Ymir — FIMBULVETR
Как давно люди стремятся к победе? Должно быть, это стремление находится глубоко внутри, бурлит в крови подобно энергии и плещется, когда достигает желаемого. В противном же случае оно может разрушить сознание и привести к краху. Духота заполонила комнату и перемешалась с влажным воздухом, неприятно слипая волосы на лбу. Очередная целебная доза ударила по венам яростным огнём, будто разжижая кожу и расплавляя кости. Минхо стиснул зубы, со свистом втягивая воздух и посмотрел на мастера Рю как на врага народа под его весёлый оскал. «Последний раз» — Минхо говорил это себе каждый раз, когда думал о слабости из-за высокого процента и чувствовал стыд, обращаясь к Хану за помощью. Джисон не должен был с ним возиться, нет, но почему-то всегда чувствовал, когда старшему было плохо. Он подошёл к Ли сразу же, стоило ему показаться в «Star» таким же бледным и уставшим, как несколько дней назад. Без лишних слов спектр повёл его к своей машине под недоумевающие взгляды подчинённых и тут же скрылся из виду, оставляя в баре тишину и краткую усмешку Сынмина. Всё тот же хлипкий, маленький домик встретил Ли оружиями и зелёным ковриком и если присмотреться, на нём можно было сосчитать не отстиравшиеся капли крови «пациентов» мастера Рю, который принимал каждого, кто просил о помощи. Лекарь — мужчину можно было назвать таким простым, но важным словом — спаситель, — сказали бы многие другие, или же — гений — так за глаза его звал Хан в прошлом, до того, как потерял свои озорство и смех. — Отлежись немного, а то свалишься как только выйдешь отсюда, — усмехнулся мастер Рю, кивая спектру, который привычно развернулся к выходу, чтобы оставить Минхо наедине с его мыслями, но мужчина неожиданно дёрнул рукой, сам от себя не ожидая, хватая край белоснежной толстовки пальцами — слабо, но ощутимо, заставляя Джисона замереть. — Можешь… можешь остаться? — нерешительно и показательно отстранённо спросил Ли, улавливая неловкое покашливание мастера Рю, который почесал свой лысый затылок, перед выходом обронив: — Пойду проверю как там больные. И ушёл, наплевав на то, что никаких больных за дверью не было и все его слова звучали неправдоподобно, но даже так Минхо был благодарен. Он смотрел на напряжённую спину с поджатыми губами, упорно не отпуская ткань толстовки до тех пор, пока Хан не обернулся, встречаясь с ним глазами. Они мало разговаривали, а во время отходняка Ли после дозы Джисон и вовсе выходил из домика, то ли не желая видеть скопившиеся слёзы и пот, то ли сам чувствовал что-то, что его пугало. Бледное лицо Минхо блестело в свете лучей, пробивавшихся сквозь оконную решётку, а усталый взгляд прятался под пеленой сонной неги. Казалось, он вот-вот уронит голову на кушетку и вырубится, но Минхо с самого детства был упорным мальчиком, который стремился к любой своей цели сквозь боль и усталость, добиваясь желаемого. И именно сейчас он желал присутствия Джисона. — Расскажи мне что-нибудь, — едва слышно прошептал он, наблюдая за тем, как спектр со вздохом берёт табуретку и усаживается рядом с ним, позволяя схватить себя вновь, но на этот раз за рукав, не касаясь кожи, но держась ощутимо, как за спасательный круг. — Что ты хочешь услышать? — замечая, как Минхо нуждается в его присутствии в такой уязвимый для него момент, Джисон отбросил напрочь выбивающие из колеи мысли и просто расслабился, наверное, впервые за столько лет, позволяя кому-то играться с его рукавом и жалобно просить поговорить с ним. — Что угодно, — губы едва слушались, язык словно опух, варёной оболочкой перекатываясь во рту, но Ли продолжал держать глаза открытыми, боясь спугнуть ту атмосферу, что за последнее время казалась дороже любой вакцины на свете. — Расскажи о Йене. Твой сын, он… — Моё спасение, — без преувеличений и пафоса, как само собой разумеющееся, сообщил Хан, облизнув пересохшие губы, пока взгляд его посветлел, а мрачная морщинка меж бровей внезапно разгладилась, — Когда его лишили матери, ему было три. Всё произошло на его глазах… Тайхуа — хозяин борделя «Tar», никогда не избавлялся от детей его работниц, если те сами того не пожелают, поэтому рождение Чонина не стало чем-то удивительным или грандиозным. Присутствовавший при родах Сынмин сжимал руку кричащей в муках Розы, всеми фибрами души надеясь, что малыш родится здоровым, и что зараза медной пыли не поглотит его ещё в младенчестве. Тогда он даже не думал, что однажды ему придётся познакомить маленького жителя этого страшного места с другом, но стоило глазам Джи впервые пересечься с тёмными и влажными глазками ребёнка, он понял, что Чонин действительно особенный. Впервые свою силу он показал в три года, когда коснулся сломанного телефона, собирая его по кусочкам, а потом разревелся так, словно кто-то наступил на его пухлую ручку. Роза укачивала Чонина на руках как своё сокровище, пока остальные девушки и Джи носились вокруг, чтобы успокоить малыша. Он стал отрадой для всех них, даже для Тайхуа, который закатывал глаза на все нежности и намеренно сильно трепал каштановые пряди Сынмина, потому что обожал слушать его ворчание и угрозы. — Когда мы поняли, что его всплеском является электрокинез, то обрадовались, ведь это редкий дар, — смотря в пустоту и не улавливая взгляда Минхо, рассказывал Джисон, попутно сжимая и разжимая кулаки, словно пытался унять какое-то внутреннее ощущение дискомфорта. — Деньги? Раньше ещё какие-то были, да? — заплетая волосы, спросила Роза, с весельем наблюдая, как Джи пытается накормить смеющегося и хулиганившего ребёнка. Пожалуй, из всех жителей «Tar», небесный был единственным, кто пёкся о Чонине слишком сильно, боясь порой на него даже дышать. Он рос слишком быстро и мог бегать за Джи как хвостик, таская его волосы или играясь с подолом туники, выданной Тайхуа. Несмотря на алчность и заработок, хозяин борделя не настаивал на работе Джи в том самом плане, о котором Роза боялась даже думать — этот мальчишка стал для неё настоящим лучшим другом, способным прийти на помощь или поддержать в особенно грустные моменты. Он был рядом во время её тяжёлого времени и помогал растить малыша, несмотря на то, как было трудно ему самому. Иногда косясь на Сынмина, Роза догадывалась, что только он знает истинную историю Джи и причину, по которой он вообще оказался в борделе, но никогда не смела спрашивать — это личное, спрятанное в подкорке сознания семнадцатилетнего парня и небесного, сила которого выгоняла недоброжелателей и помогала во многих вещах. — Ну конечно были, — закатил глаза Сынмин, отпивая ещё кофе, а затем стал перечислять, загибая пальцы: — Доллар, евро, вона, йена… — Йен! Йен! Йен! — хлопая в ладоши, кричал Чонин и радостно смеясь на руках Джи. — Йен? Тебе нравится? — в глазах Розы заплясал блеск счастья, который был всегда, когда её сын смеялся, и никто не мог потушить его, даже мрачные, оранжевые тучи за окном. — Йен… — повторил Джи, ощущая трепет. И Йен зацепился так, что даже подростком, Чонин отказывался отзываться на своё первое имя, будто отторгая существование своего прошлого, отторгая смерть Розы. — Когда «Tar» захватили Гончие, они быстро навели свои порядки, — с горькой усмешкой сказал Хан, ощущая, как его рукав сжали, то ли в поддержке, то ли из-за нервов, — Тебе не больно? — на всякий случай спросил он у мужчины, который уставился на него как на идиота. «Ты пережил столько всего и сейчас вспоминаешь об этом, теребя старые раны, но всё равно спрашиваешь, не больно ли мне?!» — хотелось в ярости завопить Ли, но он лишь сильнее сжал рукав, едва не до треска, удивляясь спокойствию спектра. Насколько же можно сломать существо, чтобы оно отзывалось о себе так? — Не больно… — тихо выдохнул Минхо, пытаясь в глазах напротив найти хотя бы один ответ на свой вопрос, но провалился в темноту. — Что было дальше? — с опаской спросил он, чувствуя, как спёрло дыхание. — Они убили Тайхуа и всех, кто был против новых порядков, а затем выбрали первого попавшегося, чтобы прилюдно показать что станет с теми, кто тоже пойдёт против. Под руку подвернулась Роза. Тогда она сгребла хнычущего Йена в свои объятия и отказывалась отпускать даже тогда, когда Гончие хлыстали её плечи. Она дрожала, как дрожала её душа из-за страха за единственное дитя. Йен завозился, будто умоляя мать бежать, раствориться в воздухе, исчезнуть, чтобы ей ничего не угрожало, но в конечном итоге их разъединили, и всё это происходило на глазах белого как мел Сынмина. — Если честно, я и сам почти не помню что там произошло, у меня, скажем так, были свои преграды, — какие такие преграды Джисон говорить не стал, продолжая также горько и больно: — Они убили Розу сразу же, как вытолкнули её за двери борделя. После этого Йен молчал очень долго, мы даже думали, что он и вовсе больше не заговорит, но однажды он… — Отец, — посмотрев Хану в глаза и впервые назвав его так, заставляя ослабевшего парня взглянуть на него в ответ, проронил Йен не детским, а каким-то безжалостно-твёрдым, тонким голоском: — Могу ли я использовать свой всплеск на максимум? После того дня он всегда звал Джисона отцом, то ли видя в нём последнюю защиту, то ли наставника. Никто не знал истинной истории этих двоих, никто, кроме жителей «Tar», которых со временем осталось не так много, но каждый, кто имел глупость наткнуться на гнев теперь всегда мрачного и озлобленного Синего монстра, был жестоко казнён. — Он не плохой небесный, — встал в его защиту Джисон, будто Минхо бросился его обвинять, — Нам просто не повезло. Дверь распахнулась, являя в комнату мягкий, но заметный порыв сквозняка. Ли вздрогнул, не ожидавший этого и поддавшийся моменту, а потом тут же отпустил чужой рукав, потерев подушечки пальцев так, словно их сковал ужасный зуд. Ладони горели от желания прикоснуться к его коже, но Минхо знал, что больше не имеет на это право. Он смотрел на Джисона как на нечто невероятное, словно небо как в прошлом стало действительно ярко-голубым, а трава такой изумрудно-зелёной, что заслезились глаза. Он был таким — живым на самом деле, кто бы что ни говорил, кто бы как ни описывал эти мутные омуты чёрных радужек — Минхо знал Хана достаточно, чтобы убедиться в обратном. И ему хотелось помочь, вопрос был лишь в том, позволит ли спектр, допустит ли этой помощи. — До чего же вы унылые, — закатив глаза, в комнатушку вошёл мастер Рю, держа в руках небольшой, серый мешочек, от которого несло травами и пылью, — Мог