Enamoured by a Feather, Caught by a Flame

      Теперь это всего лишь формальность.       Даже меньше.       На пути Дазая стоит лишь один человек. Ангел.       Куникида поднимает глаза от своего блокнота, на страницах которого аккуратным почерком выведены строки, и бросает настороженный взгляд на Дазая, который бежит к своему столу. Брюнету нельзя быть в своём нетерпении слишком очевидным, иначе это вызовет вопросы, на которые не стоит отвечать вообще…       — Дазай, — обращается к нему Куникида, хмурясь. — Что случилось?       Должно быть, он всё ещё на взводе из-за той миссии, с которой Дазай только что вернулся, но если бы он только знал, как гладко всё прошло.       — Что значит «что случилось», Куникида-кун? — наклонив голову, Дазай так невинно хлопает ресницами, помахивая перед собой несколькими листами из небесной бумаги, как будто они не являются самым важным договором, который когда-либо хранили в Раю. — Разумеется, подаю свою работу~       Безусловно, это вызывает у Дазая ещё более скептический взгляд.       — Так ты уже закончил?       Не похоже на него, чтобы он сомневался в том, что работа будет сделана вовремя, но Дазай его не винит. Обычно головная боль Куникиды возникает из-за того, что Дазай не делает свою работу вовремя или не доделывает её до конца. При других обстоятельствах брюнет тоже не стал бы тратить на это столько сил. Составлять подобные договоры — та еще морока, и, в отличие от менее важных дел, он не смог бы обойтись без написания отчёта о своей миссии по переговорам, а это означает двойную работу.       Однако обстоятельства сложились иначе.       Совершенно иначе.       В конце нескольких часов кропотливой работы, чтобы всё сделать, его ждёт награда — человек, который сделает всё это стоящим. Теперь, когда Дазай знает, как сильно он может наслаждаться этим, как приятна может быть жизнь — с каждой секундой, проведённой здесь, а не с Чуей, его терпение иссякает.       Если бы он мог, то улетел бы обратно, не возвращаясь сюда, но это может закончиться недоразумением, которое неизбежно приведёт к новым конфликтам, поэтому он будет вести себя прилично. Только в этот раз.       Как только всё решится, Дазай уйдёт.       — Да, — подтверждает он.       Он кладёт контракт и отчёт на стол Куникиды, надеясь, что тот быстро подтвердит его, и Дазай сможет просто уйти — конечно, этого не происходит. Когда на него бросают скептический взгляд, как будто Куникида не верит, что это не розыгрыш, Дазай театрально вздыхает. Как будто он очень устал, слишком устал, чтобы даже думать о том, чтобы подшутить над своим вскоре-бывшим-коллегой.       — Сделать всё быстро было частью сделки, — говорит он, — и поскольку я не хотел бы подвергать Рай опасности из-за своей некомпетентности…       Куникида хмурится. — Что значит «часть сделки»?       Дазай чувствует, как в груди у него теплеет при воспоминании о переговорах с Королём Ада. — Ну, знаешь. Условия и всё такое.       — …какие условия?       — Всё здесь, — Дазай постучал кончиком пальца по бумагам, привлекая внимание Куникиды к очень подлинному и ничуть не преувеличенному контракту. — Я уже подписал его от имени Рая, но не стесняйся пролистать его самостоятельно~       Как бы Дазай не ненавидел лишнюю нагрузку, но, получив разрешение на принятие решений и их оформление, всё стало намного проще. Так никто и никогда не узнает, что пункт о состоянии Короля Ада мог быть подделан, а может и нет. Дазай всегда будет помнить, как Чуя попросил его поцеловать.       В небесном контракте отмечено, что Король Ада потребовал от Дазая остаться в Аду, чтобы мирный договор был заключён. Условие, которое не обсуждалось, не обсуждается и не будет обсуждаться.       Если ангел не переставал улыбаться, записывая это, то никто не должен знать об этом.       Куникида не сразу просматривает все документы и находит пункт, который вписал туда Дазай, его глаза заметно сужаются. — Дазай, это что?       Хмык. — Это наш мирный договор?       — Нет, постой, я имею в виду… — Куникида берёт первый лист сверху и зажимает его между пальцев, его взгляд остр, словно он пытается стереть этот пунктик силой мысли. — Это всё равно что взять заложника!       — Я знаю, не так ли? — Дазай излишне мелодраматично вздыхает, скрывая то, насколько забавной ему кажется реакция Куникиды на то, что не может даже сравниться с ситуацией с заложником. — Он такой жестокий, — и горячий. Ужасно горячий. - Но не волнуйся, я знаю свой долг. Я позабочусь о том, чтобы этот вновь обретённый мир длился как можно дольше.       К сожалению, Куникида, возможно, слишком увлёкся ролью «жалкой жертвы». — Неужели ты не можешь его переубедить? Может, если мы предложим что-то ещё…       — Нет. — Дазай пожимает плечами, отводя взгляд. — Он очень сильный противник. Прямо демон какой-то.       — Я могу попросить Ранпо-сана, чтобы он сходил туда и попробовал, сможет ли он…       — А, это бесполезно. — Дазай притворяется расстроенным, не давая Куникиде даже подумать об этой идее, разворачиваясь, чтобы уйти. — Этот демон попросту с места не сдвинется, несмотря ни на что. Он непоколебим, как скала.       А ещё он может быть твёрдым, как скала, — мысленно шепчет Дазай, заставляя каждую секунду, проведённую здесь, тянуться ещё дольше.       — Я готов исполнить свою роль во имя высшего блага.       — Но это неприемлемо. Мы не можем позволить тебе остаться там, да ещё и в качестве заложника. Что, если они…?       — В любом случае, — не оборачиваясь, перебивает Дазай, уже стоя на выходе из кабинета Куникиды, расправляя крылья, — мы же не хотим испытывать терпение Его Величества, поэтому я уже ухожу~       Прежде чем он успевает услышать недоумённое «хаа?» от другого ангела, крылья Дазая взмахивают за спиной, на его лице расплывается ухмылка. Он чувствует себя легче, чем когда-либо, улетая прочь от кабинета Куникиды к золотым вратам, думая о том, что, возможно, видит их в последний раз.       Но почему-то, как бы это ни было неожиданно, Дазай ничуть не грустит по этому поводу.

