— Море топило меня в себе.
Принц был утром, ясным и свежим. И Зоро хотел потеряться в нем, как в тумане, почувствовать себя наконец живым, пока ноги налились свинцом. Сейчас он открывал для себя жизнь по-новому — ночами, когда душа, напившись росы, уносилась по ту сторону реальности, к морям чувств. Зоро обвивает руками, касается носом сгиба шеи, и еле дыша, наслаждается покоем. Он пах жасмином, сладковато и одновременно горько. Тонкий аромат кожи и более плотный — табак. Хотелось позволить себе слабость. Одну — короткий и долгий миг вдоха, что рожден из самого сердца. Всего один миг, и глыбы каменные идут цветами: когда две души неосознанно, вдруг дышат в такт, когда благодаря бесконечной милости судьбы — он вновь оказывается в его объятиях. — Все хорошо? — Зоро тяжело на это ответить, потому что слишком хорошо. Его неудержимые руки все ближе к Принцу жмутся. А темные горы в душе бьются, рушатся – от одной лишь мысли, что упустить чужое тепло могут. И сухо шепчет: — Буду поздно, дождешься? — когда чувства огнём жгутся. Принц слабо улыбнулся, утопив этим, и скрылся в поместье. Зоро все это время провожал его взглядом, не в силах остыть. Если бы кто-то наблюдал за ним в этот момент, то застал бы первую проигранную Самураем битву. Битву, в которой он не устоял перед собственным сердцем.*
Ветра не было, лишь желтое солнце светило над широким небом. А Зоро всеми мыслями устремлен далеко за пределы политических дел, в те далекие яркие места, где он заливается серебристым смехом в компании задорных девиц. За широким столом под желтой веткой сухой липы, листья которой по форме похожи на сердца, восседает гость. Запальчиво требовал он чашу поглубже и вишневого алкоголя, да покрепче. — Слухи дошли до меня, что вы по уши в браке! — гортанно хохотнул он, да так, что сакэ подле него колыхнулось. — И кто же супруг? — Думал я, о войне беседа пойдет, а не о моей скромной жизни. — Зоро брови сводит к переносице, дабы отбить на корню все порывы гостя растрепать светлое имя его Принца. — Да чего о войне да о войне, с таким то пойлом! — с усмешкой произносит даймё северных земель, с прищуром разглядывая бутыль. — Какого это – держать в доме сокола королевских кровей, а, Ророноа-Сама? — Не держу, — сдержанным тоном проговорил Зоро. — Сокол на милость мне решил остаться сам. — Ах так! — губы политика дернулись в усмешке. — Вы на редкость мягки в делах сердечных. — Никто не впускает себе сокола в дом, чтобы сотворить из него запуганную канарейку. — политик только пуще прежнего раскрыл рот, чтобы любопытное слово выдать, но был перебит. — А теперь о войне, не желаю говорить о личном.*
…Зоро ступает в покои, где луна бледным светом плывет по стене. Где ни боли, ни оружия. Где ожило все, что казалось пеплом. Где есть он… объятый светлой дымкой… — Как все прошло? — Принц приложился к кисэру, делая глубокую затяжку. Распахнул губы, выпуская табачный дым, схожий с языками темного пламени. А Зоро безмолвно следит за этим взглядом. За тем, как пальцы медленно подносят трубку к губам, как взлетают ресницы к свету, и как тонкая полоска умирающего блеска играет с клубящимся туманом табака. Дым тянулся кверху, растворяясь в воздухе, так же, как и остатки его трезвого рассудка. — Какой сумасшедший политик прибыл на этот раз? — блики переливаются золотом в его волосах, а на губах играет легкая улыбка. — Ты же не взял Сомэ на прием? Я просил… — Я помню, Принц. — глубоко вздохнув, почти шепчет. — Я помню… И теперь вместо женщин разливают мужчины. Душу печет взгляд светлых глаз. И Зоро вновь… сражен, разбит и сломлен, от одного лишь взгляда, от одной короткой улыбки. Потонул. Захлебнулся чужим ликом, ощущая, как все глубже и глубже проваливается в безмолвную бездну. Ведь он краше, чем все призраки его сознания, рождённые сном да вином. Раньше у его сердца стояла тьма воинов, и каждый отныне преклонился перед ним, и принял его, считая… своим. Единственный раз в жизни Зоро так сокрушительно проиграл, сдался без боя, не пытаясь даже противиться. Возможно, его зачаровали? Разум подсказывал, что да — вполне… — О чем говорили? — его пальцы постукивают по трубке, вытряхивая остатки сгоревшего табака. Обжигающее и навязчивое желание почувствовать эти самые пальцы на себе пробило жаром по телу, навязчиво поселяясь в груди. Как руки могут быть настолько красивы?