бы рассказать что-то весёлое, парень. К примеру, как свалил на Сынмина мешок муки и бегал от него по всему двору. — Что за бред ты несёшь, — как всегда бесцветно заявил Хан, но отвернулся, буквально на секунду сверкая неожиданно поалевшими щеками, заставляя Минхо замереть. Он и правда забыл что значит видеть смущение на этом лице… Слабость постепенно отступала. Отходняк закончился ещё на половине истории Джисона, но Минхо хотелось сохранить этот момент подольше. От него веяло теплом, несмотря на холод, который спектр хотел всем показать, и Ли чувствовал, что расколется, если Хан неожиданно обнимет его когда-нибудь. Это было давно. Их мягкие и ласковые прикосновения, переплетающиеся с страстными и дикими укусами, всхлипами и стонами — они были разными. На заднем сидении автомобиля они открывались друг другу с разных сторон, оголяя свою истинную сущность и ртами глотали общий воздух. Это было давно, но когда-то было, и эти воспоминания Минхо ценил больше всего на свете. — Твой процент снизился, — вытаскивая тестор-палочку изо рта Ли, заметил мастер Лю, выкидывая её в мусорку, — Уже 79, надо же. Ещё пару ускоренных порций, и ты будешь здоров! — 79 не показатель, — ворчал Хан, отходя к двери и давая Минхо возможность привести себя в порядок. Сонливая пелена спала, в носу больше не жгло, а перед глазами не двоилось. Ещё немного, и он бы уснул, убаюканный этим спокойным, бархатным голосом, но мастер Рю был иного мнения. Словно чёрт из табакерки, он появился в доме так внезапно, будто ждал именно этого момента. — Ну чего ты сразу ворчишь?! — причитая, недовольно скрестил руки на груди мужчина, — Сам же вон рад как, зачем мне свечи, если тут есть персональный фонарь? — Заткнись. И с удивлением Минхо заметил этот свет — Джисон был в хорошем расположении духа, как только узнал о составляющей процентов мужчины. И пусть улыбка так и не тронула пухлые губы, Хан не хмурился и даже не язвил больше положенного. Кивком он поблагодарил мастера Рю и вышел из домика, тут же направляясь к переулкам, через которые они пробирались на территорию лекаря, оставляя машину среди другой груды металлического мусора. Зная как выглядит белый джип лидера Быков, никто не смел портить его авто, поэтому Хан спокойно оставлял его где только вздумается. Что касается медных — у них не было привычки громить вещи, если внутри не было людей. Когда они уселись, и Джисон завёл машину, Минхо стиснул руки в кулаки, словно решаясь, но когда открыл рот, вместо желаемого вопроса, вырвалось странное и несуразное: — Ты голоден? Покосившись на мужчину, Хан пожал плечами, выруливая на нужную им дорогу и устремил взгляд вперёд, не замечая, как покраснели мочки ушей Ли. Ему хотелось похлопать по щекам, чтобы прийти в себя, но Минхо мог лишь и дальше сидеть в странно повисшей тишине и думать о случившемся. Да ещё и лицо спектра… Он будто бы на мгновение вернулся в прошлое, будто не было тех лет боли и унижений и не было предательств. Если бы Минхо вернулся в прошлое, он бы поступил иначе, но теперь думать об этом не было смысла. Рассматривая красивый профиль, густые, серые волосы и поджатые губы, Ли мог думать лишь о нём: перед сном, за завтраком или на тренировках в Крепости, он всегда думал о Джисоне. До встречи в «Star» и после, пока жил в Солнце и утопал в агонии — перед ним всегда было это лицо. — Помнишь тот день? — не отрываясь от дороги, внезапно спросил Джисон, отчего Ли вздрогнул, во все глаза смотря на спектра, — Что произошло на самом деле? — Я тебе уже гово- — Без вранья. Опустив взгляд, Минхо замолчал. Значит, мастер Рю был тогда прав — Хан действительно не верит ему. Быть может тогда, в тот день, в ту минуту их общей боли поверил, оказался в том доме и опутал себя трёхмесячным пленом по случайности, по ошибке, но Ли понял кое-что важное — Джисон анализировал. Должно быть, он прокручивал ситуацию снова и снова вот уже десять с лишним лет и не мог выбросить из головы. Что ж, в этом с Минхо они похожи. Лёжа в койке, чувствуя ломку мышц после тренировки и продолжая слышать треск удара указки, он думал о лице его Джи тогда, о перекошенном в боли и страхе лице и плотно прикрывал глаза, чтобы другие в комнате не заметили его апатии. Минхо в том отряде был тем ещё одиночкой. И, вспоминая это, так хотелось сказать правду, так хотелось поделиться всей той болью, которую он держал в себе, не смея обронить даже крупицу. Но он не мог. Как пообещал себе однажды, так и оставаясь при своём мнении, пусть так, он не может позволить Хану узнать правду. Он закрыл глаза, делая глубокий вдох, а затем с выдохом открыл, без эмоций и красок говоря: — После того, как я вернулся в Солнце, то сразу же поступил в королевскую гвардию на службу, мне нечего тебе рассказать, Хан. — Врёшь, — сжимая руль до побеления костяшек, прошипел спектр. — Думай как знаешь, — а затем прикрыл глаза вновь, игнорируя жгучий взгляд, направленный на него и всеми силами сдерживая себя от желания завопить. Всё это в прошлом, всё в прошлом, всё в прошлом.***
Звук капель будил её каждый час. Липкая, подсыхающая кровь мешалась с грязью, а сорванный голос нервировал горло. Хотелось пить, хотелось открыть глаза хотя бы на минутку, но они слипались так, словно кто-то налил на ресницы клей. Было так холодно, что её колотило, но Сурён держалась изо всех сил, не позволяя правде сорваться с языка. — Где. Твоя. Подруга?! — избивая её металлическим прутом, всё кричал и кричал подчинённый самого настоящего садиста — Изобретателя — так он представился, прежде чем вогнать в плечо Пак три гвоздя. Они разошлись на полпути. Из-за того, что лицо Сурён Гончие видели первыми, она согласилась остаться, пока спрятавшая свои алые волосы Ён скрылась в тени, предварительно вырубив парочку шестёрок. С Ынсу всё было сложнее, но девушка сама вызвалась остаться вместе с Сурён на случай, если её будут пытать и не прогадала. Хотелось бы встретить лидера, но он никогда не входил в камеры с пленниками, предпочитая прятаться где-то, где комфортнее. — Трус… — сплюнула на пол красную слюну женщина и поморщилась, когда холодные, твёрдые пальцы стиснули её подбородок, поднимая голову к тусклому свету лампы. — Одна из Быков? Нет… — вслух размышлял Изобретатель, отпуская сподручных, потому что ему снова надоело просто смотреть, — Откуда же ты, маленькая мышка? Из лопнувшей губы сочилась кровь, сломанные пальцы выли, а отмороженные на холодном полу ноги напротив потеряли свою чувствительность. Она находилась в камере всего ничего, но уже успела испытать многое, не осознавая, а скорее убеждаясь в том, насколько среди Гончих отбитых. — Где же ваш большой босс, м? — оскалив пожелтевшие от крови зубы, усмехнулась Сурён и её подбородок наконец отпустили, взамен, с силой пнув по животу, заставляя исполнителя согнуться. В голове тут же засел образ шефа с его «я же говорил» и испуганные глаза Виктора, который, должно быть, невероятно волнуется. Рики снаружи наверняка уже сообщил своим, а путешествовавшая по мрачным коридорам Ён, к надежде Сурён, выяснила хоть что-нибудь… хоть что-то… Где-то рядом послышался наполненный ужасом крик Ника, и Сурён зажмурилась, чувствуя в сердце невероятную вину. Ник, Рики, Ён, Ынсу… за эти несколько дней невозможно привязаться, но они были её людьми, они пришли вместе с ней, должны и уйти с ней тоже. — Белый монстр… — прошептали пересохшие губы, которые если и блестели от влаги, то только от собственной крови, и Сурён, сама себя не узнавая, вдруг громко рассмеялась, замечая проскользнувшее удивлением на лице Изобретателя, — Белый монстр найдёт вас, уродцы, поверь мне. Лучше бы вам не прятать своего чёртового, трусливого л… кха!.. — очередной удар в живот, казалось, вывел Сурён из сознания и борясь со звёздочками перед глазами, женщина уловила скрежет открывающейся двери, вспоминая день, когда она делилась планом с остальными. Ён должна была выполнить свою миссию самостоятельно, пробравшись чуть ближе, чем были они сейчас, и об этом знала только исполнитель Пак. Зная, что Гончие не отказываются от пыток, она намеренно не раскрыла все карты на случай, если Ник или Ынсу проговорятся, а сама же… сама как-нибудь выберется, наверное. Гулкие шаги отбивали дробь в голове не хуже барабанов, и женщина кое-как разлепила глаза, морщась даже от минимального освещения. «Было бы славно, если бы Ён добралась до кабинета их лидера» — промелькнула в голове мысль, пока перед её носом не остановились тяжёлые сапоги, подошва которых могла с лёгкостью раскрошить пальцы в труху. — Белый монстр, говоришь? Знаешь его? — послышался приятный, даже ласковый голос, пустивший в душу Пак неожиданное спокойствие, и она едва не задохнулась от возмущения, поднимая голову, замирая. Тяжело дыша, исполнитель во все глаза смотрела на существо, которое можно было бы назвать самой смертью. Оно смотрело в душу, смотрело в глубины подсознания и наводило там свои порядки. Глаза его были чернее грозового неба, а пухлые губы искажены в улыбке, но не доброй — Сурён никогда не посчитает это добрым, никогда, потому что лидер Гончих был невыносимо похож на страх всего сущего.***
