Stray Kids — Hall of Fame
Что разрушает нас быстрее: отчаяние, злость, алчность или же страх? У каждого свой ответ на этот вопрос, но далеко не такой правдивый, каким хотелось бы его услышать. Мрак этого дня приносил с собой сонное настроение и желание сидеть в своей комнате до следующего. Алый дождь бил по оголённым нервам, на деле — в окна так, что кровавые подтёки превратились в настоящую стену из воды, стекая в каналы и пугая крыс под землёй. Хотелось укутаться во что-то тёплое и мягкое, втянуть носом успокаивающие ароматы и закрыть глаза, зарывшись в ткань с мыслями о завтрашнем дне. Унылое состояние пронеслось по всему бару, «Star» был заполнен зеваками и ноющими марсианами, словно у всех разом разболелась голова. Кто-то уронил стакан, а звон стекла пробежался по залу с удивительной громкостью, и Сынмин поморщился, отрываясь от своего занятия. Он мог бы вышвырнуть их всех одним разом, но мужчине было лень потом налаживать отношения или — ох, чёрт! — извиняться, поэтому он предпочёл закрыть глаза, медленно выдыхая и беря веник с совком в руки. Погода кричала о доме, а кошелёк о налогах Солнцу, поэтому, не желая иметь проблем с исполнителями, Сынмин продолжал работать как вол, опираясь на свою силу воли и радуясь, что у кого-то взгляд более мрачный и усталый. Хан плюхнулся на своё место с особым желанием убивать. Рядом приземлился Хёнджин и как обычно не притронулся к заказу, пока лидер Белых быков добивал вторую кружку. Однажды Хван даже осмелился спросить почему он так много пьёт, на что вместо мужчины с горькой усмешкой на лице ответил Ючи, говоря о приглушении ужасной головной боли. — Когда он пьёт, то временно забывает об этом. Временно… Новый поток ветра хлынул с открывшейся дверью, играясь с белыми волосами спектра и пшеничными Хёнджина, который стал заплетать их в маленький хвостик. Сегодня в обед свершится долгожданный обмен, хотя пирокинезник не чувствовал себя пленником. За те восемь дней, что он провёл под крылом Белого монстра, он ощущал себя достаточно комфортно, чтобы не переживать и не скучать по Крепости. Хотя бывали мысли и воспоминания о родных стенах, но Хёнджин всегда их приглушал, полностью отдаваясь тренировкам и попутно узнавая что-то новое. Почувствовав спиной взгляд, Хёнджин с улыбкой обернулся, встречаясь глазами с Чанбином, и мужчина тут же оказался рядом, положив руку на его плечо и как будто ненароком подмечая возможные ранения. Как только он убедился, что небесный в порядке, он выжидающе уставился на спектра, будто тот мог раскрыть все тайны мира, хотя Хан не обратил на него ни малейшего внимания. Одним глотком допив кружку, он встал, накидывая на голову капюшон и направился к выходу, напоследок кивая Хёнджину и ловя его искреннюю улыбку. Промозглый ветер игрался не только с его волосами, но и нервами, поэтому Джисон чувствовал огромное желание проветриться. Руки чесались под перекатами всплеска, между пальцев ощущалась вибрирующая энергия, а под ногами земля словно пружинила. На трезвую голову он, возможно, вспылил бы, возможно подкинул Информатора с его надменным взглядом к потолку и оставил бы там его висеть какое-то время, но понимал, что вряд ли получит от этого наслаждение. Удовлетворить его сейчас мог медный, который бы направил на него свои жёлтые клыки, и которого Хан бы разорвал на молекулы, оставляя лишь мокрое место. Кожа зудела от нервозности, «тяжесть» покалывала на теле, а мозг твердил о посещении мастера Рю, но всё, что сделал спектр, оказавшись за баром — это впился ответным, выжидательным взглядом в фигуру — когда-то забытую, старательно вырезанную из сердца, но, видимо, не до конца. «Теперь понятно, почему так херово» — Джи, — словно продолжая их прошлый диалог, словно не было между их фразами восемь дней, произнёс Минхо: мягко и тихо, будто пытался пробраться в доверие к дикому зверю. Тёмные глаза пересеклись с янтарным коньяком, оставляя единственную искру с недосказанными словами, пока нос Джисона не уловил сигаретный дым, поймав длинные пальцы, сжимавшие фильтр. — Почему бы тебе не съебаться, м? Ты в этом мастер, — хмыкнув, произнёс Хан, но не сдвинулся с места, словно тая в себе какую-то надежду. Надежды не было. Минхо промолчал, а серьёзность в его взгляде не испарилась, лишь потемнела и как-то сгустилась, оголяя ту боль, которую мужчина не смел показывать кому-либо ещё. Откинув сигарету, ощущая ожёг на пальце и совершенно не переживая по этому поводу, он подошёл ближе, сохраняя разумную дистанцию — теперь, — а затем осмотрел Хана заново, будто видя впервые, будто осознавая, как сильно он постарел. — Много лет прошло, — хрипло выдавил он, понимая, что больше никакие слова не смогут оправдать их отсутствие друг у друга. — Много, — согласился Джисон, но не с целью поддержать разговор: его безжизненные глаза запечатлели образ осунувшегося и побледневшего Минхо, образ человека, раскаявшегося в своих прошлых поступках и сожалеющего о чём-то. Белый монстр поджал губы, осознавая кое-что, а затем сам — впервые за долгое время, нарушил расстояние, подходя ещё ближе и наклоняя голову к плечу, словно любопытная птица, прищуривая глаза. Несмотря на прожитые годы, Минхо на самом деле почти не изменился — спектр заметил мелкую морщинку на лбу, потому что тот явно часто хмурился и мудрость в коньячных глазах. Мужчина определённо прошёл через что-то, что его изменило точно также, как и Джисона, и он не мог отрицать, что дерьмо они повидали оба, просто в разных обстоятельствах. Несмотря на прошедшие их личные три года, время, казалось, неслось слишком быстро. Развлекаясь на дорогах, иногда они заходили куда-то, прячась от прожекторов ночных клубов где-то в закутке, хотя их бы и так никто не узнал — всем попросту было плевать. Как инициатор, Джи хватал Минхо за руку, показывая ему все места, где мог бы отвлечься, выбросить глупые мысли из головы и расслабленно прикрыть глаза хотя бы на мгновение. Однажды попробовав алкоголь, они унеслись на танцпол, не особо переживая, что оба не умели танцевать — они учились на опыте, посматривая на других и повторяя движения, и вскоре начало получаться что-то красивое. Джи считал это красивым, он во все глаза смотрел на гибкое тело старшего, на его сильные руки и капельки пота, отражавшие пурпурный свет. Его взгляд блуждал по жадно двигающемуся кадыку из-за вязкой слюны и по жилке на шее — такой привлекательной и желанной. Пухлые губы часто пересыхали в такие моменты, а длинный язык увлажнял их, притягивал и манил кошачьи глаза напротив. В такие моменты в клубе больше не оставалось людей вокруг, марсиане исчезали из их круга, потому что в радужках друг напротив друга отражались лишь они, их раскрасневшиеся лица и жадные взгляды. Они не боялись этих чувств, потому что знали, что когда-нибудь нагрянет ощущение большего. Продолжая встречаться каждый раз во время смены Ли, они всё дольше и дольше оставались в салоне автомобиля, всё чаще и чаще ловили какую-то мерзкую недосказанность в глазах друг друга и какое-то странное, но приятное желание продлить близость как можно дольше. Простое соприкосновение локтей, коленей или бёдер било таким разрядом, что Джи вздрагивал, а вместе с ним и Минхо. Тогда они одновременно поворачивали головы и хихикали, смущённо отводя взгляды. На третий год их общения, когда Джи стукнуло шестнадцать, Минхо не имел понятия как сообщить ему, что в Марсе он на какое-то время, рассказав лишь, что сам является солнечным. Странно, что Джи был первым марсианином на его опыте, кто отреагировал спокойно, более того, даже мило улыбнулся тогда и в поддержку сжал его плечо. Тогда Минхо впервые захотелось его поцеловать, да так сильно, что зудели губы и ладони в желании притянуть его к себе и впиться крепким поцелуем. Но он боялся