… Зоро сглотнул набежавшую слюну, бредя мыслью прикоснуться к ним губами, почувствовать, правда ли эта кожа настолько нежна, как ему кажется. От этих желаний что-то закоротило внутри. Такого он не позволял себе… с ним. Ведь Принц… безумно ценен. В светлом одеянии, что текло вдоль бархата кожи. Настоящий молодой сокол, сошедший с небес к плечу хмурого Самурая. И как бы он не пытался об этом не думать, но в этот самый момент ему захотелось быть к нему еще ближе… чем раньше. Необходимо. Необъяснимо. Невыносимо. Усилием воли совладав с собой, он отрывает взгляд от притягательно-прекрасных рук, и тихо произносит: — Ни о чем важном. — и тянется к лику губами. Торопливо целует, оставляя лишь один выход — задыхаться. Словно если отпрянет, Принц в тот же миг гордо вознесется к небесам. Чужие руки скользят по плечу, тянут хлопок, что мешает чувствовать кожей к коже. Зоро ведет ладонью, огибает вырез хаори, что скрывает вид на ключицы. Касается голой шеи, представляя на ней жар влажного языка. Тягучее желание, подогреваемое надеждами разгорелось в нем. — Что ты… — тихое, но придавливающее к полу. Пальцы Зоро замерли на мягкой коже. Лбом к чужому прижимается, задерживая дыхание, потому что запах сливового табака кружит голову, тем более с такого расстояния. Сейчас он тихо сходил с ума, вручив собственное сердце в руки Принца, сгорал в благоговении, крошась на месте. Желание накрывает стремительными волнами, одна сильнее другой, с грохотом разбивая его о скалы собственной выдержки. Весь мир сузился до этих губ, что целовали его мгновение назад. Они гасили все: и здравый смысл, и сдержанность, и нрав. — Я? — усмехается слабо, рад, что на смех силы есть, значит, не совсем головой тронулся от переизбытка всего. — Не понимаешь даже, что ты со мной сделал? Раньше он не мог и представить, что кто-то будет так сильно выбивать почву из-под ног. Возможно ли было сойти с ума так быстро? Зоро уверился, что да. Он лишился рассудка за жалкие два месяца. — Что ты имеешь ввиду… — продолжал зачаровывать своим голосом Принц, вводя его в состояние, когда сознание совершенно уплывает. — Ты меня погубил, Принц, — хотелось звучать твердо, но собственный голос подводил и звучал так… как и должен был на самом деле. Тихо. Мягко. Учтиво. — Погубил. Мгновения тишины, тяжёлые и мучительные, без особого смысла или с очень глубоким. Он уже проиграл. С самого первого взгляда в день свадьбы поддался чарам и пал. А огни в притягательно-голубых глазах придавили к земле лишь сильнее. Это чувство разливается патокой по венам, заставляя внутренности сжиматься, а кровь приливать от головы. В его ложе были и женщины, и мужчины, разные — страстные и опытные, нежные и сдержанные. И никогда до этого мгновения ему не приходилось испытывать столь томительного чувства от одной лишь мысли, что кто-то обнажится перед ним… Даймё великой страны, сильнейший воин и политик, о котором будут слагать легенды, освободитель множества земель — Ророноа Зоро… волнуется подобно мальчишке. Волнуется. — Зоро… — так близко, что ловит губами чужое теплое дыхание. — Я дурного не сделаю. — шепчет. Обещает. А он слов на ветер никогда не бросал, это недопустимо для воина, оттого это необходимо считать клятвой… нерушимой. — Позволь мне? Зоро взгляда не отрывает, терпеливо следит за дыханием, жадно впитывая любое движение ресниц. Водит большим пальцем по теплой коже шеи. Прикосновения кажутся такими нужными. Необходимыми для него самого. Чужой взгляд за мгновение меняется: с нервного, с толикой волнения в блестящих радужках, на решительный. И Зоро узнает в нем тот самый блеск, что заворожил его в ночь, когда он поцеловал его. Впервые. И Принц подался ближе, вцепляясь в хлопок одеяний пальцами, притягивая к себе и вовлекая в