***

      Он здесь, всего второй раз и, тем не менее, Дазай не находит это место пугающим.       Это так же просто, как пройтись по одному из бесконечных небесных коридоров, а может, даже проще. В Раю такая простая прогулка могла закончиться тем, что Дазая затащил бы на работу один из ангелов, но здесь?       Здесь демоны не посмеют этого сделать.       Дазай чувствует это — взгляды, которые задерживаются на его спине, когда он проходит через темноту нижних кругов Ада. Взгляды, которые варьируются от недоверия до страха, от скептицизма до разочарования и гнева, и которые никогда не станут ничем иным, как безмолвными проклятиями, хранящимися глубоко в сознании демонов. Ведь они знают, что так будет лучше: одно лишь дурное слово в адрес Дазая может стоить им жизни или даже хуже.       Что именно может быть хуже смерти для тех, кто населяет задний двор Смерти как свой дом, ангел не знает, но он знает, что Чуя сделает это возможным.       Для него.       И, если это не заставит Дазая поиздеваться над некоторыми из них.       — Извините~, — улыбается ангел, не скрывая невинности, когда подходит к одному из охранников.       Он отчётливо видит, как скучающее выражение лица превращается в раздражённую гримасу, и только за мгновение до этого демон понимает, кто с ним говорит, и бледнеет. Его челюсть сжимается, а пальцы на копье напрягаются, пока он смотрит, как Дазай машет ему рукой, попав в ловушку, из которой он не может выбраться, не проявив неуважения к ангелу и, следовательно, к приказу своего короля.       — …да?       — А, я просто хочу убедиться — это верный путь к покоям Чуи?       Дазай знает дорогу, а если бы и не знал, то даже здесь слабо чувствует, откуда исходит наибольшая концентрация силы. Ему не нужны инструкции, главное — увидеть, как напрягается демон-страж при упоминании имени Чуи.       Увидеть, как в его глазах закипает гнев, когда он слышит, как ангел называет его драгоценное «Величество» одним только именем, и понять, что он ничего не может с этим поделать.       —…       Это всегда забавно — видеть, как существа всех видов вынуждены смирять свою гордыню.       — …да.       Со временем это может надоесть, но пока Дазай наслаждается каждой секундой, наблюдая, как его бывшие враги склоняют перед ним головы, не в силах сопротивляться явным насмешкам. И дело даже не в том, что ангел никогда не испытывал потребности мучить демонов, даже на пике конфликта между их расами.       Но знать, что это из-за Чуи? Ведь он наверняка сказал им, что никому не позволено с ним разговаривать, не говоря уже о том, чтобы что-то делать?       Дазай наслаждался этим знанием.       Он будет использовать свой статус с пользой, он будет наслаждаться им как следует.       — Спасибо~       Оставив охранника позади, ангел бежит по остальной части коридора, его шаги легки, а крылья изредка несут его вперёд. Больше он никого не видит, и это заставляет его задуматься, не считает ли Чуя нужным держать охрану рядом, или потому, что не хочет, чтобы они приближались к его покоям, когда там будет Дазай.       Чтобы они не бросили на него взгляд.       Чтобы они не услышали его.       Двери в конце коридора похожи на те, что ведут в тронный зал, но они, кажется, открываются сами по себе, когда ангел подходит ближе, влекомый невидимой силой, которая приветствует Дазая внутри. Комната позади них освещена такими же плавающими языками пламени, как и в тронном зале, несколько теней пляшут на стенах, колоннах и мебели, а посреди всего этого…       Чуя.       Такой, каким его оставил Дазай.       Рубашка на нём была распахнута, волосы всё так же спутаны вокруг рогов и спадали на плечи.       Однако, в отличие от их первой встречи, Чуя не задерживается надолго после того, как Дазай уже вошёл внутрь. Ангел едва успевает сделать один вдох, как перед ним предстаёт зрелище, а когда он моргает — Чуя оказывается прямо перед ним, притягивая Дазая к себе для поцелуя.       Он не такой нежный, как первый, но и не такой же голодный. Пальцы Чуи обвиваются вокруг шеи Дазая, губы скользят по губам ангела, словно это танец, который они практиковали много веков, а не впервые встретились несколько часов назад.       Удивлённый возглас Дазая заглушает Чуя, который дразнит его, неуверенно лизнув тёплым языком нижнюю губу Дазая, а затем отстраняется, чтобы…       — Добро пожаловать домой, любовь моя.       Сердце ангела учащённо забилось.       Домой.       Не прошло и дня с тех пор, как Дазай впервые ступил на порог Ада, а он впервые оказался в личных покоях Чуи — и всё же называть это место домом не так уж и неправильно. Всеми фибрами души Дазай хочет верить в эти слова, а его разум уже ассоциирует это шипящее чувство в груди с тем, каким должен быть дом.       С Чуей.       С его прикосновениями, низким голосом и…       — Я вернулся, — шепчет Дазай, и крылья его трепещут без его ведома. Его щёки чуть темнее, чем должны быть, но он быстро обретает самообладание и ухмыляется демону. — Я так понимаю, кто-то скучал по мне?       Ни в поведении, ни в голосе Чуи нет смущения.       Он как будто гордится этим.       — Конечно, — мурлычет он, его пальцы скользят по плечу Дазая и дальше вниз, к груди, проникают под ткань рубашки, пока он смотрит прямо в глаза ангелу. — Любая секунда, когда ты не можешь быть со мной, подобна пытке.       Может быть, он гордится собой.       Может быть, он точно знает, что делает с Дазаем, даже если брюнет не думает, что показывает это.       — В таком случае я должен следить за тем, чтобы не уходить слишком часто, — когда обе руки Чуи лежат на его талии, Дазай опирается на его плечи, а его руки свободно свисают за спиной демона. — Хотя это может быть непросто. Это место смахивает на лабиринт.       Вам придется всё время находиться рядом.       Чуя весело вскидывает брови. — Неужели?       — О, ты даже не представляешь. А что, если я заблужусь, и ты зачахнешь без меня?       — И почему ты решил сбиться с пути, ангел? Чтобы снова наслаждаться мучениями моих стражников?       Уголки губ Дазая приподнимаются. — Чуя подслушивал меня?       — Мне и не нужно было. Король знает всё, что происходит в его владениях, — его руки скользят к бёдрам Дазая, пальцы проводят по белой рубашке прямо над поясом, лишь кончики пальцев заходят за него. — Даже если некоторые тайны пытаются скрыть от меня.       Хмык. — Звучит пугающе.       — Я думал, ангелы не лгут?       — А ещё мы обычно не делаем этого, — пробормотал Дазай, наклоняясь, чтобы поцеловать Чую в губы. — И всё же я здесь.       И он здесь, чтобы остаться.       — Но всё же расскажи мне, — мурлычет Дазай. — Какие тайны, по-твоему, ты здесь видишь?       — Мне не нужно о них думать, — он притягивает Дазая ближе к себе за бёдра, глядя на него с удовлетворением, озаряющим голубые радужки. — Эти взмахи твоих крыльев, когда ты счастлив? Это мило.       Хмф. — А ты не такой уж и хитрый.       Даже если демон не хочет отпускать его, и даже если Дазай хочет, чтобы он этого не делал, Чуя в конце концов делает это, но только после того, как удовлетворит свою тягу к поцелуям ангела.       Чуя ведёт его дальше в комнату, и тяжёлая дверь закрывается за ними. На каждой стене есть несколько небольших дверей, каждая из которых украшена различной резьбой. Есть отдельная комната, предназначенная исключительно для огромной купальни, а есть и такая, что кажется библиотекой или кабинетом. Одну из них Чуя называет комнатой для тренировок, хотя Дазай сказал бы, что «камера пыток» подходит лучше.       Есть и настоящая спальня с огромной кроватью — при виде её Дазай может облизнуть губы, а может и нет, — а еще…       — Не ожидал, что ты носишь белое, — говорит Дазай, стоя посреди того, что можно назвать только смехотворно большим гардеробом.       — Я тоже, — отвечает ему Чуя, опираясь на дверной косяк и скрещивая руки на груди, — я попросил своих лучших портных демонов подготовить их, пока тебя не было.       Но разве он отсутствовал не более нескольких часов?       