переступить грань, хоть и видел ответное притяжение. Но вот однажды, накатавшись досыта и смеясь так, что ломили рёбра, они привычно замерли в салоне, пока мысли перебивала барахлившая печка, которая на днях стала издавать странные звуки. Джи тогда ещё порекомендовал знакомого механика, и Минхо обещал сообщить отцу о поломке, как-нибудь потом, потому что не мог оторваться от округлых, тёмных глаз. В этот же день на него смотрели настолько потемневшие глаза, что зрачок слился с радужкой, заставляя Минхо сглотнуть и придвинуться, потому что дыхание спёрло, в висках бесился пульс, а сердце, его бедное сердце, колотило душу будь здоров. Джи не отстранился, лишь опустил затуманенные под пеленой возбуждения глаза на топорщащуюся ширинку Ли и пьяно улыбнулся, хотя не выпил ни кружки. — Кажется я сейчас сделаю что-то необдуманное, — хрипло прошептал небесный, облизывая свои невероятные губы, и Минхо поддался первым, потому что не мог больше смотреть на это издевательство. Кто-то из них пискнул от неожиданности, смешав смущающий звук с тихим смехом и всхлипом во влажные губы, несмотря на то, что оба не умели целоваться. Они по инерции двигали губами так, как представляли миллион раз, лёжа в своих постелях и сцепляя зубы от бессилия. Теперь же… теперь же они могли воссоздать все представления, случайно прикусывая языки друг друга, прыская от смеха, потому что было неловко и соединяя губы снова, потому что было сладко. Печка булькнула напоследок и отключилась, но в салоне всё равно было так жарко, что Джи протяжно простонал, ощутив бледную руку на своей ширинке. — Мне кажется… твоя машина… сейчас взлетит… — между вздохами прошептал парень, слизывая их общую слюну и смеясь с расширенных глаз старшего. — Серьёзно? — Ага… мой всплеск поднимет нас, если ты сейчас что-нибудь не сделаешь… И несмотря на сиплый голос, на влажные выдохи и горячее дыхание на щеке, угроза вполне могла стать реальностью, потому что Минхо знал своего небесного — он мог. Ли видел, как Джи использовал всплеск в разных целях: от лени, когда мог открыть банку с консервированными овощами сам, до нужды и дерева, упавшего в алый ураган на дорогу и мешавшего им проехать. Джи казался Минхо всемогущим, пусть и обладал лишь телекинезом, иногда его тренировки позволяли открывать много других способностей. Однажды, играясь с виски, Джи создал несколько летающих капель, со смехом закидывая их в рот Ли и наблюдая, как они лопаются внутри, разливая горькую жидкость по языку. У небесного была своя философия, в которой он продвигал всплеск как что-то важное, раз уж природа решила одарить его и многих других этой энергией, считал, что его нужно развивать и пользоваться, но никогда не принижал людей, потому что знал, что и у них есть много способностей. Джи восхищался Минхо также, как Минхо восхищался Джи, и в их глазах отражались образы, любовно рассматривавшие друг друга с такой нежностью, что можно было задохнуться. Поцелуи стали жаркими, они пропитались возбуждением, а воздух вокруг потяжелел. Минхо оттягивал тёмные волосы в пальцах, наклоняя голову парня так, чтобы можно было впиться губами в песочную шею и вдохнуть его личный, любимый запах кожи, пока свободная рука припустила штаны, забираясь под бельё. Джи открыл рот, громко простонав и толкаясь в руку в таком нетерпении, что Ли едва не взвыл, ловя его язык и затягивая в рот с смачным звуком. Было невыносимо жарко, по коже блуждали палящие импульсы, отчего мелкие волоски вставали под волей мурашек, а тела извивались и отзывались на каждое прикосновение. Закрыв глаза и придвигаясь максимально близко, Джи просунул руку меж их животами, продолжая толкаться в кулак и припустил штаны старшего, тут же простонав вновь, но уже от тяжести горячего, возбуждённого члена в руке. Он был таким мокрым в белье, что небесный от переизбытка чувств прикусил его подбородок, вырывая из Минхо какой-то невнятный, гортанный звук, а затем они оба ускорились, приближаясь к разрядке. Проморгавшись, Минхо откинул наваждение как летящий на него пух, а горячие стоны и вкус поцелуя исчезли фантомным силуэтом, оставив только боль от воспоминаний и какое-то тяжёлое чувство. Мужчина никак не мог сопоставить улыбчивое чудо с слегка завивающимися, тёмными волосами с нынешним седым, бледным спектром, взгляд которого потух, подобно огню под холодным ветром, и лишь маленькая крошка родинки на щеке, которая теперь покоилась на образовавшейся скуле, напоминала, что Джи когда-то растягивал губы не только в злой усмешке, но и светлой, искренней улыбке. — Прости, — вдруг сказал Минхо, зная, что для этого Хана подобное было пустым звуком. Он слышал это «прости», должно быть, миллиард раз, когда кто-то молил его о пощаде, но спектр уничтожал каждого без единого угрызения совести. Как и сейчас, он даже не моргнул от сорвавшегося, болезненного слова, пропитанного искренностью и реальным сожалением. Они пропустили слишком много лет, чтобы теперь понять что-то друг от друга, но отчего-то Минхо продолжал надеяться, продолжал ловить призрачную нить, которую Джисон оборвал ещё очень давно. — Ты болен? — вместо этого произнёс мужчина, и Ли расширил глаза, уставившись на него так, будто внезапно забыл язык. — Идём. И, не оборачиваясь, Хан двинулся к своей машине, привычно засунув руки в карманы и не думая: пойдёт Минхо за ним или нет. Однако всё же бросил на него единый взгляд, когда мужчина сел на пассажирское сидение и завёл двигатель, уносясь из этого района под тихий шорох колёс.***
На окраине Марса всегда было опасно и страшно для тех, кто видел медных в своих кошмарах до нервных срывов. Вдалеке виднелся знакомый каньон, а улицы здесь навечно пропахли металлом: ни то от крови прошедших воин за землю, ни то от разрухи, в которую превратился ряд проржавевших насквозь автомобилей, которыми пользовались до Вспышки. Иногда охотники за экстримом посещали подобные места, с ужасом прислушиваясь к пугающему рыку бродящих по округе медных, однако за несколько лет существ явно стало меньше стараниями Белых быков, патрулировавших даже такие отдалённые районы. Редкие домишки были привычно покрыты медной пылью, а расколотая плитка, попадавшаяся под ноги, трещала под подошвой, раскидывая по пустынным улицам звонкое эхо, отчего Минхо зябко вздрогнул, не чувствуя страха, лишь какое-то непонятное опустошение. Раньше, как он слышал, здесь торговали безделушками, которые удалось найти в заброшенных местах окраин; поговаривают, что ими пользовались до Вспышки, но для чего предназначалась бо́льшая часть, никто так и не выяснил. Кончики пальцев онемели от сквозняка, гулявшего по этим бездушным лабиринтам, и мужчина пожалел, что не надел перчатки. Отчего-то смотреть на белоснежную спину идущего впереди Хана было больно, вдвойне больно, когда он теперь знал часть пугающей правды. Оставив тогда парня одного, Ли понятия не имел, чем это обернётся, но жалеть было уже поздно. В желании оставить весь удар на себе, он не подозревал об иной таящейся проблеме, а когда узнал, то уже ничего не смог сделать. Перед глазами он видел не просто спину идущего спектра, а сгорбленную под проблемами прошлого спину небесного, которого когда-то знал. Джисон был не похож на него, не теперь, но внутри был заперт выживший огонёк от того, кем он был раньше, пусть и глаза его говорили иначе. Не имея ни влияния на ситуацию, ни знаний, Минхо не задавал вопросов, хотя ему было интересно куда они идут, радуясь, что пешком, чтобы не привлекать нежелательное внимание. С обращением, все чувства медных обострялись до максимума, поэтому любой посторонний шум являлся для них прямым приглашением. Вылавливая этих существ, Белые быки, как правило, оставляли автомобили неподалёку, чтобы подойти к скоплению как можно тише для внезапной