После проверки очередного притона Чанбин вернулся в Крепость ни с чем. Тяжело дыша от натуги и мыслей, он завалился в кабинет лидера грозовой тучей и плюхнулся на свой стул с видимой усталостью на лице. Не обращая внимания на мужчину, который отложил свои дела и во все глаза уставился на Со, Информатор включил ноутбук и принялся ждать загрузки, попутно играясь с кожаными перчатками, которые не собирался снимать вплоть до подготовки ко сну. — Неужели ни одного медного в округе? — усмехаясь, спросил Чан, откидываясь на спинку стула и наклонил голову, словно потешаясь над подчинённым. — Ни одного, — сквозь стиснутые зубы прошипел мужчина, потирая глаза, — Зато появилась новость по поводу нашей исполнительцы. Она… кажется всерьёз пробралась на территорию Гончих. — Перехватил их сигнал? — приподнимая бровь, понял мужчина. — Ага. Я попросил Феликса проверить, но тут и без догадок понятно что к чему. Как думаешь, у неё получится хотя бы посмертно что-то передать? — Если она не глупа, то оставила кого-то снаружи на шухере. Наступила тишина, разбавляемая сигналом включения ноутбука. Пак Сурён была… что ж, пока она ещё жива — отчего-то Со был в это уверен, потому он не может говорить или думать «была». Быть может, она справится. Мужчина помнил уверенный блеск в её глазах и твёрдые слова, но поступать также не стал бы. Даже если отбросить месть, это было простое самопожертвование во имя следующих следствий, она просто поступала как её коллеги, которые так и не выбрались, как и её муж… — Думаю нашему другу пора действовать, — тем временем заявил Чан, и дверь неожиданно отворилась, являя присутствовавшим в кабинете обеспокоенного Минхо, который обычно не показывал своих истинных чувств. — Феликс передал, что происходит что-то тёмное в последнее время, — не здороваясь, сразу приступая к делу, заявил он, смотря то на Чана, то на Чанбина, — Это как-то связано с Гончими и Белыми быками? — Прямо в яблочко! — едва не расхохотался Бан, на что Чанбин покачал головой — не исправим. — Я предполагал, что ты собирался сцепить их всех как свору собак, но не думал, что- — Эй, полегче. Все, кого я «собираюсь сцепить», знают мои намерения, — улыбка спала с лица Манипулятора, а сам он потемнел, словно небо, оставшееся без солнца, но не нахмурился, скорее, напустил на лицо опасную маску. — О чём ты? — из-за злости сосредоточиться на словах было сложно. Вероятность войны Ли не нравилась, а мысль о том, что Быки и в частности их лидер могут пострадать — вдвойне. После их странного разговора в машине, Минхо ощутил внезапную необходимость быть рядом с Ханом в любой ситуации, даже если тот подобного не хотел. Они разошлись на скверной ноте, их общение пахнет напряжением и недомолвками, но по крайней мере Джисон всё также позволяет ему слишком много — Минхо знал, что это ещё не конец. — Пока ты так яростно защищаешь своего ненаглядного, конкретно сейчас он может наконец-то решиться на что-то очень масштабное, — ища что-то в телефоне, проговорил Бан, а затем поднял взор на окаменевшего Минхо, который, казалось, был готов услышать что угодно, только не это. В груди неприятно заныло. Если Быки пойдут по стопам печально известных в их кругах исполнителей, он может оказаться в опасности. Все знают силу Белого монстра и все знают, что он никогда не бросает слова на ветер, но неуязвимых нет. Боясь, что эту уязвимую брешь кто-то да расколет, Ли сорвался с места, но остановился после тихого «уверен, что это твоё дело?» от Чана. — Я должен… — Он должен, — со вздохом повторил мужчина, передразнивая, и развернул телефон экраном вперёд, замечая, как дрогнули губы Ли и как покраснели его глаза. — Иди. Я тебя отпускаю. Как лидер Miroh и как наставник. Знаю, для тебя я им никогда не был, но… — он замолчал, давая Минхо переварить услышанное, не ожидая такого простого, но искреннего: — Спасибо, — Минхо выглядел решительно, несмотря на дрожь в голосе и поникший взгляд; он выглядел как человек, который наконец принял тяжёлое для себя решение и, заглянув Манипулятору в глаза, пожалуй, впервые за всё время так чётко, поблагодарил искренне и без сомнений — в конце концов, он сам привёл Ли к Джисону, он соединил их, пусть таким странным и, может быть, не нацеленным именно на такой результат способом. — Знай, что с Гончими будет непросто. Синергия присоединится в своё время, но помощи не жди, — из вредности добавил мужчина. Минхо кивнул, напоследок снова чиркнув взглядом по фото в телефоне лидера и выбежал из кабинета, казалось, сверкая готовыми к бою ножами. Смотрящий на это маленькое шоу Чанбин с недоумением зацепился за фото взглядом, осознавая — именно его Хан тогда увидел в телефоне, точно, его реакция была похожа на Минхо, пусть и не столь эмоциональна. На фото были они — Минхо и Джисон, их сцепленные руки и улыбки, на фото были два счастливых человека, и только Вселенная знает как оно попало к Чану. — Что ты… — Ну только ты не имей мне мозг, прошу, — пробормотал Чан и развернул кресло в сторону панорамного окна, уставившись на город так, словно мог найти там все ответы разом. Отец Бан Чана всегда брал всё самое лучшее. Ему нравились красивые вещи, умные и тихие люди, огромная территория и власть — всё это мужчина надеялся передать своему единственному сыну, привить в нём те же качества. С самого детства Чана господин Бан водил его на сделки, учил, как правильно торговать и завоёвывать районы, как заключать мир или, напротив, объявлять войну не подчинившимся. Когда Чану стукнуло тринадцать, он впервые убил человека — схватил подаренный отцом нож и вонзил его в шею по рукоять, слыша, как металл прочертил по кости и с неприятным хлюпаньем вошёл дальше, показывая остриё с другой стороны. В тот день отец похвалил его, в тот день Чан сломался. Осваивая названия группировок, их лидеров и территории с детства, подросток мог с точностью указать на человека и сказать какому лидеру он служит. К семнадцати годам Чан научился читать людей, к восемнадцати — ими управлять. Несмотря на любовь к музыке, при отце он перечёркивал ноты кровавыми разводами, а все люди, к которым парень испытывал симпатию, уходили. «Жестокий», «Безнравственный», «Хладнокровный» — его звали по-разному, с стиснутыми в злобе зубами и хрустом костей, чувствуя порох перед носом за секунду до выстрела, но больше всего Чана задевало лишь одно слово — Манипулятор. — Поиграй с их судьбами, если это поможет делу, — давал добро отец, наблюдая со стороны, как его чадо плетёт интриги по их врагам. Чан не считал свою историю интересной, без красок и палитры сухо излагая факты, упуская подробности его кровавых дел, не спеша раскрывать все карты. Повстречав своих нынешних подчинённых, он никогда им не открывался и даже не думал о таком слове, как откровение, и лишь один только Феликс знал чуть больше положенного. Читатель умело подбирал слова, точно зная, что лидер хотел бы услышать, а ещё находил к нему подход даже в экстренных ситуациях. Это он придумал навести справки по отдалённым от их общества бандам и предложить присоединиться к Синергии — будто чувствуя, что ему это нужно, будто зная, что Чан сам долго не решался предложить. С годами человек привыкает к своему окружению и видит его отношение к себе, но Чану не требовались годы, чтобы это узнать. Манипулятор повстречал его неожиданно, внепланово, так, словно судьба внезапно изменила курс. Присутствуя с отцом на очередной сделке и запоминая лица каждого, парень отлучился, проходя мимо комнаты, в которой до этого развлекались Гончие, вспоминая об осаде, что произошла несколько месяцев назад. Да, эти уроды разгромили всё, до чего дотянулись их алчные ручонки. Они уничтожили два района в хлам, оставив стариков без домов и возможности выжить, устроили рассадник болезней и высокого процента меди. Чан даже удивлялся какое-то время, как этот район не пал под натиском медных, пока не приехал сюда лично, пока не встретился с сальными глазёнками Гула и его не менее мерзких шестёрок. По полу гулял сквозняк. Остановившись, смотря на приоткрытую дверь комнаты так, словно неожиданно его грудь прострелило ядом, парень коснулся красного дерева, с тихим скрипом открывая её до конца, чтобы тут же уткнуться взглядом в широкую, алую кровать с помятыми простынями и почувствовать кровь. Много крови. После смерти Тайхуа — хозяина борделя «Tar», в этих стенах многое изменилось, в частности отношение его отца к этому грязному месту. Да и приехал он сюда из необходимости в сотрудничестве с Гончими, которые имели отвратительную репутацию. Поморщившись скорее от смрада, чем от почти полностью красной комнаты с вишнёвыми стенами и прозрачными, словно кровавыми занавесами над кроватью, Чан прошёл дальше, слыша тихий и сдерживаемый всхлип. Остановился. Словно передумал — не его это дело, он прекрасно знал, что в этом месте не живут добровольно, но всё равно продолжил движение, чтобы коснуться нежной ткани занавесы и приоткрыть своим глазам ужасное зрелище. Чан увидел парня — такого худого, что от загнанного дыхания перекатывались рёбра, а в его скрученном, подобно эмбриону, состоянии открылся обзор и на спину с выделяющимися позвонками и… меткой. Типичной меткой всех открытых Гончими заведений у каждого работника, позволявшего делать с такими людьми что вздумается и когда вздумается. Как… как этот слабый и испуганный парень вообще оказался здесь? Прищурившись, сквозь полумрак комнаты Чан рассмотрел ссадины, что продольными линиями шли по всему его телу, перекрывая песочную кожу синими подтёками ушибов и следами зубов. Было видно, что подобному парень подвергался не раз и не два, но даже так Чан не остановился, сорвал занавес, чтобы услышать очередной всхлип. — Чан? — в комнату вошёл отец, видимо закончивший с переговорами и судя по тишине — они прошли удачно, — Что ты… а, понимаю, — усмехнулся мужчина, тут же выходя из комнаты то ли из-за неприятного запаха затхлости, то ли из-за какой-то иной мысли, — Развлекайся. И покинул эти стены так, словно не его сын навис над обезвоженным и дрожащим телом. — Вот же старый урод, — сквозь стиснутые зубы прошипел Бан и покачал головой, брезгуя касаться чего-либо, поэтому просто стянул свой пиджак и бросил его в парня, потому что синие губы и стучащие зубы раздражали, — Думает, что я прикоснусь к чему-то такому, — и отвернулся, чтобы вернуться, как услышал тихий, словно шелест листвы, голос: — Лучше свали отсюда как можно скорее. — А? — Гончие не станут сотрудничать, они ни с кем не сотрудничают, — борясь с дрожью и болью, парень присел, опираясь на локти и, поджимая губы, даже не взглянул на пропитавшийся чужим теплом пиджак, что так и повис на его голых коленях. — Почему говоришь это мне? — выгнул бровь Чан, скрестив руки на груди. — Ты не воспользовался ситуацией, — выдавил улыбку парень и подтянул пиджак повыше, прикрывая искусанные бёдра. Сорвавшись с места, Чан оказался рядом так внезапно, что парень охнул, опрокидываясь на кровать под его весом, соединяя свой ошарашенный взгляд с потемневшими радужками, а затем расслабляясь, то ли мирясь с происходящим, то ли догадываясь, что Чан не по его душу пришёл. — Могу воспользоваться прямо сейчас, — сквозь стиснутые зубы прошипел он, сжимая пальцы на хрупкой шеи, но не услышал привычной мольбы, он вообще ничего не услышал — парень просто смотрел, словно анализируя что будет дальше, не испытывая при этом ни капли страха. На какое-то мгновение они замерли, словно видя друг друга впервые, словно до этого не было никаких диалогов, и Чан пришёл сюда с определённой целью. Сжав руку сильнее и чувствуя чужой, ускорившийся пульс, он придавил парня окончательно, наклонившись так, что их носы едва не соприкоснулись, а затем его