Дазай не мог представить, чтобы кому-то, даже демону, понравилась идея такого требования. Пусть Чуя и король, но наверняка есть пределы тому, что он может и не может сделать возможным. И всё же…       — Это… — слегка приподняв брови, Дазай ещё раз оглядывается вокруг, и хотя не всё, что он видит, белое или даже более светлого цвета, огромная его часть. — Для меня?       — Конечно, — это звучит так очевидно. Так просто. — Я мог бы вечно любоваться тем, как этот костюм облегает твоё тело, — говоря это, Чуя не стесняется разглядывать Дазая с ног до головы, а затем снова пересекается с ним взглядом, и его клыки выглядывают из-за изогнутых губ. — Но я подумал, что ты оценишь что-то более… удобное.       И легче снимаемое.       Что ж, он был прав.       Хотя Дазай не упускает ни одной ласковой нотки в голосе Чуи, и ему нравится, как демон смотрит на него, как желание кипит в лазурных глазах, он не мог дождаться, когда вылезет из своего костюма, ещё до того, как Чуя показал ему всё это. Правда, он думал, что будет делать это по несколько иной причине, которая оставит его голым, но Дазай не из тех, кто тратит такой подарок впустую.       Он берёт одну из вешалок и держит её перед собой. Жемчужно-белые шёлковые одеяния падают на пол, каждая складка — водопад ткани, достаточно плотной, чтобы скрыть то, что под ней, но и достаточно прозрачной, чтобы это было видно.       Бросив взгляд на демона, Дазай поддразнивает его: — Это такой у Чуи вкус?       Если глаза Чуи вспыхивают красным, а затем снова превращаются в волны бесконечного океана, Дазай делает вид, что не замечает этого. Пока что.       — Ты — мой вкус, — говорит ему демон без малейшего стыда. — Всё остальное вторично.       Хмык. — И я так понимаю, что ты прекрасно определил все мои размеры?       Чуе не нужно отвечать, за него это сделает его ухмылка.       — Ну что ж, — хмыкает Дазай, возвращая вешалку на место, снимая с себя пиджак. — Полагаю, мне придётся выяснить это самому, — а затем он швыряет в Чую предмет одежды, надеясь, что тот попадёт ему в голову.       Не получается.       Демон ловит костюм в воздухе одной рукой, но когда он выглядывает из-за него, Дазай вскидывает бровь, а его пальцы медленно расстёгивают пуговицы рубашки.       — Не подглядывайте, Ваше Величество.       (Жаль, что ему не удастся посмотреть, как Дазай освобождается от Небесных оков, или что он не сможет сделать это за него, но ничего страшного. У них будет целая вечность, и Чуя сможет сделать всё это и даже больше, он ведь терпеливый человек. Есть определённое удовлетворение в том, что его ангел делает это сам, что он отказывается от правил, которые раньше определяли его, потому что он этого хочет.       Дазай выглядел просто великолепно в одежде, которая ему и так не нравилась, но сейчас, когда он вернулся в их спальню…       Если бы Рай мог спуститься в Ад, чтобы предстать перед ним, он бы выглядел как Дазай.       Длинные одеяния идеально облегают его тело, открывая острые ключицы и длинную шею, а повязки, которыми Чуя скрывал следы, оставленные другими ангелами, отброшены. На одном из плеч ткань почти сползает, и это сделано специально, ведь Чуя правильно снял мерки.       Одеяние скреплено шёлковым поясом на талии ангела. Его тело почти полностью закрыто, но свободная ткань ниспадает с него, как водопад, и при каждом движении Чуя оказывается загипнотизированным ею. Но также…       Несмотря на белые перья, покрывающие его крылья, Дазай всё-таки может быть демоном по своей природе.       Он не затянул одежду так, как полагается, и теперь при каждом шаге его ноги выглядывают из складок мантии ровно настолько, чтобы Чуя мог их разглядеть. Обуви на нём больше нет, и демон уверен, что Дазай ничего под ней не носит.       Он может сказать, что это материал, который Чуя любит, но который также небезопасен для его рассудка.       Он не видит кожи Дазая, по крайней мере, её цвета или линий, высеченных на ней, но может различить очертания его фигуры сквозь одежду. Мускулы и изгибы, которые Чуя не так давно держал в руках, скрыты, но в то же время выставлены на всеобщее обозрение. Невозможно отвести взгляд и…       Дазай знает об этом.       В ухмылке ангела, в том, как он медленно идёт к Чуе.       Какую бы застенчивость он ни испытывал во время их первой встречи, Чуя больше не видит её в нем. Всё, что его встречает, — это захватывающие дух радужки глаз, такие широкие и светлые, но в то же время в них пляшет озорство, и улыбка, которая едва ли может сойти за оскал.       — Ну как? — спрашивает Дазай, проводя пальцами по верхней части груди и «случайно» заставляя материал сползти ниже.       Ангел, вошедший в тронный зал Чуи, не знал ни удовольствия, ни желания, но этот? Он — воплощённое искушение.       Глаза Чуи потемнели, когда он проследил за рукой ангела, и он смог ответить только одно: — Красиво.       — Я или одежда?       — Ты и одежда.       И снова крылья Дазая трепещут за его спиной, прежде чем ангел успевает остановить их. Он не ожидал, что Чуя ответит как-то по-другому, но он просто не может насытиться этим. Он хочет услышать больше, но ещё важнее…       — Скажи, Чуя, — тянет Дазай.       Руки Чуи уже на нём, но дальше скольжения по белой ткани и ощущения сквозь неё контуров тела Дазая дело не идёт. — Хм?       — Ты ведь сказал, что исполнишь любое моё желание?       — Да, — он отрывает взгляд от торса Дазая и смотрит ему в глаза. — Есть ли что-то, чего ты желаешь прямо сейчас?       О, есть.       Очень много чего.       — У меня есть просьба.       Может, ему и нравится, а может, и нет, возиться с Королём Ада больше, чем можно считать здоровым, но он не может удержаться от того, чтобы не наклониться, пока их губы почти не соприкоснутся, а его ладонь не упрется в грудь Чуи…       — Сядь.       …И только после этого он толкает его, и у демона не остаётся другого выбора, кроме как попятиться назад, пока его колени не ударяются о кровать.       (Это не то, чего ожидал Чуя, но он человек слова, и поэтому он садится, опирается на обе руки и наклоняет голову к Дазаю, с любопытством наблюдая за дальнейшими действиями ангела. Его ноги удобно расставлены, а хвост не слишком заметно тянется, чтобы проскользнуть под белые одежды Дазая и погладить кожу его лодыжки, скрывающейся под ними.       Если ангел хочет, чтобы он сидел, Чуя подчинится его желанию.       Ему не нужно двигаться, чтобы прикоснуться к нему, чтобы почувствовать, как по телу пробегают мелкие мурашки.       Дазай может попросить его о чём угодно, сказать всё, что пожелает его сердце, и Чуя воплотит всё это в жизнь. Всё это для того, чтобы он мог чаще видеть эту идеальную улыбку, чтобы мог любоваться изящными локонами, обрамляющими лицо Дазая, когда он наклоняет голову в сторону, хлопая ресницами, разглаживая складки на своих одеждах. Его крылья трепещут за спиной — единственный признак нетерпения, и Чуе так и хочется снова провести пальцами по мягким перьям.       Не разрывая зрительного контакта, Дазай наклоняется вперёд, его пальцы касаются ткани брюк Чуи, но вместо поцелуя или шепота…       Ангел опускается на колени.       