атаки. Однако, когда в этом участвовал Хан, о тишине можно было забыть, ведь он швырял медных как камушки в лужу. Натянув рукава рубахи до максимума, едва не слыша треск ткани, Ли стиснул зубы, ощущая покалывание в носу и слабость в ногах. Когда Джисон спросил его про болезнь, он подумал, что тот шутит, но вспоминая, что спектр не умел больше шутить, он удивился, думая, что отлично скрывает свой недуг. Видимо кто-то проболтался или же это было слишком очевидно для пронзительных, холодных глаз, кто знает, в любом случае он не проронил больше ни слова. За всю поездку, Хан на него даже не смотрел, хотя раньше, едва им стоило оказаться в салоне, Минхо постоянно приходилось просить его следить за дорогой. — Не могу, Хо, тут вид интереснее, — смотря ему прямо в глаза, улыбался парень. Призрачный смех растворился под скрипом открывающейся двери ветхого, деревянного домика. Минхо вздрогнул, уйдя в мысли так глубоко, что не сразу понял, куда они пришли, но по широкой улыбке грузного, бородатого мужчины с лысой головой, он понял, что этот незнакомец явно знал Хана. Раскрывая дверь шире, словно не боялся этим протяжным скрипом привлечь внимание медных, он оголил свои блестящие, металлические зубы, притворно постучав кулаком по вытатуированной, пучеглазой рыбе на лысом черепе. — Вот это да, ты соизволил прийти! А я уж подумал, ты коньки отбросил. — Не дождёшься, — прилетело в ответ от Хана, а затем они, под смех мужчины, вошли в домик, и Минхо понял, почему тот не боялся медных. Хоть домик и не славился своими масштабами, вмещая в себя одну единственную комнату, где была и кухня, и спальня, и мастерская, на каждой стене весело с десяток оружий, почти не оставляя свободного места. Все они несли прямую смерть от использования, будь то хорошо заточенный топор или же пулемёт — всё это убивало медных одним щелчком при всём желании. Казалось, мужчина держал в этом домике весь арсенал Марса, попутно щёлкая своим протезом вместо ноги, пока ступал по деревянному полу с несуразным для этого места зелёным ковром, на котором золотистыми нитями был вышит какой-то продольный узор. Электричества в домике не было, поэтому он освещался свечами и дневными лучами; окна здесь были большими и тоже защищали жилище от постороннего вмешательства острыми шипами на подоконнике и раме. Вокруг стоял треск половиц, при любом движении, казалось, можно за что-то зацепиться, а обернувшись к заставленному всевозможным хламом столик, Минхо обнаружил «тяжесть», да так много, что едва не подавился от удивления. — Мастер Рю, — монотонно, словно объясняя скучную лекцию, произнёс Хан, — Снабжает меня «тяжестью» и может тебе помочь. — Мне не нужна помощь, — резко, чем следовало, бросил Ли, поворачивая голову к окну и слыша задорный смешок от мужчины. — Этот парень говорил то же самое, пока блевал кровью на моём пороге, — показывая на закатившего глаза Джисона, произнёс мастер Рю, а затем подошёл к Минхо, дёрнув рукой, словно желая потрепать его по плечу, но поймав предупреждающий взгляд спектра, передумал. — Слушай, помощь нужна всем, парень. Даже тем, кто строит из себя гордую цацу, — кивнув в сторону Хана, хмыкнул он. — Наши жизни и так каждый день висят на волоске из-за Вспышки, не пытайся зарыть себя раньше времени. Этот парень привёл тебя, значит считает, что ты не можешь вот так опустить руки. Минхо посмотрел на изучающего «тяжесть» Хана в надежде поймать его взгляд и понять, что же у него на уме, но со вздохом осознал, что в этом нет смысла — всё равно не поймёт. Даже когда перед ним был Джи, своей улыбкой он заставлял всё в его груди трепетать и беситься в желании притянуть смешливое чудо и затискать его пухлые щёчки, однако без возможности до конца понять его. Джи был сам себе на уме, был инициатором многих безумных поступков и почти всегда выходил сухим из воды под задорный смех и блеск в округлых глазах, Хан остался таким же, только без блеска и улыбок — непредсказуемый интригант. — Было бы проще, будь ты небесным, подобрал бы тебе «тяжесть», парень, — тем временем бормотал мастер Рю, ища что-то у себя в столе, выдвигая все возможные ящички и тихо ругаясь. Обычно под «тяжестью» подразумевался такой же многочисленный пирсинг, как у Хана — особый металл, оснащённый тормозящими всплеск веществами, который нашли пару сотен лет назад в залежах рядом с Пустыней, когда та ещё не захватила Нептун. Учёные говорили, что многие вещества и элементы после Вспышки изменились, как и люди, получившие метаморфозы из-за радиации. «Тяжесть» стала одной из важнейших находок, потому что контролировала всплеск небесных, прошедших выше нуля и не знающих, что с этим всплеском делать. Кто-то умирал, не находил в себе силы бороться, кто-то сходил с ума, и его всё равно устраняли — свои или же исполнители, потому что боялись последствий, а кто-то принимал на себя «тяжесть», надевал на тело, словно оковы и отказывался снимать полностью. Никто не знает, насколько сильным сейчас мог быть Белый монстр, насколько бесконтрольным может быть его всплеск и сила воли. Даже так было видно, как трудно ему живётся. Однажды пройдя ниже нуля, взамен этой мощной энергии он отдал своё здоровье, затянув толстый жгут вокруг шеи и страдая от головных болей и бессонницы уже много лет. Ситуация с Минхо же была немногой иной. Он родился человеком без задатков небесного, потому и страдал от медной пыли больше, не имея иммунитета. Делая еженедельную вакцинацию, в Солнце он получал достаточное лечение, чтобы поддерживать искушённое перед пылью здоровье, но попав в Марс, да ещё и раненый, он ухудшил своё положение отказом от лечения и повысил процент до 80. Чанбин неоднократно рекомендовал завязывать с ребячеством и заняться своим здоровьем, но мужчина наотрез отказался, словно действительно был готов умереть прямо сейчас. Наказывая себя, даже не понимая, что никому от этого наказания лучше не станет. — Но не волнуйся, парень, я тебя быстро на ноги поставлю. — Послушайте, мастер- — Заткнись и делай, что он говорит, — перебил его голос возле окна, и Минхо возмущённо уставился на Хана, тут же подавившись воздухом, потому что тот наконец посмотрел на него. Ледяным, безэмоциональным взглядом, который так не вязался с тем, который Ли запомнил напоследок, покинув пропахшие медью улицы Марса. Алый дождь неприятно бил по голове, стекая с волос на щёки и шею. Губы болезненно дрожали ни то от холода, ни от странного предчувствия чего-то плохого, но Джи упорно ждал своего солнечного возле их места, прислонившись к капоту и почему-то не решаясь садиться в салон. В голове приятной негой осело свежее воспоминание вчерашнего дня, когда его буквально подрывало под ласками, нежными и страстными поцелуями и жаром, окунувшим тело в такое блаженство, что пальцы на ногах сладко поджимались. Прикрыв глаза, ощущая, как с ресниц стекает, парень судорожно выдохнул от истомы внизу живота и маленьких покалываний в руках от желания прикоснуться к любимому человеку. Но тот сегодня задерживался, словно и приходить совершенно не хотел, и Джи серьёзно заволновался, хмуря свои густые брови. Бросив взгляд вдаль и вдруг заметив знакомый силуэт, Джи широко улыбнулся, вскидывая руку, чтобы привычно помахать, но замер с вздёрнутой ладонью как примёрзший к земле листочек, не опуская руку, пока Ли всё же не подошёл, окатив вздрогнувшего парня ледяным взглядом. Даже дождь теперь не казался таким холодным, как внезапная пустота в груди от любимого лица, в котором читалась отрешённость. — Хо?.. — неуверенно позвал парень, продолжая улыбаться, но теперь намеренно, выдавливая улыбку изо всех сил, несмотря на внезапную дрожь в коленях. Теперь уже не от сладких воспоминаний. Минхо протянул руку в требовательном жесте, и Джи опустил на неё взгляд, ничего