будто осенило и, отстранившись, он произнёс: — Ты небесный? — Что тебе даст положительный ответ? — Недоумение, — честно ответил Бан, убирая руку с чужой шеи, — Почему ты не сопротивляешься? — Потому что в противном случае они заберут кого-то ещё, — также честно ответил парень, сверкая своими округлыми глазами, в которых плескалось столько жизни, что Чан на мгновение подвис, не привыкший видеть такое. — Они сломают тебя. — Возможно. — Беги, идиот, пока я даю тебе этот шанс. Присоединишься ко мне, как только я получу власть, мне нужны небесные, — но получив отрицательный ответ, навис вновь, на этот раз стискивая шею так, что услышал первый хрип и всё ждал, ждал и ждал, когда он начнёт молить, но парень упрямо поджал губы и смотрел в его глаза всё с таким же надменным вызовом. — Тогда мне придётся убить тебя за услышанное. Парень закрыл глаза, отдавая себя на волю судьбы и не прогадал, когда с него наконец встали. Через секунду после своих же слов Чан понял, что от смерти этого небесного ему лучше не станет, да и выгоду он никакую не получит, поэтому он отошёл, едва не запутавшись в упавшей занавеске и произнёс, прочистив горло, сменив тон: — Хочешь заключить сделку? — Какую? — потирая шею, спросил вновь усевшийся парень и даже не поморщился, несмотря на боль, которая прожигала его изнутри. — Ты точно хочешь кого-то спасти, я это вижу. Хочешь убить всех Гончих, я прав? — парень не ответил, но по сверкнувшему взгляду Чан понял, что не ошибся, — Я помогу. В будущем, если взамен ты завоюешь это место. Кем бы ни был лидер Гончих, он мне тоже не нравится. Сможешь прибраться тут? Тогда однажды я предложу свою руку. — Не боишься, что я её откушу? — оскалился парень, облизнув пересохшие губы. — Откусит тот, кому доверяли, тебе же я не доверюсь никогда, — усмехнулся Чан, — Это в твоих же интересах, сам небось планировал что-то такое. — Может быть. — Ну так что, согласен? — Нет, — вскинув подбородок, парень приподнял уголки губ, уверенно заявляя: — Когда я покончу с Гончими здесь, твоя помощь мне будет не нужна, однако… — Однако?.. — Однако в будущем, когда наши пути пересекутся, мы не будем мешать друг другу, усёк? Дай мне разобраться с Гончими самостоятельно, не лезь к ним без надобности, говори что угодно, можешь меня с ними даже стравить, но смотри со стороны. Когда прольётся их кровь, ты поймёшь, что сделке конец. В тёмных, жгучих глазах Чан увидел собственное отражение, увидел собственную неуверенность, которую никому и никогда не показывал. — Я должен знать имя того, кто в будущем покажет мне грандиозное шоу, — сглотнув, произнёс Бан, замечая, как дёрнулись чужие пухлые губы, складываясь в ухмылку. — Хан, — поднимаясь с постели, хромая, он надел предложенный пиджак на голое тело, убирая тёмную чёлку с лица и улыбаясь так широко, но так злобно, что любая уличная псина не вышла бы из этой комнаты живой, — Хан Джисон.***
Сменившаяся в радио мелодия мешала сконцентрироваться. Сверля пустой стакан уже битый час, он раздражённо повёл плечами, разминая затёкшие плечи, а затем выпрямляясь, так как до этого едва ли не лежал на стойке. Недовольный Сынмин ничего не сказал, но по его сверкнувшим, карим глазам было видно, как долго и тщательно он будет потом её протирать — мало ли где этот сорванец успел поваляться. В ушах звенело множество звуков, Йен втянул воздух со свистом и проигнорировал усевшегося рядом небесного, который улыбнулся так ярко и широко, что парень мог бы сосчитать все его зубы. — Чего тебе? — Привет! — казалось, за те странные восемь дней Хёнджин вырос — хотя куда больше, его голова и так почти что касается проёма, он был выше Йена настолько, что мог бы положить подбородок на его затылок, при этом ещё и пригнуться — подобное выбешивало и без того нервного подростка, который пытался справиться с заданием отца уже больше дня, — Что делаешь? — Думаю. — Над чем? — Поджарить тебя сейчас или сейчас. — Ох… — Хван не попятился как другие и не отстранился, лишь неловко почесал пшеничный затылок, поправляя взъерошенные ветром волоски, а затем кивнул подошедшему Сынмину со стаканом сока в руке. — Что такое, Манипулятор уже выдохся? — с усмешкой спросил Ким, закидывая белоснежное полотенце на плечо. — Нет, а должен? — делая первый глоток, удивился небесный. — В последнее время вас не видно. Под «вас» хозяин бара подразумевал членов Miroh и не зря заприметил долгое отсутствие того же Чанбина. Не то что бы его это волновало — в конце концов всем хватает работы, но почему-то Сынмину не нравилось такое затишье. Он покачал головой, потрепав ворох синих волос Йена под его недовольное шипение и принялся заниматься своими делами, не обращая внимания на нервные маты младшего. Когда Хан Джисон вошёл в бар и велел сыну освоить новый навык, Сынмин даже не представлял, что он имел ввиду такое сложное задание на концентрацию — у этого ребёнка концентрация была ни к чёрту. Йен мог разгромить базу и создать полный хаос, выводя всю технику в округе из строя, а ещё мог призвать опасную, страшную и разрезающую пополам молнию, которая поражала противников одним махом. Ранг парня дотягивал и до большего, но Хан заприметил вот что: он давно наблюдал за техникой младшего и выяснил, что тот явно забил на терпение. Йену нужно было всё и сразу и погорячее, а неразумно падающие в пекло небесные Джисона не устраивали. «Посели молнию в стакане» — сказал он и вышел, оставляя Йена на попечение уставшего Сынмина. Проходившие мимо стойки люди и небесные старались парня не трогать, чтобы не отхватить, но иногда Йен ловил на себе любопытные взгляды, злясь только сильнее. — Ничего не получается! — в очередной раз завопил парень, отводя чёрные глаза от стакана, который теперь казался небесному насмешливым: вот он смотрит на него и улыбается, злорадствует, тварь, что ничего не выходит! — Да я его!.. — Эй, мелкий, если я увижу хоть один осколок… — Сынмин не договорил, нависнув над парнем и смотря на него таким потемневшим взглядом, что в наступившей вокруг тишине послышался отчётливый звук — это сглотнул Хёнджин, раздумавший о том, какого чёрта он вообще сюда припёрся. — Знаю, старик, — сквозь зубы прошипел парень, сжимая руки в кулаки. — Почему ты зовёшь его стариком? — решил полюбопытствовать Хёнджин, на что получил сверкающие огоньки в этих бездонно-чёрных глазах. — А ты разве не заметил? Он же седеет! — и, показав на затылок Сынмина, едва не прыснул от смеха, когда Хван прищурил глаза, чтобы получше рассмотреть седые волоски в вихре каштановых волос, но стоило Киму обернуться, как оба сделали вид, что ничего не было. Йен опустил голову, замыкаясь, стал перебирать свои длинные, тонкие пальцы и ковырять заусенцы, попутно горько кусая нижнюю губу. Не скажет. Он никогда этого не скажет вслух, но мысленно он всем сердцем желал увидеть в глазах Хана гордость. Желал услышать похвалу в свой адрес, а не пресекающее и спокойное «Йен» каждый раз, когда он выходил из себя. Отец не ругался, нет, и даже не бил, никогда не позволял ему опускать руки и всегда помогал в осваивании всплеска, но… Он также будто бы был где-то далеко, в пучине собственных мыслей. Туманно Йен помнил его улыбку — такую же широкую и солнечную, как у Хёнджина недавно, будто бы иную, не присущую его нынешнему состоянию, помнил смех, что звенел в ушах похлеще переливающихся колокольчиков и прищур округлых глаз. Джисон был с ним ласков в детстве — об этом однажды сказал Сынмин, и парню захотелось представить как оно было. Могли ли эти мозолистые, холодные пальцы ласково касаться его рук или щёк, а сильные руки — обнимать. Могли ли пухлые губы выпускать добрые слова, а глаза излучать радостный блеск. Он даже мать свою не помнит так, как помнил призрачный смех этого спектра. Йен поморщился, отрывая кусок заусенца и наблюдая за пузатой капелькой крови, что росла на глазах, норовя вот-вот скатиться с ногтевой пластины. Хан он… он гордился, но по-своему — так небесный решил думать, чтобы не нагружать сознание. И чтобы гордился ещё больше, он должен работать, должен совершенствоваться, чтобы стать таким же сильным, чтобы получить неограниченный ранг, чтобы… — Уверен, сейчас ты думаешь о ниже нуля, — сквозь дымку мыслей послышался голос Хёнджина, и Йен впервые за долгое время вздрогнул, впервые за долгое время его застали врасплох. — Умный что ли? — пробурчал парень, одним махом стирая каплю и поворачиваясь к небесному с нахмуренными бровями. — Послушай, я знаю о чём говорю, ведь тренировался с твоим отцом бок о бок и то, что ты сейчас услышишь — чистая правда. По глазам вижу сомнения, ну, знаешь, так обычно выглядят дети, которые смотрят своим родителям в рот и как губка впитывают всё, что они говоря… эй, стой, не надо так сверкать! — замечая, как Йен вспыхнул от его слов, Хван выставил руки перед собой в защитном жесте на всякий случай, выдавливая невинную улыбку, — Я имел ввиду… имел ввиду, что Хан и так видит, как ты стараешься, так что не загоняйся так сильно. Более того, он бы расстроился, если бы ты позволил всплеску поглотить себя. Йен потух как свеча на сквозняке и задумался. Шевелившиеся от энергии синие волоски приняли свою обычную форму, а покрасневшие от возмущения щёки остыли, но такой вид настолько умилил пирокинезника, что он хихикнул, привлекая к себе внимание. — Кстати, а почему именно синий? — указывая на волосы, спросил небесный. — Попал под кислотный дождь. — Правда? — лицо Хвана вытянулось, отчего Йен внезапно прыснул, оголяя милые ямочки. — Нет, тупица, просто покрасил, мне… мне нравится… — последнее парень сказал очень тихо, но так, чтобы Хёнджин рядом расслышал и отвернулся, продолжая тиранить несчастный стакан взглядом. На мгновение показалось, что на дне что-то вспыхнуло, но померкло также быстро, как Йен моргнул. — Без источника энергии хочет, чтобы я родил молнию, — сквозь стиснутые зубы недовольно бурчал парень, а сам глубоко в памяти ковырял воспоминания о всплеске Хана, который пользовался им также умело, как оскорблял всё, что ему не нравится. Стакан зашевелился, внутри пахнуло озоном, а во рту скопился сладковатый привкус, и Йен привычно закрыл глаза, пытаясь поймать постоянно ускользавшую ниточку всплеска. — Привет! Слушай, не видел Джи? — раздался голос за спиной, и стакан перед Йеном лопнул, разнося мелкую крошку стекла по стойке. На мгновение наступила оглушительная тишина, сквозь которую можно было услышать звук помех в радио