Чуя привык к тому, что перед ним на коленях стоят демоны, даже легионы, и он представлял себе Дазая таким же, когда они впервые встретились. Он представлял, каково это — держать ангела между ног и наклоняться, чтобы поцеловать его, но видеть это наяву и без всякого предупреждения — совсем другое дело.       Дазай идеально расположился между его ног, крылья сложены за спиной, а одежды словно растекаются по полу в виде лужи белой ткани. — А теперь, Ваше Величество, — говорит он, проводя руками по бедру Чуи, — я хочу, чтобы Вы посмотрели, как я развлекаюсь.       На мгновение разум Чуи полностью отключается.       Потому что…       — Хорошо~?       Когда Дазай проводит ладонью по его промежности, внутри демона вспыхивает огонь. В его голове загорается искра первобытного желания, глаза расширяются — и тут же когти впиваются в простыни, разрывая их, а в груди раздаётся низкий гул.       Его ангел станет его смертью.       И, о, это самая сладкая смерть.       Не разрывая зрительного контакта, Дазай наклоняется ближе, и его лицо оказывается прямо над обтянутой одеждой промежностью Чуи. Демон чувствует тепло его дыхания, когда зубы Дазая впиваются в ткань, расстёгивая пуговицу, а затем тянут её вниз и в сторону.       Он хочет свести Чую с ума.       Должно быть, так и есть.       Его член ещё мягкий, когда Дазай берёт его в руку, медленно поглаживая так близко к его лицу, а затем…       Должно было быть очевидно, что для переговоров с ним Рай пошлет самого лучшего — человека с «серебряным языком», который скорее подойдёт демону, чем ангелу. Но только сейчас Чуя понял, что эта черта характера выходит далеко за рамки простого умения пересказывать выгодные полуправды. Дазай точно знает, как и когда её использовать.       С первого же неспешного движения языка Дазая по его стволу он становится благословением.       Подарок Небес, который покалывает демоническую кожу Чуи и заставляет его жаждать большего, пристраститься к нему сразу же, даже если он обжигает.       И только тогда ангел разрывает зрительный контакт, его веки смыкаются, когда он наклоняет голову вперёд, чтобы осыпать головку члена Чуи влажными поцелуями. Пальцы демона ещё сильнее сжимают простыни, и он старается выровнять дыхание, чтобы держать свои реакции под контролем и позволить Дазаю делать то, что он хочет.       Его клыки болят, а нутро взбудоражено, хвост заходит за икры, скользит между сгибами ног Дазая, чтобы встретиться с его кожей, почувствовать его любым доступным способом — но в остальном Чуя остается неподвижным.       Знает ли Дазай, что делает с ним, и собирается заставить Чую пошатнуться, или же воспринимает это как вызов или своеобразное поощрение, демон не знает.       Но это не имеет значения.       Дазай всем своим существом морочит Чуе голову самыми лучшими способами.       Его язык снова скользит по стволу Чуи, опускаясь по бокам и смачивая его, пока член становится всё твёрже. Достигнув его основания, Дазай посасывает место прямо над яйцами Чуи, вызывая у демона тихий благодарный рык. Чуя напряжённо наблюдает за ним, и мелкая дрожь и изгиб губ Дазая не остаются незамеченными, но сейчас эти знания не пригодятся.       Возможно, позже.       Когда Чуя будет прикасаться и целовать его, шептать ему на ухо всё то, что ангелу ещё никто не говорил.       Но не сейчас, потому что сейчас шоу ведёт Дазай, а Чуя — всего лишь зритель. Поклонник, который желает только одного — наблюдать за каждым движением своего ангела и навсегда запечатлеть его в своей памяти.       Так же, как Чуя проводит хвостом по внутренней стороне бедра Дазая, брюнет переходит к маленькой жилке прямо над основанием, смачивая её и посасывая. Он никогда не позволяет Чуе привыкнуть к одному ощущению, никогда не даёт ему полностью овладеть собой. Влажные поцелуи сменяются медленными облизываниями и посасываниями, и вот уже на члене Чуи нет ни одной точки, которую бы Дазай не распробовал, а его рука ласкает его яйца.       К тому моменту, когда Чуя становится полностью твёрдым, его ноздри раздуваются при каждом вдохе, его когти начинают рвать простыни. Он обещал, что продолжит наблюдать, и именно это он и собирается сделать, даже если всё в нём рычит и кричит от желания протянуть руку и запустить её в локоны Дазая, почувствовать их мягкость между пальцами, когда он будет насаживать его на свой член.       Во всяком случае, голос демона в нём именно такой.       Но есть и другой голос, призывающий прикоснуться к щеке ангела, сказать ему, как это приятно, и хвалить его до тех пор, пока слабый румянец на щеках ангела не перерастет в ярчайшее пламя прямо из адских ям.       Потому что он — олицетворение безумия, но в то же время — совершенство, грех и награда за него.       Пока Чуя теряется в собственных мыслях и фантазиях, Дазай берёт его в рот, и рыжий теряется.       Он не в силах сдержать рык, рвущийся из груди, когда влажное тепло обволакивает его член, а хвост всё сильнее впивается в плоть бедра Дазая. Эрекция Чуи запульсировала, а крылья ангела затрепетали: свет отражался от белых перьев, словно от кристаллов, в дюжине красок.       Даже здесь, в самых глубоких уголках вечной тьмы, нимб опоясывает Дазая, серебро и золото танцуют в воздухе вокруг него.       Сокровище, стоящее целого мира.       Стоящее больше, чем что-либо.       Однако язык Дазая не даёт ему ни минуты передышки, чтобы полюбоваться видом. Он скользит по его эрекции или кружится вокруг каждой венки, которую находит, пока Дазай не принимает его глубже, пока член Чуи не упирается в заднюю стенку его горла. Когда это происходит, как будто рассудок Чуи уже не висит на волоске, Дазай стонет.       Это не тот мягкий, близкий к робкому звук, которым он наполнил тронный зал Чуи. Нет, это звук человека — ангела, демона, божества, — который точно знает, чего хочет, и не может насытиться этим, но будет продолжать брать и брать…       И он берёт.       И он должен.       Что бы ни считал Дазай своим, так тому и быть.       Чуя просто завороженно следит за тем, как покачиваются локоны Дазая, когда ангел начинает двигать головой. Они выглядят мягче, чем могли бы выглядеть в подобной ситуации: их можно прижать к себе, почувствовать на своей коже или потянуть за них, чтобы извлечь сладкие звуки из горла ангела. Но надолго погрузиться в эту фантазию не удаётся, потому что глаза Дазая снова открываются.       Они невероятно широкие и тёмные, невероятно голодные и довольные, и Чуя стискивает зубы, встречаясь с ними взглядом. Обхватив ртом член Чуи, с глазами, в уголках которых собираются слезинки каждый раз, когда он принимает его на всю длину, Дазай один за другим обрывает нити, удерживающие Чую в самообладании.       Это восхитительно.       Это слишком.       Это уже не тот застенчивый ангел, который таял под его прикосновениями.       Это может быть демон в жемчужной коже, украшенной белыми перьями, которые говорят о невинности и обо всём святом. Дазай мог бы стать существом, рождённым из пламени, более жаркого, чем у Чуи, и из мира гораздо более тёмного, и рыжий всё равно любил бы каждую секунду.       