поцелуй. Будоражащий, распаляющий. Воздух вырывается горячими выдохами из его приоткрытого рта, что отчетливо доносится до ушей Зоро. Хотелось взмолиться всем богам, за все и про все. Принц отстраняется всего на пару мгновений, переводя дыхание. Скользит горячей ладонью по шее, заглядывает глазами в самую душу, словно призывая решать в каком направлении они зайдут сегодня. Куда заведёт этот чересчур откровенный поцелуй. И его такого хотелось коснуться… до боли в сжатой челюсти, до побелевших костяшек на смятом вороте хаори. Зоро вновь целует глубоко, он не делал так никогда, с ним — никогда. Сминает губы, осторожно прикусывает — нежность на грани. Поддавшись влиянию спутанного комка чувств Зоро тянет за собой, вынуждая рухнуть на футон. За сёдзи плывет бледным светом ночь, и только свечи горят мягко да живо. Под пальцами ощущается шероховатая ткань и тепло его кожи. Зоро ведет ниже и касается ладони, от нее щекочет к локтю, а затем выше — к плечу, приглаживая шею. Предвкушение разъедает. Смесь бреда и жгучего желания бушуют в крови. Рано… слишком рано. С первым касанием губ к запястью голову жжет дурманом. Зоро от собравшегося огня в груди хрипло выдыхает и прикрывает веки. Рука накрывает чужую и жмет крепче. Горло заходится в попытке сглотнуть вставший посредине ком. И целует чуть ниже у голубой вены, темнея взглядом. Мажет носом мягкую кожу, и от такой досягаемой близости открывает для себя новые нотки запаха масляного парфюма и дорогого табака. Принц щекочет его кончиками пальцев по скуле, дышит совершенно спутанно; так, как себе Зоро и вообразить не мог. На талии светлая оби, усеянная искусным плетением, которую руки развязывают столь неспешно. Жар опаляет все тело, вынуждает тяжко дышать от нетерпения, но Зоро не хотел поторопиться ни взглядом, ни движением. Томно смотрит, как ворот хаори медленно сползает, оголяя крепкие плечи. Ключицы у Принца выступают почти незаметно, а грудь, объятую ребрами, ведёт весом тяжелого дыхания. Его кожа в полумраке гуляющей ночи превратилась в кремовую. А на белом хлопке футона выглядит одуряюще. Ткани, как мягкие волны, украшали его тело, схожее с золотистым, горячим от опаляющего солнца, песком. Пальцы ведут теплом от плеча все ниже, скользят вдоль груди и останавливаются на ребрах. Зоро внимательно наблюдает, как от касаний грудь все тяжелее вздымается. Поднимает взор и тонет в почерневших глазах. И чувствует, как от близости сердце пытается пробить ребра. Губы припадают к коже под ухом как в бреду. Нужда окутывает туманом разум, изгоняет все возможности сдержаться. Грудь жжет, и коротко разомкнув рот Зоро с трудом удается сделать глоток воздуха, что неумолимо выдаёт все его состояние. Но что он мог скрыть… и в силах ли. Ведет носом по скуле, прижимается в мокром поцелуе и скользит губами ниже — к щеке, подбородку, шее. Глубоко тянет воздух, глотая густой жасмин вперемешку с табаком и тихо умирает от того, как это необходимо… Чужие руки на плечах тянут ткань одежд, и мягкие струйки ночного воздуха касаются шеи. Принц глядит мутным взглядом с открытым доверием на дне зрачков, подпускает к себе так близко, как только можно пожелать. Теперь… не выходило думать о смысле, не выходило думать о бреде. Зоро позволяет себе… больше, ведет по коже зубами, мягко прикусывает линию ключиц, и снова мажет губами, успокаивая наливающийся цвет. Он разжигал его медленно, внимательно, как дуют на слабо разгорающийся огонь, боясь неосторожно погасить. Рассматривает россыпь оттенков, что налились глубиной, вздымающуюся грудь, предплечья и плечи, влекущие к себе. Глядел на него и не мог усладиться. Хотелось смотреть и одновременно хотелось испиться. Целиком. Зоро понял, как сильно ему важна близость. Как эти чувства отличаются от наигранных касаний нелюбимых женщин и мужчин… И как возбуждает огонь в груди каждый сдержанный выдох, что вырывается из губ Принца. Каждый взгляд, разгорающийся звезда за звездой. И чувствует чужую ладонь, что укладывается поверх сердца. Там, где казались льды гор да снежные лавины. Там, где