и чью-то икоту. Стоило музыке возобновиться вновь, как подхвативший икоту Хёнджин во все глаза уставился на каменного Сынмина, который сжимал краешек полотенца так, что оно могло вот-вот взорваться. Вместе с этим баром, прямо как тот стакан. Подбежавший к их небольшой компании Минхо не повёл и ухом, продолжая смотреть на Кима, вопрос которому он и задал, видимо не до конца понимая плачевность ситуации, и Хван прищурился: и правда не понимал. Старший выглядел взволнованно, что крайне редко сказывалось на его всегда спокойном лице. Он сверлил Сынмина взглядом до тех пор, пока тот шумно не выдохнул, прикрывая глаза и пережимая переносицу подушечками пальцев так, что Хёнджину показалось, будто бы он услышал хруст. — Да какого чёр!.. — За баром, — перебивая вспыхнувшего и отошедшего от шока Йена, спокойно произнёс Сынмин, кивая на выход, и Минхо тут же устремился туда, казалось, совершенно ничего перед собой не видя. — Я его убью, — сквозь стиснутые зубы прошипел Йен и собирался встать, как опомнившийся Хёнджин тут же схватил его за руку, рискуя лишиться своей, но не остановить парня он просто не мог. — Думаю, твой отец не позволит, — больше пропищал, чем сказал небесный, умоляюще смотря на замершего над осколками Кима, который гипнотизировал свою многострадальную стойку. — Да с чего он вообще с ним ошивается?! С каких пор отца волнует кто-то, кроме Быков?! — не унимался парень, пытаясь вырваться из объятий пирокинезника, пока на его лоб не приземлилось то самое белоснежное полотенце, ероша чёлку и оставляя на бледной коже красный след. — Значит так, мелочь, ты либо убираешь за собой, либо покидаешь этот бар вперёд ногами! — Чёрт… — пробурчал небесный, расслабляясь в чужих руках и тяжко вздыхая. Он провалил задание и, кажется, задолжал бару стакан… Но что удивительно, трясущийся то ли от нервов, то ли от чего-то ещё Хёнджин до последнего не отпускал его на разборки, словно знал что-то, понимал… Подняв на него взгляд, Йен прищурил глаза, присмотрелся, поджав розовые губы и втянул ими воздух, чтобы наконец успокоиться. Подобно разъедающей всё на своём пути молнии, нрав парня был диким и необузданным, но именно Хан порекомендовал ему несколько техник, как избавиться от вспышек гнева и вернуть себе самоконтроль. Следя за собственным дыханием, Йен постепенно успокаивался, то закрывая, то открывая глаза, подобно заведённому механизму, который вот-вот должен был отключиться. Что там этот Ли Минхо хотел от его отца было уже неважно, да и то, что Хёнджин задержал его — тоже. У него было задание, была миссия, с которой он мог не справиться. Не надеясь на новый стакан, Йен даже не пытался попросить его, но в удивлении расширил глаза, стоило Сынмину поставить перед ним точно такой же. Замечая вопрос на лице младшего, Ким пожал плечами, объясняя: — За это всё равно платит Хан. И что бы ни творилось на территории Марса — порядок Сынмина оставался стабильным.***
Стоило Минхо завернуть за угол, как лицо окутал сизый дым, оставляя на коже и волосах сигаретный запах. На улице было мрачно, рыжие тучи собрались над городом в грозной усмешке, а поднявшийся ветер волновал на дороге пыль. Поморщившись, Ли подошёл ближе к спектру, опёршегося спиной о стену бара и бездумно смотрящего куда-то вдаль так, будто рядом никого не было. Под ногами хрустела каменная крошка и осколки бутылок, которые Сынмин не смёл с прошлой ночи, а медная пыль оседала на одежде каждый раз, как затихал ветер — пахло грозой. — Как думаешь, продолжительность жизни людей увеличилась из-за их меньшинства? — выдохнув, спросил Хан, пережимая губами сигарету и поворачивая голову к мужчине, — Говорят, раньше людей было очень много и жили они меньше. — До ста где-то. Сейчас наш максимум — сто двадцать, не такая уж и огромная разница, — пожал плечами Минхо, становясь рядом и протягивая руку. Джисон хмыкнул, отдавая свою сигарету, и мужчина затянулся, не отнимая от него глаз. — Я ушёл из Miroh, — сообщил Минхо так, будто бы только что сказал о чём-то совершенно неважном, с облегчением замечая отсутствие удивления на лице напротив. И дело было даже не в том, что Джисона сложно удивить, он будто бы знал, что так будет. А ещё знал следующие слова Ли, поэтому морально подготовился, натягивая на лицо маску безразличия. — С самого начала. Ты отталкивал меня с самого начала, чтобы я вернулся в Солнце, почему? Нет… — почему именно Минхо догадывался и одновременно не хотел озвучивать, будто это была та самая личная грань, которую он не смел переступить, — Но как узнал, что и в Солнце теперь не безопасно — перестал. Напротив, стал водить к мастеру Рю и помогать… ты всё ещё- — Ну а ты, — Джисон засунул руки в карманы, его будто зябко передёрнуло, но спектр не обратил внимания ни на холодный ветер, ни на крапинки начинающегося дождя, — Сбежал по какой-то причине. Думал, я не пойму, что ты тогда соврал? — Надеялся на это, — шёпотом произнёс Ли, выкидывая сигарету в урну и опуская глаза. Он всё ещё помнил вкус этих сладких губ. Помнил тёплые ладони в своих и тихие стоны прямо в рот между жадными поцелуями и всхлипами в пропитанную потом кожу. В салоне было жарко, никакая печка не нужна, а ловкие руки Джи подхватывали его за талию, помогая, направляя. Они провели в машине больше часа, меняясь местами как заведённые фигурки, перехватывая хрипы и скользя мокрыми ладонями по бёдрам. Окна запотели настолько, что их сплетённые в наслаждении силуэты едва были видны, а запах их кожи и спермы пропитался в сидение настолько, что смущал Минхо даже при проветривании. Джи шутил, что они осквернили эту машину тысячный раз, Минхо смеялся, хоть и не считал, но оба знали, что, к сожалению, никакого другого места для их уединения было не найти. Свежий, утренний воздух привёл Ли в чувства, и домой он вернулся с новыми силами, хоть и не спал всю ночь. Парень просил не оставлять на нём следов, но иногда острые зубы Джи жили сами по себе, и теперь Минхо был вынужден прятать шею за высоким воротом водолазки, проскальзывая в дом под запах кофе с кухни и тихие разговоры родителей. Должно быть, они встали совсем недавно, поэтому мешать им не хотелось, но под грозное: «Минхо, подойди, пожалуйста» от отца в груди зародилось неприятное чувство. — Есть разговор, — кивая на свой кабинет, произнёс мужчина, и Минхо испугался, что это могло касаться возвращения в Солнце, которого парню очень уж не хотелось. Он нашёл здесь дом. Нашёл настолько согревающие и надёжные объятия, что совершенно не хотел их покидать. Нашёл ласковую улыбку, приправленную задорным блеском в глазах и нужные, такие нужные его сжимавшемуся сердцу слова. В кабинете пахло сигаретами и парфюмом отца. Следовало бы проветрить помещение, чтобы развеять эту плывущую, сизую дымку, и Минхо поморщился, не рискуя садиться на стул на случай, если ему понадобится выйти и подышать свежим воздухом. Отец не настаивал. Он сел на своё место за столом напротив и уставился на сына тяжёлым взглядом, поставил локти, скрестив пальцы и упёрся о них подбородком. В потемневших кругах под глазами сказывалась тяжесть его проживания в Марсе. За три года мужчина изменился, помимо того, что бросил пить, он занялся исследованиями, чтобы в будущем задобрить королевскую семью, оттого и характер его стал заметно твёрже. К своему кабинету он не подпускал даже жену, пока раньше она торчала тут больше его. Тихое гудение старого компьютера отвлекало, Минхо рассмотрел в отражении очках отца сияющий монитор и выдохнул, начиная: — Что-то случилось? Но мужчина не ответил, сверля сына тем самым непредсказуемым взглядом. Он выглядел настолько уставшим и одновременно разочарованным, что Минхо ощутил слабость в ногах, а в горле застрял горький ком, как только на поверхность стола посыпались фотографии с разных ракурсов, где Минхо и Джи… — Что это? — осипшим голосом спросил парень, во все глаза смотря на их уединённое счастье возле машины, которое никто не смел ни нарушить, ни тем более запечатлеть. — Это я у тебя должен спросить, — прошипел мужчина, вставая с места, — Вздумал яшкаться с отбросами, этому я тебя учил?! — Он не отброс! — воскликнул Минхо за секунду до звонкого удара, и алая щека зажгла так, что парень зашипел, втягивая ртом воздух от неожиданности. — Даже так… — тихо произнёс отец, то сжимая, то разжимая руку, которой приложился к щеке сына, а затем посмотрел на него прибивающим к полу взором, говоря стальным, с опасными нотками, голосом, звук которого, казалось, раздвигал прозрачные ширмы дыма: — У тебя есть два варианта: либо ты сделаешь всё, чтобы избавиться от его общества и сделаешь это качественно — чтобы потом никакие марсианские выродки не ломились в наш дом за разъяснениями, либо… — мужчина подошёл к тяжело дышавшему Минхо, сверкая опасным блеском в глазах, и парень затаил дыхание, боясь услышать продолжение, — Либо я найму людей, которые сделают всё, чтобы этот парень больше никогда не смог встать. И он мог. Несмотря на свой жалкий вид, с каким его отец приехал в Марс, он встал на ноги и пришёл в себя. Отказался от баров, от жалости к себе и продолжил жить дальше, возвращая былую хватку, с которой дослужился до посла в Солнце. И по почерневшим глазам, и по злой ухмылке на бледном лице Минхо понял, что это не шутки, эти слова никогда не были шуткой. Вспоминая это сейчас, Минхо в очередной раз осознал, что не мог допустить правде соскользнуть с его уст. Если Джисон начнёт винить себя в ещё одном деле — он просто не выдержит. Лучше пусть будет и дальше думать что могло тогда случиться, чем знать каким образом Ли проживал дальнейшие годы без него. Было сурово. С его жизнью игрались как с куклой — вот он поступил на службу, вот столкнулся с дедовщиной, вот генерал бьёт его поддых за не тот взгляд, вот на тренировке он ломает запястье, вот во время дозора его едва не придавливает дерево в бурю. Было много моментов, о которых Ли не хотелось бы вспоминать, но самый главный и ужасный из них — его Джи не было рядом. Лёжа в койке, свернувшись калачиком и замерзая, он думал о его улыбке, пытаясь поймать его руку во снах. Грязь на тренировочном поле, что липла к обнажённой груди, пока он ползком добирался до поддельной гранаты не шла ни в какое сравнение с разрывающим лёгкие чувством одиночества. Жизнь в Солнце стала для него адом, как и возвращение домой после изнурительной службы и новость о разводе родителей. Мать не могла смотреть на разлад