Лесные разбойники

Жизнь была хороша ровно до того момента, как Андрей вошел в возраст. В детстве он совершенно не знал горя. У него были любящие родители, ему позволялось все или почти все, он досыта ел, допоздна спал и чувствовал себя счастливым, без конца рисуя у себя в покоях или гуляя по двору, предварительно сбежав из-под присмотра нянюшки. Но когда ему исполнилось четырнадцать, все начало меняться. Изменения его бунтарской душе не сильно нравились. Ребенком он не задумывался о том, кем является в этом мире, кем будет, когда вырастет, что его ждет. Казалось естественным, что жить он будет так же, как отец — будет честно и мудро править, решать какие-то серьезные вопросы, судить преступников, мириться с соседями, ездить на охоту, если захочется развлечений, в общем, широко и вольно. Семья, может, какая-то будет, а может, и не будет, вопрос с семьей не был таким уж интересным Андрею. Но княжить, как отцу, ему было не суждено. Если бы он меньше бегал от учителя, пытавшегося что-то ему вложить в его дурную, как говорили, голову, он бы раньше понял, что ему была уготована другая судьба. Ему не повезло в этой жизни родиться ведомым, а потому ждало его только одно — замужество. А княжил бы дома только его первый сын, если бы таковой у него родился. Понял это он уже будучи отроком, когда пришла пора взрослеть. Когда тело его стало взрослеть. С тех пор жизнь перестала казаться ему такой солнечной и беспечной, как раньше. В ней появились оттенки, полутона и необходимость учиться вещам, которым Андрей не хотел учиться. Учиться он в принципе не любил, но этому особенно. Быть хорошим домашним хозяином, примерным мужем? Все восставало в нем против этого, хотелось свободы и принадлежать самому себе, а не тому, кого подберет для него отец. Кто ведь там его знает, будет ли избранник этот человеком еще хорошим, а не только выгодной партией, укрепляющей отношения отцовского княжества с союзниками? Его пытались убедить, что это очень важно, и тем самым он сделает большое дело, такое же примерно, как постоянно делает отец. Ему даже поначалу предоставляли возможность выбора, потому что желающих взять его в мужья оказалось удивительно много. Гости ради него приезжали издалека, пытались ему понравиться, а от него только и требовалось — быть примерным мальчиком и выбрать того, кто понравился больше всего. Тогда бы и помолвку заключили, не откладывая, а потом уж может и свадьбу сыграли. Но Андрей все портил. Первые несколько раз он родителей не расстраивал и в самом деле был послушным и милым, просто говоря свое твердое «нет», а потом ему это надоело. И он стал за счет женихов развлекаться. То грязью обмажется и, одевшись в лохмотья, выскочит откуда-нибудь, пугая так, что несчастному приходилось хвататься не за оружие, с которым в кром было нельзя, а за сердце. То рассказывать с серьезным видом начинал всякую чушь, от которой у нормальных людей скисало лицо и появлялись отговорки, почему вот именно на нем жениться, увы, не получится. То блаженным прикидывался, с удовольствием наблюдая, как вытягивались лица потенциальных женихов, когда они знакомились с ним поближе. Отцу, конечно, его поведение не нравилось. Злился он страшно, пытался и ругать и уговаривать, в конце концов решил, что дело в воспитании и обучении — знал все-таки, что у единственного сына душа к учебе не лежала, но прощал ему его капризы, потому как ведомому что, лишь бы красивым был. А теперь решил: пора все-таки взяться за ум за разум. И приставил к нему другого учителя: строже, серьезнее и ученее. Надеялся, наверное, что этот новый заставит его образумиться, раз старые учителя не справились. Андрею это, конечно, не помогло. Вместо того чтобы впитывать в себя науки да становиться терпимее, он выспрашивал интересные ему вещи и сводил уроки к рассказам о том, как у нормальных не-князей жизнь устроена. Такое он слушал со всей внимательностью и отчаянно простым людям завидовал. Ему бы тоже хотелось, чтобы от его поступков не зависела жизнь целого княжества. Ответственность — дело сложное. Еще из речей нового учителя Андрей запомнил рассказ о том, что такие, как он и вся их княжеская семья, встречаются в мире редко. Что есть у этого заморское мудреное название. Что вот он на тот лад