символ любви спешно сокращается и бьется. Там, где отныне под касанием цветут жасмины. Зоро смотрит на руку из-под опущенного века и в моменте выдыхает весь воздух из легких так, что в голове легчает. Касания Принца до мурашек влекут, забираются теплом под кожу, пробираются до самого солнечного сплетения. — У Самурая может так громко биться сердце? — и улыбается влажными губами. — Может, — заметно охрипший голос делал воздух между ними тяжелее прежнего. — Может, Принц… — шепчет еле слышно. Самому себе признаться боялся, не то что вслух сказать. Зоро, совершенно не умеющий выражать чувства словами, тянет на себя Принца в смазанном винном поцелуе, пресекая всю дальнейшую болтовню. Язык касается языка. Глотает чужой сладкий вкус табака жадно. Ладонью щеку гладит, желая чувствовать тепло кожи. Обводит ухо пальцем, ведет к челюсти, и нехотя отрывается, заглядывая в глаза. В расплывшихся зрачках плещется дурман, мешается с нежностью. И от этого вида в груди шумит сердце, и Зоро заходится низким выдохом. Губы спускаются ниже, ползут мириадой звезд по челюсти, да расцветают поцелуями под мочкой. Принц… позволяет, отводит голову, открывается ближе. Ослабив контроль, Зоро захватывает зубами кожу на мгновение. Язык тут же мажет широко и мокро. Влага блестит под тусклым светом свечей, манит собой тёмный взгляд. Чужая яркость кожи и роспись одеяний рисуются на хлопке футона картиной. Искусной, плавной, манящей. И Зоро смакует её короткими поцелуями-глотками и никак не может напиться. Упивается сладостью на языке, вырисовывает признания в неизбежном. Отдает всего себя и отнимает каждую каплю. Кожа у Принца пылает все жарче и жарче. Зоро кончиками пальцев ведет по груди, пока все нутро кипит желанием впиться в нежную кожу жадным касанием. Но он лишь целует, мажет языком раскрашенные витиеватые вены, пока голосовые связки сковывает немотой. Хотелось так же свести Принца с ума. Руки гладят бока, изучают углы тазовых костей. До темени в глазу хотелось стиснуть чужой стан, но остатки разума, что не отуманены дурманом не позволяют… Это будет не лаской, а голодом. Ведет ладонями вдоль бедер, огибает вырез хаори, что скрывает вид на плоский живот и пах. Несдержанный выдох Принца отразился в покоях, когда горячее дыхание коснулось в области впадинки. Руки Зоро вмиг дрогнули, словно земля под ним пошла волнами. Дикими штормами. Этой ночью он сделает так, чтобы каждый вдох и хриплый стон Принца въелись в брусках стен, пропитались в самую глубь, чтобы не выветрились, не стерлись… чтобы бредить ими каждую темную ночь, когда око сомкнется сном, а небо сокроет собой бледный небосвод. Вновь пытается поймать его взгляд, жадно впитывая любой вдох. И ведет большим пальцем по тыльной стороне ладони. Обжигающий трепет разливается от груди всё ниже. Это чувство не хотелось отпускать. Столько лет… Если быть честным, Зоро никогда его не испытывал. Никогда. — Санджи, — выходит с кривой улыбкой и хрипло, но поделать с собой ничего не получается. Слишком хорошо. Ведь ничего лучше и не могло сорваться с его губ. Ничего лучше он и не слышал никогда в своей жизни. — Теперь понимаешь, что ты со мной сделал? Ведёт носом от стыка рёбер все ниже, дурея от нахлынувших чувств, что позволяют усладе рушить все выстроенные разумом барьеры. Глаз дурманом сомкнут. И чем дольше, тем чётче становятся чужие вздохи, но громче их — грохот собственного сердца. Мажет по покрывшейся мурашками коже поцелуями-вспышками, мягко касаясь живота. Принц весь — сахар, вино, табак. Зоро оглаживает редкие волосы у его пупка, ведёт ладонью ниже. Сердце ухает вниз, когда рука находит широкий шрам чуть выше левого бедра. Кончики пальцев вспыхивают от прикосновения к молодой изувеченной прошлым коже. Его Принц… сотканный из самой крепкой стали больше никогда не познает боли. Не позволит. Собственные пальцы казались такими грубыми на фоне кожи Принца. Зоро опускает голову, тянется ниже — к теплу под собой. Кончиком языка проходится по бедру, скользит по влажной коже. Пришло необузданное желание доказать