не понимая, пока бледные губы не озвучили требование: — Ключи. — А? — Отдай запасные ключи. — Но… — Теперь они тебе ни к чему. И то, насколько безразлично и холодно это было произнесено, сделало Джи так больно, что лёгкие внутри стянуло стальными, шипастыми нитями. Кровь забурлила, внезапно прилив к щекам и глазам, которые покраснели под возмущением и несправедливостью. — Хо, это совсем не смешная шутка, знаешь! Что на тебя нашло, чёрт возьми?! — Чем быстрее вернёшь, тем быстрее расстанемся. — О чём ты? Я не понимаю… — Просто отдай мне ключи. — Ли ещё раз требовательно потряс рукой, показательно отступая от парня как от чужого. Когда оба поняли, что гонять по большей части любит Джи, они сделали дубликат, чтобы парень не растрачивал всплеск, а просто ждал солнечного в салоне и грелся в особо холодные дни. Этот явный признак доверия так потряс небесного, что он заобнимал Минхо едва не до треска костей и, под общий смех, он торжественно пообещал беречь их как своё сердце под красные скулы старшего. Отдать ключи сейчас означало — отдать своё сердце, расстаться с ним и растоптать всё, что было между ними за все эти прекрасные три года. Джи не думал о побоях надзирателей, не думал о брате, который строил новую империю и о своих тараканах, когда с всплеском что-то не клеилось, да и в целом от познаний и похода к мастеру Рю за информацией о мире до Вспышки пухла голова. И только с ним — с Минхо было легче, виски не ломило и хотелось искренне смеяться, что Джи и делал, не стесняясь ни своих чувств, ни эмоций. И был рад, что всё это ему отдавали взаимно, он принимал чувства старшего в свои бережливые объятия, пока… он не сказал вернуть ключи. — Хо, — вдруг твёрдо и полностью серьёзно начал парень, сжимая в кармане штанов ключи до боли в ладони. — Давай сначала поговорим и- — Я просто набирался опыта. — Что?.. Минхо, не моргая, смотрел на то, как разбивается небесный перед ним, едва не оседая на землю, но всё равно повторил то, что окончательно разнесло его сердце на осколки. — Опыт, Джи, мне было интересно, но этот интерес угас. А теперь ключи, будь добр. Его всего затрясло, но тем не менее небесный вытащил ключи, со звоном кидая их в Минхо. В округлых глазах промелькнуло замешательство, тут же скрываясь за сносящей с ног болью и слезой, что быстрой линией смешалась с алой каплей и упала с подбородка. Вспышка гнева одолела его, но лишь на секунду, потому что наступило неверие, смешавшееся с вязким отчаянием. — Хо… Послышался удар, затем второй, третий. Кулаками он продолжал лупить собственную грудь, будто пытаясь реанимировать, но на деле чувствовал себя живым трупом. — Хо, пожалуйста… Отдаляющийся силуэт мерцал перед глазами, золотым копьём реальности протыкая сердце. Оно не билось, больше не билось, но отчего-то было больно. — Ли Минхо! В ушах стоял звон капель, разбивавшихся о спину. В скрюченном состоянии было трудно определить звук, но гром он узнает в любом месте, даже если на руках его была собственная кровь от прокушенной в вое губы. — Почему решил помочь мне, а? Неужели забыл всё? — вдруг горько усмехнулся Минхо, смотря в глубокие круги под глазами от усталости, которые на фоне бледного лица выделялись чёрными пятнами, пока самому было больно от собственных же слов. — Я кажется тогда ясно дал понять, чтобы ты не совал свой нос в- — Что в слове «заткнись» тебе не понятно? — так же меланхолично произнёс Хан, а затем вышел из домика с громким хлопком, оставив тяжело дышащего Минхо и готовящего вакцину мастеру Рю одних. Казалось, прошло сто лет, пока игла без всякой осторожности впилась в кожу руки, которую до этого просто облили спиртом. Поморщившись от такой дозы, Минхо сцепил зубы, одновременно надеясь, что мастер Рю знает что делает и в то же время думая, что в принципе-то всё равно. Если он умрёт, то по крайней мере расплатится за всю ту боль, что причинил своему небесному. Больше не «его» и не «небесному» уже, да. — Не знаю что за чёрт у вас произошёл, этот парень никогда не был со мной откровенен в этом плане, но клянусь своей потерянной ногой — он не верит ни единому твоему слову. Минхо невесело хмыкнул, а затем зашипел, когда вторая игла впилась в уже другую руку. — Я о тех словах, которые ты сказал сейчас, кажется это называется попытка оттолкнуть, — задумчиво пробормотал мастер Рю, убирая шприц, пока Ли слегка потряхивало с непривычки. — О чём вы? — проморгавшись, спросил мужчина, смотря на место укола. — До ниже нуля он постоянно трещал о книгах и спрашивал меня о Вспышке и о том, что было до, будто я сам знаю, — тихо посмеялся мастер Рю, выбрасывая шприц в железное ведро с мусором, — Он был таким любопытным, что разворошил мне все инструменты здесь и получал за это нагоняи, но всё равно, чёрт возьми, продолжал это делать! Я это к тому, что он отлично улавливает ложь… ну, почти всегда. Было время, когда его поймали, ох тяжёлое тогда было время. — Вы про Гончих? — закатав рукав обратно, заинтересованно спросил Минхо. — Про них самых. Какими же уродами надо быть, чтобы вытворять такое… Этот парень, конечно, сильный телекинезник, но даже он не смог спасти всех. Минхо наклонил голову, вставая со стула и приготовился слушать, но мастер Рю внезапно затих, а затем завершил свои масштабные мысли простым: — Наверное поэтому крыша у него и поехала. Дверь открылась так резко, что Ли вздрогнул, машинально потянувшись к бедру и ножам, но на пороге стоял Хан, засунув руки в карманы и безразлично спросил: — Обо мне шушукаетесь, мышки? — Кому ты спёрся, парень?! — рассмеялся мастер Рю, убирая вакцину, которая, по подозрениям Минхо, была явно не такая как в Солнце или центре Марса, но на удивление он уже чувствовал себя лучше, несмотря на болезненный укол. — Именно. Никому. Хан пожал плечами, а затем кивнул на выход, и Минхо ничего не оставалось, кроме как последовать за ним с тяжёлым вздохом под хихиканье мастера Рю. «Ты не прав» — пронеслось у Ли, когда они подошли к машине, — «Ты нужен мне».***
— А я говорю нормальный! — Да ты головой просто ударился! Мне принести тебе лёд? — Да что за чёрт?! Ты мне не веришь? — Как-то нет. Ещё не дойдя до зала Крепости Miroh, Минхо уже слышал ругань коллег и мысленно закатил глаза, возвращая на лицо привычное выражение отстранённости. Оставив его на главной площади центра Марса, Джисон вырулил в проулок и исчез за домами, не оставляя после себя даже пафосного облачка оранжевой пыли. На улице заметно похолодало, хотя Ли знал, что это временно; погода словно внимала дыханию Пустыни и слушала все её приказы, посылая на марсиан то скрипучие морозы, то плавящую жару, а иногда всё сразу за день, отчего кожа на руках лопалась, а лёгкие забивались простудой. Вовремя утеплившись, Минхо лишь сильнее зарылся в свою кожанку и мягкий, белый свитер под ней и наконец ступил к спорящим мужчинам, вопросительно выгибая бровь. — Что происходит? — скорее не от любопытства, а от желания убавить звук, произнёс мужчина. — Наш Хёнджин болен, ты только посмотри: он считает Белого монстра нормальным! — Не ты жил у Быков несколько дней, — закатил глаза Хван, а затем прислонился спиной к косяку двери, которая вела на верхние этажи и всегда скрипела так, будто утратила последнюю жизненную силу. Крепость Miroh даже внутри значительно отличалась от других построек города. Светлые, высокие стены корпусов кричали о роскоши и эстетике, пока тяжёлые, золотистые гобелены пропускали внутрь ровно столько света, сколько хватало на освещение ярких узоров возле лестницы с мраморными ступеньками. Несмотря на первое впечатление сомнений, все быстро привыкали к такой жизни, а Минхо как солнечному даже привыкать не пришлось, он и глазом не моргнул, узрев красную черепицу на крыше и вечно оттёртые алые подтёки пыли на белых боках