будет зваться омегой, а если бы родился таким, как отец, то был бы альфой. Слова эти были красивые, и вроде как даже приятно было понимать, что таких, как он, совсем не много, но все же что-то скреблось в душе при мысли, что легко он мог родиться обычным парнем и не пришлось бы ему выдумывать всякие проказы, чтобы избежать нежелательного брака. Пока он учился — или делал вид, что учился — у отца закончилось терпение. Решил он — раз уж сын выбирать не хочет, выберет он сам и согласия ждать не будет. В конце концов он как отец был волен со своим ребенком поступать, как вздумается. И стать бы Андрею мужем вскоре тому, кого для него бы выбрал родитель, да только и у него с его стороны терпение закончилось тоже. И он наделал глупостей, в корне изменивших его жизнь. Поначалу идея сбежать на время из-под надзора из дома, чтобы посмотреть, как обычные люди живут на самом деле, а не только в рассказах учителя, казалась отличной. Он вроде все продумал, все предусмотрел. Раздобыл одежду простую, как у слуг, вызнал, как и откуда можно в кром войти и выйти, где и во сколько появляются стражники, придумал, как пройдет незаметно, неузнанный, как отвлечь от себя ненужное внимание дома. И прошел, и оказался в городе, и радовался поначалу, потому как все было ново, интересно и весело, когда тебя не узнают и не пытаются относиться к тебе как к княжескому отпрыску. Он впитывал все в себя как губка: и закат, алыми всполохами, а затем и теплыми сумерками разливавшийся над городом, и не думающую с вечером затихать торговлю на площади, и собак, с визгом подравшихся из-за выброшенной из кухни стряпухой кости, и толпу, которая пихалась и толкалась локтями и боками. Наверное, со стороны он был похож на блаженного дурачка или деревенского дурня, впервые оказавшегося в большом городе. Впрочем, примерно так он себя и чувствовал, как еще местные воры стороной обошли и кошель не срезали — непонятно. Андрей, конечно же, бывал раньше в городе, бывал часто, но всегда это происходило совсем иначе. Он никогда не был волен вести себя на людях как вздумается. Ему ведь не к лицу дурачиться, да и цели его появлений здесь были все сплошь важные — не пройдешь спокойно, глазея по сторонам, не заглянешь в понравившуюся лавку. Все внимание тебе, а тебе может, и ненадобного того, но кто тебя спрашивает? А вот в таком-то виде, как он теперь в город сунулся, оно проще. Иди куда хочешь, никто тебе и слова не скажет. Впрочем, оказавшись на свободе, Андрей не по лавкам пошел. Каким-то бесом занесло его в таверну. Тем вечером была она шумна и многолюдна. И никто не обращал внимания на робкого паренька в невзрачной одежде, несмело примостившегося у одного из столов. Андрей огляделся сперва, пытаясь разобраться, как тут все устроено и что нужно делать. Присмотрелся. Понял. А потом бы впору и пожалеть, что никакой вор таки не увел у него деньги, да слишком хорошо сделалось. Он напился. Совершенно безобразным образом. Так, как никогда не напивался. Да что там никогда, он до этого ви́на, мед да пиво только на пирах больших и видел, а там ведь им с матерью вообще не пристало пить, только понемногу. Меру свою он не знал, а много ему оказалось не надо, хватило самой малости. А как только развезло, так сразу ушли куда-то и робость, и стеснение. Потянуло чудить — велась за ним эта особенность, совершенно безобразная, не княжеская, он и на трезвую голову мог натворить делов, не то что перебрав — захотелось знакомиться. И вот он уже с кем-то рядом смеялся, а хозяин таверны гнал их на улицу, несмотря на Андреевскую щедрость. А вот уже какой-то мужик — громадный, бородатый, сущий зверь по виду — приобняв его за плечи возле крыльца повел куда-то, приговаривая «пойдем со мной, малыш». И Андрей послушно шел в пьяной наивности полагая всех своими друзьями. С чего бы ему, любимцу каждого, кто когда-либо его встречал, ждать чего-то плохого от человека, который и говорит с ним по-доброму? Ему бы прислушаться к тому, что тот говорил и как. Испугаться горячего шепота в самое ухо о том, как они похожи, насторожиться от странноватого хоть и ласкового обращения «волчонок», задуматься, а почему вообще этот жуткий тип жалуется ему, что давно уже не встречал таких, как он, и очень, очень рад вновь увидеть