Его член становится всё твёрже, бёдра инстинктивно перекатываются в маленьких толчках навстречу рту Дазая. Его хвост теперь касается места соединения бёдер Дазая и дразнит кожу его живота и нижней части тела. Ангел выгибает спину, его член твердеет от одного движения хвоста Чуи по нему.       — Великолепно, — шепчет демон, его глаза затуманены похотью, а голос хриплый от напряжения, которое он испытывает, сдерживая себя. — Тебе так хорошо.       Дазай снова стонет, на этот раз громче, и его крылья трепещут — Чуя больше не может этого выносить. Он пытался, правда пытался, но его ангел заставляет его чувствовать, что он всего лишь человек.       Просто смертный.       Тот, кто должен поддаться искушению.       Его рука тянется к голове Дазая, но он не позволяет себе вести ангела. Его пальцы путаются в его локонах, дрожа от напряжения и не желая тянуть его к себе до самого паха.       Если Дазай тонко впивается в его ладонь, Чуя не успевает сосредоточиться на этом, потому что в следующую секунду брюнет уже посасывает его, втянув щёки и полуприкрыв глаза. Чуя может сопротивляться удовольствию так долго, как только может сдерживать жар, пылающий в его нутре.       Когда напряжение спадает, Чуя ничего не может поделать, его рука инстинктивно сжимает руку Дазая. Он бы откинул голову назад и кусал губы до крови, но он обещал и…       Это зрелище стоит всего на свете и за его пределами.       Запутанные пряди вьются вокруг лица Дазая, на их концах пляшет золотистый блеск, а губы блестят от слюны. Его глаза полны удовлетворения, но в них есть и потребность, и даже если он пытается это скрыть, Чуя чувствует, как Дазай едва заметно покачивает бёдрами, чтобы потереться о его хвост.       Чуя издаёт низкий стон, когда его член начинает пульсировать волнами, проникая в горло Дазая. Вибрация от стонов ангела посылает мурашки по позвоночнику, щекоча жар в его нутре ещё до того, как он успел остыть.       Когда хватка на волосах Дазая ослабевает, и ангел отстраняется, Дазай облизывает губы, сглатывая, а затем делает глубокий вдох.       Может быть, это правда.       Может быть, Чуя просто человек, потому что, увидев это, он теряет последние остатки здравомыслия.       Он и так долго терпел.       Дазай хлопает ресницами, не понимая, какое пламя он разжёг в демоне. — Спасибо за... что...?       Прежде чем он успевает закончить, Чуя хватает его за руку и поднимает Дазая с пола, поворачивая его тело так, чтобы с легкостью бросить ангела на кровать. Ему сказали сидеть и наслаждаться зрелищем, и он так и сделал.       Теперь настала его очередь, и да будет вам известно:       Дазай, может быть, и имеет в себе искру тьмы.       Но Чуя — демон, а демоны — существа жадные).       Матрас под ним прогибается, когда Дазай приземляется на бок, его глаза расширены от внезапной смены положения, а разум слегка дезориентирован. Но потом его тело инстинктивно расслабляется, одно крыло скользит под спину, чтобы он мог полностью лечь, а на губах появляется небольшая ухмылка.       — Ну и ну, — промурлыкал он, глядя на Чую, который навис над ним, опёршись руками по обе стороны головы Дазая. — Не терпится уже, не так ли?       — Не волнуйся, любовь моя, — говорит Чуя, и Дазаю приходится заставлять себя не прикусывать губу, когда он слышит это. — Я не буду торопиться с тобой.       Это обещание.       И в то же время это звучит как угроза.       А может, и то, и другое, как вскоре выяснит Дазай.       Глаза ангела закрываются, когда Чуя наклоняется к нему. Он ожидает поцелуя, от которого у него перехватит дыхание и в крови вспыхнет пламя, но Чуя не целует его, не в губы. Вместо этого рот демона впивается в его горло, словно изголодавшись по плоти.       — Ах!       Дазай выгибает шею, и под языком Чуи оживают все чувствительные места. Демон целует место под челюстью, посасывая кожу, пока пульс Дазая не бьётся в венах. Его язык прокладывает дорожку по горлу Дазая, и он целует его след с медленным снисхождением.       На старых следах появляются новые, и они становятся похожи на ошейник на шее ангела, который невозможно скрыть. Только тогда Чуя отстраняется, чтобы полюбоваться своей работой.       — Теперь всё стало ещё совершеннее, — пробормотал он, проведя пальцами по израненной коже и скользнув ниже, заставив Дазая вздрогнуть. — И у меня ещё столько всего впереди.       Дазай сглатывает, его грудь вздымается, когда Чуя тянется к его поясу, чтобы развязать его. Он понимает, что Чуя имеет в виду, или, по крайней мере, думает, что понимает, и… — Ты не должен…       — О, но я должен, — уже не в первый раз глаза Чуи вспыхивают багровым, когда демон опускается на грудь Дазая, клыки впиваются в ключицы. — Я хочу, — он прикусывает их, едва не прокусив кожу, а затем слизывает несколько капель крови. — Я хочу всего тебя.       — Чуя.       — Ты был прав, — говорит демон, отодвигая белую ткань в сторону. — Мне нравится эта одежда, — он полностью освобождает Дазая от неё, позволяя ангелу лечь на шелковистое облако. — Но я предпочитаю видеть твою кожу. Чувствовать её.       Даже если Дазай уже знал это, знал, что Чуя это скажет, он не может удержаться от того, чтобы не затаить дыхание. Его щёки становятся теплее, даже когда он пытается бороться с этим.       То, как Чуя смотрит на него, всё ещё нереально для него.       Как будто это его спасательный круг. Как будто если он поймает его взгляд, то отвернётся и сойдёт с ума. Как будто он не может просить ни о чем другом, кроме как продолжать смотреть.       Дазай откидывает голову назад, и его руки тянутся к голове Чуи, а демон целует его грудь. Это уже не ново и в то же время не похоже на то, что Дазай когда-либо испытывал. Его пальцы обхватывают рога Чуи, потирая их, и ангел не замечает этого. Хвост Чуи гладит кожу вокруг его лодыжки, и, хотя прямой стимуляции его члена не происходит, Дазай чувствует, что становится всё твёрже.       Встреча с Чуей открыла дверь где-то глубоко внутри него.       Она освободила голоса, которые раньше всегда молчали, а теперь жаждут всё большего и большего, несмотря ни на что. Они всепоглощающие, они овладевают Дазаем и заставляют его тело двигаться самостоятельно.       Чтобы его пальцы сжались вокруг рогов Чуи.       Его руки толкают его ниже, туда, где бурлит жар и ждёт взрыва.       — Ах!       Когда Чуя прикусывает его сосок, Дазай выгибается дугой. Его рот приоткрывается, из него вырывается дрожащий стон, когда язык демона облизывает твердую бусинку и обхватывает её губами, посасывая. Клыки дразнят чувствительную кожу вокруг него, а рука играет с другим соском Дазая, сжимая его между большим и указательным пальцами. Затем его рот переходит на другой.       Сердце Дазая бешено колотится, пальцы на ногах подгибаются, но Чуя не отпускает его ноги, продолжая разрисовывать тело Дазая метками.       Поцелуй в середину груди и вниз по животу. Язык Чуи прослеживает очертания мышц ангела, словно впечатывая их форму в его разум и душу. Его клыки снова вонзаются в кожу Дазая, прямо над бедренными костями, а затем на внутренней стороне бедра.       