корпусов. За ландшафтом снаружи ухаживали также тщательно, выращивая крупные, благоухающие бутоны, которые не погубила даже медь и искристую в лунном свете коротко стриженную траву. Люди говорили, что Miroh как группировка располагала богатством и помпезностью, но на деле же Бан Чан тщательно контролировал средства, а эти прекрасно выстроенные корпуса достались ему от отца, и его задачей было лишь беречь это достояние. К тому же, никто не откажется от длинных коридоров, личных апартаментов и комфортной жизни, когда в собственной комнате было где разгуляться, не говоря уже о рабочем кабинете. Взглянув на спорщиков, Ли грузно рухнул на мягкий, бежевый диван и посмотрел на пластины ногтей, под которыми неприятной полоской скопилась пыль, поморщился. В голове вместо внешнего шума раздался хриплый, тихий голос на прощание: «приходи в «Star», как станет хуже» и пронизывающий взгляд до того, как он затормозил и позволил мужчине выйти. В салоне автомобиля Хана было так стерильно чисто, что Минхо чувствовал зуд на руках, а теперь ещё и стыд из-за собственных ногтей, но отчего-то сердце подсказывало, что спектру было всё равно. В прошлом эту манию к чистоте он за Джисоном не наблюдал, поэтому в голову скользнуло множество неприятных мыслей, но мужчина отмёл их, поворачивая голову к возмущённому Чанбину. — Ещё скажи, что теперь он твой фаворит! — А что если скажу, обидишься?! — словно ребёнок, Хёнджин показал ему язык, пока в глазах сверкало веселье. Он любил дразнить старшего едва не до посинения обоих. К тому же, только Со реагировал так забавно, надуваясь, словно шарик и отчего-то краснея. Отвечая за благоразумие их странной команды, Чанбина порой было легко сбить с толку своим непредсказуемым поведением, и уже тогда рационально мыслящий мужчина поддавался на провокацию, превращаясь в такого же отменного спорщика, ловко подбирающего слова в свою защиту. — Ребятки, вас слышно даже в моём кабинете, — послышался улыбчивый голос, и все разом стихли, уставившись за спину вздрогнувшего Хёнджина. Из приоткрытой двери показался спускающийся по лестнице силуэт с его звонким, привлекающим внимание голосом. Чан спускался как всегда грациозно, словно плыл, а когда вошёл в зал к остальным, с его лица не спадала безмятежная улыбка. Любой присутствовавший был готов поспорить, что у мужчины в голове в это же время могло происходить убийство невинных ягнят, но он будет и дальше улыбаться как на детском празднике. Непредсказуемость Манипулятора вводила в заблуждение даже проницательного Чанбина, поэтому он давно перестал пытаться его понять. Правая рука был надёжным товарищем и советчиком, но когда дело касалось личных чувств лидера, тут он был не в теме. — Они очень энергичные сегодня, — ответил ему ещё один голос, и на этот раз вздрогнул даже Чанбин, расширив глаза и уставившись за спину Бана. — Тьфу, Феликс, нельзя так подкрадываться! — негодовал Со, схватившись за сердце. — Ты как тень, — без оскорбления или иронии согласился Хёнджин и с улыбкой поприветствовал друга. Вышло солнце, ослепив присутствовавших и одарив их лица маленькими, золотистыми бликами от стен и люстры. Секундное молчание было тут же нарушено общительным Феликсом, который стал рассказывать о повестке дня и смеющимся Чаном, скрестившим руки на груди и смотрящим на своих подчинённых, словно те были его детьми: с блеском гордости в глазах и лёгкой полуулыбкой. Отчасти это было так, если учесть, что каждого он буквально нашёл на грани жизни и смерти, спас и привёл в новый дом, подарив надежду, вот только не все могли довериться ему целиком и полностью, постоянно представляя, что он эту же надежду и заберёт. Минхо был одним из таких. Он в принципе потерял веру в человечество после случившегося, а когда стал официальным членом Miroh, выполняя миссии, столкнулся с ещё более прогнившими небесными и людьми. Рассматривая говоривших так, будто находился не с ними, Ли всерьёз подумал, что всю жизнь был неким наблюдателем и только с Джи являлся центром внимания. Его центром. — Кстати, что там на счёт нашего обворожительного исполнителя, вышла на связь? — вывел его из раздумий голос лидера, и Минхо автоматически повернулся к замершему Чанбину, который поджал губы и покачал головой. — Боюсь, что что-то могло пойти не так, — с сожалением произнёс он, тут же стряхивая с лица былое веселье, и в зале наступила гнетущая тишина.***
Вблизи каньон казался таким огромным, словно горы на картинках, вмещавшие в себя обширное пространство и теряясь в облаках под свист ветра. Развезённая надвое медная поверхность не являлась горой и уж тем более не уходила в небо, но даже если задрать голову, казалось, будто каменные вершины сжимали со всех сторон, окружая. Это больше походило на выстроенный в ряд бугор, который вырос так внезапно, что его разделили и пронесли дальше на несколько километров, прозвав медным каньоном и запугав при этом марсиан. Находившись по соседству с Юпитером, он разделял города своеобразной стеной, только природной постройки, не такой, как в Солнце и менее безопасной, потому что медных эта стена никак не останавливала. Воздух в дороге казался тяжёлым и пропитанным медью, он оседал на коже испариной и вызывал отдышку, словно она забиралась в гору, а не шла по прямой дороге. Где-то над головой кружили голодные орлы, их крик эхом врезался в каменные выступы и оставался где-то в маленьких пещерках, где, возможно, поселилась другая живность. Сурён потратила несколько дней на то, чтобы полностью разработать план; около недели ей потребовалось собрать команду и дождаться их прибытия из Солнца, полностью наплевав на наставления шефа. Теперь она была сама по себе, теперь все они были предоставлены своей воле, и ей это, неожиданно, понравилось. Телефон сел ещё на входе в каньон и потерял признаки жизни, когда женщина пыталась включить его на первом привале. Рядом с ней устало шаркали четверо коллег: двое мужчин и двое женщин, попутно думая о прибытии в закуток, где, оказывается, скрывались Гончие и не понимая, как с таким тараном можно было вообще куда-то ворваться. Но Пак Сурён составила план так, чтобы его приняли только подобранные ею люди, совершенно не переживая о последствиях, потому что внезапно осознала, что ждать больше нельзя. После данных Чанбином мест о скоплении наркоманов, об их притонах и ужасном количестве распространения, в её сердце будто что-то открылось, что-то жгучее и больное, мешаясь с гневом и отвращением к таким людям; на мгновение исполнителю даже показалось, что она забыла о мести, на первое место встала иная причина: наказать всех распространителей орхи и Гончих вместе с ними, потому что они являлись центром поставок. Когда накануне позвонил Виктор и сообщил, что подобрал ей нужных кандидатов, он внезапно заикнулся и о себе, на что Сурён его перебила, велев оставаться в Солнце и не высовываться. Теперь её окружали высокие стены каньона, ужасная жажда жаркого дня и четверо людей, согласившихся на такую авантюру от неё. Проглотив совесть и бросив на коллег очередной изучающий взгляд, Пак поняла, что знает их не слишком долго, чтобы анализировать заново, потому что они могли славиться таким же высоким любопытством, как и она. Ким Ынсу — кроткая и застенчивая, но обладающая прекрасными аналитическими данными и ориентировкой в местности так, будто в её голове была высечена карта мира; она согласилась на миссию тут же, стоило Виктору заикнуться о Сурён и поблагодарила, что мужчина обратился к ней, не забыл и позволил доказать, что она чего-то стоит. Ан Ник — высоченный, смотрящий вдаль не только из-за роста, но и сопоставляющий исходы с логической точки зрения молодой человек, который влился в среду исполнителей всего три года назад, но уже мог похвастаться огромным опытом