действиями все, что промелькнуло в мыслях. Ведет губами ближе к паху, прижимаясь в раболепном поцелуе. Принц от такой ласки вздрагивает, отнимает голову от подушки — это слышно по шороху и томному выдоху, что в тишине покоев звучит одуряюще. Все… было лучше, чем Зоро грезилось прежде. Намного лучше. Этот момент Зоро выбирает, чтобы провести двумя пальцами по влажной головке и огладить каждую наливающуюся венку. А затем бросает последний взгляд на лицо Принца, пробираясь сквозь линию опущеных ресниц к темнеющим радужкам, и сразу опускается на текущую плоть ртом. Золото в ушах звенит, бьется друг о друга. Зоро ведет смоченными слюной, приоткрытыми губами снизу вверх. Смакует прозрачные капли языком, неприкрыто наслаждаясь, пока ладонь на длине сжимается сильнее. На языке тяжелеет, уста тянутся и собираются влагой в уголках. Оглаживает вздымающийся живот, скребет ногтями. Так, что Принц от патоки роняет первый порывистый выдох. Собственный дурман в голове захлёстывает, мешается с чужим вкусом и запахом; в нём слюна — растопленный мед, а шум крови в ушах — само сердце шторма. Звуки распаляют жар в крови, льются ручьем по венам. Зоро ласково насаживается глубже, кружит вокруг каждого сантиметра языком. Ему кажется, что он пьёт воздух — редкие глотки в горло стекают вместе со слюной, и не разойтись удаётся чудом. Тянет носом терпкий запах, и от близости сердце сжимается в груди. Принц цепляется за все, что может. Тянет ткани, силой сдавливает плечо, пока не стягивает темный ворот хаори, мешающий чувствовать кожей к коже. Зоро усмиряет чужой пыл, дает необходимую опору, хватает руку и переплетает пальцы. От чего супруг закидывает голову, не в силах больше совладать с самим собой. — Зоро… — Тихий, едва уловимый стон хлестанул по нервам, пуская по телу волны жара. Собственное имя на его губах звучит убийственно. Принц откровенно на грани, и это единственное исключение для Зоро, когда он готов видеть его таким потерянным и разбитым. Видит, как он кусает край губы, как заламывает от неги брови. И это вынуждает Зоро продолжать, не обращая внимания на стекающую по подбородку слюну и набежавшие в уголках глаз непрошенные слезы. От внимания, что всецело направлено на него, Зоро окончательно ведет. Опьянённый видом кожи, блестящей от густой влаги, он подался вперед, голодно загребая воздух, помешанный с тяжестью аромата. Молясь всем богам, хотелось растянуть томный момент первой близости. Понимание того, что он может доставить удовольствие своему супругу, топило. Зоро сходит с ума от длинных пальцев в волосах, что оцарапывают кожу, и от того, как совершенно отчаянно и громко дышит Принц. — Прошу… — короткая фраза, что кричаще отстукивает внутри больного сердца. Разбитый вздох, что Зоро не смог сдержать, вырывается, отражаясь от бруса. Он упивается властью и вседозволенностью момента. Тем, как легко Принц обнажает перед ним душу. Всё это крошит в щепки. Хотелось… вцепиться себе в грудь и разодрать её к чертям. Разложить рёбра, вырвать весь жар, что грозит сжечь изнутри. И без того одурманенный рассудок плывет неведомой пеленой, сравнимой с концом жизни. Принц жадно хватает ртом воздух, и Зоро не может не смотреть на него такого — раскрасневшегося и взмокшего, с влажными губами, которые он жадно облизывает, и с прилипшей ко лбу чёлкой. Обильное семя течет к глотке, пока паутинка слюны, потянувшаяся за губами блестит в полумраке луны. Зоро поднимает голову и встречается с Принцем взглядом. Уголок рта кривит в усмешке, и его ведет к шее мокрыми мазками. Нежную кожу под линией челюсти прикусывает мягко, будто в бреду. — Разве… — Не торопись. — выдыхает горячим воздухом на ухо. — Сегодня… не торопись. Остаётся самое сложное — оторваться. Ведь сейчас на Принца смотреть слишком хорошо — он борется со сном, без сил курит кисэру. И сияет. Зоро не из стали, поэтому неминуемо касается его щеки, стирая влажный след. Сёдзи впускают тропический ветер, позволяют задевать кончики волос. Вокруг ночь, сожжены все свечи. А сакэ льется в глотку жаднее обычного.*