Больно не бывает, но брюнет чувствует, как несколько капелек крови смачивают его кожу, прежде чем язык Чуи слизывает их.       Словно его пожирают кусочек за кусочком.       Когда рот демона находится так близко к тому месту, где хочет Дазай, а его дыхание обдаёт его кожу, брюнету не нужна прямая стимуляция. Его член упирается в живот и пульсирует всякий раз, когда Чуя находит более чувствительное место.       На стыке бёдер.       Высоко на тыльной стороне бедра, прямо под задницей.       — Ты такой красивый, — бормочет Чуя, словно разговаривая сам с собой, — это нереально, — он сидит между ног Дазая, губы припухшие, за ними острые клыки, язык обводит их, пока взгляд Чуи блуждает по телу Дазая. — Каждый дюйм тебя. Он идеален.       Дазай словно парит в оцепенелом блаженстве, но в то же время он чувствует кайф от похвалы, и это делает его смелее. — Да? — он наклоняет голову, его руки согнуты и покоятся над головой. — Тебе нравится?       — О, ангел.       Дазай непроизвольно вздрагивает.       — Такого простого слова, как «нравится», никогда не будет достаточно, — руки Чуи опускаются на внутреннюю сторону бёдер Дазая и скользят выше, к груди. — Неужели ты не знаешь, что делаешь со мной? — Ногти царапают кожу ангела и оставляют слабые розовые линии на его груди. — Я хочу сохранить всё это для себя, чтобы навсегда запомнить.       Ему становится всё труднее сохранять быстро теряющееся самообладание. — Я…       — Я хочу целовать тебя всего, — продолжает Чуя. — Твои губы, твою шею. — Его пальцы снова поглаживают соски Дазая, заставляя его хныкать. — Везде.       — Чуя…       — И твои крылья.       До сих пор они были сложены по бокам Дазая, но когда руки Чуи опускаются к ним, пропуская пальцы между длинными перьями, ангел не может удержаться от того, чтобы инстинктивно расправить их. Он глубоко вдыхает, его веки трепещут.       — Это…       — Они боятся щекотки? — спрашивает Чуя, массируя мышцы, скрывающиеся под перьями, словно в трансе.       Дазай сглатывает. — Нет. — Но он не может остановить мелкую дрожь в голосе или то, как пульсирует его член, когда пальцы демона сильнее надавливают на чувствительные места, о которых Дазай до сих пор и не подозревал.       Чуя усмехается, когда замечает это. — Тебе приятно, ангел?       Тяжело дыша, Дазай прикусывает губу — но Чуя и не требует от него ответа.       — Да, не так ли? — мурлычет он про себя. — Интересно, смогу ли я заставить тебя кончить только с помощью этого?       Возможно, и смог бы, и какая-то часть Дазая жаждет узнать, каково это, но он ещё и до боли твёрд, а рыжий мучает его своими поцелуями уже, кажется, целую вечность. Он нуждается в нём, нуждается в том, чтобы Чуя прикоснулся к нему.       Раньше Дазай не мог понять этой жажды. Он никогда не чувствовал её до того, как ступил в эти тёмные стены, но он уже попробовал, как это приятно, и это вызывает привыкание.       Он хочет почувствовать это снова и…       Ноги Дазая обхватывают бёдра Чуи, притягивая его ближе, пока их эрекции не начинают тереться друг о друга. — Чуя…       Демон рычит. Низкое, благодарное рычание пробирает Дазая до мозга костей. — Не волнуйся, любовь моя, ты заслужил награду за то, что заставил меня потерять рассудок.       Дазай чувствует, что это он теряет рассудок, особенно когда пальцы Чуи трутся о его колечко мышц. Его тело всё ещё помнит это ощущение, оно с нетерпением ждёт его.       Когда первый палец проникает внутрь, Дазай испускает тихий вздох. Удовольствие мгновенно захлёстывает его тело, и он бездумно виляет бёдрами, подыскивая лучший угол. Второй палец входит быстро, может быть, немного слишком быстро, но…       — Ммм… — стонет Дазай, прикусив губу.       — Не сдерживай свой голос, — говорит Чуя в кожу Дазая, свободной рукой приподнимая ногу ангела, чтобы поцеловать её ещё и ещё. — Я хочу услышать тебя. — Его клыки впиваются в кожу над широким, наливающимся кровью засосом. — Я хочу услышать, что ты чувствуешь из-за меня.       — Чуя!       — Вот так, — Чуя вводит три пальца ещё глубже, и Дазая выгибает дугой.       — Ах!       — Ты звучишь так мило, — затем он медленно вынимает пальцы, раздвигая их так сильно, что удовольствие граничит с отдалённым жжением, а затем вводит их обратно, умело двигая запястьем. — Ты самый красивый, как и твой голос.       Ещё.       — С самого начала ты всегда был так хорош для меня.       Ещё.       — Как будто ты был создан для меня.       Ещё. Ещё. Ещё.       Дазай пьянеет от похвал, он уже ничего не соображает. — Хватит… Я…       — Я мог бы делать это всю ночь, — усмехается про себя Чуя. — Нет, целую вечность. — На это ангел хнычет и получает слабый тычок в бок. — Но ты ведь старался, не так ли?       — Чуя…       — Ты был так терпелив и великолепен только ради меня, не так ли?       Дазай крепко зажмурил глаза, его руки вцепились в простыни. — Да.       Когда пальцы Чуи убираются, Дазай прикусывает губу, чтобы заглушить бурлящий в горле вой. Он ждёт, что Чуя даст ему то, чего он хочет, даст то, чего хотят они оба, но…       — Я трахал тебя раньше, — мурлычет демон, его твёрдый член скользит по животу Дазая, прямо рядом с его эрекцией, — но этого было недостаточно, не так ли? — Он снова покачивает бёдрами, вызывая у Дазая стон, когда их члены сталкиваются друг с другом. — Ты хочешь больше меня, не так ли? — Он опускается на одну руку и шепчет в плечо Дазая: — А может, ты хочешь, чтобы я отплатил тебе тем же?       Это сводит с ума, но этого также недостаточно.       Каждый раз, когда Чуя двигает бёдрами, скрещивая их эрекции, Дазаю хочется плакать.       — Пробовать тебя на вкус снова и снова?       Он мог бы кончить только от этого, но ему хочется большего. Если так будет продолжаться, Дазай потеряет рассудок раньше, чем пройдёт целый день.       — Чуя… — выдыхает он, дрожащими руками обхватывая рыжего за плечи, одной рукой запутываясь в огненных волосах. — Я хочу…       — Я знаю, — Чуя целует его кожу, нежнее, чем раньше. — Я тоже хочу тебя, — рычит он. — Сильно.       Крепко обхватив хвостом лодыжку Дазая, Чуя отстраняется лишь настолько, чтобы оказаться на одной линии с кольцом мышц Дазая. Руки брюнета словно ватные, не в силах удержать его, и когда демон толкается в него…       — Я хочу обнять тебя, — продолжает Чуя, скользя одной рукой по руке Дазая, пока их пальцы не переплетаются над головой ангела. — Я хочу трахнуть тебя. — Он повторяет то же самое с другой рукой, пока не прижимает руки Дазая к матрасу прямо над его головой и одним движением погружает свой член в него до самого основания. — Заниматься с тобой любовью.       Обнять его.       Трахать его.       Любить его.       Дазай позволит ему делать всё, что угодно, лишь бы это продолжалось. Каждое из этих желаний удовлетворяет разные потребности в его груди: потребность в заботе, которой он никогда не знал, жажда острых ощущений, которые, как ему говорили, не для ангелов, и жажда прикосновений, которые разожгут страсть иного рода.       Дазай судорожно кивает, его глаза закатываются, а рот приоткрывается. Именно этого ощущения жаждало его тело, ощущения того, как Чуя заполняет его до краёв, как он горяч внутри него, как само пламя.       