, прошло пара секунд, как я услышала тихий, но твердый голос Вовы. — Спасибо… Всем своим существованием ощущаю, как он прожигает мою спину и жаждет, что повернусь и хоть слово пророню. И я исполнила его желание - обратилась к нему и заглянула в самые жилы: — Для вас я Ольга Сергеевна. Постельный режим соблюдаем, Суворов, завтра к вам врач придет и швы проверит, - отчеканила я, перебарывая желание расплакаться от нервов прямо перед ним. Как обычно, страх наступает только после случившегося. Очень странная замедленная реакция организма на стресс. «Домбытовские - дом быта… группировки… Казань!… Земляк, значит…» - логическая цепочка в моей голове медленно начала сплетаться воедино, и я стала понимать, что передо мной стоит очередной уголовник-группировщик. Точно такой же, как и брат. Не успеет вернуться домой, как сядет за ре решетку. Я поджала губы и часто похлопала глазами, чтобы остановить надвигающуюся истерику. —…Спасибо за сюрприз перед сном. Доброй ночи, - я выключила свет в палате и открыла дверь, но военный вскочил с кровати и, хромая, нагнал меня, ухватив мои пальцы. Он ненароком марает мою ладонь в крови того отхватившего парня. Чужая кровь - обычное дело для меня. Но сейчас стало до рвоты неприятно. Дурак, сначала мозги сшибал кому-то этими руками, а теперь за меня цепляется. — Ты не знаешь всей ситуации… Нехороший он человек, а плохих людей надо наказывать, - начал оправдываться тот, пока я внимательно посмотрела на его испачканную алую руку. Даже осудила немного. Но в темноте слабо видно – даже серебряный свет луны не сильно-то помогает. — Спи, Вова. Поняла я всё. Я вытягиваю руку из мужского хвата и уставляюсь на него. Он не колышется. Будто спугнуть боится. Я тихо всхлипываю и нарушаю тишину. Военный кидается на мои слезы, но я толкаю его от себя. Дурак. Только о себе и думает. Я закрываю за собой дверь, оставляя Суворова в гордом одиночестве, и возвращаюсь в свой кабинет. Закрываю дверь на ключ и сползаю спиной по стене в резко нарастающей истерике. Я слышу стук в кабинет, но тут же затыкаю рот рукой. — Ольга, вы уволены, - звучит равнодушный голос за дверью, прежде чем на меня накатывает еще большая волна слез.