в этой сфере; он метил не в бровь, а в глаз, предсказывая на уровне гадалки, только без сомнений, используя логику и наблюдение, он был рад присоединиться к команде хотя бы ради интереса и высокого балла в своём портфолио. Ён — как специалист по оружиям и ближнего боя оказалась молчаливой и терпеливой девушкой с ярко-красными волосами, которые напоминали мишень, словно она намеренно навлекала на себя любопытство, чтобы тут же его перечеркнуть дулом пистолета; она не знала ни Виктора, ни Сурён так, как другие, впрочем, не стремилась узнать и сейчас и присоединилась только потому, что сама хотела наказать Гончих, причину так и не сказала. И наконец Ред Рики — тот, от кого инициативы Сурён ждала меньше всего, отчего-то посчитав его трусливым и не несущим ответственность человеком; он нашёл исполнителя за секунду, когда она наконец покинула мотель и предложил свою помощь, запыхавшись в беге, с расширенными отчего-то глазами и прокушенной губой, точно также умалчивая причину, но продолжая выдавливать из себя улыбку и называть свои достоинства. Сурён запомнила их всех, как и блеск уверенности в глазах, даже когда усталость одолевала тело и требовало перерыва, а ноги подкашивались, тянулись к пропитанной медью земле. Оказаться возле заброшенных вагонов: скрипучих от кратких порывов ветра и крошащихся ржавчиной на глазах, они присели и замерли, словно в видео-игре, в ожидании чего-то масштабного, но кроме гуляющих сквозняков и эха кричащих птиц, не было слышно ничего. Показав жестом знак, Сурён переметнулась к ближайшему к шахте вагону и вспомнила слова Чанбина о том, что именно в этих заброшенных и опустошённых в ресурсах шахтах Гончие и нашли пристанище, закупорив входы и выходы силами небесных. Оказаться внутри было едва ли возможным, поэтому Сурён придумала стратегию, в которой их приведут как игрушек, как рабов или пленных — не имело значения, главное, она знала, что многим моральным уродам внутри такое будет по душе. План с представителями группировки Miroh отбили как бейсбольный мячик и оставили до лучших времён — в конце концов Сурён и сама согласилась с тем, что выглядел он не очень надёжным. Нарваться на мелких сошек группировки было проще простого, куда сложнее было разыгрывать из себя немощных, неспособных защититься, особенно таким как Ён, с её мощными ручищами и опасным оскалом — девушке явно не нравилось давать кому-то фору, но в конечном итоге она послушно сдалась, вставая на колени вместе с остальными. Виктор кричал в трубку, что способ, который они часто называли «разворошить муравейник изнутри» был самоубийством, что Сурён не продумала всё до конца и лучше бы ей было послушать шефа и дождаться более серьёзной помощи, но все его слова пропускались мимо ушей. Возможно она заразилась глупостью от марсиан, которые ничего не боялись, которые пёрли тараном на врагов и восставали из пепла как Белые быки. Перед глазами возник образ Белого монстра, его краткий прищур и пуля, что едва не вонзилась в затылок. Вот кто точно ничего не боялся. Возможно, сумасшествие передаётся воздушно-капельным. «Если так спешишь умереть, могла бы просто разозлить Белых быков» — напоследок устало съязвил Виктор после предоставленной помощи и попрощался, пообещав, что разберётся с внутренними проблемами на работе. — Почему решила, что мы сможем добраться до лидера Гончих таким путём? — откусывая от валяного мяса огромный кусок, спросил Рики, жмурясь от бросившего в него едкие лучи солнца. — Потому что иного нет. К тому же вы согласились пойти со мной, значит тоже верите в успех. — Я согласился, потому что кое-что понял. — И что же? Сурён не смотрела на собеседника, занятая маленьким костром, который они позволили себе разжечь, зная, что даже такой небольшой команде хватит сил отбиться от двух-трёх медных — бо́льшего количества здесь ждать не приходится, обычно они не группируются на обширные стаи. — Возможно всё куда проще, чем кажется, — загадочно изрёк Рики и не проронил больше ни слова. Выдохнув, Сурён ощутила, как на голову ей надели мешок и едва не чихнула от пыли и щекотки в носу. Рядом с ней дёрнулась Ынсу, но тут же затихла, прислушиваясь к шагам и вместе с остальными отсчитывая от выхода, радуясь, что их не вырубили. Видимо нести четверых на себе никто не хотел, поэтому Пак старалась держаться спокойно, дыша через раз из-за острой пыли, которая своими отравляющими, медными клещами вытягивала здоровую кровь в жилах. Чанбин упоминал, что пленных ловили на окраинах Марса; после того, как их прогнали Белые быки, Гончие почти не совались в дальние районы, потому что знали, что ярость Белого монстра могла настигнуть их в любую секунду, но им нужны были люди, нужно было расширяться после потерь при осаде и набирать не только силу, но и подчинённых более низкого ранга. Сурён с отвращением поняла, что у лидера Гончих какой-то особый сдвиг на подчинении и фыркнула от зачесавшегося кончика носа, за что получила болезненный тычок в бок и смех. — Правильный путь вы выбрали, беженцы, мы вас не обидим, — сладко пропел кто-то, погладив плечо Сурён и спускаясь рукой к её талии, отчего женщина с силой сжала зубы, терпя это унижение. По словам Информатора, кто-то действительно сдавался и шёл в руки Гончих по своей воле. Несмотря на старательно выдвинутый порядок: фермы, шахты и прочий заработок, не все на окраине могли себе позволить даже профессию уборщика в каком-нибудь баре из-за подкошенного здоровья. Медная пыль была беспощадна к тем, кому не хватало ни денег, ни сил отправляться в центр на еженедельную вакцинацию, постепенно съедая органы, лишая сил окончательно или превращая в медных. Участь ни та, ни другая не вызывала восторга, поэтому они, отчаявшись, шли хоть за какой-то помощью, примерно представляя, что их может ждать. Притворившись беженцем, Сурён разумно молчала, хоть и чувствовала на себе множество скользких взглядов, продолжая приглушать совесть за других товарищей. Она могла отправиться в одиночку, да, но на обратный путь ей нужна была помощь. Кто знает, сколько потребуется времени, пока она сможет добраться до лидера Гончих, но спровоцированная собственной злостью, на какое-то время Сурён включила хладнокровие. — Кажется, у нас планируют мятеж, — с усталым вздохом прошептал Виктор, будто кто-то сидел за дверью и подслушивал его. — Что? Мятеж? Это из-за королевской семьи? — опешила Пак, прислоняясь к стене бара, где не так давно поговорила с Рики. — Люди насмотрелись на жителей других городов и поняли, что самоуправление не такая уж и плохая вещь, но… — друг замолчал, а сердце исполнителя забилось с такой силой, что запульсировало в висках. — Что? — несдержанно спросила она, сжимая свободную руку в кулак. — Вик, говори, — твёрдо произнесла женщина, запрыгивая в салон своей машины. — Эпицентром забастовок стал наш с тобой район. Я присмотрю за твоими родителями, обещаю! — тут же поспешил заверить её Виктор, после чего послышался шорох — видимо он по привычке взъерошил свои густые, тёмные волосы. — Просто будь осторожна там, Рёни. — Давно ты меня так не называл, — грустно хмыкнула она, сбрасывая звонок. Когда она поняла, что именно страх за будущее стал последней каплей самообладания, она уже стояла на коленях возле огромного, металлического стола, слыша вскрик упавшего навзничь от удара Ника. Снаружи они оставили только Рики на случай, если никто не выберется живым — по крайней мере среди них будет кто-то, кто сможет доложить об этом. Хмуро осмотревшись и заново привыкая к свету, первое, что отметила для себя Сурён — это то, что комната совершенно не походила на туннели шахты: холодный свет обширного пространства с резью жёг глаза, и исполнитель прикусила губу, впившись взглядом в ухмылявшегося мужчину, который откинул мешок куда-то в угол. — Ну здравствуйте, ребятки. Это был не лидер Гончих, но не менее страшный человек.***