в семье после того самого разговора в Марсе и собрала вещи, исчезая из жизни мужа, подобно оранжевому ветру, ну а он, в свою очередь, зарылся в бумажки окончательно, игнорируя даже собственное желание поесть. Его планы и мечты по поводу сына не оправдались — Минхо не женился и не вышел на службу с широкой улыбкой на лице, лишь однажды задал вопрос — кто же всё-таки прислал мужчине те роковые фото, но получив скудное и такое правдивое: да чёрт его знает, исчез из жизни отца навсегда, покинув Солнце. Раненый после встречи с марсианскими отморозками на границе и заболевший медью из-за ранения, в которое попал большой процент пыли, Минхо оказался в Крепости Miroh под причитания Чанбина и версии, что нож, которым его пырнули, был настолько испачкан медью, что было удивительно, как Ли вообще выжил от попадания в кровь такого процента. Так он и волочил свою жизнь, присоединившись к группировке Чана и в тайне желая узнать подробности, касательно истории Белых быков. Он слышал, что Гончие устроили там кровавую баню, а ещё слышал, что Вон — лидер Быков, погиб. Знал, что бразды правления взял Джи — его Джи, который терпеть подобное не мог и всячески избегал такой суровой жизни в банде, прячась где угодно и называя приют «Созвездие» даже большим раем, чем пристанище банды. Всё переменилось, перевернулось с ног на голову и расставило разрушенный пазл в хаотичном порядке, но одно Минхо знал точно — теперь Джи рядом, он может коснуться его рукой, если тот разрешит или может смотреть сколько влезет, потому что Хан смотрел в ответ. Дождь усилился, их тишину и раздумья прервал ливень, что хлыстал по щекам алыми подтёками. Минхо так и не ответил, поджав губы, не решился сказать правду и уже собрался сменить тему, как вздохнувший Джисон произнёс: — Пошли. И, как это было с обычной поездкой к мастеру Рю, Минхо послушно посеменил следом, прикрывая глаза ладонью из-за бьющих по ресницам капель. Подойдя в белому джипу, который стоял в гордом одиночестве на месте, где Джисон паркуется каждый раз, как посещал «Star», спектр разблокировал дверь, мотнув головой, намекая сесть, но Ли помялся, неуверенно поджав губы, стискивая в кулаке подол своего пиджака. — Внутри будет сыро. — Плевать. — У тебя белые сидения, Джи. — Сказал же плевать, — спорить с ним было бесполезно и, вздохнув, Минхо сдался, ещё с улицы улавливая приятный запах мяты в салоне. Они сели в машину, и стоило Хану включить печку, как атмосфера переменилась. Минхо сглотнул, вспоминая их юношество и перевёл тёмный взгляд на Джисона, который выехал на дорогу, совершенно не обращая внимания на мокрую чёлку, лезущую в глаза. Его белоснежная толстовка была покрыта ржавыми крапинками — удивительно, что он всегда носил белое в мире, где всё тут же окрашивалось оранжевым и красным, как он стирал свои вещи — оставалось загадкой. Мокрые волосы на лице скрывали большую часть пирсинга, но блестящее колечко в губе иногда звякало о зубы, когда спектр кусал внутреннюю сторону штанги. Ещё одна интересная привычка — Джисона всегда сопровождало это ненавязчивое цоканье, когда он игрался с пирсингом на языке, уздечки верхней десны и губы, то ли не замечая за собой этого, то ли так себя успокаивая. Иногда он сжимал пальцы на руле до вздутых вен, а иногда расслаблялся так, что едва его не отпускал. Хаотичные движения и совершенно не предсказуемые поступки с тех пор никуда не делись, и чем больше Ли оставался с ним, тем больше понимал, что тот Джи и нынешний Белый монстр — действительно одна личность. Это не сон и не иллюзия, он поменялся, это факт, но тем не менее с опаской выпускал прошлого себя в моменты, когда Хану было комфортнее всего. И почему-то получалось так, что в такие моменты в поле его зрения всегда находился Минхо. — Уровень продаж орхи за несколько лет перешёл опасную грань. Как ни странно, но высокий процент распространения пошёл от Солнца — места, где каждая ищейка исполнителей должна была почуять неладное. Сейчас мы наблюдаем за возрастающими в Солнце недовольствами от гражданских, которые наконец поняли, что королевская семья не способна защитить даже себя, не говоря уже о народе, — вдруг начал Хан, увеличивая скорость дворников, которые сметали с лобового стекла подтёки яростного ливня, — Когда ты жил в Солнце, не замечал ничего подобного? — Всё, о чём мне приходилось думать там — это о службе. Я не дослужился даже до среднего чина, успел сбежать и скитался на границе, пока мне не удалось пересечь стену, — пожал плечами Ли, откидываясь на спинку сиденья. — То есть не слышал, — не спрашивая, а утверждая, произнёс Джисон, бросая в сторону мужчины мимолётный взгляд. — Сложно было? — М? — Служить там. Я слышал, с солдатами там обращаются как с пушечным мясом. «Так и есть» — хотелось сказать Минхо, пока перед глазами возникли образы всех его шрамов на теле от побоев и тренировок, — «Они могли забить в угол даже за взгляд, который не понравится, за любой дерзкий выдох и неповиновение. Могли вывернуть руки и смотреть, как потом ими пытаются работать, пытаются выжить. Никто, в том числе генерал, не вмешивался в личные забавы старших». — Недовольство граждан можно понять, — сменил тему Минхо, не желая вспоминать об этом дальше, — Но к чему всё это приведёт — неизвестно. — К свержению, — так просто и безэмоционально ответил Хан, что мужчина опешил, во все глаза уставился на спектра и нахмурил брови. В Солнце остался его бедовый отец, мать скитается где-то там же, возможно, успела завести новую семью и живёт счастливо — Минхо не знал об их дальнейшей судьбе, так как сбежал. Но тем не менее они были его родителями, людьми, которые вырастили его и воспитали, которые давали ему советы и благодаря им, несмотря на странность — благодаря алчности отца он встретился с Джисоном. Поэтому Ли не мог позволить себе такое же бездушие, но и Хана понять мог — в конце концов спектра в Солнце ничто не держит, ничто не напоминает ему о детстве, о прошлом. — Королевская гвардия… — Королевская гвардия бессильна, — смекая, что сейчас скажет Минхо, перебил Джисон, останавливаясь возле базы Белых быков, паркуясь на обширной стоянке, усеянной медью и травой по бокам, — Рано или поздно они сложат оружия и присоединятся к восстанию. История циклична, даже после Вспышки люди не меняются. — Откуда ты знаешь что было до Вспышки? — стиснув зубы, спросил Минхо. Джисон открыл дверь, выходя из машины и, обойдя её, открыл дверь уже со стороны Минхо, смотря на него тёмными кристалликами вместо живого блеска в глазах. — Когда находишься взаперти — начинаешь читать много умных книжек. И, не говоря больше ни слова, направился к тылу трёхэтажного, серого здания, верхние этажи которого были полностью покрыты медной пылью. В отличии от Крепости Miroh, здесь было пустынно и тихо. Не было клумб, за которыми так тщательно ухаживали, поливая цветы и деревья каждый день, не было чистого асфальта — вместо этого Минхо встретили трещины, листва и пыль. Не было вычищенных до блеска на солнце кирпичей самого здания; казалось, со времён его постройки стены вымывал только такой же алый, как земля, дождь. Возле ворот Крепости и в саду стояли столбы с камерами, потому что Чан любил всё контролировать, база Белых быков не контролировалась вообще — у ворот с главного входа не было даже охраны. И либо у них не было ничего, что можно было бы украсть, либо им было всё равно, или их так боялись, что не рисковали, не суть, Минхо всё равно удивился такой беспечности. — А где остальные? — спросил он, подходя к лестнице и следуя за спокойным Ханом, иногда касаясь ледяных перил. — Тренируются, наверное. Может быть, в баре, а может в центре, кто знает, — пожал плечами спектр, показывая этим, что, в отличии от того же Чана, он не держит под контролем своих людей. Из-за своих скитаний в прошлом и в последствии присоединением к группировке Miroh, Минхо сравнивал правление лишь двух лидеров, потому что не представлял, как действуют остальные. Конечно он видел и другие банды, видел последствия их бойни и даже беседовал с несколькими во время миссий, но в быту никогда с ними не сталкивался. И пока Бан Чан казался властным и бдительным, когда дело касалось его территории, Хан Джисон же словно во всём этом не участвовал. Он принимал людей, отбирая их лично — так сказал Хёнджин, когда вернулся из «плена», в котором, судя по улыбке, он был как в отпуске, а также Джисон интересовался здоровьем каждого, велел лечиться, как то делал Чанбин, или помогал семьям, если возникали какие-то трудности — это Хван уже сказал по секрету, шёпотом, будто сам Белый монстр мог услышать и наказать его за распространение. Он был безжалостен к тем, кто приходил на территорию Быков с орхи или планами, связанными с торговлей людьми, но шёл навстречу к тем, кто привозил с собой караваны — путешествовавшие по их маленькому миру купцы, привозившие товары, найденные возле Пустыни и продававшие их за небольшую стоимость. Ещё при Воне в центре Марса был установлен рынок, но, увы, особого продвижения он не получил из-за слухов, что в Марсе опасно и там скитаются одни только разбойники, отпугивая купцов. С появлением Хана как лидера эти слухи слегка поменяли направление, останавливаясь на бесчинствах Гончих, которые свалили в сторону Юпитера, и торговцы, успокоившись, стали посещать и такие края. Даже побережье Марса стало в разы безопаснее, чем границы Солнца. — Сходи в душ, иначе заболеешь, — зайдя в свой кабинет, Джисон кивнул в сторону двери, которая, судя по всему, вела в его апартаменты, и Минхо тихо поблагодарил, продолжая находиться под пеленой собственных размышлений. Получается, что несмотря на своё нежелание в прошлом, сейчас Хан неплохо справляется с ролью лидера. Минхо прекрасно помнит те дни, когда они нежились в мягких, закатных лучах, которые отбрасывали на волосы и одежду пурпурные блики, помнит, как Джисон с сожалением рассказывал, что он обязан стать правой рукой Вона и принимать непосредственное участие во всех делах Белых быков. Тогда ему было всего шестнадцать, но на эти когда-то хрупкие плечи уже взвалили кучу ответственности. Минхо открыл дверь, заходя внутрь достаточно просторной, светлой комнаты, обстановкой и свежестью так похожей на кабинет Джисона. Первое, на чём остановился взгляд мужчины, было окно — не смотреть на него было невозможно из-за его размеров: панорамное, почти такое же, как в кабинете Чана, но у́же в размерах, и