Яростное и опасное, но в то же время нежное.       Пламя, способное поглотить всё, к чему оно прикасается, но при этом танцующее по велению ветра.       Чуя внутри него, он одновременно и успокаивает кипящую потребность в нутре Дазая, и добавляет ей топлива. Это сводит с ума, но этого недостаточно, ему нужно больше…       — Тебе нравится? — спросил Чуя, покачивая бёдрами. — Тебе нравится сводить меня с ума?       Дазай не задумывается, когда ответ срывается с его губ. — Нравится. — Но, видимо, это был правильный ход, потому что Чуя вознаграждает его более резким толчком, направленным точно в то место, от которого он чувствует себя лучше всего.       — Мне тоже это нравится, — говорит он. — Видеть, как ты сходишь с ума из-за меня.       Его темп начинается медленно, как будто он пытается насладиться каждым скольжением члена по внутренним стенкам Дазая. Ангелу кажется, что он чувствует каждую жилку на эрекции Чуи, что он чувствует его вкус. Но вот его бёдра подаются вперёд всё быстрее и быстрее, в каждый толчок вкладывается всё больше силы.       Стоны и вздохи наполняют комнату. Ногти Дазая впиваются в тыльную сторону рук Чуи, он держится за них изо всех сил, а по телу пробегает электричество и толкает его к краю. Он уже так близко, что вот-вот сорвётся, когда…       Прежде чем последняя нить оборвется, Чуя останавливается.       Не думая сдерживаться, Дазай скулит. Громко. — Я почти что…!       — Я знаю, — вклинивается Чуя, и когда ангел смотрит на него сквозь слёзы удовольствия, он ухмыляется. — Но мы ещё не закончили.       Не в первый раз Дазай видит вспышку чего-то более тёмного в выражении лица Чуи и не в первый раз чувствует его обжигающий взгляд на своей коже. Но он впервые думает о Чуе как о демоне, а не о том, кто всегда даст ему то, что он хочет и когда хочет.       Это не пугающее чувство.       Это зрелище вполне логично и правильно — но при этом Дазай задыхается от прерывистого стона. Он пытается вилять бёдрами, тереться о член Чуи и гнаться за собственным удовольствием, но с приподнятой от матраса поясницей это трудно. А рыжий всё это время наблюдает за ним, завороженный и наслаждающийся каждой секундой.       Как только пламя Дазая утихает, Чуя снова начинает двигаться медленными, глубокими толчками, доставляя удовольствие самому Дазаю. Оно в его крови, в его дыхании, во всём, что составляет его самого.       — Чуя…       Дазай даже чувствует, как вибрируют его перья, и это сводит его с ума.       — Чуя! — стонет он, — Мне нужно…!       — Скажи мне, — рычит над ним Чуя, и Дазай сжимается вокруг его члена от одного только звука. — Скажи мне, что тебе нужно, любовь.       — Я… я уже близко.       Хмык. — Я знаю, что ты близок. — Ещё один резкий толчок, который подталкивает Дазая к краю, но не переходит его. — Ты так крепко прижимаешься ко мне.       — Я… — Дазай сглатывает. — Мне это нужно.       — «Нужно» что?       Вот. Вот здесь.       Но мне нужно больше.       — Мне нужно кончить…!       — Да, нужно, — негромко усмехается Чуя, — и я не хочу ничего, кроме как пометить тебя изнутри и снаружи. — Он снова замедляет темп, пока не упирается в простату Дазая и не поджигает его нервы. Он наклоняется, его губы касаются кожи под челюстью Дазая. — Но скажи мне, как сильно ты этого хочешь. Я хочу услышать, как мой ангел поёт для меня.       — Пожалуйста…       Демон целует одно из многочисленных тёмных пятен, а затем отстраняется. Его лицо нависает над лицом Дазая, наблюдая за ним глазами, в которых, кажется, плещутся похоть и озорство, обожание и тёмная потребность продвинуться дальше.       — Пожалуйста, Чуя!       Дазай чувствует его взгляд на своей коже, даже если он едва видит его сквозь слёзы удовольствия. Его член подтекает на его живот, отчаянно желая большего, и…       — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…!       Когда Чуя снова останавливается, по горящим щекам Дазая текут слёзы, но потом…       — Что пожелает мой ангел, — прорычал демон ему в ухо, — то и получит.       В следующую секунду руки Чуи разжимаются, и его член покидает ангела. Но прежде чем Дазай успевает застонать в знак протеста, сильные руки разводят его ноги и переворачивают. Его глаза разбегаются, когда он ударяется передней частью о матрас, а Чуя приподнимает его задницу за бёдра и одним толчком зарывается в Дазая.       Это неожиданно и граничит с таким приятным ощущением, что близко к жестокости.       Не в силах сдержаться, Дазай кричит.       (Красота его ангела, должно быть, грех, потому что почему бы ещё она не казалась такой правильной Чуе, демону, который процветает во тьме того, что не может существовать, где правила диктуют жизнь каждого?       Почему его стон-крик так сладок, как самая вкусная награда?       У Дазая захватывает дух, когда его лицо раскраснелось, а румянец распространяется до самой груди. Его припухшие губы и блестящие глаза изысканны, это определение искусства как такового. Его истоки. Чуе никогда не надоест наблюдать, как тёмно-малиновый цвет окрашивает холст его кожи, чувствовать мелкую дрожь и содрогания, проносящиеся по телу. Ему нравится наблюдать за Дазаем в таком состоянии, видеть, как он рассыпается под ним и умоляет о большем…       Но он также становится всё более зависимым от этого.       Наблюдать за Дазаем сверху, за тем, как даже его шея и спина приобретают красивый розовый оттенок, отчего стык, из которого расходятся крылья, выделяется гораздо сильнее. Наблюдать, как Дазай сжимает в кулак простыни над головой и, обхватив ладонями его задницу, раздвигает половинки, любуясь тем, как колечко мышц ангела жадно заглатывает его член.       В глубине души Чуя всегда будет демоном.       Существом, которое живёт, чтобы брать и требовать, существом, которое дышит, чтобы владеть и пожирать.       Как бы ни хотелось ему лелеять всё существо Дазая и поклоняться каждому звуку, который издаёт ангел, каким бы тихим он ни был, — так же сильно он хочет довести его до предела.       — Даже в таком виде, — простонал Чуя, — ты потрясающий.       Он хочет любить Дазая медленно, часами, пока в его голове не останется ни одной связной мысли, но в то же время он хочет толкать его в блаженство так быстро, что Дазай не успеет понять, что происходит.       Отдавать и брать.       Предлагать себя и получать.       Бесконечный круг жадности и заботы, вязкой любви, которая проникает глубже, чем основа основ Чуи.       Его руки скользят от задницы Дазая к его бёдрам, обхватывая бока. Ногти впиваются в плоть Дазая, оставляя красные полумесяцы на его коже за секунду до того, как Чуя без предупреждения подаёт бёдра вперёд.       — Чуя!       — Вот так, — губы рыжего растянулись в голодной ухмылке. — Спой для меня, ангел.       — Ах, Чуя!       — Пой так громко, как только можешь.       Он не сбавляет темп ни на секунду, его ритм не ослабевает, несмотря на постоянно нарастающее давление в его нутре. Дазай вокруг него как пламя, но и внутренности Чуи тоже. Когда до него доносится голос ангела, в жилах словно течёт лава, заставляя его двигаться вперёд всё быстрее и быстрее, стремясь проникнуть невероятно глубоко.       — Я…!       Дазай так крепко прижимается к нему, что бесполезно пытаться думать о чём-либо ещё. Вид ангела, стоящего на коленях и прижавшегося грудью к кровати Чуи, рыжий с каждой секундой впечатывает в его сознание. Отгородившись от мелодии стонов Дазая.       Ему и так много дано. Вид ангела, теряющего себя в удовольствии на его коленях. Вид Дазая, устроившегося между его ног и обхватившего губами член Чуи.       На спине, раскинувшись под ним.       На коленях, умоляя о большем.       — Чуя, я…!       — Ты мой, — рычит Чуя, из глубины его горла вырывается гортанный хрип, и…       Дазай замирает.       Он сжимается вокруг члена Чуи сильными волнами, разливающимися по скомканной белой ткани его одежды. Его эрекция подёргивается, а перламутровая сперма скапливается под ним; он дрожит и неровно дышит, прижимаясь лбом к матрасу и задыхаясь.       Он так напряжен, как будто не хочет отпускать член Чуи.       — И я весь твой.       Сказав это, Чуя погружается в него так глубоко, как только может, чувствуя, как напряжение в его внутренностях снова спадает, когда он изливается внутрь Дазая. Его руки тисками сжимают бёдра ангела, и невозможно расслабить их, когда волна удовольствия захлёстывает его чувства. Она лишает его зрения, затуманивая его белым туманом, и слуха — долгий звон на секунду заменяет все остальные звуки.       Он парит и чувствует вокруг себя блаженство Дазая.       Пока в конце концов, как это всегда бывает впредь, разум Чуи не возвращается к тому, что заставляет его терять себя в первобытных потребностях:       Дазай.       Ангел всё ещё тяжело дышит, по его телу прокатываются волны дрожи. Его крылья широко раскинуты по матрасу, напряжённые от оргазма. Чуя мог бы любоваться этим зрелищем часами — но бушующий огонь в его сердце утихает, превращаясь в жаркое, но успокаивающее пламя.       Он медленно выходит, массируя бока и поясницу Дазая и тихонько напевая себе под нос. Ангел издаёт ещё один прерывистый стон, когда Чуя полностью выходит из него, но рыжеволосый останавливает его. Он стягивает белые одежды с тела Дазая и отбрасывает их в сторону. Затем он помогает Дазаю лечь на бок, перебирается через него, чтобы лечь рядом, и…)       — Ты так хорошо справился, любовь моя, — голос Чуи доносится до него как сквозь густой туман. — Как ты себя чувствуешь?       Он словно парит, словно каждая его частичка отделилась от тела и теперь медленно собирается обратно. Как будто он не сам по себе, а новая версия человека, которым он никогда не переставал быть, даже когда не знал, кто это такой.       Он замечает это, когда что-то мягкое и теплое окутывает его тело и крылья, и когда Чуя притягивает его к себе, позволяя Дазаю положить голову ему на грудь.       Это как путь назад к себе, ритм сердца Чуи.       След от ровного биения, который вырывает его из дымки оргазма в настоящее.       Ад, а не рай.       Тёплая постель, которую можно разделить, а не стерильные простыни, которые всегда холодные.       Дом.       Дазай вытягивает ноги под одеялом и шевелит пальцами. Он уже чувствует, как приятная боль поселилась в его мышцах, как болит горло, но прежде всего…       — Я не хочу двигаться, — бормочет он.       Даже если он и хотел бы, он просто не может.       Но в этом и заключается прекрасное осознание: Дазай не обязан двигаться, если он этого не хочет. Его больше не ждёт работа, его больше не беспокоят дела, которые его мало волнуют. Если он захочет, то сможет пролежать так несколько часов, под тёплым одеялом и в объятиях Чуи.       Демон гудит у него над головой. Одна его рука гладит Дазая по волосам, другая — по коже. Его хвост по-прежнему свободно обвивает ногу ангела, и это присутствие странно успокаивает.       — Ты испортил мою новую одежду, — бормочет Дазай, но, несмотря на жалобу, на его лице остаётся улыбка.       — Не испортил, — усмехается Чуя. — Я могу отдать их в чистку, и они будут как новые.       Хмык. — Ты покажешь мне эту купальню ещё раз?       — Сейчас?       Дазай вздохнул и покачал головой. — Потом. Мне всё ещё не хочется двигаться.       — Я могу тебя понести.       От этой мысли улыбка Дазая становится ещё шире, когда он представляет себе это. — Позже, — повторяет он. — Я хочу пока остаться вот так.       Может быть, это потому, что они лежат под одеялом. Может, потому что они в аду. Может, потому что он с Чуей, но…       Дазай чувствует себя теплее, чем когда-либо прежде.       — Это здорово, — шепчет он через некоторое время, ещё сильнее прижимаясь к груди Чуи. — Я имею в виду, быть здесь.       — Я рад, — Чуя целует его в макушку. — Мне нравится, что ты здесь.       Невозможно не улыбнуться, когда он слышит это. По крайней мере, до тех пор, пока… — Не думаю, что в Раю этому рады, — говорит Дазай, закрыв глаза. — Они…       — Неважно, — без колебаний вклинивается Чуя. — Ты здесь, а они — нет.       Пока нет, — правильное утверждение.       Если честно, часть Дазая верит, что Рай выполнит договор и оставит их в покое. Конфликт длится уже слишком долго, чтобы рисковать разрушить только что установившийся мир из-за одного ангела, пусть и высокопоставленного. Да и не силой же Чуя его сюда притащил. У высших чиновников есть небесный документ с подписью самого Дазая.       Но по другую сторону от него — Куникида и все остальные, кто не умеет читать между строк. Все ангелы, которые хотят как лучше, но слишком строго следуют правилам, выдумывая проблемы там, где их нет.       Было бы неприятно иметь с этим дело, хотя было бы интересно посмотреть, как поступит Чуя, если дело дойдёт до этого.       Каков Король Ада в гневе?       Каков он, когда сражается не за свою гордость, а за что-то другое? За что-то более личное?       Словно почувствовав его мысли, Чуя заставляет Дазая откинуть голову назад, и глубокие карие глаза встречаются с двумя ясными голубыми.       — Это не имеет значения, потому что я не позволю им забрать тебя у меня, — говорит Чуя и проводит рукой по щеке Дазая. — Ни им, ни кому-либо ещё. Они могут попытаться, если захотят, но даже если это будет означать вечную войну…       Чуя сближает их лица так близко, что кажется, будто во вселенной больше ничего не существует.       Только они двое.       — Ты мой, Осаму.       Глаза Дазая расширяются, когда он слышит своё имя, произнесённое так легко, но затем…       Поцелуй, скрепляющий эти слова, не пылкий и не долгий — но он глубже по смыслу, чем любой другой их поцелуй. Это не более чем прикосновение губ, но оно проникает в сердце Дазая и течёт в его душу, переосмысливая его сущность и то, кем он хочет быть. Она становится его частью так же легко, как дыхание и моргание.       Когда Дазай снова опускает голову на грудь Чуи, его разум проясняется.       Здесь нет Рая, нет Куникиды, нет конфликтов и «что если». Сейчас есть только Чуя и эхо его голоса, побуждающее Дазая закрыть глаза и расслабиться в объятиях партнера.       — Да, — шепчет Дазай, прижимаясь ближе. — Я твой.