Он не ждал от этого дня ничего, что могло бы привести в наполненные теплом лучи чуть больше надежды. Когда солнце окончательно уступило луне, он поднялся на крышу, с тихим шорохом скидывая капюшон с головы, хотя обычно действовал наоборот. Что-то неприятно грызло в груди от воспоминаний и слов птички, что-то впилось в рёбра и заставило сердце пропустить удар — он не знал что, но помнил это чувство в прошлом: такое мерзкое и вязкое, совсем для него чужое. С отворившейся вслед дверью он даже не вздрогнул, потому что ожидал. Возможно — подумалось Хану, — он открыл бы дверь сам, воспользовавшись всплеском, но читатель всегда трудился для него, ругая, когда он переусердствовал. Вместе с Сынмином принёс на своих плечах к мастеру Рю, когда от него почти не осталось ни кусочка и на этих же плечах уложил в постель, не смея прикасаться дольше положенного, потому что знал, что после уязвимого состояния настигнет лавина гнева. Сейчас этот понимающий небесный стоял позади Белого монстра, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и, казалось, уже знал, зачем его позвали, потому не спешил говорить. Они познакомились в приюте, когда оба были напуганными детьми и не знали, куда податься. Они жили и в «Tar», укрывая друг друга, защищая. После смерти хозяина борделя, Гончие не щадили ни их тела, ни души и в закрепление в конце концов расщепили их на миллионы кусочков, после чего они едва смогли собраться — но кое-что всё же потеряли. Живя в одной общей комнатушке, они грели друг друга в особо холодные ночи, переплетая руки и ноги, опаляя дыханием и прислушиваясь к урчанию желудков. Тело болело, но больше им не принадлежало, а всплеск внутри словно увял, как это бывает, когда небесный терял связь с реальностью, терял себя. — Знаешь почему таких как я зовут спектрами? — вдруг разрезал острой фразой тишину Хан, не оборачиваясь, но чувствуя на спине пронзительный взгляд Ючи, который упорно пытался его прочитать. — Потому что после ниже нуля всплеск вырывается наружу, подобно полосе светового луча? Джисон хмыкнул, хотя уголки его губ даже не дёрнулись, а затем наконец обернулся, наклоняя голову к плечу и внезапно расширяя глаза, отчего по телу Ючи пробежалась крупная дрожь. Он знал этот взгляд и знал, что за ним последует. — Пока небесные держат всплеск внутри, используя его по назначению, спектры не могут сделать и шага без управления всплеска. Он вырывается наружу без нашего ведома, выкачивает силы, и лишь «тяжесть» позволяет нам хотя бы дышать. Ючи сглотнул, ощущая, как ноги сами по себе несут его ближе к мужчине, словно он мог что-то изменить, как-то оправдаться, но в ответ не произнёс ничего, только встал напротив и как-то загнанно вздохнул. Читатель не уловил ни единой ноты его мыслей, Джисон закрылся от него полностью, оставляя в голове гулкую тишину, и лишь словно под толщей воды было что-то, что кричало на него досадой и болью, оголяющей нервы и душу. — Я сделал это, потому что хотел, чтобы мы освободились от этого дерьма, Джи, понимаешь? — Не понимаю, — ответил Белый монстр и толкнул Ючи с парапета так быстро, что тот не успел издать даже вскрик и только расширил глаза, когда повис над пропастью, пока ветер нещадно бил его в спину. — Не понимаю, Ючи, — также безмятежно повторил мужчина, терроризируя его взглядом, в котором как обычно не читалось ничего. — Всё было нормально, — всхлипнул висящий в воздухе читатель, чувствуя, как слёзы стекают по скулам и стремительно несутся вниз в пасть тьмы, не долетая даже до асфальта, а разбиваясь в воздухе. — Ты даже успокоился и начал прислушиваться к моим словам! Но потом появился этот… этот… почему, Джи? Почему ты снова наступаешь на те же грабли?! Почему приблизил его к себе после всего? Вспомни! Вспомни всё, через что ты прошёл, пока он наслаждался в лучах комфорта! Вспомни, через что прошли мы, вместе, ну же! Не отрываясь от Ючи, Джисон ощутил неприятный поток, атаковавший тело воспоминаниями. Грязные, потные руки на его запястьях, пальцы, рвущие волосы в порыве экстаза, отвратительно сладкий запах орхи, который вливали в его рот, держа подбородок и сжимали оголённые ягодицы. — Вспомни, Джи, и вернись в реальность! Его раскрывали и ломали на своё усмотрение. Рвали, били и швыряли о стену, пока он терпел, потому что знал, что не мог иначе. Иногда красные простыни не скрывали тёмной крови, стекавшей по его ногам, иногда он замечал в ванной розовую воду, когда его сажали и отмывали от липких, чужих выделений. — Ты правда забыл, какой ад был прямо перед нами? Прямо с нами?! — Заткнись. Агония, охватившая его спину после нагретого докрасна металла и метки на шипящей в пузырях коже. Маслянистые взгляды после и мерзкие языки. Он помнил всё. И не хотел помнить одновременно. — Я хотел освободить нас от этого, слышишь? Он сказал, что можно, что если мы просто исчезнем- — Заткнись! — повысил голос Хан, эхом разрубая все возможные фразы читателя, а затем одним движением сорвал пирсинг в ухе вместе с кожей, отчего кровь тут же хлынула из трёх вырванных дырочек на мочке, окропляя белоснежную толстовку алыми подтёками, прямо как в тот день, когда у него забрали ключи. — Сколько, Ючи? — Ты… — Два или три, Ючи? Читатель замер, более не морщась от порывов ветра, которые хлыстали его волосами лицо. В тёмных радужках отражался белоснежный силуэт с красными бусинами на плече, словно рубиновое украшение, и тут ему вспомнились дни, когда они были вместе. Когда он ещё не ходил к лидеру Гончих и не сливал информацию о Белых быках взамен на свободу. Когда мог безмятежно сидеть бок о бок с Ханом в «Star» и не думать ни о чём другом. Он хотел для них свободы, хотел скрыться без преследования и просто жить, но внезапно понял свою ошибку. Они всё равно бы не прожили долго, скрываясь — это была бы не жизнь. Первый раз в жизни читатель ошибся, не рассчитав все мысли и осознавая, что этот спектр не переживёт ещё одну клетку. Мнимая свобода звала к себе, манила, но была такой же искусственной, как красивое побережье на старой картинке. — Сегодня три, — прошептали бледные губы, которые тут же сложились в улыбку, и Хан моргнул, отпуская тело в тёмную пасть ночи. Ючи упал тихо, не оставив после себя даже звук разбившихся костей. Отойдя от парапета, Джисон отбросил окровавленные серьги и присел возле стены, всматриваясь во мрак в углу и безжизненным голосом вдруг спросил: — Скажи, птичка, сколько раз тебя предавали и ставили твою семью перед опасностью? — Пару раз было, но это делала моя же семья, — хмыкнул парень, стягивая капюшон, но всё также не выходя на лунный свет, словно боялся быть замеченным невидимыми наблюдателями. Словно тень. — Наверное, это мой случай, — хрипло произнёс мужчина, не думая совершенно ни о чём. Свой небесный предал его, с доказательствами птички распространяя Гончим информацию, которая не должна была выходить за пределы его кабинета, наивно полагая, что он позволит им уйти. От него они узнали о Синергии и состоянии, в котором находился Джисон в последнее время, узнали об уязвимости. Заключив сделку с лидером Гончих, Ючи наивно полагал, что это не вскроется, то ли устал, то ли отупел — этого Хан узнать уже не сможет. С тихим выдохом спектр встал, понимая, что с этого момента проблемы только начинаются, скрылся, оставляя на крыше призрачный разговор, пропитанный эхом остановившегося пульса внизу. — Что будет, если однажды мне придётся сделать что-то против твоей воли?.. — и Ючи не договорил, сжав руки в кулаки, не отрываясь от бездонных глаз. «Ты упадёшь».***