по нему с особой яростью барабанили алые капли, врезаясь в стекло с характерным гулом. Прямо под окном была невысокая кровать — почти что матрас, на которой лежало три подушки — целых три подушки! — не маленьких, вытянутых, таких же белых, как и пространство вокруг, словно Хан обкладывался ими во сне, будто они были его маленькой стеной. Слева от кровати стоял небольшой, узкий шкаф, внутри которого наверняка было несколько комплектов одежды, а на ручке шкафа висел белый шнурок от штанов. Справа, возле выключателя у входа в комнату, была ещё одна дверь, судя по всему за ней находилась ванная и уборная и, бросив последний взгляд на одинокую кровать в таком обширном пространстве, Минхо разулся, хоть его об этом не просили, и прошёл по холодному, деревянному полу в сторону смежной комнаты, замечая внутри обычный комплект, состоящий из раковины, унитаза и душевой кабинки. Необычным была лишь коробочка с краской для волос шоколадного оттенка, что стояла под раковиной, но Ли решил не заморачиваться лишними мыслями, отводя взгляд. Уже намыливая тело и почему-то продолжая думать об этих одиноких подушках, Минхо услышал тихий шорох за дверью, а затем вновь почувствовал уединение — видимо Джисон приходил за чем-то, может, за одеждой, и стоило посторонним звукам исчезнуть, как внутри Ли всё сжалось от одиночества. Если ему, находясь в этом пространстве, стало так не по себе за каких-то десять минут, то что чувствовал Хан, живя здесь столько времени? Было ли ему одиноко? Чувствовал ли он, что белые стены давят на черепную коробку? Вокруг всё пропахло мятой, даже шампунь в руке мужчины был с тем же ароматом, и несмотря на мысль, что мята — одно из резких выживших растений на территории, которое не нужно выращивать искусственно, Минхо почему-то казалось, что Хан выбрал её по какой-то другой причине. Прикрывая глаза и споласкиваясь, Ли наконец согрелся, с ужасом понимая, как не заметил, что, оказывается, замёрз. Холодный ветер окутал его ещё возле бара, а влажные одежда и волосы подпитали выступившие на теле мурашки, видимо заметив это, Джисон и предложил съездить к нему. Точно, одежда… Выходя из кабинки и вытирая волосы первым попавшимся в поле зрения полотенцем, Ли с сожалением взглянул на свои уже точно испорченные тряпки, к тому же ещё и влажные и открыл рот, чтобы позвать Хана, прося одолжить что-то из своего, но в голове щёлкнуло воспоминание. Минхо приоткрыл дверь, замечая за ней аккуратно сложенные вещи и улыбнулся, беря в руки чистую, белую футболку и серые спортивные штаны. Что ж, личная и своеобразная униформа Быков, которую соблюдает только Джисон, это… мило. Наскоро одевшись и не удосужившись досушить волосы, Минхо приоткрыл дверь в кабинет спектра, чтобы попросить его сходить в душ тоже, но замер на пороге, вцепившись в ручку так, что едва не оторвал её вместе с куском дерева. В кабинете стоял Хан. Без толстовки, которую держал в руке, спиной к Ли, замер точно также, то ли от неожиданности, то ли от чего-то ещё, сжимая ткань в своих сильных руках. Выражения его лица мужчина не видел, но поклялся бы, что взгляд всё равно бы упал ниже, не на лицо, а на тело: исхудавшее до выступающих позвонков и рёбер, шрамированное до глубоких рубцов на плечах и… помеченное насмехающимся над ним «Tar», которое прижгли к его коже несколько лет назад раскалённым металлом и оставили это уродливое слово как память прямо на пояснице. Резко обернувшись, Джисон явил взору Минхо татуировку в виде головы быка на груди, которая вздымалась от частого дыхания, пока свет вышедшего солнца не остановился на его проколотых сосках; штанги переливались в то выходящих, то прячущихся за тучами лучах, но вот блеск подхватила серьга в пупке, привлекая к себе внимание. Дождь ещё не прекратился, но заметно сбавил обороты, пока постепенно ускользающие тучи пропускали вечерние переливы. Минхо ощутил, как все его чувства смешались в одну кучу, создавая в голове помехи, и он покачнулся, сквозь вату слыша, как к нему подошли. — Быки и коровы вымерли около ста лет назад, ты знал? — раздался хриплый голос, пока Минхо впился взглядом в ряд пирсинга на брови напротив, — У нас остались только птицы… птичье мясо, яйца. Я слышал, что говядина и свинина были не только вкусными, но и полезными, как думаешь? С нашим здоровьем… со здоровьем нынешних людей это… — взгляд опустился ниже на всё говорившие и говорившие, пухлые губы, которые не затыкались ни на минуту, двигая маленькое колечко по центру, — Хотел бы я попробовать нечто такое- — Можно мне прикоснуться? Джисон замолчал, смотря на Минхо нечитаемым взглядом, не таким живым и ярким как в прошлом, но говорящим о многом. Говорящим, что Минхо не требовалось разрешения, ровно как и попытки всё исправить — нечего было исправлять, и если кто-то спросит Джисона: жалеет ли он о том, что остался в Марсе один, что Минхо уехал тогда, что он пережил всё это в одиночку — он скажет, что нет. Не жалеет. И самолично бы впихнул Ли в машину, велев убираться как можно быстрее. Спасаться. — Ты можешь, — беря руку Минхо в свою, Джисон прикоснулся ею к своей щеке, позволяя мужчине ощутить прохладу и мягкость кожи, пока большой палец не уткнулся в колечко на губе, слегка надавив, — Тебе можно, — повторил Хан, не меняясь в лице, словно холодно и безэмоционально, но на деле это много для него значило. Слишком много. Минхо выдохнул, плавно поднимая руку, чтобы очертить большим пальцем ряд мелких серёжек на брови, задевая седую чёлку. Остановившись на виске, он переместил подушечку к уху, прикладывая к блестящим гвоздикам хряща приятное тепло. Опуская палец, коснулся забитой мочки и слегка её сжал, чтобы тут же переместиться к переносице и легонько ткнуть в бридж. Он убрал чёлку, которая всё равно тут же спала на лоб, закрывая брови, но рука уже была возле подбородка, не рискуя вновь касаться приоткрытых губ. — Можешь, — с нажимом, убеждая, повторил Хан, снова беря его прохладную ладонь и опуская её вниз к своей груди на выбитую голову быка с острыми рогами и огромным кольцом в носу. Внутри всё сжалось. Ощутив, как потяжелело в груди, Минхо сглотнул, позволяя руке Хана плавно вести его ладонь по худому телу, оставляя свои призрачные прикосновения на медовой коже. Выпуклые рёбра выбили из Ли воздух, а шершавые шрамы — душу. Казалось, Джисон пытался очиститься от чужих, фантомных прикосновений прошлого, которые преследовали его в каждом кошмаре. Подушки на кровати были его крепостью, были стеной, которая не пропускала сонный паралич слишком близко, чтобы он не мог сесть и задушить его в страшных муках. Белая одежда отгоняла всю грязь этого мира и ослепляла чужие грехи. А чистота в кабинете показывала его отношение к этой грязи — ни горсточки алого, какими были подушки в «Tar», ни капли похоти и жестокости, которые он ощутил на своём теле, что пришлось отдать взамен на защиту близких. Кабинет пах мятой, словно очищая, заставляя расслабиться на мгновение и забыть об отвратительной вони чужих потных тел. Рядом были его Белые быки, а не Гончие, которые уничтожили добрую половину побережья Марса и устроили настоящий хаос. Слова были излишни. В кабинете стояли двое: задержавший дыхание Минхо, который боялся моргнуть, чтобы не спугнуть такой хрупкий, но важный момент в его жизни и расслабившийся в чужих руках Джисон — пожалуй, впервые за долгое время действительно расслабившийся, потому что его участившийся пульс был пропитан несколько иными чувствами, чем страхом — ему было хорошо. И так давно спектр не ощущал этого чувства, что заплакал бы, если бы постарался. — Могу я тебя поцеловать? — хрипло выдавил Ли, внимательно наблюдая за реакцией Джисона и в случае чего готовясь отступить, чтобы не отпугнуть и не оттолкнуть. — Я же сказал, чтобы ты не- — Я должен спрашивать, Джи. Ты не сможешь забыть о пережитом, как бы сильно мне не хотелось, увы, но ты также должен заботиться о себе впредь. Это твоё тело, отстаивай свои границы. — Что мне до тела, которое разобрали на кусочки, если они не смогли добраться до моей души? — прошептал Хан, сталкиваясь с мужчиной носами и выдыхая, когда Минхо не отстранился, а напротив, прильнул ближе, слегка касаясь его оголённой кожи на спине. Их губы соединились до того легко, словно и не разъединялись на столько лет. Легонько обхватив колечко, Минхо прикрыл глаза, когда ощутил в своих волосах длинные пальцы и притянул спектра ближе, соединяя биения их сердец в один ритм. И если при их первом поцелуе были звёздочки перед глазами, были фейерверки и необузданное волнение, то теперь на тело легло такое спокойствие, что больше ничто в мире не могло их взволновать. Нежность в движении губ смешалась с горечью не пролитых слёз — Минхо понял, что плачет, когда приоткрыл влажные веки, замечая внимательный взгляд и отстранился, потому что Хан тут же прильнул к его щеке, растирая мокрые дорожки, словно слёзы эти, как частичка самого Ли, была Джисону также необходима. — Джи… «Прости меня» — хотелось сказать ему, но Минхо понял, что спектр не стал бы слушать. Он уже признался, что раскусил его ложь едва ли не в день их разлуки. Да, было тяжело, да они разошлись в чудовищный ливень, и пока Джисон упал на асфальт, обхватывая горящую в агонии грудь, Минхо приложился лбом о кирпичную стену, сжимая ключи от машины так сильно, что содрал ими ладонь. — Сходи в душ, иначе заболеешь, — повторил Минхо раннее сказанную Ханом фразу и улыбнулся от его пристального взгляда, который теперь совсем-совсем не пугал, а напротив приносил спокойствие, как и весь спектр целиком, такой разнеженный сейчас и мягкий. Они соединили лбы, постояв так ещё с минуту, а потом Минхо всё же уговорил Джисона сходить в душ, а заодно подробнее рассмотрел кабинет и смежную комнату, обдумывая всё, что приходило ему в голову. — Голоден? — переодевшись в такую же белую футболку, но чёрные спортивные штаны, спросил Хан, вытирая светлые пряди маленьким полотенцем. — Нет, — Минхо подошёл слишком близко, потому что уже знал, что ему позволили и опустил голову на его плечо, втягивая родной аромат, — А ты? — Тоже, — ответил Джисон, обнимая Ли и позволяя проявить высший уровень тактильности, пока они окончательно не упали на низкую кровать, смотря друг другу в глаза. — Помнишь те ключи от машины? — с ёкнувшим сердцем, спросил Минхо, целуя костяшки пальцев спектра, — Они всё ещё у меня. Когда я ушёл из дома, то из всех вещей в первую очередь