хоть кого-то. Но пьяный Андрей беспечно проморгал все возможные намеки, за что и поплатился. Той ночью Андрей умер. Умер в нем человек — его жестоко убили, растерзав ему горло. Последнее, что он помнил перед этим, это тихий пустой переулок между двумя двухэтажными домами, выходившими на него глухими стенами, и холодный жестокий свет полной луны. Ему не было больно, он даже не успел испугаться. Больно стало потом, когда перепуганный тем, что натворил, его убийца решил исправить дело единственным доступным ему способом. Тело, перерождаясь в новую форму, ломалось и перестраивалось, а сознание, не думая угасать, все это четко понимало и ощущало. Тогда же стало и страшно. Мысли метались в голове, и понимания происходящего не было совсем. А то, что непонятно, то всегда страшнее всего. Это потом Андрей понял, разобрался, как с этим жить, а поначалу было все случившееся даже хуже смерти. Ни он, ни родители не знали ничего о том, как это — быть оборотнем. Все, что они доподлинно знали всегда, это то, что оборотни — нечисть, которую ни на порог не пускать, ни в целом жить ей позволять не стоит. Таких истребляли нещадно. А тут он. Он ведь тогда, стоило ему только в себя немного прийти, сразу домой, про все остальное забыв, побитым щенком помчался. В буквальном смысле щенком: перекинуться обратно в первый раз он не мог самостоятельно. Кружил тогда у ворот, а стражники думали, что пес какой-то приблудился, гнали. Кое-как он тогда пробрался домой, проскользнув мимо их ног, забился куда-то и трясся от ужаса до самого рассвета. А потом от усталости и нервного напряжения заснул, расслабился и снова стал самим собой. Обращение — дело тонкое. Оно может происходить против воли оборотня, если в небе висит полная луна, а может и согласно его желанию, если день — или ночь — вполне обычные. Причем в полнолуние, вопреки расхожему мнению, оборотень теряет рассудок далеко не всегда, а только при виде раздражителей. Таким раздражителем мог стать, например, человек с волчьей кровью, которым был сам Андрей раньше. Поэтому-то тот незадачливый мужик на него напал. Он ведь еще и пах, наверное, в ту ночь так, что любой, у кого есть нос, чувствовал — приближалась течка. Почему-то при обращении такие люди очень злили, что Андрей позднее хорошенько ощутил на собственной шкуре. Отчасти это было как вражда между собаками и волками только во много, во много раз хуже. Это никак нельзя было контролировать. Не было разницы, кто перед тобой — друг твой, родитель или вовсе не знакомый тебе человек. Если он несет в себе ту самую волчью кровь, при этом все еще оставаясь вполне себе человеком, то он злил и его хотелось растерзать. Поэтому Андрей не винил того, кто с ним это сделал — он сам чуть на собственного отца не кинулся, хорошо, тот был наготове и не попался ему на острый зубок. Если оборотень обращался по собственной воле, вот возникла такая нужда, неважно днем или ночью — а можно было и днем, и ночью — то это было даже забавно. Совсем не больно, даже щекотно. Мир сразу становился другим, тело сильнее, запахи острее, а зрение хуже. Сознание при этом оставалось обычным: на людей всех мастей получалось смотреть без гнева, может, только маленькие и шустрые зверьки вызывали желание погнаться за ними, но и это удавалось в себе подавить. Быть волком, когда на дворе день, с некоторых пор Андрею стало даже нравиться. Но перекидываться по желанию он научился далеко не сразу. Поначалу все случившееся с ним вызывало у него только ужас. И у всех окружающих тоже. Как еще не убили его в тот же день? Его тогда с утра хватились, не обнаружив, как обычно, в постели, и нашли свернувшимся калачиком на конюшне. Голым и снова человеком. Это, конечно, вызвало вопросы, и, проснувшись, он все-все отцу рассказал, думая, что не жить ему больше. Кто бы оставил оборотня живым? Но он недооценил силу родительской любви, однако жизнь его с тех пор круто изменилась. Теперь он был вроде узника в собственном доме. Из комнат своих выходить ему не полагалось, дверь надежную сделали, крепкую, с замком хорошим снаружи. Круг общения сократился до невозможного — мало кто отваживался к нему подходить, не зная чего от него ожидать. Родители собственные и те стали побаиваться и подходить лишний раз