Когда Сынмин узнал о случившемся, он даже не удивился, не отрываясь от протирания стаканов и не оборачиваясь. Подозревая всех и каждого, та же Кристалл порой думала, что информацию сливает кто-то близкий, и было дело времени, когда они найдут кто именно. Сегодня в баре было тихо, но не из-за смерти члена Белых быков — всем было попросту плевать на читателя, а из-за странной атмосферы, таившейся снаружи вот уже не первый день. Медные стали странным образом пропадать, а распространители орхи сменили направление так, что добраться до них было невозможно. Хан вёл себя раздражённо, словно кто-то резко переключил его настроение на полный минус, а Йен и вовсе куда-то пропал, видимо опасаясь попасть под горячую руку отца. Осмотрев помещение, Ким вздохнул, откладывая идеально протёртый стакан и посмотрел на открывшуюся дверь, чтобы без интереса проследить взглядом за усевшейся напротив фигурой. — И всё же, почему именно «Star»? — вместо приветствия спросил улыбающийся Хёнджин и с благодарностью принял яблочный сок. Мужчина смекнул, что небесный не станет пить виски, который постоянно заказывал, а выливать всё понапрасну совершенно не хотелось. Смотря на пшеничный затылок и берясь делать заказ для других вошедших, он молчал какое-то время, словно не расслышал вопрос Хвана, но затем сдался, вновь подходя к улыбающемуся парню. — Разве Хан тебе не рассказывал? — Он предпочитал тратить время на мои тренировки, — отпивая, ответил небесный и хихикнул, наблюдая на лице напротив вселенскую досаду. — Но зато всё было не напрасно, смотри! Он щёлкнул пальцами, и стоявшие на дальнем окне свечи вдруг вспыхнули, освещая тусклое пространство и вырывая у сидевших рядом посетителей удивлённый вздох. Сынмин, оставшись не впечатлённым, только пожал плечами, смотря на довольное лицо и бросая: — И это всё что ли? — На самом деле нет, но для бо́льшего здесь маловато пространства, да и жалко как-то, — почесав затылок, Хёнджин вдруг засиял, словно вспомнил что-то весёлое, — Но Хан даже этому был рад, он никогда не смеялся над небесными, даже с маленьким рангом. — Потому что он не умеет, — закатил глаза Сынмин, отворачиваясь, но уловив тихое «так почему?», повернулся вновь, но уже с бутылкой коньяка, потому что другой гость попросил повторить заказ, отходя к своему столику, и спросил в ответ: — Ты что-нибудь слышал про бордель с названием «Tar»? Он никогда не рассказывал, кем являлся его дядя. Стеснялся. Чувствовал отвращение и непринятие даже тогда, когда он предложил кров, оберегая от людей Гончих и не позволяя тянуть к нему свои загребущие ручонки. Когда в «Tar» попал его давний друг из приюта «Созвездие», Сынмин ощутил поднимавшийся по груди жар, едва не выхаркивая на свободу давно забытое чувство и прижимая руку к груди, стараясь дышать. Тогда глаза Джи были потухшими и безжизненными, не такими, какими запомнились ему в последнюю встречу, да и сам он увял на глазах, словно сорванный цветок, даже не вздрогнув, когда дядя поднял его на руки, с сочувствием проведя одной из них по его мокрым волосам. — Бедный малыш, — проронил тогда мужчина, укачивая его, и это была последняя нежность, которую Джи ощутил на себе перед настоящим адом. Несколько месяцев Сынмину приходилось быть свидетелем зверств, что творили Гончие без возможности кому-либо помочь. Ему велели не высовываться, но он всё равно упрямо выходил из своей комнатки с мазями и бутыльками в надежде хоть как-то устранить ту боль, которая горела в груди каждого. Руки чесались всё исправить, но былой опыт подсказывал, что это будет огромной ошибкой. Он видел раны на теле друзей, слышал хрипы кошмаров, что посещали их каждую ночь, но продолжал отсиживаться в тени, потому что знал, что не мог уничтожить всех. Выжившие ранят его близких быстрее, чем он успел бы сообразить, но как же отчаянно сильно хотелось разнести весь этот бордель к чертям. Усевшись на оранжевую, бетонную трубу вдали от борделя, он закурил, ощущая во рту вязкий дым, вылетавший из носа и вздохнул. Руки подрагивали после воспоминаний об очередном крике, а где-то в груди булькало неприятное предчувствие того, что один из его товарищей сумел сбежать. Но какова вероятность, что он выживет — практически нулевая. Он помнил прокусанные, распухшие губы Джи, помнил, как тот прижимал к себе плачущего ребёнка и девушку, лежавшую у его ног и хотел стереть это из своих воспоминаний. Роза изначально должна была бросить всё и уйти, но она… она… — Трус, — вдруг произнёс знакомый, хриплый голос позади, и Ким подорвался, обернулся и выронил сигарету, встретившись со льдом в тёмных глазах, которые с внимательностью кобры рассматривали его сжавшееся тело. — Я знаю, — тихо и сипло ответил Сынмин, ощущая боль в кистях и резкий порыв пламени в груди: возмущённый, рвущийся наружу и непрекращающийся биться там. — Что я могу- — Давай уничтожим это место. — Но как, там ведь… — глаза Сынмина с осознанием округлились, когда он пригляделся и с ужасом понял, что за капюшоном накидки он видел рвано стриженные, поседевшие пряди и осознал, что всё это время изначально действовал неправильно. — Хорошо. — Так это место раньше было тем самым борделем?! — едва не вскрикнул Хёнджин, прикрывая рот рукой и с неподдельным удивлением смотря на бармена. Тот кивнул, выдавливая слабую улыбку и не думая больше о вине, что продолжала сидеть в его сердце, прикрыл глаза. — Я знаю, что ты больше не можешь владеть собой, — рассматривая гору трупов, спокойно произнёс Джи, пока Сынмин чувствовал, как к горлу подступает тошнота от вида оторванных конечностей, вывернутых внутренностей и языков. — Но я мог хотя бы попытаться, — приглушённо не согласился парень, поворачиваясь к другу и с удивлением заметил на себе пронизывающий взгляд. — Можешь попытаться сейчас. — Что? — Построй здесь что-нибудь, не знаю… — Джи осмотрел осколки места, пропитанного болью и страданиями, а затем безразлично пожал плечами, будто не он потерял здесь себя и свою подругу. — Бар? — Мне нравится бар, — кивая, Сынмин подошёл к месту, где раньше был вход, где слабо горела тусклая гирлянда, освещающая надпись заведения и около которого вечно толпились мужчины. — Как назовём? Оставим «Tar»? — Смешно, — без капли веселья произнёс парень, отступая, потому что ощутил привычное головокружение. — Я слышал об одном слове, которое кое-что означало до Вспышки. Твоё имя начинается на первую букву этого слова и сопоставимо с этим дрянным названием. — Что за слово? — тут же превратился в слух Сынмин, рассматривая расколотую надвое вывеску с названием. — Star. — Вау, — выдохнул Хёнджин, опустошая уже третий стакан и чувствуя приятную тяжесть в желудке. — Так значит, твой дядя владел этой территорией… — Не то что бы дядя, так я звал его, потому что было удобно. Близкий родственник. — А как тогда Хан оказался там? Да, я знаю, что это он устроил переворот и прогнал Гончих, но как он связан с этим местом? Сынмин смотрел на него долгим, пытливым взглядом, словно думал: говорить или нет, но уже изначально знал ответ. Он не имеет право распространять то, о чём сам Хан наверняка отчаянно пытался забыть, пусть никогда и не говорил это вслух. Он никогда не предаст его доверие не из-за страха или в ложной попытке помочь, как в случае с Ючи, который был слишком жадным до его внимания, а потому что всё ещё оставался его другом, пусть они оба изменились. Они встретились задолго до всех этих событий, он дружил с его старшим братом и периодически гулял с малышом Джи, он стал свидетелем раскола между братьями и потерей себя у младшего, но продолжал оставаться рядом. Не в силах помочь когда-то из-за природы, которая однажды решила поступить иначе, у Сынмина появилась новая цель в жизни, и он был обязан следовать ей, потому что только так мог дышать. Только так. Не отвечая на вопрос Хёнджина, он сменил тему, продолжая выполнять заказы и иногда перебрасываясь с небесным колкостями.