прихватил их. Я могу их достать, если хочешь, и вернуть законному хозяину. — Не сейчас, — покачал головой Хан, оставаясь всё таким же спокойным и умиротворённым, поглаживая скулу мужчины и играясь с его отросшими, тёмными прядками. Минхо не видел его улыбки. За всё это время Белый монстр позволял себе только ухмылки или злые усмешки, но Ли не замечал искренних улыбок, которыми Джи в прошлом разбрасывался во все стороны. Даже сейчас, поместив на какое-то время в душе умиротворение, Джисон не улыбался, лишь смотрел на Минхо пристально, отдавая всё своё внимание ему. — Когда я узнал, что ты присоединился к Miroh, то думал, что не сдержусь. Что сорвусь в Крепость и заберу тебя, — нарушил тишину Джисон, опуская руку к ключице мужчины и играясь с воротом футболки, — Но тогда бы Манипулятор подумал, что я вербую его людей, а слушать его нытьё — себе дороже. Тогда я решил подождать, а если понадобится — надавить, чтобы ты вернулся в Солнце и забыл о Марсе как о страшном сне, но когда узнал о революции… — То понял, что здесь безопаснее, поэтому прекратил притворяться ледышкой, — усмехнулся Минхо, с умилением замечая, как заалели кончики ушей спектра. — Я не хотел задеть тебя, — пробурчал Хан, поджимая губы. — Верю, — выдохнул мужчина, осознавая, что не может насмотреться на Джисона, словно отведи он взгляд, то погибнет, — Я тогда был ранен, вступление в Miroh было не моей идеей, изначально я искал тебя. — Меня? — опешил Джисон и, казалось, за долгое время показал своё истинное удивление, округляя глаза. — Мгм, тебя. Хотел найти и убедиться, что ты действительно жив. Ты изменился, — но в голосе не было и искры осуждения, потому что Минхо знал причину этих изменений, — Но успел забыть, что в Марсе существуют всякие отморозки, — беря руку Хана, как когда-то он взял руку мужчины, Минхо просунул её под футболку, позволяя спектру нащупать выпуклый рубец над пупком, куда ударил ржавый и пропитанный пылью нож, — А потом заразился. — Я тебя вылечу, — нахмурившись, Джисон сжал пальцы, словно пытаясь вытянуть этот шрам из Минхо и заставить его забыть о боли и пережитой лихорадке, пока уверенность в голосе Хана настолько вселила в Ли надежду, что он облегчённо улыбнулся, радуясь не за своё здоровье, а за то, что его Джи вот такой — заботливый, даже после всего, что было. Дождь прекратился окончательно. Солнце, что зашло в комнату без стука, осветило седые пряди спектра, играясь с бликами его пирсинга, а Минхо всё смотрел, смотрел и смотрел, не в состоянии насытиться. Ночная прохлада помогала не уснуть. Глаза слипались, но Минхо настойчиво их открывал, пока за спиной не послышался шорох, и он улыбнулся, замечая парящую в воздухе бутылку с соком. Ловя её, парень обернулся, тут же натыкаясь на пухлые губы и смеясь в сладкий поцелуй, сопровождавшийся привкусом фруктов. — Долго ждёшь? — спросил небесный, усаживаясь на капот рядом с Минхо и открывая свою, видимо уже вторую, баночку с цитрусовым. — Не особо, — пожал плечами Ли, делая несколько глотков и в блаженстве прикрывая глаза. Погода благоволила прокатиться с ветерком, накинув на плечи толстовку, но парни решили никуда не ехать и провести свою ночь на парковке. «Звёзды тут лучше видно» — сказал тогда Джи и сделал такую умоляющую мордочку, что Минхо просто не мог отказать. Да и не хотел, ему в радость везде, где есть Джи, даже если иногда приходилось жертвовать сном. Они расстелили клетчатый плед, который всегда хранили в багажнике, а затем уместились на капоте, полулёжа наблюдая за ярким мерцанием высоко-высоко в небе. К счастью, день выдался ясным, а ночь тёмной из-за перебоя электричества в Марсе, поэтому ни один фонарь города не мог помешать им искать созвездия и делиться своими новыми, придуманными. — Наш приют так и называется — Созвездие, — прошептал Джи, кладя голову на плечо Минхо, — Странно, что люди не забыли о звёздах точно также, как о старых технологиях, литературе или каких-то вещах, о которых мы даже не догадываемся. Скажи, ты знаешь, что такое песочные часы? — Что? Песочные часы? — не отрывая глаз от неба, спросил Ли. — Да. Была такая вещь до Вспышки, я прочитал о ней и… там много всего на самом деле было, но почему-то песочные часы запомнились больше всего… Возможно потому что они как-то связаны с временем, которого нам всегда так мало, — Джи вздохнул, сжимая руку старшего, пока в глазах его отражался лунный свет, — Песочные часы — это два сосуда, и один из них наполовину заполнен песком. Если их перевернуть, то песок крупицами будет падать в пустой сосуд, отсчитывая время, а когда наполненный опустеет, это будет значить, что время прошло. Минхо оторвал взгляд от созерцания прекрасного, чтобы перевести его на задумчивого небесного. — Вот я к чему… мы знаем как выглядит Большая медведица, но не знаем ни о песочных часах, ни о других вещах, которые были бы нам полезны, почему? — Потому что люди создают что-то новое? — наклонив голову, спросил Минхо. — Может быть… — Джи почувствовал, как его щеки коснулась ладонь и улыбнулся, накрывая её своей и смотря Минхо в глаза — всё также откровенно и прямо, не скрываясь, — Хочу, чтобы ты кое-что знал. Звёзды, что смотрят на нас прямо сейчас — для меня они нечто большее, чем простые планеты. Каждый наш город назван в честь таких, а сам я родился в Созвездии, — прикусив губу, Джи нахмурился, подбирая слова, а Минхо просто ждал, не уверенный, что сможет сейчас что-то ответить, — Так вот… когда я умру, посмотришь на небо? — О чём ты говоришь? — нахмурился Ли, сжимая чужую ладонь. — Это просто пустяк, но я бы хотел стать звездой после смерти, — небесный закрыл глаза, соединяя их лбы и выдыхая так тихо, что даже ветер перестал качать кроны деревьев, чтобы услышать его слова: — Я стану звездой, Хо, однажды стану, и хочу, чтобы ты посмотрел на небо. Распахнув глаза, он вскочил, ощущая, как по виску течёт пот. Сбившееся дыхание смешалось с собственным стоном боли, когда Минхо ощутил иголочки в руке. Из-за неправильного положения она онемела и на мгновение потеряла чувствительность, пробуждая мужчину от очередного воспоминания, нет, не сна, потому что события, что он видел, закрывая глаза, повторялись снова и снова с того самого момента, как он покинул Марс. Мимолётные улыбки и образ подходящего к машине Джисона был рядом с ним на протяжении нескольких лет и помогал не забыть эти невозможные округлые глаза и крохотную родинку на пухлой щеке. Иногда он смеялся, иногда смеялся Минхо, смотря на приподнятые уголки губ так долго, боясь упустить любую деталь. В моменты, когда Ли вспоминал что-то печальное, он ощущал резь в груди, но продолжал прокручивать это в голове, подобно мазохисту, потому что мог увидеть Джисона только так. Проморгавшись, избавляясь от сонной пелены, Минхо встал, потянувшись и поморщившись от хруста в спине, а затем осмотрелся, вспоминая где находится. Место рядом пустовало, там, где засыпал Хан, не чувствовалось даже тепла, отсутствовал даже ворох складок простыни, словно спектр покинул его ещё очень давно. «Не спит и не ест, откуда только силы берёт?» — мысленно проворчал мужчина, поправляя задравшуюся футболку и задерживая ладонь на шраме, к которому позволил прикоснуться только ему. Их прошлое напоминало пучину, хватающую за ноги и тянущую вниз вязкими щупальцами. И чтобы избежать падения, они цеплялись за всё, что попадало под дрожащие пальцы, по сей день оставаясь на поверхности. Минхо не знал как долго продлится это противостояние, но стоило ему оказаться в родных объятиях, в голову подкралась мысль, что надолго. Пока они вместе — решаемо всё. Ступая по холодному полу, Ли умылся, сполоснул рот и оказался в кабинете, прислушиваясь к тишине. Белые стены отдавали оранжевым из-за восхода солнца, а запах мяты впервые показался отталкивающим. Видимо Хан решил не проветривать комнату, чтобы не разбудить холодом Минхо и, подумав об этом, мужчина улыбнулся, тут же прокашлялся и нацепил на лицо привычную серьёзность. Нет времени на сантименты. Проскользнув в коридор в поиске спектра, взгляд Минхо тут же остановился на приоткрытой двери, что была напротив кабинета, и лестница, виднеющаяся за ней, почему-то подсказывала, что за ней прячется что-то важное. Вспоминая вчерашний разговор про Солнце, революцию и орхи, Минхо намеревался узнать об этом поподробнее, но уже для себя, так как больше не работал с Miroh. Приоткрывая дверь шире и радуясь, что не услышал привлекающего внимание скрипа, Минхо начал подниматься, ощущая бьющий в нос резкий запах металла. Лестница не была старой и проржавевшей, в полумраке даже была видна новизна стали, но почему-то казалось, что она тут стоит со времён Вспышки, хотя подобное казалось невозможным. Как рассказывала бабушка Минхо, некоторые постройки всё же пережили Вспышку и последующие войны за выживание, стали пристанищем для оставшихся людей, и некоторые стоят до сих пор, являясь для жителей Солнца народным достоянием. Те же, которые поглотила Пустыня или разруха, остались в памяти людей как вершина их возможностей, словно огромные, бетонные коробки — это сверх их фантазий. «Раньше дома были с башнями» — с улыбкой на лице рассказывала бабушка, но потом морщила лоб, потому что сама не могла представить подобного. Жилые блоки, состоящие из бетона никак не походили на башни из сказок, но Минхо почему-то казалось, что они куда хуже, чем те, которые рисовало воображение — Ли не нравилось жить, запертым в четырёх стенах. И если говорить о башнях, то даже резиденция королевской семьи состояла из пятиэтажного, серого дома с красивым садом на крыше, только и всего. Остановившись у двери, ведущей на крышу, Минхо замер, не решаясь дёрнуть за ручку, отчего-то задумавшись, но стоило ему набраться решимости, как до слуха долетел знакомый, глубокий голос, который мужчина совершенно не ожидал услышать в таком месте: — И что тебе дал этот порыв? Ты убил читателя, когда узнал, что он угрожает Минхо, лишившись возможности, что теперь будешь делать? — Птичка, не много ли ты на себя берёшь? — ответил тихий, едва различимый за звуками улицы снаружи голос, который точно принадлежал спектру. — Не много? Хан, почему ты… — Ф-Феликс? — выдохнул Минхо, наконец приоткрывая дверь и встречаясь с распахнутыми в удивлении глазами напротив, совершенно не понимая что происходит. На крыше, рядом с таким же ошарашенным Джисоном, стоял Феликс, на плечах которого покоилась тёмная мантия.