остерегались. Мама плакала без конца, будто он и в самом деле умер, отец хмурился, слуги смотрели с откровенным ужасом. Только один человек все так же продолжал к нему захаживать без опасений, с одним любопытством — учитель. Если б не он, Андрей бы со скуки помер. Сидеть в четырех стенах, когда в крови так и бурлит жизнь и стремление куда-то бежать, было тяжело. Еще и не видеть почти никого и ни с кем не общаться. Поэтому Саша — так учителя звали — стал настоящим спасением. Они сделались хорошими друзьями. Саша удивительно много знал из книг, а чего не знал, предлагал узнать опытным путем. Саша не боялся оставаться рядом, и именно благодаря ему Андрей многое о себе и своем теле понял. Перестал сам себя бояться и ненавидеть. Саша даже как-то остался с ним в полнолуние на свой страх и риск, и ничего с ним не случилось — в итоге Андрей просто мирным псом валялся у его ног, а тот трепал его по ушам. Саша пересказал ему известные поверья разных народов относительно оборотней, и вместе они решили проверять, что из этого правда, а что нет. Это не только разгоняло тоску, но и помогло ему потом улучшить свою жизнь, доказав, что не такой уж он и страшный. Что не только саженному, способному если что за себя постоять, простому парню Саше можно рядом с ним находиться, что он все еще Андрей, все тот же милый мальчик, которым был всегда, а не какой-то страшный зверь. Было в случившемся и хорошее: отец на некоторое время свернул вовсю развернутую ранее кампанию по сватовству. Это ведь было опасно не столько для женихов, сколько для самого Андрея — кто знает, как бы отреагировал будущий муж на такую особенность, оставил бы в живых? Отец Андрея все-таки любил и не хотел, чтобы тот погиб от руки собственного мужа, когда тот прознает про его проблему. Родители ведь приняли решение не выносить новость об произошедших в нем изменениях за пределы крома, слугам тоже строго запрещалось трепаться под страхом казни. Для всех юный княжич просто был тяжело больным, настолько, что, ко всеобщему сожалению, не мог покидать постели. Так продолжалось довольно долгое время. Года шли, Андрей расцветал все больше, родные свыклись с мыслью о том, кто он теперь есть, в свою очередь тоже пытаясь разузнать как можно больше. Комнаты Андреевы преобразились, ведь от скуки он снова вернулся к увлечению рисованием и разукрасил все стены от пола до потолка яркими красочными картинами. Все они были о далеком, нездешнем: о сказочных тварях, о героях и злодеях, о горах и лесах, о жизни, о которой он мечтал и которой у него не было. Разобравшись в себе, научившись многому, Андрей снова с еще большей силой ощутил жажду свободы. Прошлый урок научил его лишь тому, что даже самую страшную на первый взгляд вещь можно пережить, было бы желание. Вот только смысл переживать, если в итоге вся жизнь и на жизнь не похожа? Он был словно в клетке, в тюрьме, себе по-прежнему не принадлежал. И еще больнее, острее ощущал свою ненормальность. Пока все остальные простые люди жили в полной мере, делали, что хотели, и ходили, куда хотели, он был к этому непричастен. Это сводило его с ума. Когда смирившийся родитель, наконец, нашел ему мужа, который бы точно отнесся к его проблеме с достаточным пониманием и не стал бы кидаться на него с ножом в первую полнолунную ночь, Андрей впервые за долгое время ощутил надежду. Ему казалось: что-то непременно должно измениться. Все должно измениться в очередной раз. Теперь вся жизнь его снова пойдет по-другому. И на этот раз перемены будут к лучшему. Когда на дороге, по которой они ехали на свадьбу, появились разбойники, Андрей понял, что настоящий шанс был на самом деле вот этот. Он ни на секунду не задумался над своими действиями. Он сделал единственное то, что должен был сделать, если хотел когда-нибудь обрести счастье. Он знал, что не пропадет. Высокий и страшный разбойник с выбитыми передними зубами, с сильным подавляющим запахом и повадками лидера, грозно сверкающий него своими черными глазами, пугал совсем не так сильно, как будущее, в котором Андрей и дальше, до самого конца своих дней томился в неволе. Выбор между рычащим на него от злости и еще каких-то непонятных эмоций бандитом и жизнью верного мужа, должного слушаться своего нареченного, был очевиден.